Академия - Публикации

В.В. Фомин

АВТОРСКОЕ РЕЗЮМЕ

В статье разбираются приёмы и методы, характерные для стиля полемики современных норманистов. Показано, что норманисты намеренно стремятся очернить и дискредитировать своих оппонентов, используя для этого любые средства: искажение фактов, передёргивания, даже открытые оскорбления. Это явление нашло своё яркое выражение в опубликованной в журнале «Историческая экспертиза» статье К.Ю. Ерусалимского, в которой он в вызывающе хамской форме отчитал президента России В.В. Путина за его «дремучий антинорманизм» за то, что 20 апреля 2022 г. глава государства в беседе со школьниками не только позволил себе усомниться в верности норманской теории, но посмел еще сказать о возможном отношении Рюрика к славянам

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: историография, норманизм, антинорманизм, Древняя Русь

С крахом СССР быстренько улетучился «советский антинорманизм», не имевший к антинорманизму никакого отношения. Пишущий эти строки неоднократно заострял внимание на данном историографическом явлении, вводившем и продолжающем вводить в принципиальные заблуждения ученых, на его примере делающих ложные заключения об истинном антинорманизме, следовательно, об историографии главного вопроса нашей истории – варяго-русского (главного потому, что от ответа на него зависит понимание первоочередных проблем нашей истории и нашего самосознания – проблемы происхождения русского народа и его имени, названий Руси и Россия, этноса и родины варягов и руси, степень их участия в русской истории, в складывании и развитии государственности у восточных славян). «Советский антинорманизм» изначально видел в варягах скандинавов, а затем таковыми, под давлением археологов и лингвистов, давно навязавших историкам свое ложное лидерство в трактовке этого сугубо исторического вопроса, посчитал и русь (и в свойственной для норманизма манере вольно трактуя источники, приписывая им того, чего в них нет, и тем самым вбрасывая в науку фикции, прежде всего археологические, на основе которых взращивались и лелеялись точно такие же фикции).

При этом свой «антинорманизм», густо приправленный цитатами классиков марксизма-ленинизма по проблеме образования и сущности государства, сводя лишь к оспариванию важной роли варягов и русов в русской истории. Самая передовая наука в мире – марксистская, объяснял в 1960-1970-х гг. один из главных идеологов «советского антинорманизма» И.П. Шаскольский, отрицая «антинаучную» норманскую теорию (точно таким же антинаучным выдавался и дореволюционный антинорманизм, ибо он, что несуразно звучало даже в те времена, не стоял на позициях марксизма), признает, «как об этом свидетельствуют достоверные источники», что в IX-XI вв. в русских землях появлялись норманны (отряды воинов и купцы). Но, наставлял он, затуманивая сознание нескольких поколений исследователей, до сих пор блуждающих в трех соснах «советского антинорманизма», «признание этих фактов совсем не тождественно согласию с выводами норманизма», ибо подлинная сущность позиции марксистской науки состоит не в огульном отрицании следов норманнов на Руси, а в установлении их достаточно скромной роли «в сложном процессе формирования классового общества и государства» у восточных славян (Фомин 2018: 98-164; 2019: 60-97; 2019а: 85-94).

Ярким свидетельством норманистской сущности «советского антинорманизма» является статья Л.С. Клейна и его учеников Г.С. Лебедева и В.А. Назаренко «Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения», вышедшая в 1970 г. в сборнике под редакцией их оппонента по постановочной «дискуссии» 1965 г. И.П. Шаскольского и восторженно принятая советской научной общественностью (а также зарубежными специалистами, которых «советские антинорманисты» нещадно поносили как «буржуазных норманистов», «реакционеров», «псевдоученых», «антисоветчиков», клевещущих на русскую историю, и с которыми они вели «бескомпромиссную» и, конечно, «победоносную» борьбу).

Названные археологи, выдавая многие находки, погребальные обряды и сами погребения за скандинавские (а такие «научные факты» они раз и навсегда усвоили из работ шведских коллег, приписавших своим предкам большое число «специфических» древностей, на деле присущих широкому кругу народов), заявили о значительном весе скандинавов в высшем слое «дружинной или торговой знати» Руси: в Х в. они – дружинники, купцы и их жены, простые воины, ремесленники и, возможно, крестьяне (последних, о которых не говорил в 1914 г. даже шведский археолог Т. Арне, выдумщик теории норманской/шведской колонизации Руси, получившей широкое распространение среди западных ученых, прежде всего шведских археологов, в массовом порядке повел в середине XX в. в земли восточных славян датский лингвист А. Стендер-Петерсен, причислявший себя, как датчанина, «к племени варягов») – составляли «не менее 13% населения отдельных местностей» Руси по Волжскому и Днепровскому торговым путям, в Киеве – 18-20% (т.е. каждый пятый житель столицы Руси!), а в Ярославском Поволжье их численность уже «была равна, если не превышала, численности славян» (Клейн, Лебедев, Назаренко 1970: 232-234, 238-239, 246249, 251-252).

Приведенные «научные» проценты заставляли видеть на Руси уже не какие-то жалкие отряды скандинавов, а их полчища (в таких масштабах выводили норманнов в ее земли ультранорманисты прошлого А.А. Куник, В. Томсен и А.А. Шахматов), измеряемые сотнями тысяч: население Руси около 1000 г. составляло порядка 4,5 миллиона (Урланис 1941: 86; Ловмяньский 1985: 99, 153), т.е. один процент равняется 45000 человек (в 2009 г. Клейн прямо сказал, что в их статье впервые после М.Н. Покровского «была изложена и аргументирована “норманистская” трактовка варяжского вопроса в советской научной литературе» (Клейн 2009: 262). Хотя такая трактовка была характерна для советской научной литературы с самого начала ее бытия, но только под пером Клейна и взращенных им, по его словам, «славистов» она впервые получила столь впечатляющее математическое выражение).

Однако фиктивность цифирь, рожденных лишь страстным желанием Клейна тотально норманизировать русскую историю и русскую государственность, признал в 1978-1986 гг. один из авторов статьи Лебедев, отрекаясь тем самым от фантомных 18-20% киевских норманнов: лишь в одном из 146 погребений киевского некрополя на территории т.н. «Города Ярослава» мог быть захоронен, причем в конце X – начале XI в. скандинав. И признал эту фальшивку, уже давшую начало другим фальшивкам, а те, в свою очередь, третьим и т.д., как по собственному прозрению (ибо частично стал выходить из-под ультранорманистского влияния своего учителя), так и потому, что в 1973-1974 гг. известный антрополог Т.И. Алексеева, проанализировав захоронения Киева Х в. и сравнив их с германскими, изумленно резюмировала, ожидая получить иной, под воздействием норманистских заключений археологов-«антинорманистов», результат: «Сопоставление дало поразительные результаты – ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева» (Алексеева 1973: 267; 1974: 81; 1974а: 67; Булкин, Дубов, Лебедев 1978: 12; Кирпичников, Лебедев, Булкин, Дубов, Назаренко 1978: 77; Кирпичников, Дубов, Лебедев 1986: 229, 232).

В целом норманистскую сущность «советского антинорманизма» красноречиво демонстрирует тот факт, что его прах быстренько, в связи с кардинальным изменением в 1991-1992 гг. государственного и политического устройства нашей страны, стряхнули со своих ног его горячие адепты-марксисты и стали столь же ревностными приверженцами-немарксистами ультранорманизма (по исчерпывающему определению Ю.И. Венелина от 1836 г., «скандинавомании»), от которого в 60-х – 70-х гг. XIX в. во многом отказались, под воздействием критики антинорманистов и прежде всего С.А. Гедеонова, норманисты, представлявшие собой цвет российской и европейской науки, – М.П. Погодин, А.А. Куник, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, В. Томсен и др. (Фомин 2018а: 6-110; 2020: 34-51).

Гедеонов, подчеркивал в 1874 г. Н.П. Ламбин, расшатал норманизм так, что в прежнем виде он уже не может быть восстановлен. После чего сам, оставаясь активным глашатаем этой версии, говорил о ее «несостоятельности», что она «доходит в своем последовательном развитии до выводов и заключений, явно невозможных, – до крайностей, резко расходящихся с историческою действительностью. И вот почему ею нельзя довольствоваться!». И вот почему Ключевский несколько позже откровенно сказал, фиксируя силу гипнотизма норманской гипотезы, за столетия своего владычества в науке ставшей священным догматом практически для всех ученых мира и прежде всего, в силу их, если использовать оценку историка К.Н. Бестужева-Рюмина от 1873 г., крайне западнических настроений, ученых России, что мы чувствовали в ней «много нескладного, но не решались сказать что-либо против нее. Мы ее сохранили как ученики ее создателей и не знали, что делать с ней как преподаватели. Открывая свой курс, мы воспроизводили ее, украшали заученными нарядами и ставили в угол, как ненужный, но требуемый приличием обряд» (Бестужев-Рюмин 1997: 303; Ламбин 1874: 228, 238-239; Ключевский 1983: 120).

Как показывает история разработки варяжского вопроса, норманисты преподносят себя, беспрестанно и отовсюду твердя о том тысячами голосов (и потому брали верх только числом, да поддержкой влиятельной части нашей интеллигенции, что молится на Запад), в качестве самого передового отряда науки. И сегодня они свой ультранорманизм, превративший блестящую историю Руси в придаток шведской истории, также преподносят в качестве «строгой науки», выводы которой все должны безоговорочно принять, иначе незамедлительно будут объявлены вне науки, представлены маргиналами, дилетантами, пишущими на потребу околонаучной публики. Такую реакцию на посмевших даже в самом малом возразить норманистам Н.П. Загоскин в 1899 г. точно назвал научным террором: вплоть до второй половины XIX в. (т.е. до С.А. Гедеонова) поднимать голос против норманизма «считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции, объявлялось почти святотатством. Насмешки и упреки в вандализме устремлялись на головы лиц, которые позволили себе протестовать против учения норманизма (Загоскин 1899: 336).

И это тогда, когда о шведской истории IX-X вв. практически нет никакой информации. «Беда в том, – с нескрываемым сожалением признавал в царское время историк А.Е. Пресняков, ибо никак не мог вообразить начало Руси без участия шведов, – что древнейшая шведская история еще темнее, чем наша русская. Письменных источников для нее вовсе нет, даже такого типа, как наша летопись. Скудные сведения добываются путем анализа саг, часто спорного». Английский специалист по викингам Г. Джонс в 1968 г. также констатировал, что о Швеции до начала Х в. «мы не знаем практически ничего». Известный наш германист Ф.А. Браун, в эмиграции в 1925 г. хотя и провозгласил победу норманизма, вместе с тем честно сказал: «Мы должны помнить раз на всегда, что шведская историческая традиция ничего для решения нашего вопроса не дает и… дать не может», ибо первые записи в Швеции появляются только в XIII веке. Но подобная ситуация никогда не смущала норманистов, ибо, заключал Пресняков, показывая, что в отношении рассуждений о деятельности скандинавов на Руси не может быть никаких границ и что зияющую пустоту шведской истории можно без проблем заполнить любыми фантазиями, «лишь весьма мнимая научная осторожность говорит за несуществование того, о чем у нас нет прямых свидетельств в письменных и вещественных памятниках» (Пресняков 1993: 283-284; Браун 1925: 306-308, 321; Джонс 2003: 69).

И за счет Руси, игнорируя научную осторожность, которая не бывает мнимой и без которой подлинной науки нет, норманисты заполнили шведскую историю так, что, согласно заверениям современных шведских авторов, на чем заострял внимание в 1965-1974 гг. И.П. Шаскольский, главным содержанием их истории IX-XI вв. «были не события внутренней жизни страны, а походы в Восточную Европу и основание шведами Древнерусского государства» (причем в этом некоторые из них «видят самое яркое событие шведской истории “эпохи викингов”», «самое большое достижение Скандинавии»). В 1986 г. А.Н. Кирпичников, И.В. Дубов и Г.С. Лебедев, словно уточняя Шаскольского, отметили, что несколько больших походов киевских князей на Византию в 860-х – 1040-х гг., а также свободный воинский промысел «русов» в Закаспии, «по существу, составили основное военно-историческое содержание шведской “эпохи викингов”, как походы в Англию – для датчан и норвежцев» (Шаскольский 1965: 27; История Швеции 1974: 64; Кирпичников, Дубов, Лебедев 1986: 287).

В 1994-1997 гг. археолог А.А. Хлевов в который уж раз протрубил на весь свет победу норманизма, причем норманизма непростого, а «взвешенного и объективного», неопровержимо аргументированного письменными и археологическими источниками (да будь так, кто бы спорил). В 1999 г. историк-скандинавист А.С. Кан резюмировал, что «гласность второй половины 80-х годов открыла путь академической свободе, а вместе с нею и научному, т.е. умеренному, норманизму… Так почти трехвековой спор нашел свое научное разрешение, избавившись от идеологических заданий и шор» (Хлевов 1994: 3-4, 20; 1997: 91; Кан 1999: 50). Каковы «взвешенность», «объективизм», «научность» и «умеренность» торжествующего ныне «безшорного» норманизма, демонстрируют его приверженцы, уже на исходе СССР буквально накинувшихся (со временем масштабно задействуя в этом процессе Интернет), выставляя себя представителями то «научной общественности», то «академического сообщества», то «академической» и «строгой науки», на антинорманистов-«патриотов», включая гордость и славу России М.В. Ломоносова (тогда термин «патриот» был превращен, как и в предреволюционное время, в бранно-презрительное словцо, в таран, позволивший основательно расшатать государственные устои и также, как это случилось в 1917 г., привести к краху великую державу). И одновременно с тем осуществлявших смену кумиров науки, давая сигнал расставанию с «советским антинорманизмом» и переходу на позиции ультранорманизма.

Тон тому задал в начале 1991 г. директор флагмана исторической науки – академического Института истории СССР – востоковед А.П. Новосельцев, который внушал советскому читателю, уставшему от марксистской трескотни и все больше ухудшавшихся реалий «развитого социализма» и вместе с тем уверовавшему, под воздействием «перестроечных» фейков, во всевозможные благости Запада, что «норманистами являлись все видные русские историки (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский и др.), оппонентами которых были, как правило, посредственности типа Д.И. Иловайского», и что с 1940-х гг., «особенно в период “борьбы с космополитизмом” в нашей исторической науке взяли верх именно “патриоты”» (Б.А. Рыбаков). В связи с чем «на позиции антинорманизма волей-неволей встали почти все советские историки; многие потому, что приклеиваемый в противном случае ярлык “норманиста” делал человека чуть ли не врагом народа». Но сейчас, когда «кличка “норманист” перестала быть синонимом чего-то антипатриотического… все большее число наших историков» склоняется к выводам, которые отстаивал прекрасный знаток наших древностей датчанин А. Стендер-Петерсен, например, «что термин “Русь” северного происхождения (хотя совсем недавно, в 1985 г., Новосельцев столь же твердо говорил, незыблемо еще стоя – ибо был еще марксистом с партбилетом в кармане – на позициях «советского антинорманизма», о его иранской основе. – В.Ф.), как и династия киевских Рюриковичей» (Новосельцев 1985: 94; 1991: 7).

Нынешним норманистам свойственно, в силу их самовнушения в свою непогрешимость, поверхностное знакомство как с работами тех, кого они многоголосо и повсеместно выставляют, от бессилия опровергнуть их аргументы, посредственностями, так и с историографией варяжского вопроса. А то бы наверняка знали заключение норманиста В.О. Ключевского, что если принять выводы Иловайского, то «мы освобождаемся от массы противоречий, неясностей и неразрешимых вопросов, которыми наполнили первые страницы нашей истории Погодин и его предшественники», т.е. и А.Л. Шлецер, и Н.М. Карамзин. Или заключение другого столь же высоко авторитетного норманиста А.А. Шахматова, который в 1904 г., анализируя Сказание о призвании варягов, подытожил: «Здравая критика, внесенная в понимание его Эверсом, Костомаровым, Гедеоновым, Иловайским и другими, показала всю шаткость основания, на котором строили свое здание норманисты». Или заключение, высказанное в 1931 г. также ревностным приверженцем норманизма В.А. Мошиным, в своем историографическом обзоре по поводу одной, по его оценке, из значительных и вредных ошибок, мешающих решению варяжского вопроса: «никак не могу согласиться с распространенным мнением о научной ценности антинорманистских трудов… Эверса, Костомарова, Юргевича, Антоновича никак нельзя причислять к дилетантам, а, по моему мнению, этот эпитет нельзя приложить и к Иловайскому… который в области чисто исторических построений руководился строго научными методами, и доказал свою большую эрудицию в русской истории прекрасным трудом “История России”».

Причем ряд его открытий, акцентировал внимание Мошин, «осветив по-новому различные моменты древнейшей истории Руси, получили всеобщее признание, и заставили даже наиболее упорных его противников внести в свои конструкции необходимые корректуры», принять, например, его идею о существовании Черноморской Руси. Уместно привести здесь и слова С.М. Соловьева, заметившего в отношении монографии «Древнейшее русское право в историческом его раскрытии» Г. Эверса: «Эта книга составляет эпоху в моей умственной жизни, ибо у Карамзина я набирал только факты; Карамзин ударял только на мои чувства, Эверс ударил на мысль; он заставит меня думать над русскою историею» (Записки 1915: 60; Ключевский 1983: 116-117; Шахматов 1904: 81; Мошин 2010: 13-16, 37, 46, 71). В связи с чем признал, под влиянием его доводов принимая во внимание показания византийских и восточных источников и, главное, думая над ними, присутствие руси в доваряжский период в южных пределах Восточной Европы, что уже заставляло, но опять же думающих людей, серьезно усомниться в догмате норманизма о скандинавской природе руси.

В 1993 г. Новосельцев продублировал сказанное, включая тезис, что происхождение термина «Русь» и династии киевских князей – второстепенные вопросы, навязанные науке «патриотами», т.е. принимай научный люд, не раздумывая (как раньше марксизм), выводы «прекрасного знатока наших древностей» датчанина А. Стендер-Петерсена («ведь носят же французы этноним, происходящий от германского племени франков, а славяне – болгары – тюркское наименование!», в раздражении втолковывал он тем, кто брал во внимание факты, а не чьи-то «авторитетные» мнения). Добавив, что Иловайский очень вольно обращался с фактами и что прекрасный знаток источников Стендер-Петерсен «глубоко уважал Россию, русский народ, его прошлое» (так, он «отрицал мнение, будто скандинавы в IX-X вв. были выше по уровню культуры, чем славяне»).

