Тринитарная эстетика берёт свои основания в Тринитарной Логике - в Логике Троичного Всеобщего.

Краткое восстановление Логики Троичного Всеобщего с выходом на эстетические категории.

Работу можно начать с любого начала, поскольку у любого начала одни логические характеристики.

1. Любое начало – предельно.

2. Предел – троичен, поскольку предел – не только есть самоё для себя, но и положение одного с отрицанием другого. Один предел есть три одновременно.

3. Предельность стремиться к определённости, чем порождает субъектность, поскольку задача предельности – преодолеть свою предельность в определении, ибо без определения предельность исчезает.

4. Преодоление предельности порождает субъектность.

2. Чистая субъектность Я

Итак, любое начало в его Пределе. Точка любого начала – исходный предел.

Но любой предел пытается узнать, пределом чего он является, поскольку предел одного предполагает предел другого. Предел начинает движение к другому Пределу. Но движение предела есть смена неразрывных пределов в протяжённости. То есть движение пределов порождает цепь пределов. Таким образом, порождается определение – замкнутая предельность, рождённая пределом.

Предел, присоединяя другой Предел, становится сложным, а определение – длительностью – линией.

Однородный предел становится положительным, а отношения сложными (сложенными).

Чтобы однородный предел доказал свою однородность он должен замкнуть длительность в определённость. Замкнутая длительная линия длящегося предела порождает определённость.

Линия как сложный Предел, присоединяя другой сложный предел – линию, становится плоскостью. Сложение линий даёт плоскость.

Отрицательная природа предела требует доказательства себя – положения себя. Для этого ему нужно преодолеть отрицательные отношения вокруг себя. Для этого ему нужно снять свою отрицательную природу.

Именно в этот момент возникает необходимость в субъектности – в способности отрицательное снять в положительном.

Однако способность не есть действие. Должна быть жёсткая необходимость это сделать. Определённость может вообще избегать субъектности, чтобы не иметь обязательств. Однако состояние чистой негативности, отрицательности в силу своей бесплодности ставят определение в тупик. Остаться плоскостью – значит остановить развёртывание предельности, после чего линия, плоскость распадаются на пределы, после чего предельность гибнет. Пределу нужно длиться, чтобы выжить. Именно поэтому он стремиться к отрицанию самого себя, чтобы положить объём.

Объём увеличивает отрицательность предела, но делает главное. Он рождает чистую отрицательность в виде субъектности.

Чистая отрицательность требует субъектности во избежание перспективы самораспада.

Субъектность есть первая сложенность, не способная двигаться по отдельности. То есть субъектность есть сумма сложенных пределов, не способных двигаться линейно и раздельно. Иначе говоря, субъектность есть первая системность, есть первое проявление системности, системного начала, когда движется уже не предел, а все пределы вместе взятые.

Это значит, что внутри себя отрицательные пределы теряют отрицательность, переходя в положение. Пределы полагают друг друга в целом, в системе, что и даёт субъектность - Я.

Положенная определённость есть субъектность, субъектность есть Я.

Движение предела до субъектности – движение по положению – заканчивается в момент столкновения с чистой отрицательностью в среде отрицания не-Я. После того, как предел будет развёрнут и положен, предмет преобразуется в чистую отрицательную субъектность Я.

В чистой субъектности пределы снимаются, включаются в образуют развёрнутую сложную предельную отрицательную субъектность Я, в которой включенные предельности, обретая субъектность, теряют её Уровень Сложности, поскольку сложение - обретений новой субъектности, которую строят предыдущие субъектности (которую можно изобразить малой «я»). Сложность – включенность в сложную субъектность чистых субъектностей, которые становятся в новом усложнении малыми. Это можно изобразить формулой, где Я – новый уровень субъектности, я – прежний уровень субъектности, которая подчёркивается отличительными цифрами.

Я (= я 1+ я 2 + я 3 + я 4 + я 5 + я 6 + я 7 + я 8 + я 9 + ….)

Отрицательность предельности снимается и полагается взаимным определением, что рождает положительное как взаимное снятие пределов в целом. Так открывается перспектива снятия предельности в целом.

3. Красота как преодоление пределом своей отрицательности

Сумма пределов напоминает кучу кирпичей, сваленных в беспорядке. Есть полезные вещи, но в беспорядке, она хаотичны. То есть сумма есть, их можно сосчитать. То есть счёт в данном случае занятие предварительное.

Куча пределов, даже переведённая в сумму, уродлива и не нужна. Именно поэтому сумма переводится в субъектность – то есть действующую систему. Это значит, что любая предельность стремиться выжить в целом, включаясь в строение пределов.

