В современном российском медиапространстве фигура Максима Шевченко идеально подходит в качестве ролевой модели. Успешный, узнаваемый, в контексте, в теме — ведёт на Первом канале рейтинговую программу «Судите сами», радиопередачу на «Маяке», издаёт журнал «Смысл». Давит эрудицией, прижимает экспрессией, подавляет пафосом, гипнотизирует патетикой, вызывает уважение профессиональной хваткой, неконтролируемым лидерством в разговоре. И на мой скромный, но корпоративный взгляд, тем самым предстаёт образцовым профессиональным журналистом. Тем не менее кроме журналистики Максим успевает заниматься и политической экспертизой — руководит Центром стратегических исследований религии и политики современного мира, а себя считает даже не экспертом, а политиком. Со мною общался, по собственному выражению, «как телеведущий Максим Шевченко, свободный человек».

«Притеснение русского языка — это преступление против России»

- Максим, у вас есть звучное высказывание, что «Русский мир — это мир русского языка, мир проектного цивилизационного действия на русском языке». По-вашему, на Украине есть проблема с русским языком или нет? — Не просто проблема. На Украине «оранжевой» властью по отношению к русскому языку проводится культурный геноцид. Когда язык вытесняется из пространства политического действия, из пространства политических текстов, из пространства, скажем так, визуального нарратива, к которому относится реклама, когда русский язык вытесняется из медийного поля — это сознательная политика. Её целью является уничтожение русского языка как языка политического, как языка государственного, замена его украинским языком или тем вариантом суржика, который применим для колонизированного населения востока Украины.

А русский язык или то подобие, которое будет называться русским языком, останется языком маргинальной интеллигенции, языком базара и неким вымирающим этническим диалектом нацменьшинства. Символом уничтожения русской культуры является ситуация с Домом Чехова в Ялте.

Ситуация критическая, аналогичная ситуации в фашистских государствах. Если русское население Украины не замечает этого, то мне горько и больно. Значит, оно заслужило той участи, которая его ожидает: культурное вырождение, смена социально-культурного вектора. И это неизбежно приведёт к цивилизационной маргинализации большей части украинского населения.

- Максим, у вас такая замечательная фамилия. Вы этнический украинец?

- Да, я этнический украинец, ментально — русский: москвич по рождению во втором поколении, русский человек по принадлежности к русской цивилизации, к русскому проекту. И считаю, что это не противоречащие друг другу вещи. Я различаю этничность и национальность.

Я люблю Украину — это моя Родина, моя Родина — Советский Союз. В каждом городе моей огромной страны я чувствовал себя, как дома. Мою страну почему-то раздали омерзительной, продажной, поганой номенклатуре, они её поделили и на каждом кусочке устроили свои маленькие национальные феодальные княжества, эксплуатируя местное население. Никакие формы эксплуатации сталинского государства даже в сравнение не идут с тем, что они устроили после 1991 года. Да, я — украинец, я буду бороться за свободу и независимость моей Родины: я горжусь греко-католиками, я уважаю мужественных людей, которые живут на Галичине и на Волыни — они имеют право быть теми, кем являются, но их использует номенклатура для колонизации Восточной Украины. Это чудовищная фашистская акция, против которой, очевидно, Запад не возражает. А я как русский буду возражать и бороться.

- А украинским языком вы владеете?

- Я читаю украинскую литературу. Но я не владею украинским как разговорным, хотя овладеть им не представляет для меня никакой проблемы. У меня с детства в доме были книги Тараса Шевченко, я горжусь украинским языком.

- В одном из интервью вы как-то сказали, что если русский язык исчезнет в Крыму и на востоке Украины, то в этом будет вина Кремля.

- Да, безусловно. Потому что Кремль ничего не делает для поддержания политического пространства русского языка. Я очень надеюсь, что начнёт — моя деятельность на это направлена. Не могу сказать, что я очень влиятельный человек, но у меня есть инструменты влияния, информационные в первую очередь. Где только можно, я говорю о том, что Россия обязана, в том числе и экономическим давлением, защищать целостность пространства русского языка. Если какое-либо государство притесняет русский язык, то Россия должна применять санкции и поддерживать партии, даже самые радикальные, которые выступают в защиту русского языка и русского цивилизационно-культурного пространства. Притеснение русского языка — это преступление против России и тех народов, которые таким образом отсекаются от русской культуры. Вы ещё владеете русским языком, а ваши внуки уже не будут. И они будут читать Пушкина, Достоевского, Чехова, Гоголя в переводе.

- О Крыме вы сказали, что он пребывает в состоянии умирающей жемчужины.