Одновременно востоковед, должностью самого главного историка России жестко навязывая коллегам теорию норманской колонизации Руси в редакции Стендер-Петерсена, предельно резкой критике, отступающей от норм науки и элементарного приличия, подверг творчество («фантазии»!) академика Б.А. Рыбакова, олицетворявшего собой «советский антинорманизм» (но уже утратившего свои былое величие и влияние в историко-археологической науке), его борьбу с «мифическим норманизмом», т.к. его стремление изображать «только скандинавов как разбойников, совращавших другие народы на путь войн и грабежей, – значит отходить от исторической правды в угоду примитивному патриотизму, который сродни обычному шовинизму» (Новосельцев 1993: 23-31).

В данном случае Новосельцев руководствовался стремлением не только публично откреститься – и прежде всего в глазах «буржуазных норманистов» – от «советского антинорманизма» с его «примитивным патриотизмом» и «шовинизмом», под знаменем которого достиг научных высот, но и явной местью. Ибо в 1982 г. высокоименитый Рыбаков, возглавлявший Институт археологии АН СССР, сказал в адрес работ Новосельцева и его коллеги Т.М. Калининой 1965 и 1976 гг., что они возвращают «науку на давние позиции норманизма, опровергая все то новое, что в свое время разрушило построения норманистов». Однако эти ученые не возвращали науку на позиции норманизма, ибо он был сутью «советского антинорманизма», а лишь прямо, к чему, собственно, и вела вся логика такого «антинорманизма», выразили свою позицию в варяжском вопросе и увязали начало русской государственности не с югом, с Киевом, как тогда принято было считать, а с севером, с Новгородом. К тому же Новосельцев, что дополнительно вызвало недовольство Рыбакова, сомневался в отнесении русов восточных источников к славянам (Рыбаков 1993: 175-192). Хотя реакция академика была довольно запоздалой: в 1964 г. эмигрант востоковед В.Ф. Минорский в советском издании доказывал норманство руси апелляцией к известиям арабов ал-Йа‘куби и ал-Мас‘уди и при этом заострял внимание на неправильном, как он полагал, толковании Рыбаковым их текстов (Минорский 1964: 19-28). Но и Новосельцев в 1982 г. не посмел возразить обласканному властями Рыбакову, носившему Золотую Звезду «Героя Социалистического Труда».

В 1994-1999 гг. историк Е.В. Пчелов рассуждал о «воинствующем», «примитивном» антинорманизме советской поры, когда отрицалось не только какое-либо влияние на Русь ее северных соседей, но и само существование Рюрика, а Дир, Аскольд и Игорь оказывались славянами (Пчелов 1994: 27; 1999: 367). В 1994-1997 гг. А.А. Хлевов, исходя из родимой для норманизма посылки, что антинорманизм почти всегда был «следствием отнюдь не анализа источников, а результатом предвзятой идеологической установки», бичеванию подверг «государственный антинорманизм» 1951-1965 гг., являвшийся государственной идеологией (при этом видя в нем смягченную и адаптированную форму ломоносовского антинорманизма, «возродившегося на ниве борьбы с космополитизмом и “холодной войны” со странами Запада»). И увенчал не сомневавшегося в норманстве варягов одного из ведущих советских археологов Д.А. Авдусина (именуя его, воскрешая лексику ультранорманиста XIX в. А.А. Куника, «варягоборцем» и тем самым также грубо и также преднамеренно искажая позицию настоящих антинорманистов) «лаврами патриарха отечественного послевоенного антинорманизма» (Хлевов 1994: 18-19; 1997: 35-36, 63-68).

В 1998-2001 гг. археолог В.Я. Петрухин вел речь о борьбе с норманизмом в послевоенный период: «Борьба с космополитизмом, когда любое влияние извне – будь то варяги, хазары или немцы – признавались заведомо враждебными, способствовала возрождению автохтонистских мифов». А «летописная традиция, выводившая начало Руси к призванию из-за моря» норманских князей, и исследователи, признававшие ее историчность, «становились проводниками враждебного “внешнего” влияния». По его дополнительному разъяснению от 2013 г., в шовинистической идеологии того времени летописное сказание о призвании варягов «стало ассоциироваться с нацистскими идеями о неспособности славянской “расы” к самостоятельному развитию. Сам летописный текст воспринимался как чуждый “патриотической” русской летописи, свидетельствовавшей об исконно славянских… истоках государственности» (Петрухин, Раевский 1998: 257; Петрухин 2000: 84-85; 2001а: 128; 2013: 135).

Норманист В.А. Мошин, в 1930-х гг. первоклассный знаток историографии варяго-русского вопроса, назвал, помимо уже озвученной, еще две «значительные и вредные ошибки», мешающие его разработке, которые надо донести хотя бы до ушей современных ультранорманистов: «Во-первых, весьма ошибочно мнение, считающее варяго-русский вопрос борьбою объективной науки с ложно понятым патриотизмом. … Было бы весьма занятно искать публицистическую, тенденциозно-патриотическую подкладку в антинорманистских трудах немца Эверса, еврея Хвольсона или беспристрастного исследователя Гедеонова». «Во-вторых, еще более ошибочно мнение, считающее норманскую теорию защитницей летописной традиции о призвании варягов, а антинорманскую – теорией автохтонности руси-славян на их теперешней родине. … Таким образом, если первая упомянутая ошибка в характеристике варяжского вопроса может быть истолкована как преувеличение важности одной несущественной стороны этой научной борьбы, то вторая ошибка допускает лишь одно объяснение: незнакомство с историей вопроса и легкомысленное желание описать ее без самостоятельного изучения, на основании прежних ошибочных характеристик». Стоит добавить к сказанному и слова В.О. Ключевского конца 1870-х гг., который подчеркнул, не приемля концепцию антинорманиста И.Е. Забелина: мы «готовы приветствовать патриотич[ескую] попытку г. Забелина вывести наших первых князей из славянской земли, тем более что и до З[абелина] мысль о Балт[ийском] Поморье приходила некоторым на ум даже независимо от какого-либо патриот[ического] побуждения» (Ключевский 1983: 176; Мошин 2010: 14-15).

В 1999-2009 гг. Л.С. Клейн говорил, что в послевоенные годы, «в условиях тотального строя и идеологического пресса», антинорманизм «был единственно допустимой позицией для отечественных историков и марксистов» и патриотической пропагандой поднимался на щит (и также представил Д.А. Авдусина, в отличие от него не впадавшего в ультранорманистскую истерию и уже потому не совсем-таки в ногу шагавшего с «научной общественностью», в качестве видного антинорманиста). Еще больше сгущая краски для придания норманистам ореола «гонимых мучеников» за истину и выставляя себя в качестве стойкого борца с советской властью (т.е. также занимаясь привычным для себя, как норманиста, мифотворчеством), он утверждал, что участники «дискуссии» («Норманской»/«Варяжской баталии», третьей схватки «антинорманизма с норманизмом за два века», которая по своему напряжению была «самой острой»), проходившей в декабре 1965 г. на историческом факультете Ленинградского университета между ним (при активном участии учеников его «Славяно-варяжского» семинара – очага оппозиции официальной советской идеологии) и «несомненным лидером в отстаивании антинорманистской концепции» И.П. Шаскольским, «прекрасно понимали, что речь идет о возможности заниматься наукой и даже вообще о свободе в буквальном смысле слова» (и это во второй год правления Л.И. Брежнева!).

Однако, геройствовал Клейн, вспоминая «баталию» минувших лет (состоявшейся, а без гипербол сказы норманистов не бывают, «при огромном стечении народа»), мы «наглядно победили в полемике» (а ведь «стоявшие против нас силы пользовались поддержкой всей махины государства – консолидированной партийно-государственной администрации, гигантской идеологической машины и мощного аппарата репрессий»), сумели отстоять «не только свое существование, но и возможность для всех работать более свободно», «заниматься объективным исследованием варяжского вопроса». В 2015 г. он в том же духе мифотворчества напомнил, кому нынешняя «академическая наука» обязана свободой приписывать скандинавам малые и великие деяния на Руси, которые к ним не имеют никакого отношения: «Мы отвоевали тогда не только для себя, но и для всех историков возможность еще некоторое время объективно, невзирая на результаты, заниматься изучением материалов древней Руси». К тому же, по его пояснению, «в атмосфере свободы для занятий норманским вопросом выросли многие из следующего поколения исследователей». И выросли, надо признать, весьма достойными Клейна, ибо еще больше приукрашивают им сказанное, но что поделать, законы мифотворчества, а в этом жанре археологи-«слависты» знают толк, неумолимы: в 1965 г. была одержана, по оценке Н.И. Платоновой от 2017 г., «феерическая победа».

Хотя, как дальше продолжал раздувать свой миф политического свойства Клейн (а без апелляции к политике норманизм жить не может), мы понимали, что «побежденным не миновать разгона, а кое-кому – тюрем и лагерей» (а чтобы все выглядело именно так, археолог и далее продолжал давить на читателей, вызывая их сострадание и сочувствие к себе, следовательно, к норманизму: «я был репрессирован». Но его нахождение в 1981-1982 гг. в «казенном доме» абсолютно не связано с варяжским вопросом, а тем более с политикой. Хотя, по его словам, он, по причине неоднократных столкновений с властями и господствующей идеологией, а также своего увлечения норманской проблемой, «смолоду попал под надзор КГБ». Да будь эта легенда былью, то очень незавидная судьба сложилась бы смолоду у Клейна, которому на момент смерти И.В. Сталина было почти 27 лет). В 2000 г. академик В.Л. Янин приписал антинорманистам «патриотическое возмущение» (Клейн 1999: 91-92, 96; 2009: 7-11, 91-92, 97-101, 127, 162, 171; 2015: 348; Янин 2000: 919-921; Платонова 2017: 219).

В 2001 г. Е.В. Пчелов подчеркивал, что Н.М. Карамзин и М.П. Погодин, следуя за русскими летописями и подкрепляя их данные иностранными источниками, сформировали официальную историческую доктрину, согласно которой Рюрик и другие первые русские князья были норманнами. Вместе с тем он констатировал, что С.А. Гедеонов «камня на камне не оставил от “норманской теории”» и что его работа «стала поворотным пунктом в изучении норманской проблемы» (но такой проблемы, как и норманского вопроса, нет, а есть варяго-русский вопрос и разные его трактовки – порядка 30, в том числе норманистская). Дав заслуженно высокую оценку труду Гедеонова, Пчелов затем нелогично заключил: антинорманистами движет (а это несвойственное им чувство приписывают, начиная со А.Л. Шлецера) весьма странное понимание патриотизма, когда считают, что «присутствие иноземцев на Руси и неславянское происхождение правящей династии ущемляют чувство национального достоинства русских, показывают их неспособность к самостоятельной самоорганизации».

Хотя, произносил он далее также от имени антинорманистов напридуманное норманистами, «происхождение династии Рюриковичей никак не может умалить “национальную гордость великороссов”» и стыдиться этого по меньшей мере нелепо (так, «англичане, например, гордятся тем, что в их истории оставили след и римляне, и норманны, но для нас это почему-то унизительно»). После чего резюмировал, что «ультрапатриотический настрой особенно был характерен для советской исторической науки 1930-1950 годов. Да и позже его накал не снижался. Тогда говорить не то что о влиянии скандинавов, но даже об их присутствии на Руси в древнейший период было невозможно (да только и делали, что говорили и говорили, принудив быть норманистами, чего совершенно не знала дореволюционная эпоха, всех, за исключением единиц. По пояснению 2009 г. Л.С. Клейна, в советское время лишь В.Б. Вилинбахов, А.Г. Кузьмин и В.В. Похлебкин придерживались «архаичного мнения, что варяги – не скандинавы, а балтийские славяне… остальные антинорманисты поголовно признавали варягов норманнами» – В.Ф.). А страшный ярлык “норманиста” мог перечеркнуть всю деятельность ученого». Но сегодня околонорманистские споры просто потеряли всякий смысл, т.к. Русское государство возникло у восточных славян независимо от варягов в IX в., а точно так заставляли признавать норманство варягов в эпоху, по вышеприведенной оценке Пчелова, «воинствующего» и «примитивного» «советского антинорманизма» (Клейн 2009: 123; Пчелов 2001: 7, 18-20).

В 2004 г. историк А.А. Горский, уверяя, что дискуссия о роли скандинавов в возникновении русской государственности «долгое время осложнялась как ложно понимаемым патриотизмом, так и накладывавшим отпечаток на исследования протестом против него», вразумлял противников норманской версии, что, «строго говоря, для исторического самосознания причастность к образованию государства скандинавских викингов, от который в IX-XI вв. трепетала вся Европа, должна быть скорее престижна, чем оскорбительна» (Горский 2004: 36). Насколько надо зациклиться на норманнах и оторваться от реалий той эпохи, чтобы рассуждать о престиже основания русской государственности теми, кого западноевропейцы, познавшие весь ужас «знакомства» с ними, ненавидели, презирали, называли «омерзительными варварами», «грабителями-головорезами», «убийцами», «мерзейшими из всех людей», «нечестивым народом», «грязной заразой», «дьявольским отродьем», старались защититься от них молитвой, в мае 888 г. включенной собором в Меце в текст богослужения и повторяемой затем с великой надеждой миллионами уст: «Боже, избави нас от неистовства норманнов!» (Зимек 2001: 14-16, 23-25; Симпсон 2005: 10-12, 16-17).

Через десять лет А.Ю. Дворниченко, выдавая себя (и, видимо, искренне) за борца с химерами русской науки, под которыми он понимает бесплодные концепции, мешающие постижению научной истинны и изучению политогенеза, – Varangiku, Хазарику и Византику, сказал, что Л.П. Грот в монографии «Призвание варягов, или Норманны, которых не было» (2013) действительно развенчивает многие выдумки норманистов. Но вместо того, упрекал автор, уверовавший в норманство варягов еще за партой советской школы, чтобы бороться с первой химерой, эта исследовательница начинает ее подкармливать, начинает сражаться на стороне антинорманизма, потому как верх взял взросший в Скандинавии русский патриотизм. В 2021 г. А.А. Хлевов вел речь о том, что с конца 1930-х гг. начался новый этап (но не дав никаких разъяснений по поводу «старого») бескомпромиссной борьбы с «норманизмом» (Дворниченко 2014: 11, 13; Хлевов 2021: 10).

Одновременно с энергичным раскручиванием темы об исключительно патриотической подоплеке выступления антинорманистов (следовательно, с осквернением светлого чувства патриотизма, без которого бы не было России), в условиях, как в один голос протрубили в 1999 г. археологи А.В. Чернецов и Л.С. Клейн (а одновременно с ними и историк А.С. Кан), небывалой творческой свободы (ибо с ликвидацией советского режима свобода исследований стала полной) (Чернецов 1999: 10; Клейн 1999: 100), вылившейся в радостное глумление – под видом объективизма – над родной историей, шло целенаправленное шельмование и дискредитация «взвешенными» и «умеренными», с одной стороны, нескандинавских версий происхождения руси и варягов, отраженных во многих письменных памятниках (потому как их невозможно именно научно опровергнуть). С другой, истинных антинорманистов и антинорманизма в целом, преподнося их, по примеру все того же А.Л. Шлецера, в уродливо-карикатурном виде, буквально соревнуясь, кто их похлеще обзовет (для чего в Интернете даже проводят обсуждения!), посильнее вывалит в грязи и побольше припишет им отталкивающие читателей небылицы.

Эта «небывалая творческая свобода» (вернее, нравственная и интеллектуальная распущенность норманистов, которую они демонстрируют далеко не в первый раз) характеризуется травлей антинорманистов с целью их вычеркивания из науки и общественного сознания, дополнительно стимулировалась празднованием важных юбилеев нашей истории – 1250-летия Старой Ладоги (2003), 300-летием со дня рождения Г.Ф. Миллера (2005) и М.В. Ломоносова (2011), 1150-летия Великого Новгорода (2009) и зарождения российской государственности (2012). Как и прежде, непременными атрибутами такого «демократического» процесса являлись угодное норманистам толкование памятников, передергивание и выдумка фактов, очерняющих и высмеивающих оппонентов (в понимании норманистов, именно заклятых врагов, научных и идейных, мешающих им спокойно жить-поживать и за счет российского госбюджета и щедрых иностранных грантов продолжать приписывать начало русского бытия шведам) и их идеи (причем в том активное участие принимали ученые, а среди них отметились и иностранцы, которые никогда не занимались варяжским вопросом, но высокомерно-презрительно разъясняющие его норманистскую трактовку тем, кто его знает не по двум-трем статьям или по одной какой-то книжице, а по многотысячной разноязычной литературе и по всей совокупности большого числа разновременных и разнохарактерных источников).

В 1990 г. А.П. Новосельцев попытался в очередной раз «умертвить» теорию о Черноморской Руси, абсурдность которой якобы доказана еще в XIX в. (как точно заметил по поводу этих слов выдающийся лингвист, академик и, важно подчеркнуть, сторонник норманства варягов, О.Н.Трубачев, «вот тезис, в котором я вижу типичный завал на пути к истине» и который необходимо расчищать, ибо накопились достаточные материалы). Спустя три года опять же Новосельцев, нелицеприятно отзываясь о Д.И. Иловайском, уверял, что теория С.А. Гедеонова о тождестве варягов с южнобалтийскими славянами ни одним серьезным ученым (а таковыми со времен А.Л. Шлецера норманисты числят только себя) не была принята. Тогда же И.П. Шаскольский, отметив «крайний антинорманизм» Д.А. Авдусина, убеждал, что с позиций исторической науки вызывает возражение теория о приходе новгородцев не из Поднепровья, а с территории южнобалтийских славян. Потому как трудно представить себе факт переселения из более теплого климата и более плодородных земель Южной Прибалтики в область с заметно худшими условиями жизни (однако данный фактор нисколько не смущал русских, с древности упорно идущих к Северному Ледовитому океану, заселявших и осваивавших очень некомфортные и для сегодняшней жизни огромные приарктические и арктические пространства), он подытоживал: норманизму противостоят не слишком серьезные противники. А годом позже подчеркнул, что немецкий лингвист Г. Шрамм построениям В.Б. Вилинбахова и А.Г. Кузьмина, пытавшимся восстановить традиционный антинорманизм XIX – начала XX в., дал суровую и справедливую критику (Новосельцев 1990: 157, прим. 131; 1993: 27; Шаскольский 1993: 98-100; 1994: 158; Трубачев 2005: 127).

