Загадочно в этом «законе» всё.

Первый вопрос возникает такой: Зачем о нем говорить вообще? Если третье исключено – чего тогда о нём говорить?

Получается, оно всё-таки есть, но его отбрасывают.

Далее, почему такая точность в нумерологической топике – именно Третье? А почему, например, не пятое, не шестнадцатое?

Далее, а где это третье находится? Но числу - после двух: один, два – три. Но как можно исключить третье порядковое, если чисел миллионы? Значит, должен быть закон исключения четвертого, пятого сотого и т.д. Значит, это такое-то особенное число, не совсем даже число и находится он явно не на третьем месте, будучи третьим! Разве не это составляет головную боль Аристотеля и его главную хитрость: как отбросить, исключить то, что составляет некую часть его же работ!

Аристотель не исключал Третье, он его прятал.

Аристотелевский «закон» исключения Третьего звучит так: предмет может быть или нет: об одном предмете можно дать отрицание или положение: есть ли нет, знаю или не знаю, или знаю, или не знаю.

Аристотелевская логика соткана из апорий и тупиков. С одной стороны, логика производит впечатление сложного и умного механизма мышления, с другой – проста в обращении. Причём иногда сила простоты настолько увлекает, что её хочется применить ко всему.

Примеры. 1. Если я стою на земле, значит не лечу. 2. Если я ем яблоко, значит не ем грушу 3. Если я получил блага – значит я нахожусь под защитой бога.

Вот три примера. Они одинаковы по построению. И, получается, одинаково логичны. Есть условный тезис – и есть вывод.

Но так ли это? Ведь в умозаключениях есть только одно, имеющее предел и дающий знание. Это второе суждение. Первое суждение в свете космических реалий становится ложным: стоя на земле, ты летишь в космосе.

Третье суждение совсем эфемерно: вопросы вызывает каждое слово в нём: получил ли, благо ли, находишься ли, под защитой ли, бога ли? То есть каждое из этих слов отдельно и в сочетании становится максимально неопредёленным (неоформленным) и их, эти понятия, для этого суждения ещё нужно получить! Суждение требует логического развёртывания по частям (по понятиям), затем в сочетании частей (к примеру, «защита бога»), затем в суждении. Но этого нет, и суждение считается готовым, само собой разумеющимся и очевидным. Но как показывает сам процесс мышления самые очевидные категории – и есть самые ненадёжные и спорные. Их нужно доказывать!

Логичность доказывается только логикой, Логика –есть процесс развёртывания предмета.

Но именно этого процесса и нет. Есть попытка оперировать готовыми, а потому сомнительными (да готовы ли они?) категориями в сомнительных сделках. Получается, для Аристотеля допустима внутренняя ложь при внешней оформленности – лишь бы не впадать в процесс получения результата и процесс получения Исходного.

Получается, именно логический процесс он и исключает!

Закон исключения третьего исключает именно Логику.

То есть аристотелизм – обращение формально готовыми предметами, точнее, оформленными предметами, очевидными и локализованными. Но стоит только Аристотелю с бинарной логикой столкнуться с неоформленностью, процессом, он впадает в паралич, а выходит из него, вгоняя всё в форму, которая может не иметь никакого отношения к Логике, а иметь прямое отношение к заказному процессу, то есть прибегая к искажению! Тогда о какой логике для получения знания в бинарной схеме Аристотеля мы можем говорить?

Аристотелевский бинаризм подлежит выбраковке именно как Логика.

Аристотель исключает третье, чтобы оно ему не мешало. Логика Аристотелю мешает. Поэтому он становится заложником готовых форм, становясь на путь подлога (в начале) и краж (в конце) одновременно.

Так где же всё-таки третье? Исходное? Нет, оно явно первое. Тогда получается результат? По хронологии действия так. Что же, Аристотель исключал выводы? А чем же тогда гордиться?

