Ч. 5. Когнитивные проекции природного существа языковой реальности

«Язык практически осуществляет своим средствами задания логики и гносеологии. Он есть эти последние в действии … . И как мышление в силу природы своей существует раньше всякого анализа или самоанализа мысли, раньше логики, гносеологии, философии, есть для нее … базис, так и в языке мы должны находить все эти элементы мысли в фактическом осуществлении … . Ибо логика, гносеология, философия для своих целей, - и не только для изложения мысли, но, что гораздо важнее, и при ее рождении, - уже опираются на язык, пользуясь грамматикой, видя чрез ее стекла».

С. Н. Булгаков

Окружающий мир открывается сознанию человека на двух основных уровнях организации собственного содержания – локальном и универсальном, чувственно-эмпирическом и умозрительно-теоретическом, возможность согласования которых определяется целостным строем всего мироздания, его внутренним единством. «Сущностная разница между ними заключается в том, – полагает создатель «Философии символических форм» немецкий мыслитель Эрнст Кассирер – что мир мыслимого определяется через момент чистого творения, а мир чувственного - через момент страдания. В одном царит спонтанность свободного духа, в другом - скованность, пассивность чувственности». Если эмпирическая проекция нацеливает сознание людей на восприятие действительности в ее внешней обусловленности и ограниченности, то теоретическая модель предметного бытия настроена на постижение его содержательной полноты и внутреннего единства, определяя общими усилиями предметную реальность в соотношениях явления и сущности, природной множественности и всеобщей глубинной сути.

При этом каждый из этих уровней демонстрирует двойственность собственных начал – первичных и вторичных условий своей реализации, ведущих и ведомых факторов собственного существа, исходных и дополнительных сил осуществления, начальной и конечной направленности общих динамических смещений. На «эмпирическом уровне» познания ведущей, направляющей силой выступает чувственное впечатление от воздействия на человека внешних факторов в максимально насыщенном предметным разнообразием комплексном виде, тогда как внутренняя сила ума в облике «рассудка» играет вторичную, вспомогательную роль по анализу и очищению чувственного материала от случайных свойств с выделением в нем устойчивых зависимостей между отдельными явлениями: сама природа обнажает в чувственной проекции перед людьми свое частичное, локальное единство. На «теоретическом уровне» первенствует внутренняя энергия сознания, настроенная в своем исходном умственном устремлении на первичный творческий синтез идеальных форм бытия, всеобщих идей разума (по Платону) как качественных оснований реконструкции мировой целостности, выражающих свою созидательною мощь в построении дедуктивных зависимостей «интеллекта», нацеленных на сближение своих результатов с обобщениями рассудка. «Первое, – фиксирует общие контуры познаваемого предмета Эрнст Кассирер, – восходит к понятию аналитически-общего, второе ориентируется на понятие синтетически-общего. В одном случае мы ограничиваемся тем, что объединяем множество возможных форм связи в высшем системном понятии и тем самым подчиняем их определенным основным законам; в другом – пытаемся понять, как из одного-единственного первопринципа целостности развертывается конкретная совокупность особенных форм». На первой, эмпирической ступени познания окружающая «природа» устанавливает своими особенностями пределы познавательных возможностей людей, тогда как на второй эти пределы определяются творческой интуицией их «разума». Согласование эмпирических обобщений рассудка и всеобщих зависимостей интеллекта обеспечивается единством их логических природы – индуктивным характером первых и дедуктивной организацией вторых. «Если последний способ рассмотрения допускает, – по мнению Кассирера, – лишь один начальный и один конечный пункт, чтобы связать их между собой и опосредовать постоянным применением одного и того же методологического принципа в ходе синтетико-дедуктивного доказательства, то первый не только допускает, но и требует множества различных «способов» рассмотрения».

