Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Институт Праславянской Цивилизации - Праславянская письменность

Чудинов В.А.
Параллельный мир славянского слогового письма
Oб авторе

Мы настолько привыкли к тому, что прекрасно знаем письменность русского и славянского средневековья, (ибо кто изъ насъ не видлъ всмъ знакомую кириллицу?) что у нас сразу возникает чувство протеста, если кто-то нам сообщает, что наряду с кириллицей наши предки на Руси пользовались и другим видом письма. «Неужели глаголицей?» – с недоверием поинтересуемся мы, показывая свою осведомленность в этом вопросе. – «Увы, нет. Глаголица хотя и была известна монахам, переписывавшим южнославянские рукописи с глаголического шрифта на кириллический, но не имела распространения в России». – «Тогда тайнописью?» – «Тоже нет, хотя в отдельных случаях этот вид письма мог быть использован и как тайнопись». – «Ну, тогда ничего другого просто не может быть. Ведь если бы такой вид письма был, его бы давно обнаружили, например, в прошлом веке. Ученые того времени были не просто хорошими специалистами, это были академики с мировым именем, и не заметить существование целого ВИДА ПИСЬМЕННОСТИ они бы не могли! Да и в нашем веке археологи давно наткнулись бы на нечитаемые надписи. Но ведь ничего этого нет!»


Я написал свой комментарий тем самым «несуществовавшим» с нашей точки зрения письмом самые простые русские слова. Как правило, те, кто впервые видит знаки этого шрифта, недовольно морщится: «Не надо нас разыгрывать! Вы зачем-то соединили кириллицу с латиницей и написали трудночитаемые сочетания букв (второе слово вообще, кажется, читается по-латыни), которые ни по-русски, ни по-латыни ничего не значат!»


И опять мои читатели отворачиваются с чувством глубокого разочарования. «Мы-то думали, что вы нам покажете что-то еще более замысловатое, чем глаголицу, а вы нам предлагаете какой-то винегрет из уже знакомых букв! Хороша «неизвестная письменность», нечего сказать!« – Самое интересное, что вы будете абсолютно правы. И насчет академиков прошлого века, и насчет археологов нынешнего, и насчет до боли знакомых знаков (только они не буквенные!). Действительно, сами академики-филологи прошлого века, а также нынешние археологи давались диву, увидев, например, такую надпись, рис. 1:


Рис.1. Изображение глиняной иконки

Вначале Т.В. Никольская, обнаружив этот обломок иконки при раскопках городища Слободка на Оке, ничуть не удивилась. Первый раз она опубликовала довольно подробное его описание, снабдив таким пояснением: «Заслуживает также упоминания глиняная иконка с изображением Иисуса и подписью ИСИС, изготовленная, очевидно, местным мастером». Как видим, текст ИСИС как искаженное написание имени Иисуса мало подходит, ибо первый и третий знаки никак не являются кирилловской буквой И, а второй – буквой С, а третий знак явно отличен от ожидаемой тут буквы У, хотя все они на изображении видны отчетливо. Очевидно, несоответствие надписи кирилловским буквам заставило исследовательницу позже и в другой работе дать другое изображение, рис.2, и теперь уже отнести иконку с ее надписью к «предметам импорта». Очень хорошо, это не местное изделие, а привозное, но тогда возникает вопрос: привозное откуда? И что написано на иконке? На эти вопросы исследовательница ответов не дала. Да и не могла дать, ибо, если принять надпись за сделанную латинскими буквами, получается бессмыслица NCNC, одни согласные, причем бессмыслица на любом языке! Так что изготовить такое изделие было просто негде! Но не с Луны же оно свалилось!


Рис. 2. Другое изображение той же иконки


Вот вам и нынешний археолог! Оказывается, гораздо проще переименовать «изделие местного мастера» в «предмет импорта», причем неизвестно откуда и неизвестно зачем (подумайте, кому придет в голову везти в ХI — X I I I в. из-за тридевять земель грошевую, но хрупкую глиняную иконку – можно ли на таком изделии хоть что-то заработать!), чем сказать: «на изделии местного мастера находятся знаки неизвестной письменности». Но разве можно сказать такое, если на первый взгляд все знаки известны? Коллеги просто не поймут! Поэтому проще объявить изделие иностранным. Как сказал себе герой Михаила Булгакова Андрей Фокич Соков, буфетчик из Варьете, увидев открывающую ему входную дверь квартиры нагую Гелу: «Может у них, иностранцев, так принято?»! – В самом деле, может быть, кто-то из иностранцев пишет одни согласные буквы? Во всяком случае, назвав изделием привозным, археолог снимает с себя необходимость как-то читать нечитаемую надпись.