Получается. Третье было именно среднее, то есть методически оно становилось на втором месте. Почему же называлось третьим?

Но это уже малый вопрос: большой вопрос такой: как Аристотель предлагал вырвать Третье из логического процесса? Но если вырвать, то таком случае мы имеем странную картину. Исключая третье, мы получаем сомнительное и второе, и первое!

Аристотель – логически - исключал не только третье, но и второе.

Исключая третье, ты исключаешь и второе!

Без Третьего нельзя оценить конец формирования предмета и, соответственно, его форму. Конец именно оформляет предмет.

Пока нет Третьего, то есть самой Логики развёртывания Предмета, нельзя ничего утверждать и ничего отрицать, только Третье утверждает то и другое – и то, что есть и то, чего нет. Причем, это утверждение и отрицание в триалектном процессе не имеет ничего общего с отбрасыванием (отрицанием как отбрасыванием), то упорядочивает и то, и другое: ставит на мест то как отрицательное, так и положительное.

Более того, в момент движения Предмет есть третье, идущее вперёд и оставляя позади логические знания о себе.

Возникает вопрос, как же Аристотель не заметил таких очевидных провалов? Думаем, что заметил. И всё понимал. Но заказ на Домысел и формальный результат оказался сильнее Истины.

Есть, конечно, историческое объяснение, что аристотелизм был вариантом массовой логики, логики, наступательно идущей в массы, когда насилие приобретало наукообразный характер. Иначе говоря, аристотелизм был не столько научной практикой, сколько средством убеждения массовки правилами, доступными массовке, но имеющими научный вид. Наступала эпоха, когда человек должен был научиться соглашаться с аргументами против него. Как демократия – власти ты не получишь и так, но должен был сам виноват и сам за собой эту вину признать.

Когда Аристотель формулировал закон исключения третьего, он не особо заботился об определении первого и второго. А это существенно. Если вникнем в содержание, то Аристотель может быть разоблачен ещё быстрее.

Первое – это исходное? Тогда второе – вывод. Исключен процесс, то есть сама логика доказательства. Остается процесс комбинирования искаженными, априорными величинами.

Первое – утверждение, второе – отрицание? Исключена третья версия.

Но чтобы получить отрицание, нужно иметь положение. А как его иметь, откуда его взять, это положение – ведь оно получается в результате отрицания? Тупик. Чтобы получить положение, нужно получить отрицание и наоборот. Замкнутый круг. Приходится останавливаться на каком-то надёжном положении, чтобы отрицать и надёжном отрицании, чтобы полагать. Но если мы имеем постоянное отрицательное и постоянное положительное – чего собственно тогда рассуждать, зачем логика нужна?

Возникает чисто манихейская схема.

Закон исключения третьего в любом случае приводит к манихейскому коллапсу.

2.

Интересно другое. Дело в том, что сама формула Закон исключенного (исключения) Третьего – не Аристотеля, а, видимо. Его последователей. Мы, кстати, согласны с этой припиской, потому что это основа аристотелизма, формальной логики.

Достаточно обратиться к собственным текстам Аристотеля, где этот закон сформулирован. Мы выделим основные позиции и дадим комментарии.

Цитата. Равным образом не может быть ничего промежуточного между двумя членами противоречия, а относительно чего-то одного необходимо что бы то ни было одно либо утверждать, либо отрицать.

Главное в этой внешне убедительной схеме – сам предмет. Нужно доказать, что это ОДНО есть. Там, где форма ясна и предмет чётко локализован – закон работает. Но как только предмет не ясен, то он не работает. Если это одно не прояснено, к нему нельзя применить формальный подход. Формальный подход работает при наличии формы! При отсутствии её формальная логика бессильна. А теперь стоит подсчитать, сколько вокруг нас однозначно ясных и проявленных предметов, по отношению к которому можно было применить формулу Аристотеля? Окажется доля ничтожна, Уровень Сложности минимальный. А если учесть, что нужно договориться об однозначности толкования этой данности и невозможность этого сделать во множестве случаев в силу того, что разные люди видят предмет по-разному. В доме аристократ увидит лачугу, нищий хоромы. В скольких ситуациях возможна такая простая схема.

