Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Институт Тринитаризма - Публикации

С.Н. Магнитов
Тринитарное языкознание. Глава 8

Oб авторе


Глава 8. К вопросу аутентичного языкознания, или на каком языке должна говорить наука?


Какой язык даст аутентичное языкознание, тот и станет основой мирового языка.

О том, чей должен быть язык науки вполне логично начать с этого простого тезиса: то языкознание, которое даст целостный предмет самого себя, а значит сумеет нести в себе иные целостные предметы, к примеру, Знание, тот и станет языком науки.

Но можно начать и спор. С желанием перейти на английский язык согласилась публичная теледискуссия на «Культуре» в 2015 году двух академиков Владимира Захарова и Валерия Тишкова (в обсуждении приняли участие: Леонид Григорьев, экономист, профессор НИУ-ВШЭ; Дина Магомедова, филолог, профессор РГГУ; Дмитрий Бак, директор Государственного литературного музея; Алексей Бобровский, доктор химических наук, ведущий научный сотрудник химического факультета МГУ; Михаил Цфасман, доктор физико-математических наук, ведущий сотрудник Института проблем передачи информации РАН). Вся передача под управлением Архангельского пришла к тому, что, конечно, же русский и вообще национальный язык не тянет на научный, поэтому надо писать на английском – как самом научном языке в мире. А то, что английский – такой же национальный и обладает серьёзными недостатками и отсутствием, к примеру, философской традиции, не в счёт.

Вообще проповедники английского языка как международного языка науки ведут себя безапелляционно, априорно не допуская никаких возражений. Мол, ну что же спорить, если сама массовость использования, применения, индекс цитируемости говорят сама за себя.

Однако есть смысл в науке обойтись без огульных утверждений.

1. Распространенный значит ли качественный? Латинский в античные времена был не самым распространённым, не уходившим дальше провинции Лацио, но он дал качество, способное дорасти до мирового языка в те времена. Относительно сотен тысяч языков, диалектов и диалектиков, существовавших в античные времена на пяти континентах, остались, развились, выросли до мирового только три – русский, индийский, китайский. Даты рождения (точнее, вычлененения из общекельтского состава) немецкого, английского говорят об их младенчестве, а с учётом производности с латинского вообще не могут конкурировать с названными языками. Если же брать в качестве критерия качества - количество, то есть мирового распространения, то несомненный приоритет будет за птичьим и собачьим языками.

Но в продолжение логики распространения, напомним, что латинский и греческий проиграли конкуренцию даже в богословии – и это несмотря на тотальное распространение в науке в античные времена.

2. Второй вопрос более частный: если отечественные официальные лингвисты соглашаются отдать существующий мировой приоритет русского языка, то как они ответят на вопрос о своей проф. пригодности?

Цитата: Член-корреспондент РАН Сергей Арутюнов, заведующий отделом Института этнологии и антропологии РАН: «В той же степени для специальных текстов не подходит не только украинский, но и русский язык, равно как и почти все остальные. Реально писать научные труды можно сегодня только по-английски. Русский уже не подходит – во-первых, его использование резко ограничивает круг читателей, а во-вторых, уже сейчас ему не хватает терминологии. И этот процесс будет только нарастать. Все языки, кроме английского, в перспективе будут находить только местное применение – в быту, в политике, в литературе и так далее». (Из материала «Владимир Покровский, Под угрозой полного исчезновения в мире в ближайшее время находятся 383 языка, Независимая газета, 2007-11-14»)

Итак, если этот тезис признают академики от лингвистики, то не следует ли поставить вопрос об аннулировании капитулянтской лингвистики, которая соглашается с установкой мировой язык, каковым уже – и официально!– был русский – превратить в диалект (местный язык) для бытового обращения?

3. Вообще слышать об одном языке от либеральной общественности странно, поскольку это сразу оборачивается лингвистической диктатурой, которая почему-то не вызывает опасения. Мы же напротив - не собираемся утверждать приоритет в простой полемике и основываться на национальной гордости, это в наше время не работает, Тринитарная школа предлагает лингвистическую конкуренцию – без изначальных приговоров и количественной психоделики. И первый шаг к этому – создание аутентичной, имманентной лингвистики, в рамках которой сам предметный и научный мир выберет лучший для себя носитель Знания. И первым критерием станет то, что если национальный язык выразит Язык как целостную субстанцию, как Понятие, а также выразит мировые доктриналии. Если же на английском языке будет излагаться ненаучные фантазии и выдаваться за мировой тренд только на основании того, что они писаны на английском – то это несерьёзно. Тогда от диктатуры языка придется придти к диктатуре смыслов: всё, что написано на английском языке, будет считаться эталонной истиной, принуждаемой к однозначному признанию.

Лингвистическая унификация не просто тезис, а реальная угроза лингвистической диктатуры, особенно в контексте гипотезы Сепира-Уорфа.


2. Перспективы гипотезы Эдуарда Сепира и Бенджамина Уорфа

1.

Самое интересное в гипотезе Сепира-Уорфа – статус гипотезы, возведённый, тем не менее, в ранг научной теории. При этом - широкая её известность.