Действительно, обычно пр раскопках находится масса изделий, и если на каком-то из них есть нечитаемые надписи, то вполне можно предположить, что это изделие импортное, а у иностранцев, возможно, приняты совершенно несусветные написания. Но это уже проблемы не наших, а заграничных археологов (правда, неизвестно какой страны)! Однако далеко не всегда от надписи можно отделаться так просто. Бывают случаи, когда надпись невозможно считать иностранной. Что делать тогда? – Это уже зависит от изобретательности археолога. Та же самая Т.Н. Никольская, увидев формочку из Серенска, обнаружила надпись, но сочла ее нечитаемой:


Рис. 3. Надписи на формочке из Серенска

В самом деле, что тут можно прочитать? Написано как будто понятно, НХNх L N. Во всяком случае, знаки как бы греческие и латинские, но только сплошь согласные. И писал это мастер в русском городе Серенске на формочке, в которой он отливал ювелирные изделия. Тут уже списать свое неумение прочитать надпись на то, что перед нами импортное изделие, не удастся. Значит, можно предположить, что нечто неведомое приключилось с мастером: то ли он слегка умом тронулся, то ли перепил. Во всяком случае он зачем-то начертил бессмысленные знаки.

Может быть, он просто пометил свое изделие одному ему ведомыми значками? Такое мнение археологи стали высказывать тогда, когда непонятных символов им встретилось уже довольно много. Так, в 1940 году известный археолог-славист Б.А. Рыбаков, проанализировав массу ремесленных изделий средневековой Руси, писал: «При изучении древних знаков исследователей нередко увлекает старый, занимавший еще романтиков ХV I I I века, вопрос о происхождении глаголицы, о славянских «чертах и резах», но в общем славянский археологический материал привлечен к решению этого вопроса недостаточно.

«Загадочные знаки» восточных славян можно подразделить на несколько групп: 1) тамги целого рода или отдельной семьи, или даже одного человека, встречающиеся на разных предметах (не древнее V I I в. н.э.); 2) счетные знаки типа знаков на бирках; 3) системы знаков, напоминающие письмо; 4) клейма мастеров». Продемонстрированные нами примеры никак нельзя принять ни за тамги родов или семей, ни за клейма мастеров, ни за счетные знаки. Остается только допустить, что перед нами находятся «системы знаков, напоминающие письмо». Но в таком случае что это за система? Б.А. Рыбаков на этот счет не делает ни малейшего намека, подчеркивая, однако, что знаки лишь «напоминают» письмо и, следовательно, письмом не являются. Но в таком случае, зачем они нужны? Этот наш вопрос остается без ответа. Приходится допустить, что в течении всего средневековья люди наносили на изделия «знаки, напоминающие письмо» без какого-либо смысла. Иными словами, мы сталкиваемся с каким-то странным случаем коллективного помешательства наших предков.

Ну а что делать, если непонятные знаки находятся не на изделии, а на берестяной грамоте, специально предназначенной для передачи сообщения? Из этого положения тоже был найден выход, предложенный знаменитым археологом А.В. Арциховским, который увидел в грамоте № 396 «кусок бересты, на котором в беспорядке нанесены буквообразные значки... Надпись явно бесцельна». Действительно, на первый взгляд в ней трудно разобраться, рис. 4.


Рис. 4. Надпись на новгородской грамоте № 396

Это не единственный пример; среди приблизительно тысячи грамот, известных на сегодня в науке, мы нашли более двух десятков, содержащих непонятные знаки. Некоторые грамоты состоят только из них. Такой случай мы имеем, например, на грамоте из Старой Русы, рис. 5.


Рис. 5. Надпись на грамоте из Старой Русы

Число предметов, содержащих «непонятные знаки» огромно; по нашим прикидкам только в уже опубликованных археологических работах их содержится несколько тысяч. Подумать только: наши предки, подобно Сизифу, проделали гигантскую бесполезную работу, либо, как писал тот же А.В. Арциховский, «бесцельно чертя писчим стержнем по бересте, как и теперь иногда чертят карандашом по бумаге во время заседаний» (грамота № 327), либо «кто-то пробовал на этом куске бересты орудие письма перед тем, как начать писать» (грамота № 255), нанеся «первоначальные неудачные штрихи» (грамота № 485), «беспорядочные штрихи, написанные и зачеркнутые буквы» (грамота № 444). Вот так и переводили попусту сначала бересту, а потом и любой другой материал: дерево, глину, кость, металл, в том числе чеканили и монеты...




Рис. 6. Надписи на предметах из кости, бересте и монете

Не правда ли, все это звучит как-то странно? Ремесленники в продолжении веков как-то удивительно пишут на своих изделиях, рис. 6-1 и 6-2, женщины получают в подарок необычные серьги, рис. 6-4, в Москве чеканят непонятные монеты, рис. 6-4, и все молятся на неизвестные иконки, рис. 1. Все это проба пера начинающих ремесленников, ювелиров, иконописцев, чеканщиков денег? Да кто бы им позволил продавать их изделия? И кто бы их купил?


Рис. 7. Надписи на пифосе, стекле и пряжке

Разумеется, наши предки не были глупее нас, и бесцельным трудом вряд ли занимались. А археологи предлагают такие странные объяснения тоже не от хорошей жизни: они просто не могут прочитать эти надписи. И они предпочитают вообще их не комментировать. Скажем, нашли в Киеве сосуд с какой-то надписью, так сосуд и описывают, а о знаках – ни слова, рис. 7-1; узрели продукт стеклоделия, о нем написали, но не о знаках на стекле, рис. 7-2; на пряжке, рис. 7-3 усмотрели только орнамент. Зато на другом осколке стекла, из Киевского храма святой Софии, наконец, заметили надпись, но прочитать не смогли, и оказывается, потому, что не знали, как эта надпись ориентирована, рис. 7-4, а не потому, что столкнулись с неизвестной письменностью. Вот и получается, что никакой такой письменности нет, есть лишь некоторые случайные царапины, на которые не стоит обращать внимания; и лишь в некоторых случаях наши предки забавлялись тем, что оставляли какие-то загадки, написав что-то, возможно, кверху ногами. Так что по ведомству археологов пока все гладко.