Это становится ясным, если мы прежде всего определим, что такое истинное и ложное. А именно: говорить о сущем, что его нет, или о не-сущем, что оно есть, — значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и не-сущее не есть, — значит говорить истинное. Так что тот, кто говорит, что нечто [промежуточное между двумя членами противоречия] есть или что его нет, будет говорить либо правду, либо неправду. Но в этом случае ни о сущем, ни о не-сущем не говорится, что его нет или что оно есть. Далее, промежуточное между двумя членами противоречия будет находиться или так, как серое между черным и белым, или так, как то, что не есть ни человек, ни лошадь, находится между человеком и лошадью. Если бы оно было промежуточным во втором смысле (hoytos), оно не могло бы изменяться (ведь изменение происходит из нехорошего в хорошее или из хорошего в нехорошее¹).

Обратим внимание на бинарную поляризация как место для форм. Бинарное требует бинарного – несмотря на то, что многообразие изменений никак не укладываются в переход из хорошего в плохое и обратно.

Между тем мы все время видим, что [у промежуточного] изменение происходит, ибо нет иного изменения, кроме как в противоположное и промежуточное. С другой стороны, если имеется промежуточное [в первом смысле], то и в этом случае белое возникало бы не из не-белого; между тем этого не видно². Далее, все, что постигается через рассуждение (dianeton) и умом³, мышление (dianoia), как это ясно из определения [истинного и ложного], либо утверждает, либо отрицает — и когда оно истинно, и когда ложно: оно истинно, когда вот так-то связывает, утверждая или отрицая; оно ложно, когда связывает по-иному⁴. Далее, такое промежуточное должно было бы быть между членами всякого противоречия, если только не говорят лишь ради того, чтобы говорить; а потому было бы возможно и то, что кто-то не будет говорить ни правду, ни неправду, и было бы промежуточное между сущим и не-сущим, так что было бы еще какое-то изменение [в сущности], промежуточное между возникновением и уничтожением. Далее, должно было бы быть промежуточное и в таких родах, в которых отрицание влечет за собой противоположное, например: в области чисел — число, которое не было бы ни нечетным, ни не-нечетным. Но это невозможно, что ясно из определения [четного и нечетного]. Далее, если бы было такое промежуточное, то пришлось бы идти в бесконечность и число вещей увеличилось бы не только в полтора раза, но и больше⁵. В самом деле, тогда это промежуточное можно было бы в свою очередь отрицать, противопоставляя его⁶ [прежнему] утверждению и отрицанию [вместе], и это было бы чем-то [новым], потому что сущность его — некоторая другая⁷. Далее, если на вопрос, бело ли это, скажут, что нет, то этим отрицают не что иное, как бытие, а отрицание [его] — это небытие.

Некоторые пришли к этому мнению так же, как и к другим странным мнениям: будучи не в состоянии опровергнуть обманчивые доводы, они уступают доводу и признают умозаключение верным. Одни, таким образом, утверждают это положение по указанной причине, а другие потому, что они для всего ищут обоснования. Началом же [для возражения] против всех них должны послужить определения. А определение основывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило, ибо определением будет обозначение сути (1оgos) через слово. И по-видимому, учение Гераклита, что все существует и не существует, признает все истинным; напротив, по учению Анаксагора, есть нечто посредине между членами противоречия, а потому все ложно; в самом деле, когда все смешалось, тогда смесь уже не будет ни хорошее, ни нехорошее, так что [о ней уже] ничего нельзя сказать правильно. (Аристотель, соч. 4-х томах, т. 1 М – 1976 г.с.141 – 143)

Обратим внимание на последнее, важнейшее замечание. Оказывается, третье может быть только смесью (неупорядоченным хаосом) и о нём говорить нечего. Между тем, если не погружаться в Третье, то действительно можно подумать, что это хаос. Сложное для некомпетентных людей всегда представляется смесью. Хотя смесь не такая уж порочная категория. Но если предуказать жесткие бинарные рамки, то выпадает всё остальное.