В 1994 г. Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин, как и в советские времена стремясь бросить тень на концепцию Кузьмина, но при этом привычно избегая дискуссии, навесили на нее ярлык «изолированного историографического казуса». На следующий год имярек К. Иванов, возводя по норманистской традиции напраслину на летописцев, утверждал, что норманисты разделяют вывод Нестора о норманском происхождении древних русов, тогда как антинорманисты категорически его отвергают, что теории о нескандинавском происхождении слова «русь», включая южнобалтийскую, основаны на достаточно вольном толковании противоречивых письменных источников и (тут следовала ссылка на главную и самозваную науку в трактовке варяжского вопроса, с начала своего возникновения в России зараженную, не без помощи шведских археологов, выводами которых вскармливается «смолоду», норманизмом) «не имеют каких-либо серьезных доказательств в археологической науке, а потому вряд ли могут рассматриваться иначе, чем просто интересные предположения и гипотезы» (Мельникова, Петрухин 1994: 56; Иванов 1995: 10, 17, прим. 10) (и все эти «истины» доносились до массового читателя посредством многотиражного журнала «Родина», ставшего рупором норманистов. Причем его учредителями, следует особо подчеркнуть в свете постоянных громких стенаний и рыданий взахлеб норманистов о большой нелюбви к ним властей, являются высшие государственные органы нашей страны – Администрация Президента России и Правительство России).

«Советская официальная наука и пропагандисты, – разъяснял в 1996-2003 гг. археолог А.Н. Кирпичников, – правильно считая, что один человек не мог создать государство славян (все предпосылки этого процесса в середине IX в. были налицо), обрушились на “Сказание о призвании варягов” с идеологической непримиримостью. Рюрик впал в немилость, а порожденный “Сказанием о призвании варягов” “норманский вопрос” оброс политическими обвинениями» (Кирпичников, Сарабьянов 1996: 89; 2003: 80). К появлению «норманского вопроса» летописное «Сказание о призвании варягов» не имеет никакого отношения. Норманизм зародился и зародился в Швеции именно как антирусская идея во втором десятилетии XVII века. И первым норманистом был, на что указывал еще в 1878 г. ультранорманист А.А. Куник, швед П. Петрей, в 1615 г. заявивший, выражая интересы властей, стремившихся обращением к древней истории удержать за Швецией огромные территории Северо-Западной России, захваченные ею в годы Смуты, «от того кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». Взгляд Петрея на варягов как на шведов получил дальнейшее развитие в работах его соотечественников XVII в.: Р. Штрауха, Э. Рунштейна, Ю. Видекинда, О. Верелия, О. Рудбека и др. (Куник 1903: 31; Фомин 2005: 8-57; 2015: 229-248).

В 1997 г. Е.А. Мельникова объясняла, что в 1940-1950е гг. борьба с космополитами вызвала к жизни бурный всплеск антинорманизма: «Отсюда гипертрофированное внимание, которое придавалось и придается подчас и ныне этимологии названий русь и варяг, скандинавскому или не скандинавскому происхождению Рюрика, Олега, Игоря и т.д.» (хотя именно она с Петрухиным были и остаются основными застрельщиками в этих вопросах), к тому же антинорманисты пренебрегают доводами лингвистики (а она также изначально находится в плену норманизма) (Мельникова 1997: 17). В 1999-2009 гг. Л.С. Клейн «просвещал», что в борьбе антинорманистов за термин «Русь» сказалось опасение «за урон национального достоинства: зазорно носить чужое имя» («новейшие антинорманисты снова вернулись к отброшенному положению о том, что росами-русами назывались не норманны»), что настоящий норманизм – «это утверждение природного превосходства норманнов… над другими народами... Это не научное течение вообще». А все остальное, даже когда решается вопрос в пользу норманнов, – не норманизм, который «был просто пугалом, созданным антинорманистами для подтверждения их необходимости. Вот антинорманизм – это реальность. Но реальность, имеющая корни скорее в психологии и политике, чем в науке» (Клейн 1999: 94-96, 99-100; 2009: 64, 124, 131-134).

В 2000-2001 гг. В.Я. Петрухин, ведя речь о ложно понимаемых патриотических чувствах, представил антинорманистов в качестве тех, кто считает противоестественным призвание чужеземных правителей. В связи с чем принялся учить их норманистским «премудростям»: они не учитывают «ни исторических реалий, когда варяги (собственно русь) были частью населения Северо-Запада Восточной Европы с середины VIII в., ни этнической ситуации в эпоху раннего средневековья – у чудских и славянских племен, участвовавших в призвании князей, не было единых “национальных” интересов» (Петрухин 2000: 87; 2001: 297). В 2004-2006 гг. коллега Клейна и Петрухина А.А. Формозов (специалист по эпохе камня и первобытного искусства) уничижительно (а какие могут быть церемонии в разговоре о врагах, память о которых надо обязательно осквернить) отзывался о выдающемся антинорманисте И.Е. Забелине, уверяя, что раболепие у него сочеталось с крайним национализмом, подчеркивал, что носителями традиции «ультранационализма» были Д.И. Иловайский и С.А. Гедеонов, а в советское время Н.С. Державин, В.В. Мавродин, Б.А. Рыбаков («ультра-патриотический» оттенок, видимо, искони близкий автору, имела «Киевская Русь» Б.Д. Грекова), что антинорманисты XIX в. Н.В. Савельев-Ростиславич, Ф.Л. Морошкин, Е.И. Классен, Ю.И. Венелин написали «ура-патриотические» трактаты. А в посмертно вышедших в 2011 г. «Записках русского археолога (1940-1970-е годы)» утверждал, что в послевоенное время русские интеллигенты пленились националистическими идеями и что их подчас проповедовал Д.С. Лихачев (Формозов 2004: 24, 26, 177; 2006: 24, 26, 177).

В 2006 г. археолог А.Е. Мусин заключил, что со времени Ломоносова «признание ведущей роли норманнов в создании Древнерусского государства было мнением если и вполне научным, то не вполне патриотичным… Но научность явно одерживала верх над страстностью. Первоначально даже “историк-марксист” М.Н.Покровский признавал основные положения норманской теории, прежде всего образование государства в процессе скандинавского завоевания и колонизации» (однако Покровский, определявший курс советской исторической науки на начальном этапе ее становления, позицию в варяжском вопросе, воспринятую им от своего учителя В.О.Ключевского, никогда не менял и до кончины в апреле 1932 г. оставался, если привести оценку, данную ему норвежским ученым Й.П. Нильсеном, «отъявленным норманистом»). Вместе с тем Мусин, надлежит заострить внимание на этом навязчивом тиражировании археологами – еще с советской поры – тезиса о своем научном превосходстве над историками, подчеркивал, что «одним из ценностных отличий археологии от истории, является феномен причастности, проникновения в смысл свершившихся событий», запечатлевших себя в материальных объектах, и что археолог находится ближе к происходившим событиям, чем историк: чтобы их изучить, он «обязан постоять на этом месте, обследовать, раскопать, приобщиться».

А говоря о советском прошлом, Мусин утверждал, весьма превратно понимая характер работы историка (потому, как к ней никогда не приобщался) и сущность «советского антинорманизма», что археологи, находясь во внутренней оппозиции правящему режиму, вели «ожесточенные “бои за историю” – за право скандинавов жить и участвовать в русской истории», что «в отличии от историка, привыкшего работать с письменными памятниками и способного избирательно подходить к различным видам источников (? – В.Ф.), археолог сталкивается в своей практике с комплексом археологических находок, естественным образом сформированным ходом истории. Волей-неволей он обязан рассматривать этот археологический комплекс в его цельности, то есть не может вычеркнуть из полевого дневника те факты и артефакты, которые цензура или самоцензура могли счесть “идеологически вредными”, в данном случае свидетельства о роли варягов в истории Киевской Руси. Таким образом, археология была потенциально опасна для режима, провозгласившего своей идеологией антинорманизм» (Нильсен 1992: 37, 44; Мусин 2006: 45-55). В том же 2006 г. западноукраинский историк Л.В. Войтович со страниц российских изданий повторял стародавние «аргументы» норманистов, что рассказ Повести временных лет (ПВЛ) о приглашении варягов «задевал патриотические чувства многих историков, которые старались его опровергнуть любой ценой», и что в пользу южнобалтийской версии происхождения Рюрика нет убедительных археологических материалов и отсутствуют лингвистические доказательства (о том же, а вместе с тем о «патриотической ностальгии антинорманистов», он рассуждал и четыре, и семь лет спустя) (Войтович 2006: 112-115; 2011: 3, прим. 2; 2013: 8-10, 25).

Е.А. Мельникова в 2007 г. в одном интервью делилась тревогой, что «несколько лет назад среди историков произошел “ренессанс средневековья”», выразившийся в всплеске «антинорманизма, причем примитивного, основывающегося на работах середины XIX в. Этот всплеск был спровоцирован администрацией президента, это чисто политический заказ». И в качестве подтверждения своим словам привела «“антинорманистскую” конференцию “Рюриковичи и российская государственность”, которую некоторые историки считают патриотической пиар-акцией Кремля» (Максимов, Кравченко, Кузнец 2007: 58) (состоявшаяся в Калининграде в 2002 г. Международная конференция, в числе организаторов которой значится Государственный университет гуманитарных наук, возглавляемый тогда директором Института всеобщей истории РАН академиком А.О. Чубарьяном, т.е. непосредственным начальником Мельниковой, была посвящена 1140-летию призвания варягов на Русь. Она же, горячо радеющая «за свободу слова в науке», но только норманистского, забила в набат потому, что на конференции из тридцати докладов, в том числе прочитанном ею, три были сделаны – Н.М. Рогожиным, в соавторстве с А.Н. Сахаровым, А.Г. Кузьминым и В.В. Фоминым – с позиций антинорманизма, что для нее, бывшей принципиальной «советской антинорманистски», а ныне принципиальной «взвешенной ультранорманистски», стало, как видно, непроходящим шоком, ибо, по ее убеждению, о варягах имеют право рассуждать только члены «академического сообщества», то бишь норманисты, и никто более).

А «администрацию президента», якобы спровоцировавшую «примитивный антинорманизм» (на большее она, выходит, не способна), Мельникова приплела для того, чтобы представить норманизм, активно насаждаемый и культивируемый в науке и в массовом сознании родным ей Институтом всеобщей истории, директор которого находился в фаворе, если сказать по Мельниковой, у Кремля, «гонимым» патриотически настроенной властью, что всегда вызывает горячее сочувствие у нашей либеральной общественности, пугающейся величия и самостоятельности России, включая исторического. Одновременно с тем это был и сигнал-требование «академического сообщества» Администрации Президента официально – на государственном уровне – принять, как это было в дореволюционное время, норманистскую трактовку начальной истории Руси. Ибо президент В.В. Путин не высказался в ее пользу ни после встречи с ведущими историками-норманистами в 2001 г. в Кремле, ни после того, как дважды, в 20032004 гг., посетил раскопки Старой Ладоги, которая, если послушать В.Я. Петрухина, была базой для скандинавов и в VIII-IX вв., и позже, и в которую, согласно утверждениям А.Н. Кирпичникова и А.И. Саксы, в 862 г. «три финских племени – чудь, меря, весь – и два славянских – словене и кривичи – пригласили к себе в Ладогу скандинава Рюрика, ставшего основателем русско-норманского государства» (Петрухин 2000: 117; Кирпичников, Сакса 2002: 134). И потому новая Россия обязана помнить и свято чтить свои норманские истоки.

В 2009-2011 гг. Мельникова вновь говорила, в том числе со страниц журнала «Родина», что патриотические мотивы доминируют в возродившемся в 2000-е гг. антинорманизме, как доминировали они в XVIII в. в полемике М.В. Ломоносова с немецкими историками, в середине XIX в. – «в годы подъема славянофильства, в середине ХХ – в условиях сталинской борьбы с “космополитами”». Ибо после распада СССР основы национального самосознания рухнули: «гордиться стало нечем, комплекс победителя сменился комплексом побежденного, старая система ценностей оказалась ложной». В связи с чем одним из ответов на идеологический дефицит стало «возрождение антинорманизма – в его “гедеоновском” варианте, причем не только для широкого читателя, но и для людей, стремящихся найти или создать “национальную идею” в условиях идеологического кризиса. Задуманная как сугубо научная конференция “Рюриковичи и российская государственность”, проведенная в Калининграде в 2002 году, превратилась в начало широкой кампании по рекламированию антинорманизма в СМИ».

При этом уверяя, не зная азов историографии варяжского вопроса, что антинорманизм, выраженный в работах С.А. Гедеонова, немедленно подвергался резкой критике его современников, например, М.П. Погодина и И.И. Первольфа, как несоответствующий научному уровню того времени, но его в 1970-х гг. возродил А.Г. Кузьмин, а ныне поднят на щит его учениками и последователями (однако перечисленные норманисты очень высоко оценили, как и другие их «единоверцы», заслуги Гедеонова в разработке начальной истории Руси и под воздействием его критики сдали в утиль то, что сегодня преподносит под видом науки Мельникова с сотоварищами. Как подытоживал в 1864 г. Погодин, «охотно сознаюсь, с большим успехом, что посредством финского названия для Швеции Руотси и шведского Рослагена объяснять имени Русь нельзя, нельзя и доказывать ими скандинавского ее происхождения». Гедеонов «судит очень основательно, доводы его убедительны, и по большей части с ним не соглашаться нельзя. Ruotsi, Rodhsin есть случайное созвучие с Русью»).

А в качестве показательного примера уже несостоятельности современного антинорманизма, в ее толковании, «немцененависти на новый лад» (но, пугая наших либералов и заграницу патриотами-националистами, оставила всех в неведении, каким был «старый лад» и почему в варяжском вопросе антинорманисты вдруг взъелись на немцев), Мельникова преподнесла монографию ученика Кузьмина Фомина «Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяго-русскому вопросу» (2005, рекомендована к печати решением Ученого совета Института российской истории РАН), заключая, что «апелляция к авторитету заменяет собственное исследование и обращение к источнику. Это типичное проявление средневекового мышления» (Мельникова 2009: 57-58; 2009а: 56; 2011: 71, 75; 2011а: 50).

Кандидат филологических наук Мельникова, обретшая – а каких только чудес не бывает в норманистике, в кругу своих! – в 1990 г. в Институте всеобщей истории АН СССР степень доктора исторических наук, не знает, в силу своего филологического образования, базовых основ исторической науки, включая истину, четко, например, выраженную в 1884 г. известным германистом Ф.Я. Фортинским, что «изучение трудов предшественников помогает историку избегать ошибок, давно опровергнутых». Вот если бы она знала эту простую истину, уже знакомую студентам-историкам младших курсов, и руководствовалась ей, то, возможно, стояла бы на позициях антинорманизма. Но тогда бы она, разумеется, никогда не стала зарубежным членом Шведской Академии наук. А в ответ на ее слова, что ее всегда поражала удивительная непродуктивность антинорманизма, надлежит привести хотя бы мнение норманиста и скандинависта Е.А. Рыдзевской, которая хорошо ведала историю разработки варяго-русского вопроса и которая в 1939 г., отмечая, что Г. Эверс поставил «вопрос о черноморской руси и о значении хазар в начальный период русской истории», особенно затем подчеркнула: «Антинорманисты вообще выдвигали не только значение автохтонного славянского элемента, но и целого ряда влияний – хазарского, угорского, полабско-славянского, иранского. В этом их преимущество перед норманской школой с ее узким и односторонним историческим кругозором» (Фортинский 1884: 10; Погодин 2015: 179; Рыдзевская 1978: 129; Фомин 2009: 98-101; 2010: 460-469). У филолога Мельниковой этот исторический кругозор, понятно, совсем уж узенький и по этой уже причине предельно односторонний.

В.Я. Петрухин в 1998-2019 гг. утверждал, что «представления о конце традиционного антинорманизма Гедеонова-Иловайского были связаны со значительно расширившейся в 1960-1980-е гг. источниковой базой (прежде всего, в области археологии), проясняющей роль норманнов в начальной русской истории» (точнее, «советские антинорманисты»-археологи, включая самого Петрухина, целенаправленно и по все более нарастающей приписывали им эту роль, впав в конечном итоге в ультранорманизм, что видно хотя бы по статье Л.С. Клейна, Г.С. Лебедева и В.А. Назаренко 1970 г.). И скорбел в унисон с Мельниковой, что «на наших глазах реанимируются историографические схемы, относящиеся, по крайней мере, к позапрошлому веку, а по сути – к средневековой историографии» (причем антинорманисты, заверял археолог, привычно передергивая факты, не принимают летописную традицию варяжского происхождения руси, хотя они не принимают, что ему хорошо известно, лишь отождествления варягов и руси с норманнами, потому как оно отсутствует в ПВЛ).

Петрухин, всемерно стараясь оговорить антинорманизм, вел речь о том, что его опыты не представляют научного интереса, что переиздание сочинений дореволюционных антинорманистов (к тому же без «научного», т.е. норманистского комментария, выставившего бы их – и как людей, и как ученых – в самом неприглядном свете) формирует у читателя неверное представление о развитии исторической науки (т.е. знать историографию без одобрения Петрухина, следовательно, без норманистских трактовок и купюр никак нельзя), что представитель «кондового антинорманизма» Д.И. Иловайский был одиозен даже для науки XIX в. (при этом археолог приветствовал публикацию на русском языке в 2000 г. монографии английских славистов С. Франклина и Д. Шепарда «Начало Руси. 750-1200», концепцию которых петербургский норманист Д.М. Буланин тогда же назвал «гипернорманистской»).