- Состояние Дома Чехова в Ялте символизирует собой смерть Крыма как культурной жемчужины. Крым — это не только курорты, голые бабы и вина «Массандры». Для меня Крым — это прежде всего бесценная культурная жемчужина: имение Софьи Андреевны Толстой, да, собственно, кого ни назовите из русских мыслителей и философов XIX века, их имена связаны с Крымом. Одного Чехова достаточно было бы или Данилевского — этот человек для России значит то же, что Шопенгауэр для Германии. Поэтому я и говорю о преступлениях, которые совершает Кремль по отношению к этому пространству. Каждый кусочек крымской земли связан с каким-то значимым русским культурным артефактом. И всё это исчезает. Вы можете себе представить, чтобы в Италии, где побережье также насыщено культурными артефактами, велась бы подобная культурная политика? Никогда. Поэтому надо требовать восстановления мемориала Н. Данилевского, создания в его усадьбе музея, брать Дом Чехова под свою опеку и так далее.

«Я считал, что победа «оранжевых» будет катастрофой для Украины»

- Вы говорите, что «оранжевая» революция была вовсе не революцией, а борьбой кланов и заговором элит.

- Так оно и есть.

- А как же творческий подъём, энергетический выплеск?

- Где же этот творческий подъём и как долго он продлился? То, что я видел, когда последний раз был в Киеве, — упадок, полная деградация. Эти вопросы, которые украинские журналисты задают на пресс-конференциях, стиль газет... Главный редактор одной из ведущих газет Украины пишет в своей статье на русском языке: «...и как классно заявил наш президент». Когда главный редактор в редакционной статье допускает такие обороты, это говорит об общем упадке политической культуры. Для меня это очень серьёзный симптом.

- На выборах 2004 года вы работали с Фондом эффективной политики Глеба Павловского — выпускали газету «Час Украины». Какая у вас была мотивация?

- Я работал с Партией регионов. ФЭП, как я понимаю, курировал политтехнологическую работу. Я считал, что победа «оранжевых» будет катастрофой для Украины, и совершенно искренне против них боролся.

- То есть мотивация была надличностная? Не экономическая?

- Нет. Точно. Поверьте. Я — достаточно известный журналист. Когда мне поступило это предложение, я с радостью согласился, поскольку это совпало с моим пониманием поэзии Шевченко, моего дальнего родственника, который всегда предостерегал Украину от тесных объятий Запада и католической церкви.

- Кстати, судя по вашим выступлениям в СМИ, я поняла, что вы активно не любите политтехнологов. Почему?

- Я знаю очень много политтехнологов, которые являются выдающимися людьми и крупными философами. Но не люблю, когда политтехнологии подменяют собой политику. И это может быть не вина политтехнологий: когда политика слабая, когда политикам нечего сказать, когда они продажны, то энергетика смещается в сторону технологий. Человек, который занимается политикой, несёт персональную ответственность за свои слова и действия в публичном пространстве, он жизнью своей за это отвечает, а политтехнолог — это начальник штаба, который разрабатывает стратегию. Если политик — ничтожество, то начальник штаба становится командующим, и армия, в которой это происходит, теряет своё лицо. Штабные не могут определять движение. Армия, война, политика — это пространство воли, а не технологий.

- Максим, в Интернете я нашла много отрицательных высказываний о вашей социальной роли как эксперта. Вас называют экспертом-самозванцем, «евразийским самоделкиным».

- Наверное, мои экспертные оценки не всем нравятся. А что значит не самоделкин?

- Не знаю. Мне просто выражение понравилось.

- И я не знаю. Если мои оценки воспринимают серьёзные люди, что мне до форумов и до «живого журнала»?

- Однако вы их читаете.

- Нет. Я их просматриваю иногда.

- И знаете, где именно это было написано.

- А какая ещё помойка может в себя вмещать оценки людей, которые пишут под псевдонимом? Форумы, ЖЖ — это узаконенное пространство клеветы, лжи, словесной мерзости. Я, если высказываюсь, не скрываю своего имени и лица — это дело чести. И не общаюсь с этими бесполыми виртуальными существами. У меня есть серьёзные идеологические враги.

- Скажите, а какое на вас влияние имеет председатель исламского комитета России Гейдар Джемаль? Одно время ходили слухи, что вы приняли мусульманство.