Искусственно заданные бинарные параметры – истинное-неистинное, сущее - не-сущее, хорошее-плохое – делают формальную логику Аристотеля логикой искаженного форматирования всего.

3. Закон включения третьего

1.

Вы хотите усложнить логический процесс? Не станет ли это проблемой. Ведь упрощение Аристотеля было часто жизненно обоснованным, а ваше усложнение … ?

Мы считаем, что любое насильно упрощённое приводит в результате к умножению проблем, а грамотное усложнение – к упрощению в конце.

Прагматически каждый решает сам: когда он будет решать сложное – в начале или в конце. Главное, что он этого не избежит.

Но наука будет решать так, как она призвана: работать со всем предметным миром по получению знания о нём. Причем не факт, что будет проще: сложное приготовить так, чтобы всё остальное упростить, или идти с упрощением в сложное, получить ответную реакцию и в конце концов пасовать и вернуться к надёжному - от сложного к простому.

Тогда введётся Третье как процесс, завязанный на Логику предмета. Возникнет формула «и знаю, и не знаю» (но не по отношению к Предмету в целом, а по отношению к его частям).

- Или есть или нет?

- И есть и нет.

- Знаю - часть, а часть не знаю.

- Сделал или не сделал?

- Часть сделал, часть не сделал.

Первое – как акт, далее снятый, и есть третье как процесс.

- Есть ли Парфенон?

- Нет.

- Как нет?

- Только руины, но это не Парфенон. Парфенон – был.

Времена Аристотеля.

- Парфенон есть или его нет?

- Парфенон - есть.

Вот высказывания, которые формальное противоречат друг другу. Но что можно исключить? Ничего. Верно и то, и другое, если не требовать с них однозначной верности. Но зачем нам однозначная верность, если её просто нет?

2.

В лице Аристотеля выбраковывается монополия формальной логики.

Заметим, выбраковывается не сама формальная логика, которая имеет отчасти свои приоритеты, а именно монополия, само отождествление Логики с формальной логикой. То, что Логика – с большой буквы как полнота законосообразного движения - триалектична, уже нет сомнений, но акт постановки формальной логики (логики формы) на место необходим, несомненно.

Историческое оправдание у формальной логики есть. Но нет научного оправдания.

Вспомните, какой самое первое оружие было у древнего человека? Топор. Острое режущее, рубящее – орудие негативного: защититься, разделить, разрубить, убить, размельчить. Но построить им ничего нельзя. В методологии то же самое – появилась формальная логика.

Но топор ограничен.

Закон исключения третьего был сугубо негативным: задача – вычленение, обнаружения предмета стояла серьёзнее, чем получение целостной картины мира. Она, картина, была, но она была закрыта для человека. Поэтому процесс вычленения, выхватывания Предметов из предметного мира был неотвратим.

Закон Аристотеля был просто: отрицание отрицания.

Задача у Аристотеля была остановить процесс, чтобы вычленить из него хотя бы что-то. И получалось, чтобы путём взаимного отрицания получалось положение. Если слон это не иголка, то иголка не слон. Растождествили, расчленили. Но неопределенность осталась. Просто не стала актуальной.

Тотальная неопределенность преодолевалась односторонней определенностью.

Исключенный из внимания Процесс страдал, отдаваясь в жертву Односторонней ясности.

Метафизика и ЗИТ проясняли Одну Треть Целого за счёт затемнения остальных трёх четвертей.

Но когда предметный мир сформирован, всё уже вычленено, зачем нам такое ограничение логики? Нужна именно картина целостного мира, где всё вычлененные предметы будут увязаны в целом, исцелены. Историзм как оправдание не работает.