Вообще говоря, читать надписи – дело не археологов, а эпиграфистов. Да только браться за такую задачу – вещь неблагодарная. Это как у медиков: на операции по поводу удаления аппендикса никакой славы не заработаешь, а вот потерять репутацию, когда больной умирает под скальпелем хирурга, вполне возможно. Это только начинающим дешифровщикам кажется, что достаточно прочитать несколько надписей, и все изумятся сделанному открытию и с благоговением снимут шляпы. В действительности все куда сложнее! Ведь чтобы прочитать надписи, надо сначала собрать некоторое их количество, а при отборе возникает вопрос: одинакова ли система письма для всех текстов? Рассматривая попытки наших предшественников, мы убедились, что за славянские надписи они принимали германские и тюркские руны, а также ряд других знаков, не имеющих к славянам никакого отношения. Так что уже для отбора массива надписей нужно уметь отличать одни системы письма от других. А как это сделать, не читая самих надписей? Мы такого способа не знаем. Получается удивительная вещь: чтобы прочитать надписи, их нужно сначало отобрать, но для отбора их следует предварительно прочитать!

Это, однако только начало трудностей. Даже если исследователь каким-то способом догадался, что означает тот или иной знак, и у него начинает получаться осмысленное чтение, он еще должен убедить других людей в своей правоте. К сожалению, во времена письма «от руки» колебания в начертании были значительно больше, чем сегодня, и, более того, знаки могли писать в обратную сторону, вроде того, как пишут иногда сегодня дети. Кроме того, ряд знаков мог различаться очень малозаметными признаками, поэтому два разных знака на взгляд неискушенного читателя могли выглядеть одинаковыми, вроде современных C и G или O и Q, тогда как разные варианты одного и того же знака могли иметь весьма мало сходства, подобно современным А и а или D и d. Как правило, критики эпиграфиста как раз и выступают такими неискушенными читателями, и долго не могут понять, почему два очень похожих начертания эпиграфист читает различно, а два очень непохожих – одинаково. Для этого необходимо объяснить критикам систему графического построения данной письменности, что, однако, весьма трудно сделать, пока эта система только исследуется. Иными словами, при дешифровки незнакомой системы письма выходить на суд общественности можно только с готовыми и весьма крупными результатами, до которых можно дойти только за несколько лет, не знакомя со всеми промежуточными этапами. Это как при съемке кинофильма: в кинопрокат поступает только законченная продукция, смонтированная из лучших дублей. Но обычно исследователи спешат поделиться первыми результатами, когда кажется, что какой-то текст начинает поддаваться усилиям и его уже можно прочитать. Это приносит вред не только лично им, но и всему делу дешифровки: как правило, стремясь получить результат, эпиграфисты не обращают внимания на некоторые детали, мелочи, досадные обстоятельства, которые в глазах критиков приобретают первостепенное значение. Но и винить критиков тоже нельзя, ибо они знакомы с тем, что подчас одна и та же надпись разными эпиграфистами читается не просто по-разному, но и весьма экзотично. Так, например, простую кирилловскую надпись на пряслице КНЯЖИН один исследователь прочитал КНЯЖО ЕСТЬ, другой как ВЕРТАТЕ Ю КАШЕВИ, а третий как СВЧЖЕНЬ. Последнее слово особенно занятно, если учесть, что речь идет в общем-то о достаточно понятных знаках при чтении и совершенно непроизносимой комбинации звуков как результате дешифровки.

Вот поэтому-то опытные исследователи предпочитают выжидать, предоставляя всю неблагодарную первоначальную работу по анализу знаков сделать другим, тем, кому рисковать нечем. А рисковать нечем, как правило дилетантам, энтузиастам, пришедшим из других сфер деятельности, которым как раз не хватает не только знаний, но и профессиональной осторожности, и потому они делают одну ошибку за другой, окончательно дискредитируя проблему. Но тогда за нее и подавно не следует браться профессионалам, само обращение к ней в глазах коллег уже выглядит предосудительно, а любой шаг в неизвестное выглядит комичным и никак не украшающим известного исследователя.

Поэтому, на наш взгляд, проблема дешифровки славянской докирилловской письменности зашла в тупик прежде всего из-за сложности проблемы и неизбежных ошибок в начальных исследованиях.

