Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Институт Праславянской Цивилизации - Публикации

В.В. Фомин
Норманская проблема в западноевропейской историографии XVII века

Oб авторе

 

Варяжский вопрос на протяжении нескольких столетий находится в центре самого пристального внимания отечественных и зарубежных ученых. Казалось бы, что в этом случае в истории его разработки все должно быть предельно ясно. Но, как ни странно, именно начало норманизма, истинные причины и обстоятельства, вызвавшие его к жизни, представлены в историографии в искаженном свете, что, конечно, не могло не сказаться на состоянии изученности варяжского вопроса. Наличие целостного представления об историографии по варяжской проблеме, несомненно, позволит избавиться от некоторых стереотипов, сковывающих научную мысль и направляющих ее по ложному пути, положительно отразиться на перспективах решения самой этой проблемы.

Норманисты и их оппоненты, ведя многовековую полемику об этносе варягов, демонстрируют, при всех своих принципиальных расхождениях по всему кругу обсуждаемых вопросов, исключительное единодушие во взглядах на проблему возникновения норманизма в науке. Причем, большинство исследователей одновременно придерживается двух версий его генезиса, органически, по их мнению, связанных между собой. По первой из них, родоначальником норманистской концепции образования Древнерусского государства является немецкий историк Г.-З.Байер. В 1735 г. в «Комментариях Академии наук», издаваемых в Санкт-Петербурге на латинском языке, была опубликована его статья «De Varagis» («О варягах»)1, которую обычно рассматривают как положившую начало норманизму в отечественной и зарубежной историографии. К числу основоположников норманизма также относят Г.Ф.Миллера и А.Л.Шлецера, придавших, как это принято считать, норманской теории своего соотечественника завершенный вид.

Вопрос о начале норманизма получил в середине XIX в. новую интерпретацию, логично вытекавшую из той ситуации, что сложилась тогда вокруг вопроса об этносе варягов. Н.И.Ламбин был, видимо, первым, кто прямо сказал, что составитель Повести временных лет (далее ПВЛ) — «вот первый, древнейший и самый упорный из скандинавоманов! Ученые немцы не более как его последователи...»2. В 1914 г. А.А.Шахматов закрепил своим авторитетом в науке мнение, «что первым норманистом был киевский летописец (Нестор) начала XII века»3. В советскую историографию оно было введено В.А.Пархоменко и М.Д.Приселковым, причем последний охарактеризовал летописца норманистом «самого крайнего направления»4. В послевоенные годы советские и зарубежные исследователи подчеркнуто говорили о наших летописцах как о «первых норманистах», даже о «норманской теории» печерских монахов, утверждали, что у норманизма «была прочная историографическая традиция в средневековой отечественной литературе и летописании»5. С подобным взглядом абсолютно согласуется точка зрения, проповедуемая крупными учеными XIX в., что в истории России якобы наглядно прослеживается традиция, считавшая варягов шведами и своими корнями уходящая в далекое прошлое. В 1995 г. этот тезис был повторен финским историком А.Латвакангасом6.

Рассмотренные мнения о начале норманизма не исчерпывают собой весь набор суждений на сей счет. Имеется материал, который позволяет совершенно по-иному взглянуть на время и обстоятельства его зарождения. Со Смутным временем связан факт, опираясь на который в Швеции в начале XVII в. была высказана мысль, что варяги русских летописей — скандинавы. Тогда же была предпринята и первая попытка ее обоснования. Затем, начиная с 70-х гг. того же столетия и вплоть до Байера, в Западной Европе, прежде всего в Швеции выходят работы, где аргументация в пользу норманства варягов весьма обстоятельна, и в основе которой лежали многие из тех памятников, что составляют ныне золотой фонд норманизма. О существовании подобных разработок в западноевропейской историографии XVII — начала XVIII вв. мельком упоминали Байер7, Татищев8, Тредиаковский9, Шлецер10. Несколько суждений на эту тему высказал А.А.Куник11. С сообщением о зарождении норманизма в шведской историографии XVII в. выступил на конференции в 1993 г. автор настоящих строк12. Этот вывод в 1995 г. нашел полное понимание и поддержку в монографии финского историка Латвакангаса, изданной в Швеции13.

Вопрос о начале норманизма в добайеровский период не стал в отечественной науке темой специального исследования в силу следующих причин. Во-первых, тому мешает глубоко укоренившийся взгляд на Байера как на родоначальника норманской теории. Во-вторых, не позволяет отойти от этого стереотипа случайное и поверхностное знакомство ученых с работами действительно первых норманистов, в связи с чем им не было придано самостоятельного значения. Из всех исследователей лишь норманист Куник в прошлом уделил какое-то внимание предшественникам Байера. Назвал он и имя, по его словам, «первого норманиста», который заявил о себе в 1615 г., — это имя шведа Петра Петрея де Ерлезунда14. Но Куник ограничился лишь короткими, хотя и верными суждениями, к сожалению, не имеющими целостного и завершенного вида, что и вынуждает обратиться к личности Петрея.

Петр Петрей (Пер Перссон) — шведский дипломат и историк, родился в Уппсале около 1570 г., умер в Стокгольме в 1622 году. Учился в гуманитарной Высшей школе имени Юхана III, затем самое короткое время — в Марбургском университете. В конце 1601 г. он уехал в Россию, где пробыл четыре года. Ю.А.Лимонов, характеризуя Петрея как «политического агента» Швеции в России, отмечает, что вся его деятельность была направлена «на сбор информации об отношении русского правительства к шведской короне», а также всевозможных сведений о прошлом и настоящем России. В 1607—1613 гг. Петрей, выполняя дипломатические поручения, несколько раз посещал нашу страну. Итогом его пристального внимания к России и к ее прошлому стала книга «История о великом княжестве Московском», изданная в 1614—1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г., с дополнениями и исправлениями, — на немецком языке в Лейпциге15. Петрей в своем труде широко использовал источники как западноевропейские, так и русские16. М.А.Алпатов считал, что главным источником Петрея были его личные наблюдения. При этом он особо выделял «устную историческую традицию», с которой тот ознакомился в России17.

Свою задачу Петрей видел в том, чтобы рассказать о правителях России, «начиная с трех князей Рюрика, Синеуса и Трувора, надобно полагать, родных братьев, родом из Пруссии...»18. Затем, отступив от «августианской легенды», он пишет, «что варяги вышли из Швеции»19. Как явствует из дальнейшего изложения, к такому выводу его побудила речь новгородских послов, произнесенная ими перед шведским королевичем КарломФилиппом в августе 1613 г. в Выборге. По словам Петрея, новгородцы настаивали на его переезде в Новгород, при этом «поставляя на вид, что Новгородская область, до покорения ее московским государем, имела своих особенных великих князей, которые и правили ею; между ними был один тоже шведского происхождения, по имени Рюрик, и новгородцы благоденствовали под его правлением»20. К этому факту Петрей добавил собственные соображения. Имя «варяги» он связал с названиями «области Вартофта, в Вестер-Готландии» и «области Веренде, в Смаланде», откуда мог быть родом «главный вождь» варягов, называемый по месту рождения «Вернер, и от того варяг, а его дружинники-варяги». Имена Рюрик, Синеус и Трувор он принял за испорченные названия русскими некоторых шведских имен. Из сравнения псковского и новгородского гербов со шведскими дворянскими гербами Петрей вывел, что «в самом деле есть несколько сходных» с последними21.