Строение пределов – упорядочивание, то есть отрицание положением пределов в субъектности. А самое упорядочивание становится необходимым для главного, при условии чего отрицательная субъектность достигает положительности – действии. Получается, что предельность постоянно стремиться к снятию себя в упорядоченности, чтобы стать положительностью. Именно упорядоченность становится формой положительности, а проще говоря, привлекательности, что рождает понятие красивости, что затем, в обобщении, рождает понятие красоты.

Преодоление пределом своей отрицательности есть красота. Красота есть форма преодоления распада и отрицательности.

Итак, системность рождается из суммы, сумма переходит в систему в результате длительности, называемой движением. Это значит, что красота является сугубо системным явлением, то есть это свойство целых величин.

Красота есть свойство только целых величин. Красота есть явление системное.

Чтобы отрицание было снято, предельность организуется в виде непротиворечивой целостности, которая называется затем красотой.

Непротиворечивая целостность есть красота.

4. Причина создания искусства

Искусство рождается как использование положительного потенциала красоты. Но без выяснения логической природы этого явления, мы можем всё-таки не разобраться и допустить ошибку в определении красоты и искусства.

Проявление субъектности – положение отрицания. Это значит, что, обретя положительную природу преодолением отрицательности, субъектность тут же порождает вокруг себя мир антисубъектностей, который обобщенно отрицает положенность Я. Так рождается мир не-Я, мир агрессивного отрицания. Получается, субъектность в этой ситуации нуждается в форме индивидуальной защиты – привлекательности, положительности.

Красота на первом этапе рождается как форма защиты от агрессивной отрицательности не-Я.

Сделаем отступление. Развёрнутое учение о субъектности и объектности мы рассматриваем в Логике Троичного Целого, здесь же наметим только конспект.

По привычке, сложившейся ещё от классических немцев субъектность сразу противостоит объектности, а всё, что противостоит субъектности и есть объектность, причём знаки сразу расставляются однозначные: если субъектность есть отрицательность, то объектность - несомненная положительность. Это, разумеется, не так.

Очевидно, что отрицательность Я не делает положительным мир не-Я. Это мир всего лишь отрицания Я. Но в нём еще ничего не положено. Поэтому заявлять, что мир не-Я есть объективный положительный мир – значит просто отказаться от трудностей логической работы. Этот ненаучный трюк могут позволить себе простоватые немцы, что Кант, что Гегель, что Фихте, мы же позволить его не можем и берёмся распутать сложный клубок взаимоотношения предельных субъектностей.

Поэтому, учреждая понятие субъектности, мы хотели бы удержаться от использования понятия объектности (плюс объективности) как положительного мира вокруг Я. Поэтому понятия объективного доказательства, объективных ценностей и проч. мы бы не торопились использовать.

Пока не доказана объектность, нет смысла говорить о её положительности и ценности.

Если же объектность будет определяться как упорядоченная системность в отношении рождающейся субъектности, тогда это возможно. И то в определённой мере. Но в любом случае, делать, как делали марксисты вслед за Гегелем, объявившим некое объективное высшей ценностью – только лишь потому что субъектность не доросла до этого, мы не можем. Это ведь может быть просто другая субъектность, просто другое Я или их неувязанная сумма.

Использование недоказанной объектности делает все теории объективного сомнительными.

Также нас смущает, что с объективностью не могут определиться многие авторы, ассоциируя её то с неживым, то с высоким, то с нейтральным, то с вечным, то конечным. Сама неопределенность термина устраняет его из активного режима применения.

Мы стремимся не к получению ложной объективности, а мере системности, которая преодолевает меру распада, становясь основой бытия и Я, и не-Я, становясь фундаментальным Я-не-Я.

Это значит, что красота никогда не будет связана с объективностью, с некоей объективной гармонией, красота в первую очередь наиболее совершенный механизм оформления системности в её работе по преодолению Мирового Распада.

Поэтому понятие объектности мы используем как эквивалент понятия не-Я.

5. Причина выбраковки ложной части в эстетике как науке об искусстве.

Чтобы понять, почему до сих пор реальное и глубинное содержание искусства было не озвучено, а всё сводилось к изучению гармонических, прекрасных форм, нужно понять, что вокруг искусства горели и горят страсти до сих пор.

Подмена предмета нужна для того, чтобы никто не увидел возможностей искусства, чтобы этими возможностями пренебрёг.

Технологически это просто: если останавливается внимание только на эстетическом, то все остальное становится вторичным. То есть задача эстетики была остановиться на внешнем – наслаждении, удовольствии.

Остановить человека на первом слое впечатлений – задача эстетики. Смысл, замысел автоматически становился вторичным. А если учесть, что удовольствие отсекает критицизм, то эстетическое удовлетворение отсекало обращение к смыслу. Это такой эстетический самогипноз. Миллионы молятся иконам, не отдавая себе отчёта о содержании изображения.

Гипнотическое начало красивого давно стало использоваться как уничтожение содержания и смысла.