Было, правда, и другое обстоятельство, тоже сопутствующее начальному этапу: боязнь подделок. Каждому из нас хорошо знакомо чувство неуверенности при попадании в незнакомую область деятельности и предположение, что любой опытный человек постарается извлечь выгоду из нашей неискушенности. Короче, мы ждем обмана. То есть не то, чтобы мы его желали; напротив, мы его опасаемся; но тем самым мы в окружающих невольно подозреваем потенциальных мошенников. У Лескова есть рассказ о том, что в одном из провинциальных городков России в темное время суток было опасно проходить вблизи моста: лихие люди могли обворовать или ограбить. Герой рассказа в силу обстоятельств оказался именно в такой ситуации, и когда его опередил прохожий, он невольно ощупал у себя то место, где обычно хранились часы, и обмер: часов-то и не было. «Отдай часы!» – крикнул он прохожему, и был страшно рад, что смог получить их обратно. Только дома он разобрался, что свои часы он в этот день с собой и не брал, а получил чужие, и потому невольно стал тем самым грабителем, которого заподозрил в прохожем, то есть подлётом на местном наречии.

Нечто подобное, к сожалению, случается и в науке. Так, в XIX в., когда археология палеолита только складывалась и французские ученые впервые увидели фрески в испанской местности Альтамира, в глубине пещеры, их поразила сочность и свежесть красок, а также уверенная кисть художника. Предположить, что более десятка тысяч лет назад какие-то пещерные люди смогли создать такой шедевр искусства, а тем более, что что этот шедевр мог храниться такое длительное время в почти первозданном виде, было выше их сил, и они решили, что их просто водят за нос. Ради славы, полагали они, владелец поместья Марселино де Саутуола пригласил художника, который расписал подземные галереи, а потом позвал археологов, чтобы они подтвердили подлинность этой подделки. Но он не на тех напал! И, разумеется, такие уважаемые ученые как Э. Картальяе и А. Брейль заявили о том, что никакого отношения к древностям данные росписи не имеют. Один из критиков того времени писал: «посмотрев приложенные к Вашему письму рисунки, я сразу пришел к выводу, что это фарс, чистая карикатура. Она изготовлена и пущена в оборот лишь для того, чтобы заставить мир посмеяться над легковерными палеонтологами и исследователями древности». Четверть века первооткрывателя фресок Альтамиры принимали за мошенника, он и умер опороченным, и лишь после его смерти тот же Э. Картальяк в своем «Покаянии» заметил: «Я впал в заблуждение, начало которому было положено 20 лет назад, и вот его надо выкорчевать и устранить... Неодинаковая сохранность картин, совершенство художественных образов, отсутствие следов дыма, то, что рисунки находятся глубоко в пещере – все это имеет место и в Дордони, следовательно, не может быть аргументом против древности Альтамиры. Нужно склониться перед фактами, и я готов отдать должное Марселино де Саутуоле... Во времена нашей юности мы полагаем, что знаем все; но открытия Дало, Ривьера, Капитана и Брейля, в особенности же достойные восхищения раскопки и коллекции произведений искусства Пьетта, доказывают нам, что наша наука, так же как и все другие, пишет свою историю, которая никогда не закончится, историю, которая, напротив, будет развиваться бесконечно». Заметим, что редко кто из ученых даже 20 лет спустя испытывает раскаяние и пишет «Покаяние»; но и в нем Картальяк лишь «готов отдать должное» да Саутуоле и посчитать его честным человеком, но речь не идет о том, что в момент объявления мошенником испанца реальным фальсификатором выступил маститый ученый-француз. Иными словами, ошибка Картальяка им понималась как «невольное заблуждение», тогда как утверждение истины Саутуолой воспринималось учеными как «сознательное мошенничество». Вот такая «двойная бухгалтерия» ответственности ученых и сторонних энтузиастов.

Увы, такая история имело место и в исследованиях по славянской докирилловской письменности. Сначала, в XVIII в., в земле Мекленбург в Германии, было опубликовано сообщение о находке век назад в деревне Прильвиц у озера Толлензее клада из фигурок славянских божеств, отлитых из металла и принадлежавших, видимо, разрушенному еще в XI в. славянскому храму города Ретра. Фигурки были подписаны германскими рунами, содержащими несколько не совсем обычных начертаний; и этот шрифт был назван «славянскими рунами». Ученые полагали, что этот шрифт появился у славян еще до деятельности Кирилла и Мефодия, ибо о существовании храма и фигурок богов сообщали такие писатели средневековья, как Адам Бременский и Дитмар Мерзебургский, а последний, кроме того, и отмечал наличие на фигурках надписей с именами этих божков. Разумеется, находка привлекла внимание не только ученых, но и энтузиастов.

Первым о находках заговорил доктор Гемпель в 1768 году, опубликовав в Альтоне и Ростоке заметки о времени находок, их содержании и рунических надписях в латинской транскрипции. Историю он сообщил такую: почти век назад, где-то в 1690 году в деревне Прильвице Нойстрелицкого округа герцогства Мекленбург пастор Самуил Фридрих Шпонхольц при работах в саду нашел бронзовый котел со множеством предметов языческого ритуала: блюдами, ножами и копьями для жертвоприношений, а также фигурками богов. По законам того времени все найденное в земле Мекленбурга принадлежало великому герцогу Мекленбургскому, и находки надлежало сдать в герцогский замок. Вместо этого Шпонхольц спрятал их у себя, а после его смерти в 1697 году его вдова продала древности златокузнецу Пельке из Нойбранденбурга, который приобрел их в надежде на то, что в бронзе предметов содержатся помимо меди еще серебро и золото. Остатки этих металлов действительно присутствовали там в очень небольшом количестве, но их извлечение из расплава оказалось нерентабельным. Расплавив пару фигурок и не получив из них благородных металлов, Пельке забросил находки. После его смерти клад отошел его зятю, внуку по брату пастора Шпонхольца, носившему фамилию деда. А после смерти внука, жившего в том же Нойбранденбурге, коллекция из 66 предметов отошла его жене и сыну, тоже златокузнецу, Шпонхольцу-младшему. От него о древних сокровищах узнал местный врач Гемпель, который приобрел у вдовы 46 предметов. Остальные 20 предметов приобрел суперинтендант из Нойстрелица Маш.