Цитата. «Имя Сепира известно, пожалуй, всякому современному филологу. Сепир вошёл в первую десятку фигур, наиболее значимых для мировой лингвистики XX в. (Кибрик А.Е. Сепир и современное языкознание, предисловие к книге Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии, Изд. Группа «Прогресс», 1993 г. с. 5)

Как гипотеза, непроверенное, неотработанное явление, должное зреть только в лаборатории, вышло на мировую арену? Почему гипотеза осталась гипотезой и не была переведена в статус хотя бы теории? Причём карьера Сепира вполне позволяла это сделать. Начиная со знакомства с Боасом, продолжая длительными исследовании индейских языков, полным погружением в университетскую деятельность сначала Чикагского, а затем Йельского университетов, при наличии статуса Президента Лингвистического общества Америки с 1931 года, у него, надо полагать, было достаточно времени и возможностей, с учетом его происхождения, чтобы перевести гипотезу в теорию. Почему же этого не произошло? Версии две: либо Сепир не дотянул, либо не дотянула гипотеза.

Если дать краткий ненаучный концепт гипотезы, то она может быть выражена просто: язык управляет миром и его частями. То есть язык выступает в роли формообразования социальных процессов.

Несмотря на то, что Сепир повторил многие позиции Гумбольдта, он, уйдя от многих поэтизмов немца, конкретизировал язык как формообразующее, властное явление.

Цитата. Сепир: «… реальный мир» в значительной степени бессознательно строится на основе языковых норм данной группы... Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения».

Этот тезис развивает комментатор сборника Звегинцев в главке «Теоретико-лингвистические предпосылки гипотезы Сепира-Уорфа», привлекая фоновую тяжёлую артиллерию, чтобы не было сомнения в значимости гипотезы.

Цитата. « ….направление исследований в области проблемы взаимоотношений языка и мышления резко изменилось и обратилось в противоположную сторону, т. е. в сторону влияния категорий языка на процессы познания и формирование логических категорий. Свою крайнюю форму это направление находит в наши дни в гносеологических построениях представителей логического позитивизма (Л. Витгенштейна, Р. Карнапа, Б. Рассела, Г. Рейхенбаха. Ч. Пирса и др.). (Звегинцев В.А. в кн. Новое в лингвистике, сб., Издательство иностранной литературы, 1960 г., с. 112-113)


2.

Исходя из краткого определения, уже становится ясна двойственность положения лингвистов и лингвистики в контексте этой гипотезы.

Во-первых, привлекает лингвистов лингвистический монополизм. Это сильный соблазн, поскольку лингвистика сразу повышает свой статус в среде других наук и становится в ряд таких же мировых научных претензий: с экономической доминантой Маркса, с религиозной доминантой Церквей, с политической доминантой Гоббса, с эстетической доминантой художников, выраженной Достоевским («Красота спасёт мир»).

Во-вторых, лингвист получает власть, которая навсегда ставит крест на его сервильной функции.

Этих двух соблазнов достаточно, чтобы гипотеза была принята в среде лингвистов.

Но почему же нет развития, почему не снимается сама гипотетичность, ставящая работу Сепира под сомнение?

Во-первых, гипотеза выходит за пределы языка и ставит перед лингвистами сервильного толка неязыковые задачи, чего лингвисты опасаются больше всего: как бы их не заподозрили во вмешательстве в политику, экономику и прочие «нечистые» дела. Теория коммуникативной природы языка, которая их вполне устраивает, взламывается и требует рассмотрения языка как власти, насилия, давления, влияния, воздействия.

Это вызывает страх, поскольку официальные лингвисты наиболее зашоренный класс в науке.

Во-вторых, гипотеза требует усложнения, для которого нет разработчиков. Если экономисты смогли подверстать все процессы под экономику, политологи тоже, религиозные деятели тем паче, то лингвисты не решаются это сделать. Атмосфера безответственного комфорта, царящая в лингвистике, выпестовала учёных, категорически не способных выйти за пределы языка и отработать претензии Сепира.

Если оценивать гипотезу Сепира и его последователя Уорфа, то ясно, что расширив понимание функций языка, поставив вопрос о лингвистической власти, Сепир впервые поставил вопрос о несервильности, властном потенциале языка, что отрицать, как минимум в отраслевом контексте нет смысла.

Тринитарное Языкознание оставляет сепировский вопрос о лингвистической власти, но только как отраслевой, то есть отказывается от гипотезы языковой (точнее, семиотической) монополии Сепира.


3.

Техническое объяснение гипотезы Сепира составляет не монополизация Языка, а только его части – Знака (семы). То есть Знак становится доминирующим, диктаторским элементом языка, этаким Семиотическим Диктатором. Происходит отказ от Значения и вводится Интерпретация (прочтение, толкование), за чем почти одновременно Гадамером актуализируется Герменевтика (о которой ниже). То есть знак становится определителем значения через его интерпретацию вплоть до отказа от значения и подмены его, после чего знак и интерпретация прилагаются к предметному миру – определяя всё по произволу, пренебрегая вообще законами естества и предметного мира. При этом, давление Знака как бы создает производную реальность – совсем соблазнительно для лингвистов – почти в мистическом духе порождать словом реальность! А то, что это первый шаг к развязыванию семиотической диктатуры, не все видят.

То есть, расслаивая троичную природу Слова как Знака-Значения-Обозначения, Сепир оставляет только Знак, подменяющий весь Язык, что ставит под угрозу существование самого Языка, что делает его лингвистическую гипотезу антилингвистической.



Теория интерпретаций, то есть герменевтика фактически стала сателлитом гипотезы Сепира-Уорфа, на чем остановится далее.



С.Н. Магнитов, Тринитарное языкознание. Глава 8 // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.21715, 25.01.2016

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru