|
|
Костюченко С.В.
Два слова в защиту «Халкидона»
Хотя «Он», наверняка, и не нуждается в такой защите. Но это – к покаянию, к познанию Истины…
Предо мною свидетельство духовного наставника св.- Дмитровской общины истинно православных христиан, «Антропоморфическое богословие и монархический модализм». Автор (далее – В.В. Зилотов) этого свидетельства претендует на правильную расстановку акцентов в трактовке Библейских текстов. Ему наиболее близко модалистическое учение; старо-никейское богословие, особенно латинское, вызывает у него определенные симпатии (цитирую практически дословно, см. с.35). «К каппадокийскому же синтезаторству он питает только отвращение как униатской ереси изворотливых.» (см. там же). В.В. ЗИЛОТОВ на основании имеющихся у него данных искренне стремится установить историческую правду церковной жизни: в лицах, в собраниях больших и малых, в правилах и текстах…, — мало что может быть похвальнее. В проделанной В.В. ЗИЛОТОВЫМ работе по трактовке Библейских текстов видна тщательность, вызывающая неподдельное уважение. Тон изложения, за несколькими досадными исключениями, достаточно спокойный и трезвый…
Да не откажут и мне в искренности мотивов, да не покинет и меня трезвость рассуждения, в ходе которого, на основе у меня имеющихся данных, выскажу свои со-мнения в связи с выше указанным свидетельством. Оттолкнусь от двух моментов в этом свидетельстве, явно бросившихся мне в глаза.
Первый. Мне показалось, что, судя по тексту, содержание веры (акценты отношения к ней) у В.В. ЗИЛОТОВА какое-то «книжное». Не в смысле – вычитанное из книг, а в смысле – некоего религиозного чувства-усилия, суть которого – в особом принятии (поскольку не в силах понять невыразимое и необъяснимое) Божественного откровения, сообщенного нам рукою пророков и апостолов (см. с.28, 30, 31; слово выделил я – автор; конечно, за слово можно и не цепляться, но оно – в общем характере…)
И второй момент. В начале своего свидетельства В.В. ЗИЛОТОВ предостерегает читателя от преждевременных обвинений его в бесовской прелести. Хорошо, я не буду вообще этого делать. Но, по про чтении данной работы у меня твердо оформилось некое «но». В.В. ЗИЛОТОВ чурается языческой философии, — главного виновника «каппадокийских кампенсов*», — и твердо следует библейскому вероучению, — это сознательные установки В.В. ЗИЛОТОВА
(*Букв. лат. «извивающиеся», т.е. изворотливые, извращенцы, говорящие не прямо, а обиняками, увертками, выкрутасами, см. с. 39,40.)
Так вот, суть моего «но» заключается в оценке образа мышления самого В.В. ЗИЛОТОВА, как он – образ – проявляет себя в его тексте-свидетельстве. Какой-то он больно «человеческий» этот образ, даже не в лучших традициях той языческой философии. А здесь (в последней) проблемы несколько иные, чем проблемы – в связи с бесовской прелестью (хотя, конечно, в чем-то они и связаны). Движимый отвращением к «языческой изворотливости», В.В. ЗИЛОТОВ попадает, сам того не ведая, в неловкое для себя положение. Образ его мысли допускает такие «логические последовательности» («конфигурации»), корректность коих находится в ведомстве как раз того, от чего он презрительно отворачивается.
Итак, оттолкнусь от двух моментов, с верой и элементами логики связанных.
По поводу веры мне ближе следующее. «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.» (Евр. 11,1)
В этой связи хочется засвидетельствовать следующее. Человек – существо жаждущее. Если эта жажда искренняя и глубинная, то она утоляется только одним, — встречей лицом к лицу с Иисусом Христом и встречей лицом к лицу с ближним своим. Момент встречи – единение в целостном бытии. (После этой встречи человек с незыблемой уверенностью говорит: никогда ничего такого я не видел и не слышал, не переживал и представить не мог.) Такая встреча является основанием веры и ее началом, поскольку такое единение, как очевидная достоверность другого, вечного бытия, проходит. Она проходит, но остается его свет. Остается эта жизнь, в этом мире, чудным образом освященная и освещенная изнутри. И, собственно, такая жизнь и есть жизнь в вере, в (уже) извещении(еще) ожидаемого и жаждуемого, в доказательстве реальности невидимого. Все другие оттенки «веры» – это ее оттенки, ее разрозненные моменты, зачастую в отдельности своей переворачивающие все «с ног на голову».