Поскольку коллекция появилась на глазах общественности спустя почти сто лет после находки, возникли сомнения в ее подлинности и характере. Однако в том же 1768 году пастор Зензе выступил в защиту находок, разъяснив, что древности являются языческими святынями. Его поддержали также Тадель и приходской священник Генцмер. Для разрешения спора А.Г. Маш купил у Гемпеля его часть находок и тем самым объединил в своих руках всю коллекцию. Призвав придворного художника Д. Вогена, он предложил ему скопировать фигурки, сделать из рисунков гравюры и проиллюстрировать ими свою монографию, которая вышла в Берлине в 1771 году под пышным заголовком: «Богослужебные древности ободритов из храма Ретры на Толенцском озере. Точнейшим образом скопированные с оригинала в виде гравюр Даниелем Вогеном, придворным живописцем Стрелица герцогства Мекленбургского вместе с разъяснениями господина Андреаса Готтлиба Маша, придворного священника, консистория, советника и суперинтенданта Мекленбургского Стрелица».

Книга была действительно интересной, с гравюрами массы оплавленных фигурок, причем Маш объяснял оплавленность не деятельностью Пельке, а пожаром в храме Ретры в XI в. К сожалению, котел с массой изображений и надписей, не сохранился; его металл пошел на переплавку, и из него отлили колокол для местной церкви. Маш описал не только те фигурки, которые он приобрел непосредственно, но и другие, приобретенные позже у Гемпеля; однако он описал не 66, а 64 предмета, так что 2 предмета оставались в чьих-то иных руках. Маш сделал предположение на этот счет; так, проанализировав жертвенный нож с именем Прове, бога правосудия, и не обнаружив фигурки Прове в своем собрании древностей, он писал: «Прове не находится в нашей коллекции; между тем, мы имеем нож, на котором вырезано его имя... следует ли заключить, что изображение Прове все же когда-то было? Последнее мне кажется самым вероятным, и поскольку бывший владелец коллекции определенно обладал фигуркой, которая более не оплавлялась, то это, вероятно, и был Прове».

К сожалению, Маш не приводит изображения Ретры. В ХХ веке подобную реконструкцию провел К. Шухардт, показавший вид Ретры на Замковой горе Фельдберга с запада:

Рис. 8. Вид Ретры на реконструкции (по К. Шухардту)

После выхода в свет монографии Маша руническими надписями из Прильвица весьма заинтересовался польский князь Ян Потоцкий, который специально поехал в Мекленбург для того, чтобы посмотреть, а в случае удачи и приобрести коллекцию из металлических божков и предметов языческого ритуала. Ему действительно удалось приобрести у Шпонхольца-младшего более сотни предметов (в том числе и пропавшую фигурку Прове), и тем самым существенно расширить представления о рунических надписях редариев. По результатам исследования он издал на французском языке в 1795 году в Гамбурге монографию «Путешествие в несколько частей Нижней Саксонии в поисках славянских или венедских древностей».

Разумеется, наиболее сильный резонанс работа Потоцкого произвела в Польше. Лаврентий Суровецкий в своем докладе «Нечто о рунических письменах» (1822 г.) отмечал: «Находящиеся на сих древностях рунические надписи тем основательнее названы славянскими, что оные выставлены на статуях божеств, несомненно, принадлежащих славянам, и что в них точно замечается славянское наречие». Интересно, что великий историк России Н.М. Карамзин в своей «Истории государства Российского», появившейся в 1818 году, характеризуя славянскую культуру, писал: «Как бы то ни было, но Венеды, или Славяне языческие, обитавшие в странах Балтийских, знали употребление букв. Дитмар говорит о надписях идолов Славянских: Ретрские кумиры, найденные близ Толлензского озера, доказали справедливость его известия; надписи состоят в Рунах, заимствованных Венедами от Готфских народов. Сии Руны, числом 16, подобно древним Финикийским, весьма недостаточны для языка Славянского, не выражают самых обыкновенных звуков его, и были известны едва ли не одним жрецам, которые посредством их означали имена обожаемых идолов. Славяне же Богемские, Иллирические и Российские не имели никакой азбуки до 863 года». Как видим, надписи, прочитанные Машем, были высоко оценены нашим историком как доказательство существования у славян своей письменности, хотя и заимствованной у «готфских народов».

Как только появились первые сообщения о существовании письменности у вендов, они, как мы видели, тотчас подверглись суровой критике. И это правильно, ибо наука должна строиться только на совершенно проверенных положениях, иначе ей нельзя будет верить. Но и сама критика бывает разной. Одно дело усомниться в верности интерпретации знака, другое дело поставить под сомнение понимание всего текста, и, наконец, третье – объявить фальсифицированным весь археологический памятник. В первом случае исправление может внести сам эпиграфист, во втором случае придется обратиться к услугам его коллеги, но в третьем случае положение оказывается отчаянным и даже безысходным. Именно такая самая жуткая история и приключилась со «славянскими рунами».

Вначале критика в адрес божков из Ретры носила умеренный характер; после выхода в свет монографии Маша, правда, суровый тон прозвучал в статьях профессора из Галле Яна Тунмана и Самуила Бухгольца. Маш ответил на выпады в 1774 году. На этом полемика затихла.

Масла в огонь подлила покупка Яном Потоцким 118 предметов у Гидеона Шпонхольца, младшего брата того златокузнеца, который вместе с матерью продал находки Гемпелю и Машу. Книга привлекла такое внимание, что герцог Мекленбурга Карл приобрел в 1804 году обе коллекции, и Маша, и Потоцкого. Теперь они были выставлены на всеобщее обозрение. Первым осмотрел набор древностей Рюс, и заявил о своих сомнениях в его подлинности. Усомнился в их подлинности и известный славист Йозеф Добровский, хотя и не мог сказать об этом что-либо определенное. Еще суровее и определеннее заявил Яков Гримм: «В прошлом столетии мекленбургский златокузнец не только нашел, но и изготовил несколько божков». И это несмотря на то, что его брат Вильгельм Гримм обнаружил наличие в прильвицких надписях двух рун, не имевших соответствий в германских футарках, что было равносильно публичному признанию новой разновидности рунического письма. Наконец, Конрад Левецов совершенно определенно заявил, что многие фигурки, выставленные в Нойстрелице, изготовлены в семнадцатом, а часть из них – в шестнадцатом веке. Все это вынудило тогдашнего герцога создать следственную комиссию, работавшую 2 года (1827-1829) и в результате допросов свидетелей, в том числе помощника Гидеона Шпонхольца Нойманна, выяснила, что гончар Поль делал формы, Шпонхольц отливал в них фигурки, а Нойманн вырезал надписи, руководствуясь книгой Маша. В то же время коллекция Маша была признана подлинной.

Итак, фальсификация части древностей все-таки имела место, и, казалось бы, признав это, можно было пойти дальше. Разумеется, подлог остается подлогом, чем бы ни руководствовался фальсификатор. Однако, с одной стороны, Гидеон Шпонхольц заранее не знал, что кто-то у него будет покупать эти фигурки, и лишившись первой коллекции (хотя и сохранив часть фигурок за собой), затосковал и решил для себя восполнить ее тем, что отливал фигурки «на славянские мотивы» (а вовсе не копировал то, что ушло). Это было, если можно так сказать, «творчество для души». С другой стороны, после работы комиссии были выявлены подлинные памятники, и это можно было только приветствовать, ибо теперь можно было основываться уже на научно достоверном материале.

Но после того, как закончилась детективная часть истории, началась ее, так сказать, «научная» часть. Как и в археологии, ученые были глубоко возмущены тем, что их пытались водить за нос (и это благородное негодование весьма понятно!), и теперь, учтя печальный опыт ожога на молоке, они стали дуть на воду. Факт подложности фигурок коллекции Потоцкого породил волну разоблачений, которая накрыла вначале коллекцию Маша (вопреки мнению следственной комиссии, признавшей эту коллекцию подлинной!), а затем и коллекцию камней Гагенова, собранного в другой местности. Но и на этом деструктивный процесс не остановился, а затронул и надпись на Бамбергском льве, привезенном из славянских земель. Не руническими признали и надписи на шлеме из Штирии. Осталось дождаться разоблачений находок Микоржинских камней, найденных в середине XIX в. в Польше, чтобы разгром рунической письменности у славян был полным. И этот последний шаг не заставил себя долго ждать.

До этого попытку защитить прильвицкие фигурки предпринял в 1860 году Войцех Цыбульский, заметивший сходство между фигуркой Прове в Прильвице и контурным рисунком Прове на первом Микоржинском камне. Однако именно это сходство и послужило позже поводом пристегнуть Микоржинские камни к прильвицким фигуркам; так что если поддельны фигурки, то, следовательно, должны быть поддельны и Микоржинские камни. Во всяком случае, именно такой вывод сделал Ватрослав (Игнатий Викентьевич) Ягич, академик Петербургской Академии наук. Подробно описав историю открытия Микоржинских камней, он добавил, что по рассказам местных жителей, камней с изображениями в данной местности было много, и, в частности, в фундаментах дома хозяина и Микоржинского замка. Так что материала для деятельности фальсификатора, если такой существовал, было предостаточно.