Познавательный процесс окружающей действительности начинается с установления разнообразных внешних проявлений исследуемых предметов, с описания многоликого характера природных существ и выявления у них наиболее заметных по размаху воздействия свойств, необходимых зависимостей. Если в постижении эмпирических, чувственно-наглядных особенностей функционирования языкового многообразия мировой истории приоритетная роль принадлежит «узким специалистам» – историкам и языковедам, то в теоретическом осмыслении субстанциональных оснований символической реальности немалой значимостью обладают философские воззрения, изначально ориентируемые на идею универсального целого и предлагающие исследователям наиболее общие варианты возможных сочетаний характерных свойств опытного материала. «Всякий язык самобытный, – утверждает русский философ Хомяков А.С., – представляет словотворческую силу ума человеческого в особенностях его народного проявления. Грамматика частная тут соприкасается с грамматикою общею, точно так же, как всякая отдельная система философская составляет только часть общего развития человеческого ума». Подобная эвристическая значимость философских концептов в формировании теоретических моделей определяется двуедиными корнями теоретического конструирования. Оно вырастает как из чувственных различий окружающей действительности, так и из всеобщих идей «идеальной» целостности, созданных творческим умозрением субъектов познания и раскрывающих единство локального среза исследуемой реальности с универсальной необходимостью, представляющих качественную особенность возникающего логического конструкта как одно из фундаментальных свойств сущностной, глобальной структуры мирового целого.

Концептуально-философский путь установления внутренней основы продуцирования теоретической модели Языка должен дать рациональное обоснование возможности осуществления им субстанциональной роли в развертывании исторического процесса и прояснить те черты, которые могут быть присущи ему в силу реализации этой роли. «Задача языка, – утверждает Кассирер в сочинении «Философия символических форм», – не повторять те определения и различия, что уже даны в представлении, а впервые полагать их, выделять и делать доступными познанию. Это свободное деяние духа вносит порядок в хаос чувственных впечатлений, в результате чего мир опыта впервые приобретает твердые формы». Отправным пунктом решения данной задачи служит выявления главной внешней особенности функционального назначения языка. Нередко его жизнедеятельность трактуется как главное средство конструктивного общения людей, как способ реализации прежде всего «информационно-коммуникативной» функции: язык предстает как целесообразное средство транспортировки от человека к человеку некоторой информации, соединяющее их общими «духовными узами». Но такое представление о языке как средстве «общения», «социализации» людей предполагает независимость его организационного строя от объективно-предметного многообразия, диктуя необходимость его унификации, позволяющей наиболее эффективно осуществлять ретрансляцию информации без нарушения ее смысла предметным разнообразием. Однако унифицирующая тенденция, будучи присущей в значительной мере полю искусственных языков, не является преобладающей в функционировании языков естественных, народных, развитие которых свидетельствует о сохранении качественных различий в их содержании, о некоторой отстраненности языкового разнообразия от выполнения коммуникативной функции.

Другая точка зрения на природу языка представлена экспрессивной концепцией, в рамках которой язык рассматривается в основном как способ самовыражения субъективно-эмоциональных настроений человека. Не исключая возможности возникновения первичных форм речевого общения на основе соответствия их звучания устойчивым комплексам позитивных психо-эмоциональных переживаний первобытных людей, мы должны признать наличие предметно-познавательного аспекта языкового функционирования, не нацеленного лишь на художественное восприятие действительности. Настроения людей очень индивидуальны, субъективны и зависимы от состояния природной среды, требуя для адекватного воспроизведения в каждом конкретном случае особого языка.

Еще один взгляд на природу языка представлен когнитивно-репрезентативной концепцией, где язык трактуется как обобщенный способ обозначения внешних объектов, как некоторый их заменитель в стихии мыслительной деятельности, оперирование которым предваряет практические усилия людей и служит средством выявления скрытых, неявных факторов предметного окружения, орудием познания мира. Однако в этом подходе просматривается идея сходства знаковых форм языка и объективно-предметных сущностей, присутствует мысль о подобии вербальных форм предметным реалиям, вне которой в данном контексте становится совершенно необъяснимой познавательная эффективность Слова. В действительности же язык проявляет себя как система знаков, выражающих прежде всего организационную целостность, единство собственных частей, связанных с наличным бытием очень тонкой, условно-смысловой нитью, представляющих внешние объекты вне непосредственного сходства с ними. «Сила знака состоит здесь, как и в других сферах, именно в том, – полагает Кассирер, – что, по мере того как непосредственно содержательные определения отступают на задний план, общие моменты форм и отношений достигают все более ясного и чистого выражения. Частное как таковое вроде бы ограничивается; но именно благодаря этому все большую определенность и силу получает деятельность, которую мы называем «интеграцией в целое». Это не означает, что язык не осуществляет репрезентативную функцию, а предполагает лишь то, что данная функция не исчерпывает всего его содержания. «Так, первоначальные формы языка, – констатирует немецкий мыслитель, – могли пониматься как выражение либо внутреннего, либо внешнего, либо чистой субъективности, либо чистой объективности. С первой точки зрения кажется, будто звук речи означает не что иное, как голосовое выражение возбуждения и аффекта, со второй - будто он всего лишь подражательный звук. Разного рода умозрительные теории о «происхождении языка» на самом деле колеблются между этими двумя крайностями, но ни одна из них не понимает главного в языке, его духовной сущности».

