|
День знаний традиционно открыл в России новый политический сезон, который нынче окутан завесой пандемии и глухого страха, который она порождает в обществе. Глобальный кризис меняет основания привычного миропорядка — это регулярная тема публицистики и аналитики. Тем актуальнее вопрос о том, что из прежнего опыта предстоит взять в очередное «новое будущее».
Сегодня в среде русских либеральных интеллектуалов растёт ощущение экзистенциальной неуверенности и теоретической растерянности. Разрушение знакомой всем идентичности «свободного Запада» всё труднее игнорировать. Мы отлично видим, как профанируются либеральные ценности. Права одних «защищают» за счёт попрания прав других. Цифровые модели управления устраняют принцип личной ответственности. Демократия как приоритет интересов большинства объявляется тоталитарной. Майдан и его основной актор — городской средний класс выступают как диктатура агрессивного меньшинства, будь то в Киеве или в Мичигане, в Минске или в Каракасе. Общество живёт в состоянии двоемыслия и расщеплённой совести. Отсюда — зашкаливающий конформизм и социальный фатализм, вменённый человеку информационными ресурсами.
Рано или поздно нам придётся пробить оболочку этого «пузыря» и выйти на свежий воздух истории. Заканчивается время разбрасывания идей, приближается время, когда придётся их собирать. Переоценка ценностей неизбежна, поэтому без новых концептов и интеллектуальных зондов нам не обойтись. Следовательно, в обозримой перспективе нас ждёт новая философская эпоха.
Философская переоценка ценностей актуальна ещё и в связи с опасностью нового, модернистского фундаментализма. С ним связаны идеи «нового» Просвещения, бесконечного («незавершённого») модерна, цифрового общества и «общества риска», то есть «общества страха». Коротко либеральный фундаменталистский «символ веры» можно описать так: любые социальные взрывы сакральны, история — синоним прогресса, это прогресс всего и сразу, он не имеет рациональных целей, поскольку сам себе цель и сам себе средство.
Модернистский фундаментализм радикализируется в ответ на износ и ослабление неолиберальной модели общества. Его столкновение с фундаментализмом более старого, «консервативного» образца грозит обществу срывом в культурную и социальную архаику.
Философия как строгая методология мысли (независимо от идейных приоритетов) — одно из условий, которое позволит удержаться на краю исторического обрыва. Постмодернистский релятивизм справиться с этой задачей не сможет.
Повторюсь: философия — это именно методология мышления, рассуждения и понимания. Это не наука, а вид деятельности. Она вовсе не означает какой-либо доксы, «единственно правильного» учения или объяснения мироздания. Ещё в ХХ веке стало понятно, что философия не служит раскрытию «последних истин бытия». Зато она способна, научив критическому мышлению, освобождать человека от некоторой части очевидных заблуждений — тех самых идолов рынка, театра, пещеры и рода, о которых говорил Френсис Бэкон.
С другой стороны, нельзя согласиться с мнением Бертрана Рассела и неопозитивистов о том, что философия якобы должна вообще отречься от проблемы ценностей и превратиться в некую «большую аналитику». До такой утопии не доходила даже советская идеология.
И все же основная специализация философии — методологическая, связанная с «грамматикой суждений». Знание этой грамматики позволяет совершать осознанный, рациональный, нравственный, в том числе и религиозный (или, наоборот, секулярный) выбор. На первом этапе нам необходимо «равноудалиться» от существующего спектра идей, чтобы затем выбрать ту, к которой склоняется наше сердце. Без философской школы человек беспомощен в выборе, он несвободен, он зависим. В этом случае не он выбирает идеи, а идеи выбирают и подчиняют его. Человек попадает «внутрь» идеи, под её влияние. Он оказывается рабом тех, кто эти идеи создает «для него», чтобы им манипулировать.