Если нечего сказать или нужно спрятать истину, достаточно красиво это изобразить и появится интересная логика: красивое предлагалось вместо истины, или вместо содержания. А чтобы ни у кого не возникло подозрения или лишних вопросов, создали эстетику – науку о прекрасном, несмотря на вторичность прекрасного или красивого. Между тем, форма всегда подчинена смыслу, содержанию. Если так, то эстетика вторична по отношению к концептуальным наукам. Если же кто-то делает обратное отношение – эстетика первична, значит, кто-то желает спрятать смыслы – не столько в тех произведениях, что будут, но в тех, которые уже есть. Ведь если эстетику поставить на место и задать первичный вопрос: а правильно ли изображено явление, первичным станет не красивое, а точное и правильное. И если изображение не верно, не соответствует, то несмотря на красивость, оно должно быть выбраковано. И никакая внешняя форма не спасёт.

Если эстетическое явление пропагандирует ложные идеи, эстетическое теряет свои права.

Очевидность этого в рамках эстетики нарушена. Есть обратное отношение: любая чушь, изображенная красиво, даже не так – та, которая понравилась массовке, имеет право на существование. Роман Горького «Мать», написанный бодро, ярко, способствовал в стране путчу, переворот, распаду страны, разрушению. И ответственности до сих пор за это нет.

То есть при помощи эстетизации в мир можно принести и утвердить любое разложение, любое преступление, любой маразм. Получается, эстетика без подчинения концептуальному началу, причём доказавшему свою состоятельность в мировой конкуренции идеологий, не имеет права на существование и легитимизирует выход произведения в мир Концепция, а не сам автор. И уже Концепция несёт ответственность за выход своего лица в мир.

То, что сегодня это не так и эстетическое имеет приоритет перед концептуальным, означает, что эстетику в криминальном, ложном состоянии поддерживает слабая, сомнительная идеология, боящаяся выйти на поле прямой, открытой конкуренции. Спрятаться за эстетические, пассы, отвлекать простенькие мозги от содержания красивыми, броскими эпизодами – вот замысел тех, кто делает эстетику вольницей.

Эстетика несамостоятельна в своём ограничении, она, если есть, то подчинена Доктрине, которая за произведение несёт ответственность.

Это значит, что эстетика должна пройти этап выбраковки той части претензии, которую она не может «потянуть». Эстетика отвечает за уровень освященная идея, содержания. Иначе говоря, содержательная часть оценке искусствоведению не принадлежит. Это вообще не вопрос искусства. Вопрос искусствоведения, эстетики – оценка средств выражения, оценка применимости выразительных средств в отношении данной содержательной задачи.

2.

Основанием для такого вывода является сама технология «эстетического» отсечения содержания, когда содержание вообще не берётся в учёт, несмотря оно всегда есть. В схеме изображение продвижение любого произведения в сознание. Картинка хорошо показывает, что сначала сталкиваются внешние стороны – форма и рецепторы человека. Зачем идти дальше, если и так уже хорошо - так ведь можно преподнести этот процесс? Зачем дело доводить до критического начала – до сознания, которое может распознать хитрости эстетических технологий? Лучше остановиться на приятном, эстетическом и заблокировать работу сознания, сделать его пассивным, сваливающим любой смысловой хлам в себя как в склад ненужных и вредных вещей.

Ситуация должна измениться принципиально. Искусство становится технологией достижения результатов в сознании. Первичность такого положения мы выразим в цвете. То есть задача искусства не препятствовать работе сознания, а способствовать, становиться условием этого.

Любая попытка привести искусство к первой версии должно выбраковываться.

Выше мы говорили о том, что определение места искусства необходимо самому искусству. Почему же, спросят нас, если мы задвигаем искусство на второй план. Надо сказать, что здесь нет второго плана, есть своё место. Второй план в отношении не означает вторичность, а означает последовательность проявления или присутствия. Если вы заходите вторым, это не значит, что вы аутсайдер, просто у вас второе слово. Но оно может быть главным.

Но если говорить о том, что ограничение искусства разворачивает его возможности, то ясно, что убрав несвойственную для искусства идею – формой генерировать идею, подменять формой идею, мы спасаем искусство, поскольку средства искусства ограничены. А если ограничены, то авторегенерация форм может быть смертельным трюком. Если человек будет питаться только за счёт своего организма, он истощится и уйдёт в небытие. А вот работа над раскрытием идеи открывает огромные возможности для искусства. Если при помощи формального подхода можно создать две-три формы романа, то при помощи идей – тысячи романов, но одной формы. Так что у искусства, как и у художников, выбор: уйти в себя и стать генератором красивых и ненужных форм или стать эстетическим проводником идей в жизнь.

Но в любом случае попытка предоставить искусству несвойственные полномочия или попытка искусства взять эти несвойственные полномочия можно классифицировать как явление криминогенное.