Моя мама Дарья родом из села Ивановки, что на Херсонщине. Ее отец Харитон Щербак умер от холеры сразу после ее рождения в 1916 году. Все заботы о многочисленной щербаковской семье (Николай, Григорий, Христина, Екатерина, Анна, Дарья) легли на плечи моего дяди Григория. В период голодомора (1933 год) он перевозит всю семью в село Ровное, где вплоть до начала Великой Отечественной войны он работал главным бухгалтером коммуны с. Ровно, на основе которой был позже организован «Ордена Ленина колхоз имени Сталина». В школе станции Партизаны мой отец и встретил свою будущую жену. А в мае 1939 года от этого брака и появился я на свет Божий.

В период фашистской оккупации дедушка приютил меня и мою маму в своей семье. В этот период дедушка работал экспедитором на перевалочной базе станции Партизаны, где он проработал до ухода на пенсию. Одно из ярких воспоминаний детства — это огромный кусок вкуснейшей халвы, который мне вручил дедушка на своей перевалочной базе в 1942-м или 1943-м году. Память настолько ярко запечатлела это счастливое событие в моей жизни, что до сих пор мне доставляет огромное удовольствие иногда насладиться куском хорошей халвы (хотя сейчас, как мне кажется, такой вкусной халвы, как в годы моего голодного детства, вроде бы и не производят).

Моя мама — педагог по профессии, учительница младших классов. Она закончила в 1937 г. Никопольский педагогический техникум. Вся ее трудовая жизнь связана со школами Херсонской области. Сразу после замужества она жила в семье у деда (пока отец учился в университете) и работала в школе станции Партизаны. Сразу же после освобождения Херсонщины от фашистов она была направлена для работы учительницей в начальную школу села Бедняки (где-то километрах в 10 от станции Партизаны), которому позже, наверное, в виде насмешки, было присвоено оптимистичное название «Новый Мир».

Моя мама Стах (Щербак) Дарья Харитоновна
в период учебы в Никопольском педагогическом техникуме (1937 г.)

Мама была единственной учительницей и одновременно директором этой школы. Школа размещалась в бывшей церкви и состояла из одного класса, где одновременно учились ученики всех четырех классов. Мне было в тот период 4 года, и этот класс стал моим первым «университетом». Дело в том, что в селе Бедняки в тот период детского сада не было, и мама брала меня в школу, где я присутствовал на ее занятиях вместе с остальными учениками. Через несколько месяцев обнаружилось, что я научился свободно читать и писать, и благодаря этому сразу же превратился в 5-летнего «вундеркинда». Я стал предметом особой гордости моего деда, который не умел писать и читать. Когда в доме у деда собирались гости, то в разгаре празднества дед всегда демонстрировал своего «гениального» внука гостям, которым я с упоением читал газеты, детские рассказы, декламировал стихи и прочее.

Это ранее приобщение к письменности и образованию, которое произошло помимо моей воли, несомненно, оказало решающее влияние на мое дальнейшее интеллектуальное развитие. В 1946 году маму перевели работать в школу села Ровно. Хотя я к тому времени уже свободно освоил программу первых нескольких классов начальной школы, но мама все же решила определить меня в 1-й класс и в 1946 году я пошел в 1-й класс Ровенской тогда еще 7-летней школы. Мама была одной из первых учительниц этой ныне знаменитой школы, и очень печально, что об этом все забыли, когда школа праздновала свое 45-летие.

Сельский совет предоставил нам жилье в бывшей сельской коморе. Наше жилье состояло из одной комнаты, дверь из которой выходила непосредственно на улицу, и небольшой кладовки. Черепицы на крыше коморы практически не было, и это создавало нам огромные проблемы в дождливый период. Спали мы с мамой на одной кровати, и во время дождя мама подвешивала над кроватью клеенку, из которой вода сбегала в тазы, стоявшие возле кровати.

Жили мы очень бедно. Но благодаря нищенской, но все же устойчивой маминой учительской зарплате (в отличие от нынешних времен зарплату учителям в тот период выдавали своевременно), а также помощи деда, дело не доходило до голода. Кроме того, как сын погибшего воина, я ежедневно получал в школе «паек», который представлял собой кусочек черного хлеба, намазанный яблочным джемом. Светлое воспоминание об этом ежедневном «кусочке счастья» так глубоко сидит в моей памяти, что и до сих пор мне иногда доставляет удовольствие съесть кусочек черного хлеба, намазанный повидлом.