По сути дела вся пространная итоговая статья И.В. Ягича в «Энциклопедии славянской филологии», вышедшей в 1911 году, посвящена разоблачению фальсификаторов, которые якобы перерисовали все изображения рун с издания Клювера 1728 года. Исследовав не только упомянутые выше находки, но также надписи на Краковском медальоне и на одной находке из Чехии, и приняв во внимание улучшенные чтения надписей на Микоржинских камнях, предложенные рядом исследователей, академик Ягич все-таки приходит к выводу: «Это обозрение, богатое, к сожалению, лишь отрицательными результатами, доказывает, что при нынешнем состоянии науки все мифологические бредни о Стрелецких фигурках должны быть безусловно отвергнуты как неумелый подлог XVIII столетия; что вслед за ними и Микоржинские камни проваливаются как подделка XIX столетия; точно так же и Краковский медальон. Слабые следы славянских имен на подлинных надписях не обнаруживают ни малейшего отступления от германских рун».

Рис. 9. Различное изображение фигурок славянского бога Прове

Мы не будем подробно анализировать аргументы Ягича; на наш взгляд они, хотя и не лишены основания, все же сильно сгущают краски и по большому счету ликвидируют весь задел ХV I I I — X I Х вв. по выявлению одного из видов средневекового письма, которым пользовались славяне. Ясно, что представления о существовании рунической письменности у славян оказались, по мнению И.В. Ягича, лишь «мифологическими бреднями», основанными на фальсификации памятников, то есть на частичном изготовлении самих памятников с надписями в Новое время, частично на гравировке в Новое время рун на действительно древних вещах. Но тем самым был поставлен крест на самой идее какого-то особенного докирилловского письма, по меньшей мере связанного с рунами. И этот авторитетный, но неверный в своей основе взгляд стал отправной точкой для дальнейшего изучения славянской письменности. С ним мы живем и сейчас. Уже в ХХ веке известный славист Любомир Нидерле писал: «вообще неправдоподобно, чтобы славянский народ до принятия христианства знал подлинную письменность и пользовался ею». Тем самым боязнь подделок и знакомство с действительными подделками лишило славян их подлинной культурной истории. Не больше и не меньше!

В этом опротестовании подлинности как Микоржинских, так и Стрелецких фигурок огромную роль сыграла та самая фигурка Прове, о которой, намекая на ее нахождение у Гемпеля, писал Маш, но которая была описана Потоцким. Ягич отталкивался от того ее вида, который описал Потоцкий; позже в меньшем масштабе фигурку Прове изобразил Лелевель. Однако на самом деле она выглядела не так, и ее подлинный вид восстановил только Ян Коллар, рис. 9. Ни Потоцкий, ни Лелевель, ни Ягич не заметили слова РИЗЫ, начертанного отчасти на голове, отчасти на одеянии Прове, и указывающего на то, что что-то на одеянии фигурки должно привлечь наше внимание. Это – совершенно необычные складки на груди фигурки, которые были небрежно переданы Потоцким как бусы или четки; на самом деле перед нами надпись тем самым славянским письмом, о котором у нас уже шла речь. Но именно славянская надпись и не могла быть придумана фальсификаторами: если даже ученые конца ХХ века не признают существования такой письменности, то тем более о ее существовании не могли знать дилетанты XVIII в.! Следовательно, она однозначно свидетельствует о подлинности фигурки!

Получается, что в случае Прове солгал не Маш, который не видел в глаза этой фигурки, но вычислил ее существование, и не Гемпель, который не продал ее Машу, но продал Потоцкому, а именно славист Потоцкий, передавший ее очертания весьма упрощенно. Лелевель поверил Потоцкому, а Ягич, опираясь на эти два изображения, признал фигурку Прове фальсифицированной, и на этой основе объявил подделкой и надгробие из Микоржина (оказывается, фальсификаторы наводняли не только Германию XVIII в., но и Польшу XIX в.!). Ягич, оказавшийся правым в том, что заподозрил неладное с Прове и крикнувший «держи вора!», устремился не в том направлении, и вместо того, чтобы отнестись с пристрастием к репродукции Потоцкого, признал фальсификаторами окружение Маша и неизвестных поляков. А поскольку на этом основании была перечеркнута вся деятельность исследователей по изучению памятников докирилловской славянской письменности, именно Ватрослав Ягич, как герой Лескова, и оказался тем главным фальсификатором истории славянской культуры, который отнял у нас право считать наших предков обладателями собственной письменности.

С тех пор любой добросовестный ученый, услышав об очередных дешифровках славянского письма, вспоминает историю «славянских рун» и думает просебя: знаем-знаем, нас не проведешь! И отказывается даже знакомиться с предполагаемыми фальсификатами.

Вот так мы и живем сегодня. Те, кто мог бы прочитать надписи вполне квалифицированно, запуганы и не хотят терять своей репутации; те же, которые не особенно боятся за репутацию, не могут читать профессионально. Обе группы недовольны друг другом, но от этого представления о древней славянской культуре не изменяются ни на иоту. И хотя памятников докирилловской славянской письменности пруд пруди, науке они не известны!

Ну а теперь, чтобы не интриговать читателя более, приведем значения опубликованных надписей. Разумеется, значения, как это себе представляем мы; нам уже приходилось слышать от ряда ученых, что так читать нельзя. Почему нельзя и как нужно, они не говорят, а в наши аргументы им вникать некогда, у каждого из них есть свои проблемы. Наши чтения надписей первых пяти рисунков мы поместили на рис. 10. Прежде всего, мы написали от себя две фразы знаками славянского слогового письма, ПРЕКРАСНО СКАЗАНО! и И ЭТО ТОЖЕ ПРЕКРАСНО СКАЗАНО! Легко видеть, что славянское письмо более компактно, занимает меньше места, и это вполне понятно, ибо оно слоговое, то есть каждый знак означает целый открытый слог! Затем следует надпись на иконке, КАВЕМЪСЯ, то есть КАЕМСЯ; к сожалению, орфография была такова, что вместо йотации, то есть написания ЙЕ или, как это было в кириллице,, имеет место вотация, написание вместо йотированного Е – ВЕ.

Рис. 10. Мое чтение предыдущих надписей, написанных руницей

Так что иконка просто призывает верующих покаяться. На изделии ремесленника можно прочитать НЪ ЗАКАЗЪ ЛЕКА, то есть НА ЗАКАЗ ОТЛИВКА. На смешанной надписи на бересте можно различить кирилловскую часть, СЕ ИЛИОНУ, и слоговую, ЧЕНЦУ ВЪЗЯТЬ, что означает ЭТО ВЗЯТЬ ИЛИОНУ-ЧЕРНЦУ (МОНАХУ). А на грамоте из Старой Русы написан донос (видимо, свекрови на невестку) НЕ РОДИЛА ТАТА (ТАТЬЯНА) КО СРОКУ-ТО в несколько непривычной орфографии. Надписи на подлинных предметах относятся к XII-XIII вв. Как видим, все они написаны «по делу», передают распоряжения, доносы, названия, призывы, но никак не свидетельствуют о «пробе пера» или бесцельных и беспорядочных значках.


Рис. 11. Продолжение моего чтения надписей, написанных руницей

То же самое касается и других надписей, рис. 11. На костяном молоточке мы читаем: Я ВЪ СИЛЕ И ВОЛЕ, надпись, свидетельствующая о самоуважении ремесленника. На костяной наковаленке написано: КАВАЙ КЪРИТЬСУ, т.е. КУЙ КРИЦУ! Надпись на женской сережке – ЖЕЛАЮ ЖЕ МУЖА ЗОЛОТОГО! Вероятно, эту сережку подарила любящая мать или сестра. Наконец, надпись на Московской монете XV в. – ГОСУДАРЬ ВЪСЕЯ РУСИ СЬЛАВЯНЪ, повторение обычной кирилловской надписи ГОСУДАРЬ ВСЕЯ РУСИ. Что же каается другого блока надписей, то на глиняном сосуде написано ЗЕРЬНЪ СЬ ЛЕТА, т. е. ЗЕРНА С ЛЕТА (вероятно, ЗЕРНА УРОЖАЯ ПРОШЛОГО ГОДА), на застывшем стеклянном расправе – ЗАТЕЯНО ТЯЖЕЛО, ЗОЛЬНО (результат лабораторного анализа изготовленного стекла); на фрагменте стекла из Киевского храма Святой Софии – просто СЬТЕКЪЛО, т.е. СТЕКЛО; на пряжке – ЗАНОЗА (образное название язычка пряжки). Наконец, на одежде фигурки бога Прове из храма Ретры – РУСЪ СЬКЪЛАВИНОВЪ, место изготовления фигурки. И здесь мы не встретили ни одной надписи «не по делу», все они были удивительно «к месту». В наших примерах мы снабжали кирилловскую транскрипцию (нижняя строка) слоговой транслитерацией (средняя строка), то есть нормальным и красивым вариантом слоговых надписей. Как видим, сами шрифты слогового письма отличаются друг от друга довольно сильно, тем не менее, каждый из них может быть прочитан.

Читатель видит, что хотя и немного необычно, но слоговая письменность вполне способна передать русские слова даже сегодня; тем более она была способна это сделать тысячу лет назад, когда в русском языке практически все слоги были открытыми, т.е. оканчивались на гласный звук. И эта письменность, постепенно сдавая свои позиции, продержалась со времен средневековья до XVII в., медленно уступая место кириллице. А со следующего века она уже вышла из широкого употребления, и ею пользовались только в глубокой провинции. Иногда ее использовали и горожане, но уже в качестве тайнописи. Отдельные люди сохранили знание о ней даже в ХХ веке; но тут уже следует обратиться к некоторым старообрядцам Сибири или, возможно, к потомкам царской фамилии. В целом же, за исключением последних двух веков, славянское слоговое письмо сосуществовало с кириллицей, образуя свой параллельный мир русской и славянской письменной культуры. К сожалению, и в наши дни этот параллелизм сохраняется, но теперь уже в виде научных исследований, где академическая наука безраздельно исследует кириллицу, а энтузиасты – слоговое письмо. Пересекутся ли эти параллельные миры когда-нибудь вновь?

Опубликовано в [1, с. 85- 90].

Литература

1. Что кроме кириллицы (параллельный мир славянского слогового письма) // Дельфис. Журнал благотворительного фонда. М., 1999, № 4 (20)


Чудинов В.А. Параллельный мир славянского слогового письма // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.12268, 14.07.2005

[Обсуждение на форуме «Праславянская Цивилизация»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru