Некрасов С.Н.
Сумерки эстетов и помрачение эстетического сознания

«Габитус кич» постсовременной культуры и
«стратегии освобождения» от традиционной культуры

ассовая культура постсовременности реализуется и отливается в форму китч-культуры, культуры подделки и отброса. Выставки «габитус китч» сегодня представляют повседневную реальность Запада и России — на выставках представлены коллекции китч-предметов как коллекций габитуса — окружения жизни человека. Казалось бы, очевидно, что среда первична, а ее продукты вторичны, сама культура является «второй натурой», то есть результатом деятельности человека. В постсовременности все наоборот: китч производит среду, что в принципе неверно и отражает отсутствие методологического мышления и общекультурной подготовки у искусствоведов, которые ставят телегу впереди лошади!

В современной России коллекции отбросов вызывают двоякие чувства — с одной стороны, вызывает интерес коллекция этикеток и открыток массового производства как наглядный и материально-чувственный срез менталитета эпохи, с другой стороны, фетишизация коллекций стандарта и искусственная фиксация внимания общества на пустяках, на ерунде выполняет вполне определенную социальную задачу отвлечения внимания, дымовой завесы. Между тем еще 15-20 лет назад в учебниках и словарях, в известных книгах А.В. Кукаркина китч-культура однозначно проходила по разряду «буржуазной массовой культуры». Тогда предполагалось, что при социализме с его плановым и рациональным ведением хозяйства, с гармоничным устройством общественной жизни, просто не может быть такой ерунды, равно как и благосклонного внимания искусствоведов к ней. Разумеется, и тогда отдельные диссиденты-интеллектуалы собирали заморские пивные бутылки в мусорных баках международных отелей, отмывали их ночами в ваннах и гордились своими собраниями, но эти люди не проходили по разряду коллекционеров. В лучшем случае они были «придурками» для официальной культуры (вспомним сатирические фильмы о фарцовщиках), о тех же персонажах распевали на летних эстрадах куплетисты: «Однако есть еще семейки, что с удивлением глядят на заграничные наклейки, а сало русское едят!».

Китч вышел из культурного подполья в годы перестройки. Оказалось, что есть социалистический китч и «соц-арт» это обстоятельство наглядно обнаружил в своем творчестве. Вся наша история стала пониматься как китч из анекдота «70 лет Советскому цирку», где подразумевался вовсе не цирк на Цветном бульваре, но все наше общественное устройство. Шутки и «хохмы» стали тотальными именно в перестройку, в период реформ они стали разрушительными действиями, а в период нового собирания России эти шутки вернулись в виде сублимации, вложения (в том числе финансового) интенций ненавистников своей Родины в коллекции объектов китча, который получил в новой ипостаси новое имя — кич (без буквы т). Этот кич, несомненно, сублимация зубоскалов былых времен, их новое культурное гетто. Выяснилось, что кич универсален и пронизывает различные и даже противоположные культурные системы, ибо выступает как продукт массового производства и переопределения нормы и патологии художественного вкуса.

днако кичу нет места в будущем — постмодернистское любовно-эстетическое коллекционирование и нанизывание систем объектов в мозаику культуры имеет смысл только в постсовременности. Протекающие ныне «сумерки постсовременности», закат глобальной постсовременности отказывают постмодернистскому мировосприятию в праве на существование. Постсовременность и постмодернизм уже в прошлом! Поэтому стоит повеселиться расставаясь с этим прошлым и его забавными, но страшно серьезными «искусствоведами в штатском», сегодня они выступают обязательно в свитерах и без галстуков, ибо человечество всегда смеясь расставалось с прошлым. Как говорил обаятельный киногерой фильма «Тот самый Мюнхаузен» — «улыбайтесь, господа, ибо серьезное выражение лица — еще не признак ума!».

С другой стороны, коллекционеры кича всерьез полагают, что их деятельность смертельно опасна для Власти, ибо в кичевых поделках можно разглядеть матрицы и коды культуры, поставленной Властью себе на службу, поскольку кич, по определению, это попытка очеловечить стандарт. Фрейдомарксисты обычно подчеркивают, что всякая экономика начинается с производства желаний (это они «прочли у Маркса», но на самом деле Маркс говорил о потребностях как продуктах социальной истории). Они же настаивают, что кич усиливает желанность вещи, в результате чего вещь облегчается, бьютифицируется (становится «лайт», подобно легким сигаретам) и очеловечивается, подобно выходной форме советского «дембиля». При тиражировании образца массовой культуры оригинал обедняется в пропорции равной тиражу, кич же изображает богатство копии. Кич выступает здесь как реакция людей на невроз цивилизации, задающей массовое производство и единственной освободительной стратегией в борьбе (?) или в понимании (?) кича может стать его коллекционирование. Благодаря творческому поиску в помойке советских времен или нынешнему походу в ближайший ларек мы сможем «видеть и сохранить профиль эпохи». Получается, что коллекционерам-освободителям не нравилась Советская власть потому, что она заставляла их тайно рыться в помойках в поисках оригинального кича, подобно тому, как нынешняя власть заставляет миллионы обездоленных «совков» открыто рыться в демократических помойках ради пропитания. Их гонит к бакам не любовь к эстетическим извращениям, но «невидимая рука рынка»!

Предметы из баков, извлеченные усилиями коллекционеров, следует помещать в «музейное пространство», которое преобразует их в коллекции, но не рекламирует как кич. Ведь нельзя же всерьез полагать выставленные в музее писсуары и унитазы в качестве их практической рекламы — к действующим унитазам посетители вынуждены обращаться сразу после посещений таких очень оригинальных музеев. В старое время наряду с тарелками, маркированными «Общепит», по отношению к предметам кича употреблялся официальный термин — «Ширпотреб», а к работе коллекционеров применялся мягкий термин «Халтура». Забавно, но на фотографии из американского журнала, демонстрирующей В.П. Аксенова, читающего лекции по русской литературе в американском же университете на доске четко читается в латинской графике резюмирующее изложение лектора слово «Haltura».

скусствоведы-халтурщики сравнивают шедевры традиционной культуры, культуры русского Серебряного века с предметами из мусора. При этом они исходят из благого пожелания — быть как дети, для которых вещи еще не товар и не полезные предметы с потребительной стоимостью. С этой точки зрения можно согласиться с существованием кича в технике, в знаковом мире как продукта иных и внеэстетических закономерностей — социального заказа (на «круглый корабль», например), особенностей финансирования, стремления обмануть клиента (художник-портретист на уличном «пятаке»), наконец, из стремления к красивой заграничной жизни, достижимой в обретении упоительно красивых вещей из дорогих («жутко воздушных», т.е. очень дорогих) валютных магазинов. В условиях слишком большого выбора вещей и появления разнообразия вещей на первый план выходит проблема индивидуальности в потоке вещей — советская жизнь была значительно проще, ибо «железный занавес» не пропускал многостилевые и некачественные предметы. Теперь не то — молодежь жалуется на проблемы выбора и властям Санкт-Петербурга уже кажется ужасно неприличным сочетание открытия выставки советского нижнего белья под названием «Ближе к телу» (реального белья — многократно заштопанных на «причинном месте» ношенных панталонов с выставки Петлюры) с годовщиной Октябрьской революции.

В глобализованном мире оригинального все меньше и меньше, и Россия сегодня ищет свой собственный неповторимый облик. С момента реформ Петра 1 русский стиль одежды и поведения исчез, сохранившись лишь в деревне, а собственно новый русский стиль возник в начале ХХ в. и в нашу революцию. Еще Л.Н. Толстой удивлялся своей Наташе Ростовой, этой дворяночке, которая пела народные песни, но в баню не ходила, а мыла шею перед балом по-французски, т.е. под «малое декольте» и «большое декольте». Новый поиск красоты (журналы «Бьюти», «Мода и красота» против старых журналов «Работница» и «Крестьянка») говорит о поиске индивидами своего тела как некой вещи выставленной на продажу в соответствии с социально-заданными критериями и эффектом внешней красоты как некой упаковки на рынке, — всех этих элементов предметного мира, но не чувств и дружбы. Налицо новый крен в культуре — отчуждение своего тела от себя, а предметов от людей. Прежде дружба предполагала помощь в ремонте, в доставании дефицита, в сидении соседей с ребенком — из этой специфики национальной психологии и дефицитарной экономики выковывался «гомо советикус». Для новых людей пресловутого «поколения некст» и «поколения пепси» обличительное название придумает следующее поколение. Н.С. Хрущев полагал, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», советские люди дали свой последний бой в 1993 г. и их место заняло «поколение некст».