- Нет, я православный христианин. Слухи появились в связи с тем, что я с огромным уважением отношусь к Гейдару Джахидовичу Джемалю, считая его одним из самых интересных философов, пишущих и думающих на русском языке. Его философские лекции «Традиции и реальность» считаю событием в философии: они прочитаны на философском факультете МГУ, а не в ваххабитских общинах горной Чечни, как полагают, очевидно, клеветники. Я не всегда согласен с его политической позицией, но я также не согласен с тем, что Гегель верой и правдой служил Прусской монархии, мне не нравилось, что Достоевский, наверно, был антисемитом, а Бабель, наоборот, сионистом. Я отделяю талант человека от тех взглядов, которые он высказывает в данный момент. Горжусь тем, что знаком с Гейдаром Джемалем, однако не нахожусь под его влиянием, как многие думают. Считаю, что Русский мир будет производиться не циничными политтехнологами постмодерна, а сочетанием интеллектуального действия разных людей, говорящих на русском языке, мусульман, христиан. Мы существуем в эпоху крайнего раскола, мы живём под осколками глыбы — Россия уже не ледяная пустыня, это уже каша: Россия напоминает уставшее от жизни пространство пыльных осколков. Я занимаюсь собиранием осколков. Реконструкцией. В этом смысле Гейдар Джемаль — одна из жемчужин русской мысли, как и Анатолий Уткин, Сергей Кургинян, Александр Дугин, Виктор Пелевин, Александр Солженицын и многие другие.

«Я веду допрос»

- Давайте поговорим о вашей передаче. Я так понимаю, вы ею довольны и ничего не хотели бы скорректировать? Или не можете?

- Нет, я хотел бы скорректировать подготовку участников передачи к самой передаче. Проблема в том, что большинство политиков или экспертов приходит на телевидение, полагая, что телевидение является единственным средством презентации их самих. И это правильно. Но когда заданы достаточно жёсткие концептуальные рамки программы, когда дискуссия ведётся открыто и свободно, когда у сценарной группы есть задача раскрытия темы, а не просто озвучивания мнения всех гостей, то, к сожалению, к этому оказались готовы немногие, скажу вам откровенно. Наша программа — это программа раскрытия содержания. Немногие в России способны раскрывать содержание. Кратко, ясно и внятно. Кроме того, я бы чуть увеличил время — не 43 минуты, а сделал бы 52.

- Вы как-то сказали, что боялись, как бы передача не превратилась в ток-шоу. Но у вас же харизма другая, вы не шоумен, почему вы тогда боялись?

- Я боялся, что она превратится в банальное ток-шоу, с таким сверкающим ведущим, с большой улыбкой, а все гости — дураки. Но Первый канал не делает таких ток-шоу: Андрей Малахов, Лолита, доктор Курпатов, Гордон — все мы одна команда, но по отдельности — личности — достаточно драматические, поэтому и темы получаются драматические.

- Один политик о вас как-то хорошо сказал, что вы изображаете Мефистофеля.

- Проблема была в том, что поначалу я думал, что должен быть каким-то ведущим. Я — очень цельная, сложившаяся натура, и для меня это было очень тяжело. И я нарисовал для себя образ какого-то прыгающего дурачка в костюме от Армани и думал, что должен этому соответствовать. Потом понял, что не надо. Надо быть самим собой.

- А вам не говорили, что вам немножко не хватает самоиронии? Вы очень такой серьёзный.

- Надоела ирония. Темы, которые мы обсуждаем, не ироничные. Например, войны. Когда я попал на войну, увидел сожжённые деревни, обезумевших детей, двенадцатилетних изнасилованных девочек — я не могу над этим смеяться, у меня очень много друзей в Ираке — там бомбы взрываются каждый день. В 90-е годы была такая тенденция деполитизации — дескать, предоставим политику профессионалам, а сами будем к этому относиться с юмором. Я считаю политику высшей формой творчества и очень страшной формой творчества.

- Хорошо, но сейчас на российском телевидении крен в сторону инфотейнмента.

- Мы не развлекаем. В детстве я очень много читал, любил Шекспира — глубоко продумывал Гамлета: распалась связь времён. Я хочу её соединить: она соединяется только в жертвенном движении, в творческом порыве. Когда Гамлет смеялся, сердце его кровоточило от боли. Мы все делимся на гамлетов, на королей-убийц, королев, там все действующие лица человеческой сцены описаны. Поэтому я не вижу здесь ничего комического. Я вообще серьёзный и делаю такую же серьёзную передачу.

- Передачу вы ведёте достаточно жёстко...

- Веду достаточно жёстко, потому что мне не интересно превращать программы в презентации политиков. Я веду допрос, хочу, чтобы люди отвечали на вопросы. Меня интересует смысл, а не их облик.

- И что, этот облик можно увидеть за те две минуты, пока приглашённый говорит?

- Если он будет врать, нет. Но я стараюсь, чтобы не врал. Я стараюсь вытаскивать его подлинную позицию. Это и есть работа ведущего. Мы не занимаемся развлечением зрителя, мы занимаемся его проблематизацией. А когда человек проблематизирован — скучно ему уже не будет!

http://www.kp.crimea.ua/news_details.php?news_type_id=3&news_id=1421