Далее. Человек Иисус из Назарета Галилейского – Спаситель мира, Христос. Две тысячи лет отделяет нас от того события. И все эти 20 веков одни принимают Спасителя, другие отвергают, третьи не понимают и, по видимости, безразличны. Эти 20 веков все люди, — как совокупный живой организм, — в своем различном отношении к этому событию, вживаются, вслушиваются, стремятся понять, может быть неосознанно стремятся, и адекватно выразить на языке существо такого события. События, имеющего место и каждый новый день, до тех пор, пока Бог не будет весь во всем, когда колеблемое изменится в непоколебимое.
20 веков человек вживается, вслушивается в данное событие всею крепостью своею, пребывает в муках творческого освоения бывшего ибываемого откровения. В этом цельном порыве утолить свою жажду в человеке различимы интеллектуальное стремление понять и покаянная молитва . Эти по существу не раздельные различимости исторически становятся относительно независимыми друг от друга, преобладает то одна, то другая. Однако полнота достигается только в их гармоничной взаимообусловленности.
К вере обращаются живые, исторически обусловленные люди. И, зачастую, в церковь они приносят не лучшие черты той среды, в которой жили до своего обращения. Бывает и обратное, когда Господь принимает в качестве благовонной жертвы лучшие черты данной среды, — Церковь принимает это в качестве своего, расставляя одновременно здесь только ей свойственные акценты и приоритеты. Вместе с тем и «среда» («сама по себе») жаждет, чье мужество и искренность нередко превосходит многих «церковных».
Вот, пожалуй, и все – кратко о тех основаниях, которые необходимы для того, чтобы изложить иную точку зрения, чем взгляды В.В. ЗИЛОТОВА. Хотя – эта точка зрения уже и излагается, вот так – «изворотливо»…
Живая вера — она всегда жаждет, — понять, разобраться, встретиться, донести свидетельство; в этом я всецело соглашусь с В.В. ЗИЛОТОВЫМ (см. с. 34).
Стремление жить в вере, имеющей основание и начало в встрече, совсем иначе относится к тексту и традиции, чем состояние, сводящее веру к тексту и традиции, в том числе и обрядовой. Вера – это не соблюдение обрядов, это не углубление в текст, не толкование его, не искание первоначального смысла его. Вера – это другое, хотя и через текст, через обряд… живущая и оживляющая их.
Текст сам по себе не содержит в себе источника жизни. Он может и подпорчен, искажен людьми и временем, повествовать о разных, но по видимости одинаковых событиях, он может описывать то, что не вмещается в нас… Даже полнота и завершенность формально-логического текста может содержать в себе вероятность двух – противоположных — трактовок. Что касается Библейского текста, то жизнь, засвидетельствованная в нем, однажды может зажить в читателе своей действительнойжизнью, по поводу которой читатель-тайнозритель также может засвидетельствовать: никогда ничего подобного я не видел…, сравнение с человеческим толкованием текста здесь не уместно в принципе… И отвечали служители первосвященникам и фарисеям: никогда человек не говорил так, какЭтотЧеловек (Ин. 7,46). Даже если что-то никак и не вмещается в нас, до прямого противления и отторжения, все равно, куда нам идти, если Этот Человек имеет глаголы вечной жизни? (Ин, 6,68)
Что же делать, когда не вмещается в нас Событие? А засвидетельствовать его так, как оно есть. Ну не вмещается в человеческую жизнь и представление, что реальным конечным (т.е. самым-самым) основанием всего является жизнь Трех Божественных Лиц. И человек, в этой связи – по-человечески, — искренне говорит: это не разумно (см. напр. с. 39); поэтому: имена – не имеют реального бытийного основания, это – снисхождение к нам (напр. с. 22); а действительное реальное основание – Одно Лицо, Один Сущий. Когда же происходит Встреча, тогда вмещается, и нет у души вопросов к Господу своему, поскольку – хорошо ей так и здесь быть. И, собственно, и Имени не нужно, поскольку душа знает Своего Бога и в Боге ближнего своего, поскольку жила, стремилась жаждала и Его и его, через имя и поверх него.
Вот каппадокийцы так и поступили, они знали Единого Бога, Троих, живущих одной Жизнью, — одновременно Монаду и Триаду. И к Пресвятой Троице обращались на «Ты», и Отца и Сына и Св. Духа звали «Ты»: в Духе знали (в опыте спасения знали) Сына, а через Сына – Отца. И если в предыдущий смысл слов это не вмещалось (см. этимологию слов «сущий» и «ипостась», напр. с.25), а слова – хорошие, то – первенствовал и первенствует живой опыт, его действительность, а слова – вслед него, адекватно – по мере сил – отражая реальность.
Печально, конечно, и прискорбно, когда борьба за веру внутри себя, до своей «крови», редуцировалась в основном к борьбе за слово, формулировку только, против человека, которому можно и язык вырвать…, поскольку и говорит по другому…
А философия, которой так бежит В.В. ЗИЛОТОВ, начала сознательно исследовать жизнь «противоречия». И здесь она свидетельствует, в частности, о том, что когда реальная жизнь, в том числе и конкретного человека, подходит к своему предельному состоянию, за которым, как показывает опыт, следует, скажем так, болееполная жизнь. То данное состояние фиксируется двумя предельно противоположными формулировками (скажем, для примера, один говорит одно, другой – противоположное, и оба – реально правы). И их надо не разносить в разные места и времена или придумывать, «оправдывая», разные конструкции, «от ума» исходящие, где они примиряются и нивелируются — растворяются в одно. А их надо мужественно жить в таком противостоянии здесь и теперь, на пределе жить… Жить в вере и надежде ( а не бежать этой борьбы с мироправителем мира сего), что придет Владыка и исцелит это противостояние так, как не видел глаз и не слышало ухо…
Это последнее, конечно, философии не ведомо. Но она, если она – в лице человека – честная, очень вплотную подходит и исследует такое состояние. А В.В. ЗИЛОТОВ – пасует перед «противоречием» (см. напр. с. 31-32, когда он «срывается» на «истерику» и называет Григория Паламу, по существу, ума лишенным), разносит в разные состояния (с. 12) то, что не разумно для него, что он не в состоянии понять. Здесь В.В. ЗИЛОТОВ (и многие другие (см. напр. с. 39)) не прислушивается к реальности, а переделывает ее под свой кафтан, психологически ищет «мира своей душе» (см. реакцию с. 32). Психологически это, может быть, и понятно… А побеждают только те, кто до… кровавого пота…
Заканчивая о философии, скажу, что она теперь исследует такие «логические конфигурации» (предельную форму «жизни противоречия»), которым логически приемлем логический аспект «каппадакийского исповедывания» и «халкидонских формулировок». Но что ей не ведомо принципиально, это то, что основанием является «относящиеся лица» (хотя и здесь она – в предверии), а не абстракт от них. Впрочем, она успешно исследует такие периоды в жизни общества, когда ведущим является как раз это абстрактно-общее. Когда результирующая многих взаимодействий никак не совпадает ни с одной составляющей.
В.В. ЗИЛОТОВ честно исследует истории Соборов. Во тут, говорит он, думали одно, а получилось другое (по поводу первого Собора). Значит, надо переделать – «как думали». Я же убежден – «не значит». Поскольку не сразу многое вместилось; поскольку – жизнь может быть искренне молитвенной, а при этом – человек убежден, что Спаситель пришел только к евреям, только к православным, только к исполняющим обряды, только к белым…; поскольку – Мои пути – не ваши пути.
Вот, собственно и все. Делать подробный анализ текста сейчас мне не хочется. Как бы не в этом дело, — не на уровне «текстового богословия» оно решается. Я свидетельствую – свое. Читатель же пусть выбирает, к чему больше лежит его сердце. Мне самому симпатичнее последовательность и скрупулезность, трезвость и уравновешенность (правда, когда «противоречие» — на пределе, это трудно удается, а можно — и спасовать, — это печальный факт и не только для В.В. ЗИЛОТОВА.) Из работы В.В. ЗИЛОТОВА я почерпнул для себя многое, что буду использовать в дальнейшем. Однако во многих местах характер обобщения В.В. ЗИЛОТОВА исходит из метода абстрактно-общего рассуждения (из того, что лежит на поверхности, а не из действительных причин, которые могут быть парадоксальным образом скрыты от непосредственного наблюдения и противоположны ему), — для меня это свидетельствует, что искренние интеллектуальные способности «еще в пути». В.В. ЗИЛОТОВ несколько раз употребляет понятие символа (см. напр. с.30), но вкладывает в него смысл (как, впрочем, и многие другие люди), исходящий из жизни «мира сего», а не из жизни, которой живет Церковь; для него символ – это то, что «символично», почти «не реально», просто – условное изображение…, а не то, что реально принадлежит и реально являет в этом мире другую реальность…, — такие «перевертыши» смыслов, а не слов, по моему убеждению, просто опасны.
Так что «вера» и «интеллектуальные элементы логики» – мои «серьезные аргументы против того богословского подхода» (с.1), который я обнаружил у В.В. ЗИЛОТОВА.
Костюченко С.В. Два слова в защиту «Халкидона» // «Академия Тринитаризма», М.,Эл № 77-6567, публ.10500, 30.06.2003
[Обсуждение на форуме «Религия»]
Два слова в защиту «Халкидона»
Костюченко С.В. Два слова в защиту «Халкидона» // «Академия Тринитаризма», М.,
 |