Таким образом, язык выступает, с одной стороны, и средством общения, и орудием познания мира, и способом самовыражения субъекта, представляя собой специфическое единство этих функциональных ролей своей жизнедеятельности. Но, выражая данное единство, он, с другой стороны, не может быть охарактеризован в полноте собственного содержания ни как орудие познания объектов окружающей действительности, ни как способ самовыражения субъекта, ни как средство общения. В своей самобытности он есть нечто «иное», не соизмеримое с реалиями наличного окружения, не выводимое непосредственно ни из субъекта, ни из объекта, ни из отношения между ними, несколько отстраненное от всех этих условий своего существования, потустороннее их особенностям.

Такая отстраненность языковой реальности от непосредственной связи с контурами субъектно-объектных отношении окружающей действительности служит основой для возникновения концепции о произвольном характере словесных знаков. «Мысли наши, – подчеркивал А.Н.Радищев, – суть токмо знамения вещей, изображаемые произвольными звуками, следовательно, нет существенного сопряжения или союза между мыслию и словом». Но в таком случае вся природа Языка оказывается «произвольной конструкцией». Конечно, в действиях людей со знаками языка много вольностей; однако, чрезмерный произвол в речевом поведении ведет к деградации, разложению и гибели языка. Поэтому с «волюнтаристской» концепцией происхождения языка не может согласиться ни наука с ее идеологией всеобщей зависимости, ни религия с ее идеологией божественной первопричины бытия.

Некая отстраненность языка от наличного окружения, особая опосредованность его отношения с предметной реальностью самодеятельной силой Духа характеризуется обычно как «символизм», как выражение условной, творческой связи Слова с предметно-чувственным содержанием когнитивного опыта.. «Может быть, – отмечает С. Н. Булгаков эту знаковую многоликость языка и разноликость восприятия его сути сознанием человека, – причина возникновения слов в звукоподражании – теория ономатопоэтическая, может быть, тайна его возникновения в непроизвольных восклицаниях, междометиях – теория интеръекционная, может быть, во внутренних жестах – теория психофизиологическая, но во всяком случае, согласно всем этим теориям, слово возникает из потребности иметь условное и сокращенное обозначение для известного психологического содержания, более или менее сложного. Функция слова репрезентативна, оно не содержит в себе смысл, но только его обозначает, оно … есть необходимый и полезный суррогат, условная аббревиатура психологического комплекса. … Слово так или иначе изобретено, выдумано человеком для своих нужд, для нужд общения и мышления либо возникло по психологическим или психическим законам и потом усовершенствовалось путем «эволюции» … сейчас это есть господствующая теория, причем исходным пунктом для нее является представление о homo alalus, который постепенно изобретает язык». Сам мыслитель не удовлетворяется таким эволюционно-психологическим, условно-историческим объяснением языка. «Однако кроме вопроса как? есть вопрос что? – подчеркивает он. - И кроме вопроса о механизме языка и психическом автоматизме есть центральный вопрос о самом бытии языка, о природе слова».

Характеристика языка как произвольного обозначения предметной реальности служит лишь негативным определением его собственного существа, говорит о том, чем он не является, не показывая того, что выступает как подлинный фундамент его функционирования, как его субстанциональное основание.