А именуя С.А. Гедеонова непрофессионалом и «любителем российских древностей», Петрухин обвинил его в научной нечистоплотности: «Дело доходит до прямых мистификаций: так, Ипатьевской летописи приписывается фраза, повествующая о неких сербских князьях “съ кашуб, от помория Варязкаго, от Старого града за Кгданьском” (Гедеонов 2004: с. 142)», ибо ничего такого в Ипатьевской летописи нет. Но в Ермолаевском списке Ипатьевской летописи издания 1843 г., которым пользовался Гедеонов, превосходно знавший отечественные и зарубежные источники (большинство последних в подлиннике), приведенные слова может спокойно найти и прочитать (эти же слова в 1846 г. процитировал ультранорманист М.П. Погодин, тем самым занимаясь, по Петрухину, «мистификацией» задолго до антинорманиста Гедеонова). Приведены они и в издании 1908 г., но только в разделе (а такие детали бесцеремонно берущиеся судить не о своем знать не могут) «Приложение. Разночтения из Ермолаевского списка». Из современников и оппонентов Гедеонова никто не обвинял его в подобной мистификации по той причине, что также хорошо знали летописи, причем И.И. Первольф в 1877 г. предположил, что эта вставка была внесена в летопись в XVI в. из польских источников.

Таких обличительных и разоблачительных «истин» у Петрухина – как по слабому знанию исторического и историографического материала, так и по ультранорманистскому взгляду на них – достаточно. Так, например, он уверял, что А.Г. Кузьмин сравнивал Г.З. Байера с идеологами нацизма, однако такой глупости у нашего выдающегося историка, разумеется, нет. Затем убеждал, что А.Г. Розенкампф предложил «объяснение термина “русь” – “гребцы, участники похода на гребных судах” (*roþ(e)R)», а М.Н. Тихомиров рассуждал «о происхождении имени русь от ругов на Дунае». Хотя швед по крови Розенкампф в 1827-1839 гг. утверждал обратное: гребцы-«ротси» не могли сообщить свое имя Руси, при этом поражаясь тому, как «Шлецер мог так ошибиться и принимать название военного ремесла за имя народа». И у советского исследователя Тихомирова, учителя Кузьмина, не найти того, что ему приписывает археолог Петрухин. Не соответствуют источникам и его заверения, что Ибн Фадлан видел сожжение в ладье знатного русского дружинника в Болгаре, тогда как арабский автор рассказывает о погребении русского купца, что громовержец Перун почитался верховным божеством «у славян уже в VI в. (по свидетельству Прокопия Кесарийского)», хотя тот лишь сообщает, что один из богов славян и антов «создатель молнии». По законам исторической критики называть, не приведя тому доказательств, это божество Перуном, о котором сообщает ПВЛ применительно к X в., т.е. спустя четыре столетия после Прокопия, недопустимо. Не соответствует действительности и его утверждение, ибо об этом нет ни слова у Г.З. Байера, якобы еще он «предположил, что Нестор просто не понял своего источника – скандинавского текста легенды – и принял за имена братьев-варягов фразу о том, что один Рюрик был призван в Новгород “со своим домом и верной дружиной” – “сине хус” и “тру-вард”».

Петрухин, обрушиваясь на «эпигонов традиционного антинорманизма», на «эпигонов» М.В. Ломоносова и «новых мифотворцев» с «квазипатриотическим воображением» (они шельмуют оппонентов, а в их «эпигонских сочинениях» и «историографических казусах» отсутствует «исторический анализ»), внушал, что А.Г. Кузьмин реаниминировал закоснелый, «вульгарный» антинорманизм XIX в., что его проводят сейчас А.Н. Сахаров и В.В. Фомин, что их методы реконструкции древнейшей русской истории примыкают к методам А.Т. Фоменко, что ими тиражируются рецедивы средневековых конструкций, что Фомин (а этот эпигон Гедеонова, возмущается археолог, мня себя, видимо, по примеру средневековых мудрецов и филолога Е.А. Мельниковой универсальным специалистом, не лингвист, не обращается к современным толковым словарям русского языка, и потому предлагает устаревшие, т.е. не норманистские, «соображения по этимологии имени русь») на конференции в Эрмитаже в мае 2007 г. говорил, что «летопись не знала ничего об Англии, ибо в космографическом введении говорится лишь о Британии (Вретаньи)».Но Фомин, а материалы конференции изданы (да и Петрухин слушал его доклад, хотя «имеющий уши слышать» должен слышать, однако эта простая евангелистская мудрость не про него), лишь констатировал, что земля «Агнянска» ПВЛ указывает не на Англию (как ошибочно полагают, не вчитываясь в летопись, и потому ее не понимая, норманисты), которая именуется в ней «Вротанией», «Вретанией», «Вританией», а на южную часть Ютландского полуострова (земля «Агнянска» получила свое название от англов, переселившихся в Британию. На востоке от нее располагалась Вагрия, которую населяли «варины»/«вэрины», «вары», «вагры», т.е. летописные варяги). Вместе с тем этот археолог восторженно отзывается (ибо по сути рассуждает в русле его концепции) о родоначальнике теории шведской колонизации Руси шведе Т.Ю. Арне, деятельность которого, «глубоко знавшего и любившего не только археологию, но и раннюю историю России, была ошельмована официальной советской наукой, особенно в период борьбы с “низкопоклонством перед Западом”» (причем уверяет, видимо, даже не держа ее в руках, что его книга «Швеция и Восток», в которой представлена названная теория, вышла в 1914 г. в Санкт-Петербурге, хотя местом ее издания являлась шведская Упсала) (ДРЗИ. II: 72; ПСРЛ 1843: 227; ПСРЛ 1908: 81; Розенкампф 1827: 1828: 20, 22; 1872: 151; Погодин 1846: 415; Петрухин 1995: 90, 125, 136; 2000: 84-85, 104, 149, 244; 2001: 42-44; 2009: 126-131; 2011: 70, 230-235, прим. 9 на с. 63; 2013: 7-9, 127, 138, 188, 213-214, 226, 267, 353; прим. 22 на с. 18, прим. 25 на с. 22, прим. 125 на с. 188; 2019: 458-459, 473, 485; Петрухин, Раевский 1998: 256-257; Петрухин, Каменецкая 2008: 78, 81; Буланин 2000: 613-615; Фомин 2009а: 107-125).

Петрухину, выставляющему «официальную советскую науку», которую он еще в 41 год от роду гордо представлял в виде непримиримого борца с норманской теорией, в качестве виновницы шельмования Арне, полезно будет знать, что его тенденциозный взгляд на историю Руси уже в 1916-1917 гг. встретил протест некоторых наших ученых, исповедовавших норманизм (к сожалению, их критику, которая не позволила бы теории Арне расцвести в науке пышным норманистским пустоцветом, убивающим все живое, приостановили революции и последующая кровавая Гражданская война). Так, И.Н. Бороздин резюмировал, что многие его положения «приходится признать спорными и неприемлемыми». А именно: «Совершенно произвольной и никакими доказательствами неподкрепленной является его гипотеза о том, что Волжский путь был открыт шведами», его определение второй половины IX и первой половины Х в. «как времени процветания “скандинавских колоний” в России». Вместе с тем историк безошибочно определил ту причину, благодаря которой все эти видения возникли в голове шведского ученого, став затем достоянием науки, провоцируя ее на рождение новых исторических фантомов: Арне сильно грешит скандинавизмом «во многих местах своей книги. Усиленно подчеркивая скандинавское влияние, он умаляет финский и, особенно, славянский элемент».

Бороздин также указал, что «наряду со скандинавским увлечением Арне приходится отметить и его увлечение хазарами» (а подобное активное действие против русской истории сразу на «двух фронтах» – норманском и хазарском – как раз характерно для Петрухина). В конечном итоге он подчеркнул, ратуя за творческий и равноправный союз историка и археолога и тем самым выступая против уже наметившегося к тому времени археологического перекоса: «Как ни сделано много в области изучения “варяжского вопроса”, он все еще далеко не решен и нуждается в дальнейшем обследовании. Здесь в одинаковой степени нужна работа как историка, так и археолога, взаимно дополняющая друг друга». Затем Е.Н. Щепкин, повествуя о «смелой картине восточных влияний, которые, по мнению Арне, шли через Хазарию» в Швецию и отразились «преимущественно на шведском орнаменте», заключил, в частности: «Более смелостью и остроумием, нежели опорой в письменности, может привлекать к себе догадка Арне, что будто бы под “Sarklant” рунических надписей надо разуметь не арабские земли в передней Азии, а область крепости Саркела на Дону, или (?) Белой Вежи, то есть “Sarkelland” вместо “земли сарацин”» (Бороздин 1916: 277-283; Щепкин 1917: 15; Фомин 2023: 38-73).

На неприкрытую тенденциозность, по Петрухину, «глубоко любившего раннюю историю России» Арне в советское время заостряли внимание, например, Д.А. Авдусин и И.П. Шаскольский, потому как он придавал находкам скандинавских вещей основополагающее значение. В связи с чем решал «вопрос об этнической принадлежности погребальных памятников… довольно просто: если в погребении найдена хотя бы одна скандинавская вещь, значит – здесь захоронен норманн». Благодаря чему объявил «принадлежащими норманнам целый ряд древнерусских могильников и поселений», хотя «впоследствии скандинавское происхождение многих из этих вещей было поставлено под сомнение или вовсе отвергнуто». Арне, резюмировал уже польский историк Х. Ловмяньский, «причисляет к шведским даже курганы, не содержащие шведских предметов, если они отличаются богатством инвентаря» (Авдусин 1953: 114-120; Ловмяньский 1985: 111-112; Шаскольский 1965: 97-101, 112, 148; 1981: 206-207).

А таким вот способом – чисто субъективно, на норманистский лишь «глазок» – и расширяется археологическая «основа» норманизма, что видели и некоторые, по классификации «советских антинорманистов», «буржуазные норманисты». Как заметил в 1931 г. венгерский археолог Н. Феттих, Арне думает, что в погребении кургана Черная могила «находится норманн; с таким же правом мог бы я думать о венгре» (Корзухина 2017: 628). В 1962 г. крупнейший английский специалист в области истории викингов П. Сойер сказал, называя причину беспочвенности выводов Арне и его ученика и единомышленника Х. Арбмана, что «сами по себе археологические находки… свободны от пристрастности, они не говорят ни за, ни против скандинавов. Тенденциозность создают те, кто работает с этим материалом». Сами же скандинавские вещи в русских захоронениях «еще не доказывают того, что люди, погребенные в этих могилах, были скандинавами или имели скандинавских предков. Предметы такого рода могут переходить из рук в руки, нередко оказываясь очень далеко от народа, который их изготовил или пользовался им первым» (в связи с тем, что английский ученый критиковал совсем уж впавших в скандинавские утопии и фантазии «единоверцев», то археолог Авдусин считал его стоящим «на позиции научного антинорманизма»).

Вместе с тем Сойер констатировал, касаясь взглядов другого кумира наших ультранорманистов – датского лингвиста А. Стендер-Петерсена (по А.П. Новосельцеву, глубоко уважавшего «Россию, русский народ, его прошлое»), развивавшего идеи Арне: «Не может быть, чтобы шведы когда-либо играли на Руси важную роль в качестве поселенцев… и нет никаких археологических свидетельств, способных оправдать предположение о наличии там обширных по территории колоний с плотным населением». В 2019 г. российский археолог и, разумеется, норманист С.С. Зозуля заключил: Арне, обобщив результаты раскопок Михайловского могильника И.А. Тихомировым и В.А. Городцовым, обнаруживших там «большое количество предметов несомненно скандинавского происхождения, причем эти находки сделаны в самых “богатых” захоронениях», и считая, что в них бесспорно были погребены выходцы из Швеции, пришел «к как будто заранее сделанным выводам (а именно так и было! – В.Ф.) о существовании в Михайловском в 900-х гг. шведской колонии», представители которой были для коренного населения правящей элитой и в среде которого они со временем ассимилировались (Сойер 2002: 17, 21, 73-74, 99-100, 290; Авдусин 1987: 134; 1988: 34; Зозуля 2019: 218, 222-223).

В 2007 г. украинский историк Н.Ф. Котляр на страницах российского издания заклеймил, выполняя заказ наших «взвешенных», нынешних русских ученых-антинорманистов, опубликовавших в 2003 г. сборник статей «Антинорманизм», как «средневековые обскуранты», «квасные» и «охотнорядческие патриоты», не способные «на какую бы то ни было научную мысль». Тогда же его французский коллега К. Цукерман говорил, что расцветший в последние годы в разных формах антинорманизм осложняет дискуссию, а главное, создает «странную атмосферу, в которой задача историка оказывается борьба с источниками, которые постоянно пытаются ввести его в заблуждение», что историк (а названы Фомин и К.А. Максимович, хотя он лингвист и не антинорманист, но профессионально в 2006 г. продемонстрировал несостоятельность скандинавской этимологии имени «Русь») «расправляется с Бертинскими анналами, переставляет с ног на голову Константина Багрянородного, попутно сметает Иосиппона и разбирается, как может, с тремя поколениями летописцев, которые все, как выясняется, состояли на службе норманской интриги» (Котляр 2007: 343-353; Цукерман 2007: 350).

В 2008-2012 гг. А.Н. Фукс повторял многократно звучавшее в устах «советских антинорманистов» (включая собственные), что в учебниках Д.И. Иловайского часто «забота о чувстве национального достоинства перерастала в элементы националистической пропаганды, порой разжигая националистические чувства», отвлекая тем самым молодое поколение от революционной идеологии. Считая, что он противился норманизму «в угоду своей сугубо монархической концепции, одним из основных компонентов которой (как проявление крайнего национализма в историографии) было стремление к доказательству особого, самобытного пути развития России», специалист по Иловайскому уверял, что «тенденциозность в этом вопросе порой исключала возможность научной аргументации автором своей позиции по “норманскому вопросу”» (Фукс 2008: 185-191; 2012: 44-55).

В 2009-2010 гг. Л.С. Клейн (скромненько известив читателя, что работает «на благо русской науки, отстаивая ее силу, честь и достоинство») в сильнейшем раздражении прошелся по Кузьмину и Фомину: они – не археологи и не лингвисты (т.е. привычно отводил историкам в разработке чисто исторического варяжского вопроса роль третьего плана), проявляют сугубый дилетантизм, надеются на патриотически настроенные власти (уж не те ли, что финансировали норманистский фильм «Викинг» 2016 г., опозоривший и наш кинематограф, и нашу историю, и главными историческими консультантами которого являлись, а этот факт наглядно показывает, представители каких наук сейчас заправляют в решении самого главного вопроса нашей истории, археолог В.Я. Петрухин и филолог Ф.Б. Успенский?). Эти же историки произносят, по воле бесцеремонного суфлера Клейна, слова, которые они не могли произнести (Кузьмин представляет норманистов сторонниками «зловредного подрывного учения с политическим подтекстом», а Фомин утверждает, что норманист – это, «безусловно, антипатриот», называет современных русских историков-норманистов «русофобами, подкупленными Западом»). При этом (не понимая или игнорируя их доводы) возмущаясь тем, продолжая вносить путаницу в головы начинающих исследователей, что Сахаров и Фомин считают норманистами «советских антинорманистов» Б.А. Рыбакова, И.П. Шаскольского, Д.С. Лихачева, В.В. Мавродина, Д.А. Авдусина, А.Н. Кирпичникова.

Одновременно Клейн усиленно пропагандировал (особенно не жалуя М.В. Ломоносова как историка за его антинорманизм, якобы вызванный лишь патриотизмом, хотя о южнобалтийской родине варягов задолго до русского гения речь вели немецкие ученые XVII – первой половины XVIII в., например, Б. Латом, И.Ф. Хемниц, М. Преторий, И. Хюбнер, Ф. Томас, Г.Г. Клювер, С. Бухгольц) мысль о вненаучных и антинаучных истоках антинорманизма, уходящего корнями в «комплекс неполноценности, который является истинной основой распространенных у нас ксенофобии», о национальных амбициях его представителей с их «блаженной “ультрапатриотической” убежденностью» (ложно понимаемым патриотизмом), «шовинистической ангажированностью», «застарелым синдромом Полтавы!», верноподданностью любой власти (за что та им всегда покровительствовала, тогда как норманисты шли «наперекор этим пожеланиям сверху») и т.п. (сегодняшние антинорманисты есть «фальсификаторы», а «Кузьмин, Фомин и Вилинбахов повторяют то, что в XVIII в. придумал Ломоносов, да так и не смог доказать», конкретно Фомину характерна очень отсталая методика, мало отличимая от методики Ломоносова, да ко всему он «всячески подчеркивает легендарность» Сказания о призвании варягов).

Вместе с тем археолог пугал, что «все чаще объективное исследование рискует наткнуться не просто на “непонимание” властей, на отказ в ассигнованиях, но и на крикливое шельмование в печати со стороны “ультра-патриотов”, на политические обвинения», разъяснял еще не внявшим его словам и не узревшим угрозы антинорманизма, что «на дрожжах перестройки выросло много ультра-патриотических движений, как умеренного, так и откровенно фашистского толка». А чтобы у читателя (и у властей, конечно) окончательно исчезли сомнения, с каким злом так геройски сражается, будто сказочный богатырь, Клейн, он возвел страшную хулу на русский народ, приписывая его выдающимся представителям Д.И. Иловайскому и И.Е. Забелину бредни фашиста Гитлера, залившего мир кровью, в том числе русской: эти историки выступали «против “норманской теории”, поскольку она противоречит идее о том, что русский народ по самой природе своей призван повелевать и господствовать над другими народами». С той же целью Клейн назвал Б.А. Рыбакова, зная, какого обвинения смертельно боится значительная часть российской интеллигенции, «не просто патриотом, а несомненно русским националистом или, как это сейчас принято формулировать, ультра-патриотом – он был склонен пылко преувеличивать истинные успехи и преимущества русского народа во всем, ставя его выше всех соседних» (этот «воевода советской археологии» «всегда придерживался националистических убеждений»).