Обратной стороной массовой культуры выступает контркультура, всегда готовая перелиться в форму официальной массовой культуры. Контркультура не совпадает с культурой андеграунда, ни при каких условиях не выходящей из подполья. Опыт молодежной сексуальной и культурной революции 60-х годов позволяет не просто классифицировать уровни организации массовой культуры, но и поставить акценты социального приоритета и значимости постмодернистского культурного развития.

Так, в 70 гг. стало ясно, что возникла новая эстетика прекрасного, новое формирование канона культуры в ходе которого модернистская культура прекратила свое развитие, иначе говоря, в 80 гг. западная культура в ее мондиалистской форме содержательно перешла в форму постмодерна. В 1977 г. английский архитектор Ч. Дженкс выпустил книгу «Язык постсовременной архитектуры» в которой показал, что наступила пора переоценки ценностей, ибо постмодерн вообще отказывается от иерархии и оценок, вообще от какого-либо сравнения с прошлым. Если постмодернисты Х1Х века (Ф. Ницше, С. Кьеркегор и другие) были объявлены безумцами и рассматривались в лучшем случае наравне с «проклятыми поэтами» («поэты помойки» — «Цветы зла» Ш. Бодлера), то в ХХ в. постмодерн становится нормой, проявляясь как готовность жить без опоры на разум, традицию и культуру прошлого. Так, до конца Х1Х в. высокая классическая социальная мысль избегала размышлять на темы секса, безумия, тюрьмы, насилия и наказания. В ХХ в. под влиянием процессов эгалитаризации и либерализации в культуре возникают новые ранее запрещенные темы. Постмодерн как высоколиквидное мышление проявляет претензии к разуму и отрицает понятие «объективная истина, вводит процедуру деконструкции (разложение смысла и поиск новых смыслов), интерпретации (работы Г.Г. Гадамера, Ж. Деррида) организует новые правила интеллектуальной деятельности на основе негативного и агрессивного отношения к прошлому, традициям, классике. В итоге постмодерн смешал даты и времена, стер стили и имена, превратил язык в буквальное поклонение телу (бодицентризм), выдающееся и индустрию моды, профессиональный спорт и экстремальные испытания, рок-музыку и классику. Ночные эротические телепрограммы взяли на себя функции организаторов массовых оргий, воздействующих на животную чувственность человека.

ашу страну в последние пятнадцать лет захлестнула волна постмодерна. Западное неоязычество как нож в масло вошло в атеистическую культуру СНГ — все в ней превратилось в игру и случай. Бизнес оказался диалогом, секс — общением, жизнь утратила смысл. Нигилизм постмодерна завершает богоборческий порыв западной цивилизации, начатый Возрождением, а психоанализ становится единой скрытой связующей нитью этой новой культуры. Возврат из постсовременности в неосовременность возможен только при помощи традиционной народной культуры, а потому методики деконструкции должны быть заменены на методологию реконструкции. Все сказанное означает, что территориальные управления России по охране культурных ценностей должны обратить свои усилия на сохранение артефактов традиционной культуры. Шедеврам же постмодерна следует предоставить свободный выход за пределы страны. Территориальным управлениям не следует уподобляться министру культуры СССР Е.Фурцевой, прятавшей модернистские шедевры в музейных запасниках с тем, чтобы не позорить страну за рубежом. Свободная циркуляция новоделов от постмодерна вообще представляет императив постсовременности.

---

Некрасов С.Н. Сумерки эстетов и помрачение эстетического сознания // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.10982, 05.02.2004

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]