«Вундеркинд» Алексей Стахов с мамой (1945 г.)

Гибель отца мама очень переживала, много лет она не верила в его смерть, и эта вера подогревалась сухими справками, получаемыми из различных бюрократических ведомств -«Пропал без вести». Раз «пропал без вести», то, может быть, все же жив? Ночью я часто слышал по ночам мамины всхлипывания. Конечно, у нее была возможность выйти замуж, когда уже окончательно стало ясно, что отец не вернется, но ради меня она этого не сделала.

Самым счастливыми днями для нас с мамой были воскресенья или какие-либо советские или религиозные праздники (особенно Пасха), когда мы отправлялись в гости к деду на станцию Партизаны. Стахи сами пекли хлеб, и в этом отношении бабушка Ульяна была непревзойденной мастерицей. Воспоминание об огромном куске душистого свежеиспеченного хлеба, намазанного медом, который я запивал парным молоком, запечатлелось в моей памяти как высшее блаженство того периода.

Когда мы жили в с. Бедняки, добираться до ст. Партизаны было непросто. Тогда не было никаких автобусов или какого-либо регулярного транспорта, соединявшего село Бедняки со станцией Партизаны. От Бедняков мы с мамой добирались пешком до железнодорожных путей и затем пешком шли до станции Партизаны, как говорят, «по шпалам». Если учесть, что мне в тот период было 5-6 лет, а расстояние между Бедняками и Партизанами было около 10 км, то можно себе представить, каким утомительным был наш путь туда и обратно.

Когда мы переехали в с. Ровно, расстояние от которого до Партизан составляло 2,5 км, то мы могли бывать в семье дедушки чаще. Правда, весной и осенью, когда шли дожди, дорога превращалась в сплошной поток грязи. И те, кто когда-либо испытал на себе, во что превращается херсонский чернозем в дождливый период, могут представить, что путь из села Ровно до станции Партизаны в дождливый период тоже был не из легких.

Как-то дед подарил нам теленка, из которого выросла корова Ягодка, молоко которой было чрезвычайно вкусным. И это нам очень облегчило проблему питания и выживания. Однако Ягодка была очень бодливая и прожорливая корова. Меня она к себе не подпускала. И каждый день я должен был нарвать для нее мешок съедобной травы, что в засушливых херсонских степях и лесополосах было не простой задачей. Наконец, лет через пять нам с мамой стало невмоготу кормить Ягодку, и мы решили ее продать. Для этого корову надо было отвести на рынок станции Ново-Алексеевка, которая находилась в 14 км от станции Партизаны. Когда под вечер мы ее довели до Партизан, мама решила купить на дорогу чего-то съестного (предстоял трудный ночной пеший 14-километровый переход из Партизан до Ново-Алексеевки). Она оставила меня с Ягодкой всего на несколько минут, и здесь Ягодка проявила свой строптивый характер. Она решительно повернула назад, в село Ровно. Всеми силами я вцепился в поводок, но сдержать Ягодку я не мог, и многие жители Партизан наблюдали, как какая-то бодливая корова тащила плачущего малыша через сады и огороды. В тот раз мы так и не продали Ягодку, и только через несколько месяцев дядя Гриша, который жил в Геническе, помог сдать Ягодку на геническую скотобойню за мизерные гроши.

Конечно, всем, чего я достиг в своей жизни, я обязан своей маме, которая полностью посвятила мне всю свою жизнь. И я рад, что оправдал ее надежды. В 1966 г. я защитил кандидатскую диссертацию в Харьковском институте радиоэлектроники, мое материальное положение улучшилось. И я принял решение забрать маму к себе. И начиная с 1968 г. и вплоть до ее кончины в июне 2001 года, мама жила со мной, помогала нам воспитывать детей и внуков. Похоронена она в Виннице на замечательном кладбище села Пирогово, в котором находится дом-музей великого хирурга Николая Ивановича Пирогова и его знаменитая усыпальница, в котором содержится забальзамированное тело Пирогова.