Клейн, стараясь все же попасть на глаза высоких властей, чтобы заставить их на государственном уровне признать норманизм в качестве самого верного учения, а если из этого ничего не выйдет, то прокричать на весь мир о гонениях на него, «благодетеля русской науки», в целом на жаждущих истины норманистов, повторил, с некоторыми добавлениями, сказанное им в 2006 г. со страниц «Новой газеты» и журнала «Звезда», что Россия вступила на путь, «который прошла побежденная ею Германия» – на «путь нацизма». Находя тому якобы параллели и признаки, проиллюстрированные для наглядности пересказом анекдота о ненависти русских к инородцам и в первую очередь к евреям («умирает старый мудрый армянин, спасшийся в России от турецкого геноцида. Собравшаяся у изголовья семья просит у умирающего дать последний завет, как в дальнейшем избежать подобных бедствий. Он слабеющими губами произносит: “Защищайте евреев…”. Все в недоумении. И умирающий поясняет: “Покончат с евреями – примутся за армян”»), Клейн бесстрашно бросил перчатку президенту В.В. Путину, говоря, что он уже «молодцевато» провозглашает «официальное приветствие русских нацистов»: «Слава России» («в такой формулировке, как лозунг, эти слова — официальное приветствие русских нацистов: при нем они вскидывают руку вверх и вперед, как при “Хайль Гитлер!”») и что «наш Гитлер уже пишет свою “Майн кампф” и составляет списки для расстрелов. И концлагеря готовы – ждут поступления колонн политзэков».

Откровенно глумясь не только над прошлым (Ломоносов «искал в истории прежде всего основу для патриотических настроений», и «нам теперь издалека очень хорошо видно», что немецкие академики Байер, Миллер, Шлецер «блюли пользу науки, а Ломоносов мешал ей»), но и настоящим и клевеща на русский народ (он «в массе симпатизирует убийцам инородцев… готов к погромам инородцев»), создателя многонациональной державы, спасшей большое число народов от уничтожения и вымирания, Клейн, не без основания полагая себя «властителем дум» нашей науки, исповедующей норманизм, воочию продемонстрировал, как следует «расстреливать» несогласных с ним: 25 октября 2010 г. археолог, пекущийся о «благе русской науки», обвинил А.Н. Сахарова во всех «патриотических» грехах, ибо он антинорманист, и со страниц сайта «Полит.ру» настоятельно рекомендовал Президиуму РАН распустить Институт российской истории РАН, во главе которого стоял этот яркий и принципиальный историк. И «набрать его состав заново, оставив тех, кто серьезно и самостоятельно работает», т.е. тех, кто только и смотрит в рот Клейну. И ведь он, что весьма показательно, был услышан, причем именно в той части, в которой и хотел быть услышанным: Сахарова вынудили оставить пост, хотя 7 декабря 2010 г., когда проходили выборы директора Института, который он возглавлял с 1993 г., за него был подано почти 67% голосов (Клейн 2004: 70; 2009: 9, 25, 89, 201-202, 207-208, 212-220, 224, 240, 250-255; 2010: 10; 2010а: 223, 226-227, 230-236; 2010б: 136-138, 614, 650669; Фомин 2021б: 32-48), остальные проценты распределили между собой два других претендента.

В 2009-2012 гг. археолог В.В. Мурашева, относя антинорманистов ко вне- или околонаучным кругам, увидела в споре норманистов и антинорманистов спор между «патриотами, которые не могли допустить и мысли об участии выходцев из Скандинавии в процессе образования русского государства и “космополитами”, допускавшими такую возможность». При этом уверяя, что проблему о роли варягов-скандинавов на раннем этапе отечественной истории к началу XXI в. «можно считать решенной в рамках академической науки», под которой она понимает только археологию, т.к. свою статью 2009 г. адресовала «не археологам (которым и так ясна суть дела), а историкам» (уча историка Фомина уму-разуму, отнесла хрестоматийно известную дискуссию по речи-«диссертации» Г.Ф. Миллера, проходившую в 1749 1750 гг., т.е. в середине XVIII столетия, ко второй его половине) (Мурашева 2009: 174-175, 179; 2012: 36).

В 2009 г. Е.Н. Носов, возглавляя Институт истории материальной культуры РАН, еще с советских времен бывший одним из оплотов норманизма в археологии, следовательно, во всей нашей науке, безропотно шедшей за «историками, вооруженными лопатами» (но забывшими, что они должны заниматься вещеведческими вопросами, а не принципиальными историческими обобщениями от лукавого, противоречащими письменным источникам, с которыми их не учили работать), рассуждал о антинорманистах – авторах статей сборника «Антинорманизм», написанных «оскорбительным тоном в отношении многих ведущих ученых», – «с весьма своеобразно понимаемым ими патриотизмом и воспитанных на идеологических установках времен тоталитарного общества. Активно борясь с “норманизмом” за “самобытное славянство”, они выхватывают из контекста легендарные и полулегендарные летописные фразы и сообщения, на которые накручивается масса предположений и домыслов, из чего создаются наукообразные сочинения. Археологические материалы привлекаются дилетантски и безграмотно» (т.е. руки прочь от их археологии, сориентированной на скандинавов, тогда как сам Носов мог сколько угодно – и как ему угодно – многословно, многопечатно и со многих трибун говорить о нашем прошлом в ее шведском варианте «историописания», мимоходом рассуждать о летописании, понимание основ которого приходит через десятилетия специального занятия им, и потому повторял те позиции А.А. Шахматова, от которых этот ученый, а такова диалектика научного познания, отказался). Проводил Носов и мысль, столь горячо любимую его коллегами, что именно конкретная наука археология была, в условиях «советского антинорманизма», той самой «отдушиной, при которой можно было писать и заниматься наукой, оставаясь максимально искренним», т.е. находить все новые свидетельства «интенсивных русско-скандинавских контактов» (тогда как официальная наука была до предела подчинена идеологии тоталитарного государства) (Носов 2009: 347-348, 356, прим. 1).

В том же 2009 г. историк А.В. Назаренко (филолог по образованию) вынес приговор, что «лицо современного так называемого “антинорманиста”… определяют люди, имеющие весьма смутное и пристрастное понятие об исторической (о лингвистической нечего и говорить) науке» (Назаренко 2009: 370). Тогда же историк А.А. Горский говорил (повторив это в юбилейном 2012 г.), что «среди противников отождествления варягов с норманнами нет ни одного археолога (равно как и лингвиста)». Такая констатация, по его мысли, должна была бы сразу «обнулить» выводы современных приверженцев антинорманизма и показать несостоятельность их позиций, потому как они не принимают норманистских результатов и прежде всего археологических. Ту же цель преследовал и Клейн, что от него, с младых ногтей невероятно возбужденного норманизмом и зацикленного только на археологии с псевдолингвистическими подпорками, вполне ожидаемо, да и лишний раз говорит об отсутствии у норманистов именно исторических доводов и контраргументов. Потому-то они и пытаются любыми средствами дискредитировать несогласных с собою (что особенно видно на примере М.В. Ломоносова, по оценке одного из его учителей, а затем коллег немца Г.В. Крафта, «гения, превосходящего всех»). Но стоит им и историку Горскому, своими неосмотрительными словами проявившему большое неуважение к историкам вообще, напомнить, что профессиональными археологами и лингвистами (впрочем, и историками) не были ни Г.З. Байер, ни Г.Ф. Миллер, ни А.Л. Шлецер, ни Н.М. Карамзин, но никто не будет отрицать их вклада, при всем критическом отношении к нему, в историческую науку (а также в лингвистику и даже, как в случае с Миллером, в археологию).

Да и сам Горский в юные еще ученые лета, в 1989 г., на фактах показал (а об этом он продолжает говорить и сейчас), разбирая в том числе мнения лингвистов Г.А. Хабургаева и Е.А. Мельниковой, что «аргументация в пользу “скандинавской” гипотезы, не представляется убедительной». Потому как ее сторонники, справедливо указал тогда он на принципиальную ущербность их построений (следовательно, не соответствовавших науке), «придают важное значение лингвистическим параллелям, но при этом не учитывают ряда вступающих в противоречие с их концепциями исторических известий и выводов историков». В связи с чем, правомерно заключал Горский (а на этом заостряли внимание в XIX в. С.А. Гедеонов и Д.И. Иловайский), «решение проблемы происхождения названия русь может быть достигнуто лишь на основе комплексного анализа исторических и лингвистических данных» (Грот 1865: 16; Горский 1989: 134; 2009: 174; 2012: 10, 60-61) (следует уточнить – абсолютно всех данных, а их немало, но при приоритете, конечно, исторических).

В 2010 г. А.Ю. Дворниченко, представляя сегодняшних антинорманистов в качестве борцов с «ветряными мельницами» (и потому лично ему возня таких «неоантинорманистов», в первую очередь научной школы А.Г. Кузьмина, особенно смешна) и соглашаясь с Л.С. Клейном, что «норманская “проблема” закрыта» (т.е. не то, что оппозиции норманизму, вообще никаких возражений ему быть не должно), заключил, сославшись на хулительную рецензию украинца Н.Ф. Котляра на сборник «Антинорманизм» (но сам его вряд ли читая): «Ну, уж совсем дико в наше время выглядят методы ведения дискуссии со стороны “неоантинорманистов”. Лексика и доводы, которыми они “кроят” своих противников, заставляет вспомнить славные времена борьбы с космополитизмом» (в 2014 г. он опять же подчеркнул, что Котляр возмутился тоном новоявленных борцов с несчастными норманнами, хотя в этом тоне не было ничего возмутительного, просто в ответ нечего было сказать. Вот этот факт как раз и возмущает тех, кто всю свою жизнь в науке положил на утверждение пустого, т.е. на утверждение того, чего не было ни в русской, ни в скандинавской историях).

При этом Дворниченко пояснял, что для понимания восточнославянского политогенеза вообще неважны национальность и раса Рюрика (вот это ему и надо было бы растолковать норманистам, заостряющим внимание именно на этнической принадлежности Рюрика и его варягов, что и вызвало ответную реакцию антинорманистов, первыми из которых были немцы). Об уровне вхождения Дворниченко как в суть варяжского вопроса, так и в историю известной в деталях первой полемики по нему свидетельствуют его слова, что информация ПВЛ о призвании варяжских князей стала в XVIII в. предметом ожесточенной дискуссии между немецкими учеными – Г.З. Байером, Г.Ф. Миллером, А.Л. Шлецером – и М.В. Ломоносовым. А в этих словах 2/3 неправды: Байер к началу дискуссии в октябре 1749 г. по речи-«диссертации» Миллера уже более 11 лет находился в могиле, Шлецер же прибыл в Россию осенью 1761 г., т.е. спустя ровно 10 лет после ее завершения (да и улыбку, но грустную, вызывает его пассаж, звучащий в учебном пособии для студентов-историков, вызывающий в памяти ультранорманиста М.П. Погодина, почти в каждом слове ПВЛ видевший подтверждение концепции своего кумира А.Л. Шлецера: «Летописец повествует о том, что в 862 г. чудь, славяне, кривичи и весь обратились к жителям Скандинавского полуострова – варягам: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”») (Дворниченко 2010: 86-87, 106; 2014: 12).

В том же 2010 г. историк Г.М. Коваленко также эксплуатировал идею, которая со времен А.Л. Шлецера является idee fixe норманизма и без которой он не может существовать, что «многие российские ученые стали антинорманистами главным образом по патриотическим соображениям, считая, что лишь “автохтонное” рождение народа прямо из своей земли гарантирует “правильный” ход истории этой земли и этого народа» (Коваленко 2010: 15). Тогда же историк В.А. Кучкин, признавая, покорно идя за лингвистами, скандинавскую этимологию «варяг» из *varang- (значок * указывает на реконструируемые формы, т.е. не зафиксированные источниками) «единственно соответствующей научным данным», критиковал антинорманистское толкование этого слова коллегой А.Г. Кузьминым, подчеркивая, что он не имел специальной лингвистической подготовки. А появление его статьи «Об этнической природе варягов (к постановке проблемы)», опубликованной в ноябре 1974 г. в журнале «Вопросы истории» и утверждающей выход варягов (славянизированных кельтов) из пределов Южной Балтики, объяснил тем (какая мощная аналитика!), что тогда шла подготовка к подписанию Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (был принят 1 августа 1975 г.), декларирующего «незыблемость европейских границ, в том числе измененных в 1945 г. границ СССР в южной Прибалтике. Своей работой Кузьмин пытался доказать давнюю принадлежность Руси земель по южному берегу Балтийского моря» (Кучкин 2010: 196, 199-200).

В 2010-2012 гг. Е.В. Пчелов писал (с повтором ранее произнесенного), что «последний и самый серьезный “залп” научного антинорманизма прогремел в 1876 г.», когда вышла книга С.А. Гедеонова «Варяги и Русь». Но его лингвистические изыскания «выглядели крайне примитивными, а значит, и малоубедительными. Дилетантизм автора в вопросах языкознания приводил к вольным интерпретациям названий и имен» (хотя, как, к примеру, объяснял в 1960-х гг. слушателям своего семинара Л.С. Клейн, Гедеонов «был очень сведущ в лингвистике, и его критические замечания заставили даже лингвиста Куника поколебаться в некоторых скандинавских этимологиях»). Поэтому, без лишних церемоний вершил приговор автор, теория о том, что варяги – южнобалтийские славяне, давно отвергнута наукой по причине своей несостоятельности. Однако ее возродил в 1960-х гг. В.Б. Вилинбахов. Затем с Южной Балтикой связывал русь и варягов А.Г. Кузьмин, но его лингвистические сопоставления слов «русь», «варяги», летописных имен не с германскими словами, а с кельтскими, выглядели крайне поверхностными. В связи с чем его оригинальная гипотеза «осталась одиноким эпизодом в истории “спора о варягах” – эпизодом столь же интересным, сколь и бездоказательным». Одновременно Пчелов сказал в адрес Д.И. Иловайского, что он, придерживаясь крайне правых убеждений, проводил «“патриотический” взгляд на русскую историю».

Пчелов не сомневается, что с накоплением «археологического материала, развитием и совершенствованием методов лингвистики, текстологии и источниковедения в варяжском вопросе в области науки была поставлена точка»: трудами выдающихся исследователей – датского лингвиста В. Томсена (его книга стала «поворотным моментом в истории “варяжской темы”», а «его лингвистические наблюдения и выводы не утратили своего значения до сих пор») и русского филолога А.А. Шахматова, однозначно доказавших скандинавское происхождение варягов, первых русских князей, «подкреплена версия о скандинавском происхождении слова “русь”». В связи с чем казалось, что этот вопрос навсегда останется уделом науки, а споры о нем уйдут в область истории (по его заверению, уже к началу ХХ в. никто из норманистов «не приписывал норманнам создание русской государственности – вопрос об этнической принадлежности варягов и происхождении первых князей не связывался напрямую с проблемой возникновения Древнерусского государства, как это было во времена Шлецера». Однако обращение к фактам показывает, как всегда, неправоту норманистов. Так, в мае 1876 г. Томсен прочитал в Оксфорде три лекции, которые в виде книги были изданы в 1877 г. в Англии под названием «Об отношениях древней Руси к Скандинавии и о происхождении русского государства», в 1879 г. в Германии – «Происхождение русского государства», в 1891 г. в России – «Начало Русского государства», но в 1882 и 1888 гг. в Швеции и в 1919 г. в Дании, т.е. в скандинавских странах, под названием, в котором все уже «доказано», – «Основание русского государства скандинавами»).

Споры же по варяжскому вопросу, по мнению Пчелова, не прекратились потому, что в конце 30-х гг. в СССР возродился своеобразный «патриотизм», достигший наивысшего подъема в послевоенный период, что в конце 40-х гг. «норманская теория» стала страшным жупелом русской истории, «приравниваясь почти что к государственной измене». Однако «постепенно трудами многих историков, археологов и лингвистов варяжская тема была вновь возвращена в научное пространство, а после снятия идеологических запретов, наша наука получила возможность не только свободного обсуждения ранее “запретных” тем, но и вернуться в русло науки общемировой». При этом он указывал, что начало XXI в. «ознаменовалось своеобразной реанимацией давно отвергнутых наукой идей и взглядов и, прежде всего, т.н. “антинорманизма”, отсылающего к историографическим построениям полуторавековой и более давности. Именно поэтому необходимо обозначить современный научный взгляд на эти вопросы и рассмотреть их с позиции научных данных, а не псевдонаучных рассуждений, столь популярных сегодня». И, не теряя ни секунды, тут же обозначил этот свежий «научный взгляд», отнеся антинорманистов, с их «псевдонаучными рассуждениями», к «околонаучным кругам» и «ура-патриотам от истории» (Пчелов 2010: 5, 94-95, 9899, 103-114, 204; 2012: 4-8, 16-20).

В 2010 г. С.В. Соколов, щедро славословя вышедшую годом ранее книгу Л.С. Клейна «Спор о варягах», в ее тональности повествовал о «мучениках норманизма»: «антинорманизм возрождается в отечественной науке в агрессивной, радикальной форме с конца 1990-х годов, взяв на вооружение и развив взгляды М.В. Ломоносова и “патриотической школы” второй половины XIX в.», этот «антинорманизм “новой волны” в качестве аргументов научного спора использует приемы, бывшие в ходу в 1930-1950-е годы. Оппоненты обвиняются в злонамеренном искажении истины, их идеи рассматриваются как политически вредные и инспирируемые из-за рубежа, закономерно появляется призыв к государственной власти с требованием разобраться с такой неприглядной научной концепцией» (а в 2011 и 2015 гг. подчеркивал, что для абсолютного большинства антинорманистов «XVIII-XIX вв. важным мотивом была борьба с концепцией в их представлении унижавшей национальное достоинство») (Соколов 2010: 105-109; 2011: 123; 2015: 130).

В 2011 г. датский историк Д. Линд (который в 1990 г. на международной научной конференции в Ленинграде пытался дискредитировать в наших глазах нашего величайшего национального героя и духовного ориентира Александра Невского) в российском сборнике назвал сегодняшних антинорманистов «националистами советского стиля», ибо они стремятся освободить российскую историю от скандинавов (имеется в ввиду первый выпуск серии «Изгнание норманнов из русской истории», вышедший в 2010 г. под редакцией пишущего эти строки) (Линд 1995: 44-54; Lind 2011: 217, 221; Фомин 2021: 231-232). В 2012 г. В.В. Пузанов в учебном пособии, относя к ярым антинорманистам Д.А. Авдусина, А.Г. Кузьмина и В.В. Фомина, вел речь о воинствующем энтузиазме современных антинорманистов, о их монополии на патриотизм. Ибо «признание “норманского” происхождения “руси” равносильно, по их мнению, признанию неспособности восточных славян к государственному строительству, на чем и строятся гневные филиппики и обвинения оппонентов в антипатриотизме» (главным недостатком работ Фомина, продолжал наговаривать, сильно горячась, ижевский коллега, «является перенос научного спора в область политики, навязчивые представления о норманистах, как недругах русского и, шире, славянских народов») (Пузанов 2012: 16-17).

В 2012 г. археолог С.В. Воронятов рассуждал о норманистах, старавшихся быть объективными и исходивших из источников, и антинорманистах, в основном апеллировавшим к уязвленному национальному чувству, «отягощенному сегодня еще и болезненным имперским комплексом», уверял, что им «оказались свойственны почвенничество, основанное на агрессивном национализме… и откровенно погромный лексикон». Автор, не ведая всей сложности и глубины варяго-русского вопроса, вел речь об острой дискуссии М.В. Ломоносова не только с Г.Ф. Миллером, но и с Г.З. Байером, который скончался в феврале 1738 г., т.е. за 11 с половиной лет до октября 1749 г., когда началось публичное обсуждение речи Миллера, а антинорманиста В.Н. Татищева отнес к норманистам. Потому как никогда не заглядывал (видимо, считая, что труды историков ему, как археологу, читать ни к чему) ни в его «Историю Российскую с самых древнейших времен», ни в другие его работы (знающий историографию вопроса не понаслышке и не по обзорам «во славу» норманизма В.А. Мошин указывал, что Татищев создал «финскую теорию», согласно которой «руссы, давшие восточным славянам династию Рюриковичей, были финны») (Мошин 2010: 22-23; Воронятов 2012: 221-223).

На следующий год С.П. Щавелев, подражая развязной манере разговора своего учителя А.А. Формозова, напомнил, что у него «И.Е. Забелин изображен себе на (мещанском) уме, раболепным ко власть имущим, завзятым националистом, не владевшим иностранными языками», после чего охарактеризовал его как «научный фантаст», а в качестве представителя «квасного» патриотизма назвал нашего современника – А.Н. Сахарова, потому как он реанимирует «наивный антинорманизм» (Щавелев 2013: 227, 243, 492). Щавелеву – доктору целых двух наук: философии и истории – надо бы знать, что заслуги Забелина, по оценке Н.П. Павлова-Сильванского, замечательного русского историка-археолога, ставшего таковым – по сути без образования! – благодаря упорному труду и таланту, были высоко оценены современниками – профессиональными историками, в том числе оппонентами: он был избран почетным доктором истории ведущих университетов страны – Киевского, Московского, Петербургского, член-корреспондентом Академии наук, затем ее почетным членом. Да и Формозов, испытывавший к антинорманистам, хотя круг его научных интересов на тысячи лет отстоял от варяжского вопроса, сильнейшую неприязнь, все же видел в нем заслуженного ученого. А в 2011 г. другой археолог А.С. Смирнов в таком порядке перечислил, по его оценке, «незаурядных ученых», входивших в состав предварительных комитетов археологических съездов – А.С. Уварова, Д.Н. Анучина, И.Е. Забелина, А.В. Городцова, А.А. Спицына, В.О. Ключевского, И.В. Цветаева, Н.П. Кондакова, В.Ф. Миллера, А.А. Иностранцева, А.С. Лаппо-Данилевского и др. (Сахаров 2001: 199-206; Орловская 2003: 344-365; Формозов 2004: 254-255; 2006: 254-255; Смирнов 2011: 129). Перед отечественной наукой имеет немалые заслуги и другой наш замечательный историк и организатор науки А.Н. Сахаров.

В 2014 г. Л.С. Клейн, резко критикуя археолога А.А. Романчука, годом ранее пришедшего, несмотря на норманизм, уже внушенный ему в школе, к заключению о правоте Кузьмина и Фомина, отнес их к крайним антинорманистам, отстаивающим идею западнославянской принадлежности варягов, которая, хотя и является научной теорией, но маргинальна, ибо ни критериям вероятности, ни критериям доказанности не отвечает, чрезвычайно слаба и выстроена на песке (и сильно обиженный на Фомина, который в 2010-2013 гг. впервые поставил на место распоясавшегося «вождя» ультранорманизма Клейна, утверждал, что он пишет не для ученых, а для околонаучной публики, зачисляет в норманисты всех, кто не признает его любимой идеи о западнославянском происхождении варягов, но которых – В.В. Мавродина, Б.А. Рыбакова и И.П. Шаскольского – испокон веку воспринимали как антинорманистов, а над текстами византийских авторов проделывает «фокусы»).

При этом опять же твердя, что «никакого норманизма нет в мире, нет его и в России. Нет какой-то “норманской теории”»: ибо это не теория, а трактовка источников, признание фактов. Тогда как антинорманизм «существует, это самоназвание, хотя только в нашей стране» (А.Е. Мусин и А.Е. Виноградов объясняют, что термины «антинорманизм» и «норманизм» возникли в Англии в 1640-х гг. в ходе спора о роли норманнов в английской истории и оценки нормандского завоевания). Говоря, что противостояния норманизма и антинорманизма нет нигде, кроме России, и что антинорманизм поддерживает околонаучная публика и нынешняя российская власть, Клейн привычно уверял, «что вся программа антинорманизма зиждется на национальном комплексе неполноценности и униженности, корни которого отнюдь не в глубокой истории, а в отставании России, которое в тех или иных формах чувствуется с петровских времен». И, не мудрствуя лукаво, придал антинорманизму еще одну политическую окраску (с прямым намеком на антисемитизм, т.е. задействовал беспроигрышный с советской поры прием в дискредитации кого-либо и чего-либо), прекрасно зная, как на нее могут отреагировать и в России, и за рубежом: «Не случайно главный реаниматор крайней антинорманистской идеи А.Г. Кузьмин одновременно подвизался в качестве активного разоблачителя сионизма как мирового заговора (есть ряд его сочинений этого плана, в свое время модных)». Затем вспомнил «лидера археологов-антинорманистов» Д.А. Авдусина, а в адрес Фомина, которому свойственны «причуды» (и якобы он доказывает, а такого у него опять же нет, что русь – это изначально славяне и что Русь – исконно славянское название), сказал, что он норовит примазаться к славе Ломоносова и, оседлав его памятник, «въехать на нем в историю науки» (Клейн 2014: 336-338; 2014а: 649, 651-658; Мусин 2017: 223, 230-231; Виноградов 2022: 90).

В 2016 г. Е.В. Пчелов, не жалея хвалебных слов по поводу вышедшей в 2014 г. под редакцией Е.А. Мельниковой и В.Я. Петрухина энциклопедии «Древняя Русь в средневековом мире» (в ней, основанной на анализе исторических источников, «сжато, но весьма информативно представлены сведения не просто о древнерусской истории как таковой, но о древнерусской цивилизации во всем ее многообразии»), убеждал, что традиционном виде «норманская проблема» с конца XIX в. уже не существует. Однако, сурово сводил брови автор развесистой клюквы о скандинавской родословной нашего Рюрика, принятой норманистами за исторический источник, «в последнее время вновь оказалась в центре общественного внимания, во многом инициированного возрождением довольно примитивного “антинорманизма” второй половины XIX в. на современном этапе» с его «маргинальными околонаучными построениями» (Пчелов 2016: 169-171).

Суть же «научных построений» энциклопедии, статьи которой написаны большим коллективом авторов России, Белоруссии и Украины, сводится к одному: русская история середины VIII-XI вв. есть история массовых подвигов скандинавов среди восточных славян, т.е. является частью шведской истории: скандинавы освоили Балтийско-Волжский путь, по которому они начинают в VII-VIII вв. проникать в Восточную Европу, русь и варяги – это шведы, пребывавшие во многих центрах Руси, имена ее элиты – князей, дружинников, купцов, послов «от рода русского» договоров с Византией – скандинавские, Рюрик – скандинавский вождь/князь, поворотным пунктом в процессе формирования Киева как городского центра стало вокняжение в нем скандинава Олега, объединившего два центра складывающегося единого Древнерусского государства – Новгород и Киев, около четверти населения Гнездова составляли скандинавы, в Полоцке княжил скандинав Рогволод, Владимир Святославич уничтожил последних независимых скандинавских правителей, варяги-мученики, убитые в 983 г., – христиане скандинавского происхождения, Ярослав Мудрый неоднократно прибегал к помощи скандинавских наемников и т.п., что возрождение антинорманизма в середине 1940-х – начале 1950-х гг. было реакцией на нацистскую пропаганду расового превосходства германцев над славянами и результатом борьбы с космополитизмом, а возрождение, по Мельниковой, «в 2000-х гг. антинорманистской концепции С.А. Гедеонова (А.Г. Кузьмин, В.В. Фомин и др.) носит сугубо эпигонский характер» (Древняя Русь 2014: 22, 44-45, 49-50, 65, 69, 102-104, 121, 188, 198, 215, 245-246, 249-250, 256-259, 289, 313, 367, 405-406, 441, 474, 553, 559-561, 571572, 575, 615-616, 634, 657, 665-668, 681, 686, 695, 700-703, 716-717, 721, 744, 808, 845, 856, 875, 891, 894-895, 915).

В 2017 г. А.Е. Мусин (а он, к слову сказать, имеет священнический сан) старался убедить власть в полезности норманизма полнейшей вредностью для нее антинорманизма: «Неуспех “антинорманистов” в политике должен объясняться традиционной брезгливостью власти по отношению к интеллигенту, пытающемуся доказать ей свою полезность. Не последнюю роль здесь играет и корпоративный инстинкт самосохранения: чиновник чувствует, что перед ним лицо, не пользующееся авторитетом в научной среде, союз с которым чреват не только репутационными, но и, что более важно, материальными потерями, связанными с низким качеством экспертных заключений и возможными ошибками прогностического анализа (если бы чиновник по сию пору стоял на позиции «авторитетов», злобно натравлявших его против «неавторитетов» в лице, к примеру, Н. Коперника, Д. Бруно, Г. Галилея, то мир бы застрял в Средневековье, а Мусин внушал бы пастве, что Земля есть центр мироздания – В.Ф.). Чиновник может использовать “антинорманиста” в своих целях, но не готов встать на его позиции» (вместе с тем археолог здраво заметил, почему наше общество в целом исповедует норманизм: оно «вполне удовлетворяется своей причастностью к мифологизированной эпохе викингов», но с этой мифологизацией скандинавской истории как раз и борются антинорманисты. К мифологизации также относиться и характеристика конца VIII – середины XI в. как «эпоха викингов», что уже заставляет зацикливать на них внимание и раздувать их роль в истории).

Антинорманисты, продолжал свой «взвешенный» сказ Мусин, нисколько не соответствуют требованиям современной (т.е. «строгой») науки, которой «присуще разнообразие апробированных методов и подходов культурно-исторического анализа, формирующих верифицируемое и непротиворечивое знание». Причем проявление их взглядов, начинающих «демонстрировать основные признаки лженауки», «не имеет ничего общего с патриотизмом. Оно обусловлено личными амбициями, связанными с расчетом сделать себе карьеру в академической или университетской среде за счет критики классического исторического нарратива», а также отсутствием у них, при «ограниченности круга чтения и набора инструментов критического мышления», «склонностей и способностей к серьезной источниковедческой работе», что не позволяет им «сформировать эффективные навыки критического анализа» (разумеется, их историографические обзоры, а такой вердикт объясняется тем, что они четко показывают мотивы и способы мифологизации викингов норманистами, начиная со шведских авторов XVII в., «носят некритический характер»).

А вот археология в целом «оказалась невосприимчива к отрицанию скандинавского присутствия в Восточной Европе в силу повышенного иммунитета к нарушению методологической процедуры и чувствительности к некорректным выводам и некачественному научному продукту, обусловленного “материальностью” продукта, что не должно вызывать недоумения» (антинорманисты не отрицают присутствие скандинавов в Восточной Европе, но, исходя из показаний исландских саг, аккумулировавших историю скандинавов и знающих из русских князей только Владимира Святославича и Ярослава Мудрого, указывают на их появление в восточнославянских землях лишь с конца Х в., т.е. спустя больше столетия после призвания варягов). При этом Мусин подчеркивает (а без апелляции к западным авторитетам, которые магически воздействуют на многих наших читателей, норманисты рассуждать не могут), что труд Т. Арне «Швеция и Восток» 1914 г. был новаторским и капитальным (шведский археолог демонстрирует «строгую академичность» своих построений). Причем никакой «теории колонизации» скандинавами Восточной Европы, тем более «массовой», он не создавал (все это ему приписал в 1930 и 1934 гг. археолог В.И. Равдоникас), а лишь вел речь «о колонизации как процессе появления в Восточной Европе скандинавских эмпориев» (Мусин 2017: 223-228, 232-237).

Приведенными высказываниями, очерняющими антинорманизм и антинорманистов (и которые не могут, даже на простой взгляд, быть присущи настоящей науке), гнев норманистов, распаляемый ими по мере все большего ослабления их гипноза, не исчерпывается. И этот гнев, подобно зреющему гнойнику, все наливался и наливался и в 2022-2023 гг. прорвался совсем уж дурно пахнущей публикацией К.Ю. Ерусалимского. Тогда журнал «Историческая экспертиза» опубликовал (вначале в электронном виде, затем в печатном) статью этого доктора исторических наук, в которой он в вызывающе хамской форме отчитал президента России В.В. Путина за его «дремучий антинорманизм». А отчитал за то, что 20 апреля 2022 г. глава государства в беседе со школьниками не только позволил себе усомниться в верности норманской теории, но посмел еще сказать о возможном отношении Рюрика к славянам.

Хотя ведь не раз норманисты намекали президенту, что его место с ними. Однако этим прозрачным намекам Владимир Владимирович не внял (даже тогда, когда Л.С. Клейн, занимаясь созданием политических мифов и страшилок в пользу норманизма, начал ему «шить» дело о связи с «русскими нацистами»). Вот и получил теперь разнос от «взвешенного» и «умеренного» члена «академической науки» Ерусалимского за свои «антинаучные формулы» (которые в печатном варианте звучат как «бесстыжие»). Завершая дело Клейна (тот все же затормозил, понимая, что несет несусветную чушь, непростительную для ученого), Ерусалимский бесстрашно «рубит правду-матку»: заявление Путина о «норманском вопросе» – это «русский имперский фашизм в духе А.Г. Кузьмина и его сторонников, И.Я. Фроянова и его “школы” (стало быть, и А.Ю. Дворниченко, смеющемуся над нынешней антинорманистской «возней», ибо, соглашается он с Клейном, «норманская “проблема” закрыта» – В.Ф.) или Б.А. Рыбакова с его растиражированными выпадами в духе “антинорманизма”, замешанного на ксенофобии и поздней коммунистической идеологии, выродившейся в имперский национал-коммунизм в 1990-е гг.».

Дополнительно он, чтобы выставить антинорманизм совсем уж треклятым и порождением всех, наверное, злых сил, утверждает, что М.В. Ломоносов есть «историк-дилетант» (его аргументация «даже для своего времени была крайне архаичной, а в ряде положений просто-таки невежественной»), что возрождение антинорманизма в СССР и в наши дни «происходит под влиянием имперско-шовинистического поворота в историографии», что А.Г. Кузьмин был в советской науке «фашиствующим вместе с линией партии» (ему характерны, а тут сработала «закладка» Клейна 2014 г., «антисемитские взгляды»), что А.С. Орлов и его соавторы, которые в учебнике сообщили студентам о наличии в науке норманской и антинорманской версий, – это «невежественные пост-сталинисты» (т.е. ни слова, чтобы не смущать «племя младое», об альтернативе), что А.Н. Сахаров есть «душитель российской исторической науки» (и как тогда им не был «задушен» Ерусалимский, бывший в 19982001 гг. аспирантом Института российской истории РАН, возглавляемого Сахаровым), который в своих исследованиях реализует установки, близкие его близкому другу Путину, «и восходят к доктринам советских партийных элит и КГБ» (а его рассуждения о варягах представляют «полную белиберду»), что «невежественная» Л.П. Грот не имеет «никакого отношения к исторической науке» и что «неуч» В.В. Фомин, ученик Кузьмина, «далек от науки».Названным лицам – мертвым и живым, от президента России до кандидата исторических наук – задал такую публичную трепку за их «дремучий антинорманизм» и «русский имперский фашизм» в варяжском вопросе человек, который этим вопросом никогда не занимался (его профессиональные интересы относятся ко времени, отстоящему от призвания варягов на семь столетий), но все-все зная о нем, т.к. в большой разум о том вошел благодаря нескольким публикациям Л.С. Клейна, В.Я. Петрухина и Е.В. Пчелова (да и от них, в особенности от первого, перенял базарную манеру разговора с теми, кто не с ними). Причем «знающий» настолько, что наделил академика Ломоносова времени 1749-1750 гг. невиданной должностью – «адъюнкт-химик профессор» (видимо, считая «адъюнкт-химик» научной степенью, а профессор – научным званием), профессора Г.Ф. Миллера характеризует как «диссертант», выставивший свою диссертацию на защиту, которая по вине Ломоносова «выродилась в погром» (кстати и Клейн в 2009 г. уверял, ведя речь об истории с той же «диссертацией», что «нынче защиты диссертаций стали куда короче и гораздо спокойнее. Но и в те времена случай был все же из ряда вон выходящий») (Клейн 2009: 16; Ерусалимский 2022; 2023: 102-115).

Однако «диссертации» середины XVIII в. не имеют никакого отношения к сегодняшним диссертациям и их защитам. Тогда так называли, во-первых, научные работы всех членов Петербургской Академии наук (студентов, адъюнктов, профессоров, академиков), которые в обязательном порядке подвергались обсуждение на заседаниях ее Академического собрания (именуемого также Профессорским собранием и Конференцией), проходивших обычно раз в неделю и нередко длившихся месяцами. А когда это коллективное обсуждение (сиречь тщательная научная экспертиза, в ходе которой исправлялись замечания, вносились дополнения, а порой значительно переделывался первоначальный вариант) заканчивалось благоприятным для автора отзывом, то только тогда его статья («диссертация») и отдавалась в печать (подобная щепетильная забота нашей Академии о своей репутации позволила ей в кратчайший срок стать «крупным мировым научным центром. В 1736 г. известный французский физик Дорту де Меран писал: “Петербургская академия со времени своего рождения поднялась на выдающуюся высоту науки, до которой академии Парижская и Лондонская добрались только за 60 лет упорного труда”»).

Во-вторых, «диссертациями» называли посвященные какому-то важному событию или лицу торжественные речи. Так, совершенно разные по жанру речи Ломоносова («Слово похвальное императрице Елизавете Петровне») и Миллера («сочинение об ученой материи», причем его тему – «О происхождении народа и имени российского» – он выбрал сам), с которыми им было поручено выступить 6 сентября 1749 г. на торжественном заседании Академии наук (на следующий день после тезоименитства императрицы), в документах ее Канцелярии значатся как «диссертации» (Материалы 1900: 74; Билярский 1865: 122; Афиани, Хартанович 2011: 19).

«Диссертация» Миллера – это лишь речь, предназначенная для публичного оглашения, чему в самом начале сентября 1749 г. воспротивился глава Канцелярии немец И.Д. Шумахер, а не русский Ломоносов. Разгневанный таким запретом своего бывшего покровителя Миллер настоял на проведении обсуждения своей речи, которое длилось с 23 октября 1749 г. по 8 марта 1750 г. и заняло 29 заседаний. В конечном итоге она была забракована коллегами Миллера по Академии, в том числе и Ломоносовым, и ее немецкими членами, как абсолютно не соответствующая науке. И если Шумахер в 1749 г. сочинение Миллера назвал «галиматьей», то в 1875 г. другой немец и норманист А.А. Куник охарактеризовал ее как «препустая» (Фомин 2021а: 132-153).

В целом ошибками, нелепицами и фальсификациями наполнена писанина Ерусалимского (он даже конференцию «Рюриковичи и российская государственность», на которой выступал, датирует 2001 г., а также уверяет, что в охваченном после нее антинорманистском «безумии» Е.А. Мельникову «и многих ее замечательных коллег по центру В.Т. Пашуто» изгнали из Института российской истории РАН, т.е. понимай, изгнал его директор и «душитель» А.Н. Сахаров, хотя она с 1997 г. работает в Институте всеобщей истории РАН и именно его представляла на калининградской конференции). Причем все эти «научные факты и истины» настолько бросаются в глаза, что живущий в ФРГ норманист Л.Н. Аряев (рассуждает о «современной российской националистической историографии» и предлагает именовать антинорманистов «норманофобами», хотя так их уже клеймил А.А. Куник), не имеющий научных степеней и званий, но читающий, по сравнению с доктором исторических наук, доцентом, профессором и г.н.с. Ерусалимским, помимо Клейна, Петрухина и Пчелова, других авторов, в том числе антинорманистов, вынужден был указать на ряд его неточностей. Однако при этом все равно твердя, что Ерусалимский – это «первоклассный специалист и глубокий знаток затронутой в статье («содержательной», «интереснейшей», «замечательной», «блистательной». – В.Ф.) проблематики, работа написана живым увлекательным языком. Гражданское мужество автора, смело и нелицеприятно затрагивающего болезненные вопросы современной российской историко-идеологической повестки, достойны искреннего восхищения и признательности» (Аряев 2023).

Итак, «гражданское мужество», выхолощенное норманистами, как и понятие «патриотизм», есть оплевывание несогласных с норманизмом, и любой теперь «фигой» – в кармане или в грязной стряпне – следует искренне восхищаться. Возникает вопрос: что мотивировало несведущего в варяго-русском вопросе человека, но заряженного старшими товарищами по «академической науке» ненавистью и злобой к антинорманистам (а ведь таких чувств в науке быть не должно), изложить все это, направив свой удар специально против лидера России, причем в очень сложное для нее время, «живым увлекательным языком»?

Объяснений тому может быть несколько. Это, к примеру, болезнь, в конечном итоге приведшая Ерусалимского к мысли, что он есть «первоклассный специалист и глубокий знаток» данного вопроса, имеющего уже более 400-сотлетнюю многосюжетную и многослойную историю разработки в отечественной и мировой науке. А также зудящий комплекс «геростратика», ибо на своем поприще он, при всех потугах и влиятельной поддержке, позволившей ему в 35 лет стать доктором наук, никак не прославился (и лишь был, как шутили в советское время над подобными личностями, оскорбленными отсутствием внимания к ним, «широко известен в узких кругах»), но минуту славы «крутого правдоруба» с шовинистами в науке и политике ему очень хотелось получить (да и на Западе его «гражданское мужество» непременно оценят и вновь позволят «присосаться» к заграничным фондам, например, опять того же Гарвардского Украинского исследовательского института Гарвардского университета, для еще большего повышения, на что указывает «антипутинская» статья, градуса неприятия России). Нельзя сбрасывать со счетов и вероятную одержимость Ерусалимского политическими амбициями, которые усилило начало СВО (электронная версия его статьи была выложена 27 апреля 2022 г.). Ибо возникла весьма реальная возможность стать, как только обрушится гнев с политического Олимпа, политической фигурой, которую авось заметит Запад, да, глядишь, сделает ставку как на перспективного борца с «режимом Путина» (и как тут не вспомнить И.А. Крылова с его бессмертным: «Ай, Моська! знать она сильна, что лает на Слона!»).

Но властям до такого «забияки» дела нет (объяснение тому можно найти в анекдоте про Джона Неуловимого). Но вот действительные наука и научное сообщество, а не какие-то самозванцы с крикливой и послушной им массовкой, должны знать, если на сей раз вспомнить уже Д.И. Фонвизина, Вральмана с докторской степенью, статью которого растиражировал, не побрезговав, журнал «Историческая экспертиза» (учрежден издательством «Нестор-История»). Как заявлено на сайте журнала, он есть «профессиональный журнал исторического сообщества» (в феврале 2021 г. был включен в список ВАК), в состав его редколлегии и редсовета входят видные историки из России, Молдовы, Европы и США, все статьи рецензируются (причем применяется «двойное слепое рецензирование»). Однако видные историки двух континентов (кандидаты, доктора наук, представители других специальностей, в том числе член-корреспондент РАН, директор Института русского языка РАН, доктор филологических наук и «исторический» консультант кинохалтуры «Викинг» Ф.Б. Успенский) ослепли настолько, что рекомендовали к печати явную подделку под науку, ошибки которой без усилий узрел «невидный» историк Л.Н. Аряев. А ослепли они, вместе с реальными «капитанами» журнала, в силу политических причин (показательно, что никто из российских норманистов, все же занимающихся варяго-русской проблемой, например, Е.А. Мельникова или В.Я. Петрухин, не одернул зарвавшихся и завравшихся Ерусалимского и «Историческую экспертизу», хотя те и оказали им «медвежью услугу». А не одернули потому, что такая грязь им по душе, да и ими же она и поднята со дна норманистского болота, пардон, «академического сообщества»).

Норманисту В.А. Мошину принадлежит много ценных наблюдений, в том числе и вот это: «Но, конечно, главным условием на право исследования вопроса о начале русского государства должно быть знакомство со всем тем, что уже сделано в этой области». Ведя в 1931 г. речь об ученых, не знающих историю данного вопроса, неразрывно связанного с варягами и русью, историограф констатировал (а его слова с особой силой звучат в наше время): они в лучшем случае открывают давно известные факты, в худшем, повторяют старые заблуждения, «в результате чего сплошь да рядом происходят недоразумения», т.к. «пытаются часто старыми аргументами доказывать то, что уже давно опровергнуто» (Мошин 1931: 620; 2015: 13-14). Остается привести и заключение другого историка, антинорманиста С.А. Гедеонов, похоронившего, по оценке знающего и высоко ценившего его труд Мошина, «“ультранорманизм” шлецеровского типа». Отметив, что ПВЛ «всегда останется, наравне с остальными памятниками древнерусской письменности, живым протестом народного русского духа против систематического онемечения Руси», он назвал причину столь плачевного итога российской и зарубежной историографии: «Полуторастолетний опыт доказал, что при догмате скандинавского начала Русского государства научная разработка древнейшей истории Руси немыслима» (Гедеонов 2004: 56, 58; Мошин 2010: 44).

Прошедшие с тех пор почти столько же лет не только полностью подтвердили, но еще больше актуализировали слова проницательного исследователя. Потому как скандинавский догмат не имеет к науке абсолютно никакого отношения, что просто «блестяще» продемонстрировал К.Ю. Ерусалимский. Вот за это ему наше искреннее антинорманистское спасибо. Да и добрый совет в придачу: в неистовых молениях о победе норманизма над врагами («бандой»!), уважаемый, лоб свой пожалейте, ведь его и расшибить недолго.

ЛИТЕРАТУРА

Авдусин 1953 - Авдусин Д.А. Неонорманистские измышления буржуазных историков // Вопросы истории 1953 № 12 С 114-120

Авдусин 1987 - Авдусин Д.А. Рецензия на книгу: Ловмяньский Х Русь и норманны М: Прогресс, 1985 // Вопросы истории 1987 № 9 С 132-134

Авдусин 1988 - Авдусин Д.А. Современный антинорманизм // Вопросы истории 1988 № 7 С 3-34

Алексеева 1973 - Алексеева Т.И. Этногенез восточных славян по данным антропологии М: МГУ, 1973 330 с

Алексеева 1974 - Алексеева Т.И. Антропологическая дифференциация славян и германцев в эпоху средневековья и отдельные вопросы этнической истории Восточной Европы // Расогенетические процессы в этнической истории М: Наука, 1974 С 71-85

Алексеева 1974а - Алексеева Т.И. Славяне и германцы в свете антропологических данных // Вопросы истории 1974 № 3 С 58-67

Аряев 2023 - Аряев Л.Н. К вопросу об историографической «родословной» антинорманизма 2023 / Электронный ресурс: https://www istorex org/post/27-12-2023-pismo-v-redakciyu-6 (Дата обращения - 30 05 2024)

Афиани, Хартанович 2011 - Афиани В.Ю., Хартанович М.Ф. М В Ломоносов и его время // Ломоносов и Академия наук К 300-летию М В Ломоносова (1711-1765) М: Архив РАН, 2011 С 9-80

Бестужев-Рюмин 1997 - Бестужев-Рюмин К.Н. Биографии и характеристики (летописцы России) М: Век, 1997 320 с

Билярский 1865 - Билярский П.С. Материалы для биографии Ломоносова СПб: Типография императорской Академии наук, 1865 820 с

Бороздин 1916 - Бороздин И.Н. Из области русско-скандинавских отношений // Сборник статей в честь графини П С Уваровой М, 1916 С 277-283

Браун 1925 - Браун Ф.А. Варяги на Руси // Беседа № 6-7 Берлин, 1925 С 300-338

Буланин 2000 - Буланин Д.М. Начало Руси и начальная история русов Заметки к русскому переводу // Франклин С, Шепард Д Начало Руси 750-1200 / Под редакцией Д М Буланина СПб: Дмитрий Буланин, 2000 С 600-622

Булкин, Дубов, Лебедев 1978 - Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IХ-ХI веков Л: Издательство ЛГУ, 1978 150 с

Виноградов 2022 - Виноградов А.Е. Норманизм – антинорманизм: полемика и поиск «третьего пути» // ЛОКУС: люди, общество, культуры, смысл 2022 Т 13 № 3 С 87-101 Войтович 2006 - Войтович Л.В. Рюрик: легенды и действительность // Исследования по русской истории и культуре/ Сборник статей к 70-летию И Я Фроянова М: Парад, 2006 С 111-121

Войтович 2011 - Войтович Л.В. Викинги в Центрально-Восточной Европе: загадки Ладоги и Плиснеска (I) // Вестник Удмуртского университета История и Филология 2011 Вып 3 С 3-15

Войтович 2012 - Войтович Л.В. Викинги в Центрально-Восточной Европе: загадки Ладоги и Плиснеска (II) // Вестник Удмуртского университета История и Филология 2012 Вып 1 С 3-11

Войтович 2013 - Войтович Л.В. Рюрик и происхождение династии Рюриковичей: новые дополнения к старым спорам // Русин 2013 № 1 (31) С 6-41

Воронятов 2012 - Воронятов С.В. «Черта оседлости» русов конца VIII – первой половины IX в // Истоки славянства и Руси Сборник статей по материалам Х чтений памяти А Мачинской Старая Ладога, 24-25 декабря 2005 г СПб: Нестор-История, 2012 С 221-245

Гедеонов 2004 - Гедеонов С.А. Варяги и Русь В двух частях очерка В В Фомин М: Русская панорама, 2004 656 с / Автор предисловия, комментариев, биографического

Горский 1989 - Горский А.А. Проблема происхождения названия Русь в современной советской историографии // История СССР 1989 № 3 С 131-137

Горский 2004 - Горский А.А. Русь: От славянского Расселения до Московского царства М: Языки славянской культуры, 2004 207 с

Горский 2009 - Горский А.А. К спорам по «варяжскому вопросу» // Российская история 2009 № 4 С 171-174

Горский 2012 - Горский А.А. Первое столетие Руси // Средневековая Русь Т 10 М: Индрик, 2012 С 7-112

Грот 1865 - Грот Я.К. Очерк академической деятельности Ломоносова СПб: Типография императорской Академии наук, 1865 41 с

Дворниченко 2010 - Дворниченко А.Ю. Российская история с древнейших времен до падения самодержавия Учебное пособие М: Весь Мир, 2010 939 с

Дворниченко 2014 - Дворниченко А.Ю. Зеркала и химеры О возникновении древнерусского государства СПб: Евразия; М: Kлиo, 2014 558 с

Джонс 2003 - Джонс Г. Викинги Потомки Одина и Тора / Перевод с английского З Ю Метлицкой М: Центрполиграф, 2003 445 с

Древняя Русь 2014 - Древняя Русь в средневековом мире: энциклопедия / Под общей редакцией Е А Мельниковой, В Я Петрухина М: Ладомир, 2014 991 с

ДРЗИ. II - Древняя Русь в свете зарубежных источников Хрестоматия Т II Византийские источники / Под редакцией Т Н Джаксон, И Г Коноваловой и А В Подосинова / Составитель М В Бибиков М: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010 373 с

Ерусалимский 2022 - Ерусалимский К.Ю. Дремучий антинорманизм Владимира Путина 2022 / Электронный ресурс: https://www istorex org/post/ерусалимский-к-ю-дремучий-антинорманизм-владимира-путина (Дата обращения - 30 05 2024)

Ерусалимский 2023 - Ерусалимский К.Ю. Дремучий антинорманизм Владимира Путина // Историческая экспертиза 2023 № 3 С 102-115

Загоскин 1899 - Загоскин Н.П. История права русского народа Лекции и исследования по истории русского права Т 1 Казань: Типография императорского университета, 1899 512 с

Зимек 2001 - Зимек Р. Викинги: миф и эпоха Средневековая концепция эпохи викингов // Древнейшие государства Восточной Европы Материалы и исследования 1999 М: Восточная литература, 2001 С 9-25

Зозуля 2019 - Зозуля С.С. Раскопки Т Арне в Михайловском в 1913 г // Кунсткамера 2019 № 1 (3) С 205-228

Иванов 1995 - Иванов К. Где расположена родина русов? // Родина 1995 № 11 С 10-17

История Швеции 1974 - История Швеции. М: Наука, 1974 720 с

Кан 1999 - Кан А.С. Швеция и Россия в прошлом и настоящем М: РГГИ, 1999 359 с

Кирпичников, Дубов, Лебедев 1986 - Кирпичников А.Н., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Русь и варяги (русско-скандинавские отношения домонгольского времени) // Славяне и скандинавы / Перевод с немецкого / Общая редакция Е А Мельниковой М: Прогресс, 1986 С 98-158

Кирпичников, Лебедев, Булкин, Дубов 1978 - Кирпичников А.Н., Лебедев Г.С., Булкин В.А., Дубов И.В., Назаренко В.А. Русско-скандинавские связи в эпоху образования Древнерусского государства (IX-XI вв) // Scando-Slavica T 24 Copenhagen, 1978 С 63-89

Кирпичников, Сакса 2002 - Кирпичников А.Н., Сакса А.И. Финское население в составе северорусских средневековых городов // Старая Ладога и проблемы археологии Северной Руси Сборник статей памяти О И Давидан СПб: Издательство Государственного Эрмитажа, 2002 С 134-144

Кирпичников, Сарабьянов 1996 - Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога – древняя столица Руси СПб: Славия, 1996 200 с

Кирпичников, Сарабьянов 2003 - Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога Древняя столица Руси СПб: Славия, 2003 184 с

Клейн 1999 - Клейн Л.С. Норманизм – антинорманизм: конец дискуссии // Stratum plus 1999 № 5 С 91-101

Клейн 2004 - Клейн Л.С. Воскрешение Перуна К реконструкции восточнославянского язычества СПб: Евразия, 2004 480 с

Клейн 2009 - Клейн Л.С. Спор о варягах История противостояния и аргументы сторон СПб: Евразия, 2009 400 с

Клейн 2010 - Клейн Л.С. Варяги, антинорманизм и час истины // Троицкий вариант – наука 2010 № 63 28 сентября С 10 / Электронный ресурс: http://trv-science ru/2010/09/28/varyagi-antinormanizm-i-chas-istiny (Дата обращения - 30 05 2024)

Клейн 2010а - Клейн Л.С. Воевода советской археологии // Нестор Журнал истории и культуры России и Восточной Европы Технология власти – 2 № 14 СПб, 2010 С 223-237

Клейн 2010б - Клейн Л.С. Трудно быть Клейном: Автобиография в монологах и диалогах СПб: Нестор-История, 2010 723 с

Клейн 2014 - Клейн Л.С. Еще один сказ о лехитских варягах Продолжение спора // Stratum plus 2014 № 5 С 335-345 Клейн 2014а - Клейн Л.С. Фо па антинорманиста Рецензия на книгу: Фомин В В Голый конунг Норманизм как диагноз М: Алгоритм, 2013 // Археологический ежегодник 2014 № 4 С 649-659

Клейн 2015 - Клейн Л.С. Ленинградский неонорманизм – в самом деле? // Stratum plus 2015 № 5 С 345-349 Клейн, Лебедев, Назаренко 1970 - Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения // Исторические связи Скандинавии и России IX-XX вв / Под редакцией Н Е Носова, И П Шаскольского Л: Наука, 1970 С 226-252

Ключевский 1983 - Ключевский В.О. Неопубликованные произведения М: Наука, 1983 416 с

Коваленко 2010 - Коваленко Г.М. Русские и шведы от Рюрика до Ленина Контакты и конфликты М: ЛомоносовЪ, 2010 254 с

Корзухина 2017 - Корзухина Г.Ф. Турьи рога черниговских курганов // В камне и бронзе Сборник статей в честь А А Песковой / Труды ИИМК РАН Т XLVIII СПб: Невская книжная типография, 2017 С 615-634

Котляр 2007 - Котляр Н.Ф. В тоске по утраченному времени // Средневековая Русь Вып 7 / Ответственный редактор А А Горский М: Индрик, 2007 С 343-353

Куник 1903 - Куник А.А. Известия ал-Бекри и других авторов о руси и славянах Ч 2 СПб: Типография императорской Академии наук, 1903 211 с

Кучкин 2010 - Кучкин В.А. Был ли русский север Варягией в праиндоевропейское время? // Российская история 2010 № 4 С 192-207

Ламбин 1874 - Ламбин Н.П. Источник летописного сказания о происхождении Руси // Журнал Министерства народного просвещения Ч CLXXIII № 6 СПб, 1874 С 225-263

Линд 1995 - Линд Д.Г. Некоторые соображения о Невской битве и ее значении // Александр Невский и его эпоха Исследования и материалы СПб: Дмитрий Буланин, 1995 С 44-54

Ловмяньский 1985 - Ловмяньский Х. Русь и норманны М: Прогресс, 1985 304 с

Максимов, Кравченко, Кузнец 2007 - Максимов Н., Кравченко С., Кузнец Д. Операция «чистые Рюрики» // Русский Newsweek 2007 № 52 2008 № 2 (176) С 50-58

Материалы 1900 - Материалы для истории императорской Академии наук Т 10 (1749 (июнь-декабрь) – 1750) СПб: Типография императорской Академии наук, 1900 775 с

Мельникова 1997 - Мельникова Е.А. Тени забытых предков // Родина 1997 № 10 С 17-20

Мельникова 2009 - Мельникова Е.А. Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке // Родина 2009 № 3 С 56-58

Мельникова 2009а - Мельникова Е.А. Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке // Родина 2009 № 5 С 55-57

Мельникова 2011 - Мельникова Е.А. Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке // Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов М: ИА РАН, 2011 С 67-84

Мельникова 2011а - Мельникова Е.А. Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды М: Русский фонд содействия образованию и науке, 2011 С 49-72

Мельникова, Петрухин 1994 - Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X-XI веках: к истории названия «варяг» // Славяноведение 1994 № 2 С 56-68

Минорский 1964 - Минорский В.Ф. Куда ездили древние русы? // Восточные источники по истории народов ЮгоВосточной и Центральной Европы М: Наука, 1964 С 19-28

Мошин 1931 - Мошин В.А. Главные направления в изучении варяжского вопроса за последние годы // Sbornik praci i sjezdu slovankých filologu v Praze 1929 Svarek II Praha, 1931 С 610-625

Мошин 2010 - Мошин В.А. Варяго-русский вопрос // Варяго-русский вопрос в историографии Сборник статей и монографий / Составитель и редактор В В Фомин М: Русская панорама, 2010 С 11-95

Мурашева 2009 - Мурашева В.В. «Путь из ободрит в греки…» (археологический комментарий по «варяжскому вопросу») // Российская история 2009 № 4 С 174-180

Мурашева 2012 - Мурашева В.В. Славяне, варяги и иные «языци» на речных путях Восточной Европы // Меч и златник: К 1150-летию зарождения Древнерусского государства: Каталог выставки М: Кучково поле, 2012 С 36-41

Мусин 2006 - Мусин А.Е. Дорога к Руси: страны и народы на путях «из варяг в греки» // Чело 2006 № 3 (37) С 43-56

Мусин 2017 - Мусин А.Е. «Столетняя война» российской археологии // Ex ungve leonem Сборник к 90-летию Л С Клейна СПб: Нестор-История, 2017 С 223-244

Назаренко 2009 - Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне (историко-филологические исследования) М, 2009 700 с Нильсен 1992 - Нильсен Й.П. Рюрик и его дом Опыт идейно-историографического подхода к норманскому вопросу в русской и советской историографии Архангельск, 1992 69 с

Новосельцев 1985 - Новосельцев А.П. Древнейшие государства на территории СССР Некоторые итоги и задачи изучения // История СССР 1985 № 6 С 85-103

Новосельцев 1990 - Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа М: Наука, 1990 263 с

Новосельцев 1991 - Новосельцев А.П. Образование Древнерусского государства и первый его правитель // Вопросы истории 1991 № 2/3 С 3-20

Новосельцев 1993 - Новосельцев А.П. «Мир истории» или миф истории? // Вопросы истории 1993 № 1 С 23-31 Носов 2009 - Носов Е Н Послесловие // Клейн Л С Спор о варягах История противостояния и аргументы сторон СПб: Евразия, 2009 С 344-356

Орловская 2003 - Орловская С.А. И Е Забелин (1820-1908) // Историография истории России до 1917 года: Учебник для студентов высших учебных заведений В двух томах Т 1 / Под редакцией М Ю Лачаевой М: Владос, 2003 С 344365

Петрухин 1995 - Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков Смоленск: Русич; М: Гнозис, 1995 320 с

Петрухин 2000 - Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ Князья Религия // Из истории русской культуры Т I (Древняя Русь) М: Языки русской культуры, 2000 С 9-410

Петрухин 2001 - Петрухин В.Я. Легенда о призвании варягов в средневековой книжности и дипломатии // Норна у источника Судьбы Сборник статей в честь Е А Мельниковой / Под редакцией Т Н Джаксон, Г В Глазыриной, И Г Коноваловой, С Л Никольского, В Я Петрухина М: Индрик, 2001 С 297-303

Петрухин 2001а - Петрухин В.Я. «Русский каганат», скандинавы и Южная Русь: средневековая традиция и стереотипы современной историографии // Древнейшие государства Восточной Европы Материалы и исследования 1999 М: Восточная литература, 2001 С 127-142

Петрухин 2008 - Петрухин В.Я. Легенда о призвании варягов и Балтийский регион // Древняя Русь Вопросы медиевистики 2008 № 2 (32) С 41-46

Петрухин 2009 - Петрухин В.Я. Русь из Пруссии: реанимация историографического мифа // Труды Государственного Эрмитажа Т XLIX Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света Материалы Международной конференции, состоявшейся 14-18 мая 2007 г в Государственном Эрмитаже СПб: Издательство Государственного Эрмитажа, 2009 С 126-131

Петрухин 2011 - Петрухин В.Я. «Русь и вси языци»: Аспекты исторических взаимосвязей: Историко-археологические очерки М: Языки славянских культур, 2011 384 с

Петрухин 2013 - Петрухин В.Я. Русь в IX-X веках От призвания варягов до выбора веры М: ФОРУМ; Неолит, 2013 464 с

Петрухин 2019 - Петрухин В.Я. Русь христианская и языческая: историко-археологические очерки СПб: Издательство Олега Абышко, 2019 608 с

Петрухин, Каменецкая 2008 - Петрухин В.Я., Каменецкая Е.В. Пруссия и Русь: средневековый миф и новейшая историография // Славяноведение 2008 № 5 С 77-83

Петрухин, Раевский 1998 - Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье Учебное пособие для гуманитарных факультетов высших учебных заведений М: Языки русской культуры, 1998 384 с

Платонова 2017 - Платонова Н.И. «Неонорманизм», постмодернизм и Славяно-варяжский семинар: размышления археолога // Ex ungve leonem Сборник к 90-летию Л С Клейна СПб: Нестор-История, 2017 С 203-222

Погодин 1846 - Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории Т 2 М: Императорское общество истории и древностей российских, 1846 426 с

Погодин 2015 - Погодин М.П. Господин Гедеонов и его система о происхождении варягов и руси // Скандинавомания и ее небылицы о русской истории Сборник статей и монографий / Составитель и редактор В В Фомин М: Русская панорама, 2015 С 175-241

Пресняков 1993 - Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси Очерки по истории Х-ХII столетий Лекции по русской истории Киевская Русь М: Наука, 1993 635 с

ПСРЛ 1843 - Полное собрание русских летописей Т II Ипатьевская летопись СПб, 1843 381 с

ПСРЛ 1908 - Полное собрание русских летописей Т II Ипатьевская летопись СПб, 1908 638 c

Пузанов 2012 - Пузанов В.В. Образование Древнерусского государства в восточноевропейской историографии: учебное пособие Ижевск: Издательство УдГУ, 2012 152 с

Пчелов 1994 - Пчелов Е.В. Легендарная и начальная генеалогия Рюриковичей // Летопись Историко-родословного общества в Москве Вып 2 (46) М, 1994 С 27-35

Пчелов 1999 - Пчелов Е.В. Предки Рорика Ютландского // Россия в IX-XX веках Проблемы истории, историографии и источниковедения М: Русский мир, 1999 С 367-370

Пчелов 2001 - Пчелов Е.В. Рюриковичи: история династии М: ОЛМА-Пресс, 2001 478 с

Пчелов 2010 - Пчелов Е.В. Рюрик М: Молодая гвардия, 2010 316 с

Пчелов 2012 - Пчелов Е.В. Рюрик и начало Руси М: Старая Басманная, 2012 60 с

Пчелов 2016 - Пчелов Е.В. Рецензия на книгу: Древняя Русь в средневековом мире: энциклопедия М: Ладомир, 2014 // Российская история 2016 № 1 С 169-171

Розенкампф 1828 - Розенкампф Г.А. Объяснение некоторых мест в Нестеровой летописи в рассуждении вопроса о происхождении древних руссов // Труды и летописи Общества истории и древностей российских Ч IV Кн 1 М, 1828 С 138-166

Розенкампф 1872 - Розенкампф Г.А. Объяснение некоторых мест в Нестеровой летописи СПб: Типография К Крайя, 1872 24 с

Рыбаков 1993 - Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII веков Издание второе М: Наука, 1993 592 с Рыдзевская 1978 - Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IХ-ХIV вв / Древнейшие государства на территории СССР Материалы и исследования 1978 М: Наука, 1978 343 с

Сахаров 2001 - Сахаров А.Н. Забелин Иван Егорович (1820-1908) // Историки России Биографии / Составитель, ответственный редактор А А Чернобаев М: РОССПЭН, 2001 С 119-206

Симпсон 2005 - Симпсон Ж. Викинги Быт, религия, культура М: Центрполиграф, 2005 239 с

Смирнов 2011 - Смирнов А.С. Власть и организация археологической науки в Российской империи (очерки институционной истории науки XIX – начала ХХ века) М: ИА РАН, 2011 588 с

Сойер 2002 - Сойер П. Эпоха викингов / Перевод с английского А П Санина СПб: Евразия, 2002 352 с

Соколов 2010 - Соколов С.В. Рецензия на книгу: Клейн Л С Спор о варягах История противостояния и аргументы сторон СПб, 2009 // Славяноведение 2010 № 2 С 105-109

Соколов 2011 - Соколов С.В. Концепции происхождения «варяжской руси» в отечественной историографии XVIII-XIX вв Диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук Екатеринбург, 2011 308 с

Соколов 2015 - Соколов С.В. Концепции происхождения «варяжской руси» в отечественной историографии XVIII-XIX вв в контексте европейских идей раннего Нового времени Екатеринбург: Банк культурной информации, 2015 316 с

Соловьев 1915 - Соловьев С.М. Записки Пг: Прометей, 1915 174 с

Трубачев 2005 - Трубачев О.Н. В поисках единства Взгляд филолога на проблему истоков Руси Третье издание, исправленное и дополненное М: Наука, 2005 352 с

Урланис 1941 - Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе (Опыт исчисления) М: Госполитиздат, 1941 436 с

Фомин 2005 - Фомин В.В. Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу М: Русская панорама, 2005 488 с

Фомин 2009 - Фомин В.В. «Скандинавомания» и ее небылицы // Родина 2009 № 10 С 98-101

Фомин 2009а - Фомин В.В. Южнобалтийские варяги в Восточной Европе // Труды Государственного Эрмитажа Т XLIX Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света Материалы Международной конференции, состоявшейся 14-18 мая 2007 г в Государственном Эрмитаже СПб: Издательство Государственного Эрмитажа, 2009 С 107-125

Фомин 2010 - Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов // Варяго-русский вопрос в историографии Сборник статей и монографий / Составитель и редактор В В Фомин М, 2010 С 203-521

Фомин 2015 - Фомин В.В. К 400-летнему юбилею начала норманской теории // Актуальные вопросы гуманитарных наук: теория, методика, практика Вып 2 М: МАНПО, 2015 С 229-248

Фомин 2018 - Фомин В.В. Норманистская сущность «советского антинорманизма» Часть первая // Исторический формат 2018 № 3-4 С 98-164

Фомин 2018а - Фомин В.В. Сокрушение С А Гедеоновым норманистского мифа // Гедеонов С А Варяги и Русь Историческое исследование / Составитель, автор предисловия, комментариев, примечаний В В Фомин М: Академический проект; Парадигма, 2018 С 6-110

Фомин 2019 - Фомин В.В. Норманистская сущность «советского антинорманизма» Часть вторая // Исторический формат 2019 № 1 С 60-97

Фомин 2019а - Фомин В.В. Дореволюционные антинорманисты глазами «советских антинорманистов» // Гуманитарные исследования Центральной России 2019 № 1 (10) С 85-94

Фомин 2020 - Фомин В.В. С М Соловьев и его критика «ультранорманизма» // С М Соловьев и его эпоха: К 200-летию со дня рождения историка / Ответственный редактор Ю А Петров М: ИРИ РАН, 2020 С 34-51

Фомин 2021 - Фомин В.В. Александр Невский: подвиг во имя будущего // Отечественные записки 2021 № 1 (728) С 227-247

Фомин 2021а - Фомин В.В. Дискуссия по «диссертации» Г Ф Миллера 1749-1750 гг: завязка, ход, результаты // История и историки: историографический вестник 2015-2019 / Ответственный редактор А Н Сахаров М: Наука, 2021 С 132153

Фомин 2021б - Фомин В.В. Научная полемика в традиции и стиле норманистов // Ключевские чтения – 2020 Народ и власть: Материалы Международной научной конференции молодых ученых Сборник научных трудов / Ответственный редактор В Е Воронин М: Спутник+, 2021 С 32-48

Фомин 2023 - Фомин В.В. Ошибки и фальсификации ученых в оценке роли хазар в истории восточных славян // Вопросы истории 2023 № 8 С 38-73

Формозов 2004 - Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма Историографические очерки М: Знак, 2004 316 с

Формозов 2006 - Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма Историографические очерки Издание второе, дополненное М: Знак, 2006 341 с

Фортинский 1884 - Фортинский Ф.Я. Опыты систематической обработки исторической критики // Университетские известия Киев, 1884 № 8 С 9-26

Фукс 2008 - Фукс А.Н. Русская история в школьных учебниках Д И Иловайского // Отечественная история 2008 № 5 С 185-192

Фукс 2012 - Фукс А.Н. «Краткие очерки» Д И Иловайского как историографический источник // Наследие Д И Иловайского и М К Любавского в русской историографии Труды Всероссийской научной конференции «VI Историографические чтения памяти историков Д И Иловайского и М К Любавского» (к 180-летию со дня рождения Д И Иловайского) / Ответственный редактор Л В Чекурин Рязань, 23-25 мая 2012 Рязань: РИАМЗ, 2012 С 44-55 Хлевов 1994 - Хлевов А.А. Норманская проблема в свете археологических источников Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук СПб, 1994 22 с

Хлевов 1997 - Хлевов А.А. Норманская проблема в отечественной исторической науке СПб: Издательство СПбГУ, 1997 101 с

Хлевов 2021 - Хлевов А.А. Кто такие викинги СПб: Евразия, 2021 224 с

Цукерман 2007 - Цукерман К. Перестройка древнейшей русской истории // У истоков русской государственности К 30-летию археологического изучения Новгородского Рюрикова Городища и Новгородской областной археологической экспедиции Историко-археологический сборник Материалы международной конференции 4-7 октября 2005 г Великий Новгород СПб: Дмитрий Буланин, 2007 С 343-351

Чернецов 1999 - Чернецов А.В. Древнерусская культура в мировом контексте: значение проблемы и перспективы ее изучения // Древнерусская культура в мировом контексте: археология и междисциплинарные исследования Материалы конференции / Ответственный редактор А В Чернецов М: РГГУ, 1999 С 7-39

Шаскольский 1965 - Шаскольский И.П. Норманская теория в современной буржуазной науке М; Л: Наука, 1965 220 с

Шаскольский 1981 - Шаскольский И.П. О роли норманнов в Древней Руси в IX-X вв // Les paus du Nord et Buzance (Skandinavie et Buzance) Actes du colloque nordique et international de buzantinologie temi à Upsal 20-22 avril 1979 Uppsala, 1981 С 203-214

Шаскольский 1993 - Шаскольский И.П. Славяне и норманны на древнерусской равнине и на берегах юго-восточной Прибалтики // XII Конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии Ч 1 М, 1993 С 98-101

Шаскольский 1994 - Шаскольский И.П. Русско-скандинавские отношения раннего средневековья в работах Г Шрамма (историографический обзор) // Отечественная история 1994 № 2 С 155-160

Шахматов 1904 - Шахматов А.А. Сказание о призвании варягов СПб: Типография императорской Академии наук, 1904 86 с

Щавелев 2013 - Щавелев С.П. Дань Мнемозине Рецензии и отзывы на издания и рукописи 1990-2000-х годов по историографии отечественной истории и археологии В двух книгах Курск: КГМУ, 2013 516 с

Щепкин 1917- Щепкин Е.Н. Древнейшие сношения Швеции с востоком (Новости шведских археологических журналов) // Исторические известия 1917 № 1 С 14-24

Янин 2000 - Янин В.Л. Археология и исследование русского средневековья // Вестник Российской Академии наук 2000 Т 70 № 10 С 918-923

Lind 2011 - Lind J. «Vikings» and the Viking Age // Висы дружбы Сборник статей в честь Т Н Джаксон М: Университет Дмитрия Пожарского, 2011 С 201-222

Исторический формат, №2, 2024, с.27-58

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]