![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
|
В книге анализируются вопросы цикличности развития искусства в ХХ веке на примере произведений скульптуры.
Представлена оригинальная авторская концепция, основанная на методе экзистенциальной системогенетики.
Для широкого круга читателей гуманитарной ориентации.
СОДЕРЖАНИЕ:
ВВЕДЕНИЕ
1. Категория и мировоззрение трагического.
2. Категория и мировоззрение прекрасного.
3. Категория и мировоззрение низменного.
ВВЕДЕНИЕ
Скульптура дает хороший материал для демонстрации цикличности через набор наших индикаторов. Вот ментальные индикаторы цикла ХХ века, которые мы использовали в ряде статей на АТ:
Рис. 1. Парные ментальные индикаторы в цикле ХХ века.
Но здесь мы будем говорить о стилях, и для их описания будет применен более подробный набор стилевых индикаторов.
В рамках ментального цикла ХХ века есть три цикла модернистического искусства, которое в этом веке доминирует.
Рис. 2. Три ментальных цикла ХХ века.
1. Категория и мировоззрение трагического
Первый цикл, в ментально-эстетическом измерении, – цикл категории трагического. Стиль, который точнее всего выражает эту ментальность, это архаика. А также архаика трагического, переходящая в романтизм.
Рис. 3. Цикл мироощущения трагического ХХ века
Для меня выразителем этого типа мировоззрения, кроме плеяды чисто советских ранних модернистов, которых мы неоднократно упоминали, стали Архипенко, Певзнер и Габо, тоже русские художники, но работавшие за границей. Начинали они в России. Что очевидно в их стилистике, и точно соответствует критериям стилей архаика и романтизм трагического?
Во-первых, предельная и намеренная «бедность» формального выражения, лаконизм, доходящий до потери всякой изобразительности. Содержание преобладает над формой, доводя все до символа. Отсюда практически полное отсутствие деталей у Архипенко. У Габо с его изначальным конструктивизмом вообще речи об изобразительности нет, по принципу: здесь выражение конструкции, тектоники мира, важнее всех деталей. Это хорошо видно именно в его ранних конструктивистских работах.
Рис. 4. Ранние работы Габо.
Перед нами силовые линии конструкции мира, его тектоника.
Во-вторых, мы видим символизм, граничащий с архетипичностью. Архипенко, по сути, и создает свой набор архетипов, доводя до символов образцы прошлой культуры. Отсюда же его намеренная архаизация, обращение к тематике мифологического мира. С этого, кстати, начинали очень многие русские модернисты – архаизация и переход в символ.
Рис. 5. Архаизация с переходом в символ у Н. Гончаровой, 1911.
В третьих, в работах, которые мы приводим, видна характерная для категории трагического макромасштабность. Макромасштаб в графике выражается, например, в конструктивизме, сверхсильной прямой, которая «пролетает» сквозь визуальное поле из бесконечности в бесконечность.
Рис. 6. Звенящая прямая в работы Суетина и Лисицкого.
При этом она способна образовывать путем пересечений звенящие фигуры-символы: квадрат, треугольник, крест и более сложные комбинаторные образования. И каркас мира может представлять из себя летящие плоскости, как у Поповой.
Рис. 7. Картины Л. Поповой. 20-е годы ХХ века.
Но это – архаический макромасштаб. А если сделать шаг вперед в истории, мы переходим в романтизм, где та же линия чуть прогибается, и масштаб чуть меньше вселенной. И вспоминается Н. Лобачевский, у которого прямая есть окружность бесконечного радиуса. Примерно так:
Рис. 8. Kiss. 1961.
Но как выразить макромасштаб, если вы лепите женский торс? Линиями гигантской кривизны, центр которых – где-то в космосе. Эта «большая линия» есть отпечаток гигантских усилий макромира. Именно ее А. Архипенко и применяет. Причем, она у него иногда плоская, фронтальная, а иногда пространственная трехмерная спираль.
Рис. 9. Большая линия и ее оси в работах А. Архипенко.
В зримом искусстве масштаб всегда выражается соотношением самой маленькой детали к большой форме. Так вот здесь иногда просто нет этих деталей, нет вообще. Остается одна крупная структурность, которая лепит вот этот художественный объект.
Чтобы уйти от материального к символическому, художник применяет «техническую» полировку поверхности, превращающую ее в нейтральность. Никакой намеренной фактурности, а если она есть, то играет на архаизацию. Фактурность и текстурность нужна там, где доминирует обратное: чувственный гедонизм. В нашем времени, и мы увидим это в изобилии.
В графике 20-х годов повсеместно применялся прием оверлепинга, это наложение форм с черно-белым контрастом, где возникает эффект несуществующей «обратной формы» – она играет на пересечении форм.
Рис. 10. Прием наложения (оверлепинга) 20-х годов ХХ века.
Если провести аналогию между графикой и скульптурой, то Архипенко применяет «впуклость вместо выпуклости», обратные по направленности объемы. В символическом мире это естественная игра смыслов, но только в нем. Кстати, этот прием традиционно применялся в исламской архитектуре.
Рис. 11. Впуклости вместо выпуклостей в Тадж Махале.
Рис. 12. Впуклости вместо выпуклостей в работах Архипенко.
Здесь все формы – формулы. Это искусство, выражающее МЫ и потому говорящее языком архетипов. Оно не использует цвет иначе, кроме как в символьной функции (цветовая символика культуры), но в целом предпочитает логическую графичность с применением линий большого радиуса. Перед нами всегда отпечаток огромных усилий, проявление гигантских сил. Форма архаики – это след гигантских рук Креатора, которые лепят макромасшбабный каркас изначального мира. В техническом выражении эта как бы некая гигантская машина, штампующая невероятные по гигантизму формы. Поэтому нередко творчество ранних модернистов пытаются объяснить возникновением и популярностью техники. Но это в принципе не так. Многие модернисты работали потом в дизайне, а мы рассмотрим тех, которые остались сами по себе, в чистом искусстве. Хотя иногда, конечно, не оставляет впечатление, что это делали выдающиеся дизайнеры. Так оно и было, если понимать под дизайном вбрасывание образцов выражения своей эпохи – именно так. Дизайн – это инновационная деятельность в эстетическом мире.
![]() |