К такого рода идеям-манипуляторам относится и так называемое «общество риска». Этот концепт получил неимоверную подпитку в период пандемии за счёт безудержной возгонки общественных страхов. На деле так называемое общество риска и есть общество страха, только страха выученного, страха как формы той самой выученной беспомощности. Манипуляция страхами, фобиями, которые прикрыты такими респектабельными на первый взгляд понятиями, как «риски», «вызовы» и тому подобными эвфемизмами, заменяет сегодня прямой идеологический прессинг и порождает ложную онтологию.
Но кем является человек, чье сознание в основном руководствуется страхами? Это уже было в истории. Это первобытные люди, которые боялись всего, что не понимали, страхи у них обрастали фантазмами, а эти фантазмы превращались в примитивные верования. Аналогами вот таких первобытных верований заполняется сегодняшнее информационное общество, оставаясь в то же время технократическим, но всё более отчетливо являющее нам примитивную религиозную изнанку секулярности. Одним из последствий этой архаизации общественного сознания становится утрата привычки к рациональности, то есть в известном смысле — прогрессирующая нехватка философской «школы».
Страх — самый мощный мотиватор. Но, как известно, «боящийся в любви несовершенен». «Человек боящийся», а точнее, запуганный отказывается от своего призвания, перестаёт быть человеком. В этих условиях интегративные, монотеистические религии обязаны выступать в защиту рационализма и философии, а те в свою очередь — поддержать религию.
Концепции цифровых моделей социума также враждебны философии. Их столкновение с философией — это результат борьбы неолиберального миропорядка с авраамической традицией, с культурой книги, слова-логоса. Эти идеи — и Маршалл Маклюэн в этом был прав — как бы возвращают общественное сознание к дописьменному состоянию. Отсюда засилье визуального контента, спектакля и перформанса в культуре, поведенческих стереотипов, подчинённых примитивным фетишам: потребительским, утилитаристским, трайбалистским (этноплеменным), властным.
Философия же, напротив, возвращает общественному сознанию логоцентричность, текстуалистский принцип иерархии, привычку к верификации — в пику пропаганде и информационной обработке.
В истории мысли, как мы знаем, имело место воцерковление философской премудрости, «христианизация эллинизма», согласно линии Климента Александрийского и его последователей в рамках Александрийской школы. Сбой на этом пути привёл к номиналистскому повороту, затем к натурализму, материализму и биологизму и наконец к позитивистской догматике и дигиталистским трансгуманистическим доктринам, являющимся в сущности вариантом современного гностицизма и пантеизма. Круг замкнулся. Этот круг так или иначе предстоит разрывать, и без философской школы, конечно, здесь не обойтись. Поэтому новое время философов не за горами, а с ним и время новых «больших проектов» и «больших мировоззрений».
Долгое время философы были в загоне. Философский ренессанс 1960-х годов сменился искусственной маргинализацией: философию, как и литературу, отстранили от системы производства культурных и идеологических смыслов. Произошло это в интересах тех элит, которые стремятся удержать общество в состоянии рыночного фундаментализма, ценностного индифферентизма и примитивизма. Даже идея «фундаментальных прав и свобод» на самом деле подчинена закону стоимости (отсюда очевидная избирательность в деятельности правозащиты), а планетарный гуманизм оборачивается цифровой регламентацией культуры, социальной жизни и жизни личности. На самом деле нет «цифрового общества» — есть диктатура «цифровой власти», способная лишить общество навыков критического мышления, рационального выбора и нравственной оценки. Альтернативой этому является философия, которая использует язык как пространство понимания и возрастания смыслов. То есть как средство, сохраняющее человеческие чувства, интуиции, ценности и идеалы, а не как инструмент формального считывания и дешифровки кодов.
И последнее. Не будем забывать о том, что в России становление национальной философии было прервано и поначалу отброшено революцией, а достижения философии советского времени вновь похоронены в угоду постсоветским элитам. Произошло своеобразное обнуление философской традиции — ситуация сложилась явно выморочная, требующая скорейшего исправления. Поэтому России философия нужна сегодня, как никакой другой стране. Мы должны хорошо владеть её инструментарием, чтобы продвигать свои цивилизационные ценности и налаживать общественную коммуникацию.