3.

Аристотель опирался на потребность в экономии мышления. При скромности концептуальных ресурсов при неопределенности множества предметов отслеживать еще и текущий процесс и его конституировать было тяжелейшей задачей. Поэтому Аристотель поступал практически.

Но как только ресурс оказался накопленным, экономия стала не нужна.

Накопленная сумма проблем требует тоже экономии – только по другому. Накопленная аристотелевская масса Первых – негативного продукта превысила все допустимые нормы и стала нерентабельной.

Чтобы выбраковать Закон исключения Третьего, нужно показать исчерпанность его. Исчерпанность ЗИТ предполагает выход на сцену ЗВТ.

Данный исторический момент именно этот момент перелома, когда негативный процесс себя исчерпал, количество же сложных проблем увеличилось настолько, что при помощи бинарной логики её не распечатать.

4. Закон включения предмета как акт исцеления предметного мира

Преодоление расчленения мира на несоединимые Одно и Многое за счёт Третьего - Единства - становится первым актом триалектики.

Закон включения второго – в момент полного высветления Одной Трети и попытке её нарушить Предел 2\3.

Включение Третьего начинается в момент заполнения 2\3.

Последовательное познание мира приводит к появлению не только топора, но мастерка – орудия позитивного.

2.

Результаты включения третьего в нашу жизнь феноменальны. Одно снятие обвинений, которые строятся по формальному признаку: «или – или» чего стоит!

Закон Включения Третьего необходим для измерения предмета в процессе, в движении. Без третьего нельзя предмет оценивать. Ведь только укомплектованным он может претендовать на звание Предмета.

5. Триалектика как форма существования логики с включённым третьем

Какую логику мы получаем, когда включаем Третье? И что за логика – третья логика?

1. Формальная логика (отрицание отрицания)

2. Диалектическая логика (положение положения)

3. Логик развёртывания, самоопределения Предмета (положение отрицанием и отрицание положением).

И четвёртое трёх – Триалектика: одновременное действие трёх логик.

Триалектика – движение Трёх логик одновременно.

Три противоположных процесса. Увязанных в Узел в каждый момент времени.

Одновременно три направления, а не одно.

Одновременно – три времени.

Одновременно - единство распада и восстановления.

Триалектика – Логика Трёх Одновременно - Три шага одновременно. Сложнейший процесс!

Наступает новая эпоха логической работы, когда один человек не в состоянии сделать логическую работу, она становится коллективным, соборным, системным действием.

Аргументация Гегеля в пользу закона неисключения Третьего (включения Третьего?) (Гегель Г.В.Ф, Наука логики, т. 2, М. 1971 с. 63-64)

Примечание 2 [Положение об исключенном третьем]

Положение об исключенном третьем отличается, далее, от рассмотренного выше положения о тождестве или противоречии, которое гласило: нет ничего такого, что было бы в одно и то же время А и не-А. Положение об исключенном третьем утверждает, что нет ничего такого, что не было бы ни А, ни не-А, что нет такого третьего, которое было бы безразлично к этой противоположности. В действительности же имеется в самом этом положении третье, которое безразлично к этой противоположности, а именно само А. Это А не есть ни +А, ни —А, но равным образом есть и +А, и —А.—Нечто, которое должно быть либо +А, либо не-4, соотнесено, стало быть, и с +А, и с не-А; и опять-таки утверждают, что, будучи соотнесено с А, оно не соотнесено с не-А, равно как оно не соотнесено с А, если оно соотнесено с не-А. Итак, само нечто есть то третье, которое должно было бы быть исключено⁴⁰. Так как противоположные определения столь же положены в нечто, как и сняты в этом полагании, то третье, имеющее здесь образ безжизненного нечто, есть, если постичь его глубже, единство рефлексии, в которое как в основание возвращается противоположение.

Как говорится, даже Гегель пригодился.