Норманство варягов, по Петрею, вытекает также из того, что, как он утверждает, «в наших летописях есть ясные известия, что шведы с русскими вели сильные войны, взяли страну их и области вооруженной рукой, покорили, разорили, опустошили и погубили ее огнем и мечом до самой реки Танаиса, и сделали ее своею данницей»22. Под «нашими летописями» он понимал прежде всего сочинение Юханнеса Магнуса, изданное в 1554 году. Этот труд Петрей положил в основу своих «Кратких и полезных хроник о всех шведских и готских королях...», опубликованных в 1611 г. и переизданных затем в 1614 и 1656 годах. По словам Латвакангаса, «Хроники» Петрея, используемые в качестве учебника, буквально «вбивали в головы» мифологию Магнуса и формировали мнение читателей об отношениях, существовавших в прошлом между русскими и шведами. Подметил ученый при этом такую немаловажную деталь, что «красной нитью через всю книгу проходит какая-то странная враждебность, даже там, где речь идет о ранней истории»23,

«История» Петрея получила широкое хождение в Западной Европе. На нее ссылаются многие ученые XVII века24. Довольно скоро она оказалась в России: в начале 1660-х гг. с ней ознакомился в тобольской ссылке Юрий Крижанич25. Еще большую известность приобрела речь новгородцев благодаря шведскому историку Ю.Видекинди, приведшему ее в своей работе «История десятилетней шведско-русской войны», опубликованной в 1671 г. на шведском языке, а в 1672 г. — на латинском. Он-то и уточнил, что на шведское происхождение Рюрика указал глава новгородского посольства, архимандрит Спасо-Хутынского монастыря Киприан26. После Петрея и, особенно, Видекинди у шведских историков этнос варягов не вызывал никакого сомнения, хотя они были знакомы С сочинением Герберштейна и «августинской легендой», выводившими варягов с южнобалтийского побережья — из Вагрии и из Пруссии. О Швеции как родине варягов говорили, например, Верелий Олав (Олоф, 1618-1682), Рудбек Олоф (1630-1702), А.Скарин (1684—1771), работы которых выходят соответственно в 1672, 1689 и 1698, 1734 годах27. Скарин, ссылаясь на Видекинди, демонстрирует хорошее знание шведами русских летописей и ранней русской истории, что видно из его следующего сравнения: «Тогда архимандрит Киприан, посланный епископом и другими новгородцами, другой Гостомысл» сказал, что «был получен князь из шведов Рюрик»28.

Шведские историки XVII в., взяв за основу своих построений слова Киприана, вводят в научный оборот соответствующие документы, закладывают тем самым источниковую базу норманизма. По мнению Куника, высказанному им в 1878 г., «в период времени, начиная со второй половины 17 столетия до 1734 г., шведы постепенно открыли и определили все главные источники (выделено мною. — В.Ф.), служившие до XIX в. основою учения о норманском происхождении варягов-руси»29. Они вместе с тем, следует дополнить Куника, определяют новые темы в варяжском вопросе и выдвигают доказательства, обычно приписываемые Байеру, Тунманну и Шлецеру. Так, ими были отождествлены летописные варяги с византийскими «варангами» и «верингами» скандинавских саг, а слово «варяг» было выведено из древнескандинавского языка. Указали они и на якобы существующую лингвистическую связь между названием «Русь» и шведским прибрежным округом Рослаген30. Последнее донесет до читателей в 70-х гг. XVIII в. шведский историк Тунманн, и в историографии именно ему будут приписывать это одно из главных когда-то положений норманизма31. Куник роль Байера в формировании основ норманизма оценивал куда значительно скромнее, чем это было принято в XIX веке. По его оценке, Байер указал лишь на Бертинские анналы, неизвестные его предшественникам32. В целом характеризуя, начиная с Петрея, шведскую историографию по варяжскому вопросу, Куник отметил ее сильное влияние на Байера и определил время с 1614 по 1734 г. как период «первоначального образования норманской системы»33.

В 1959 г. немецкий ученый Э.Винтер обратил внимание на выходца из Германии И.В.Пауса, который с 1701 г. проживал в России. Паус интересовался летописями, работал с ПВЛ, со Степенной книгой. По его собственному признанию, он оказал большое влияние на Байера как историка, из чего Винтер заключил, что именно Паус «является основателем норманской теории...»34. Данный вывод абсолютно несостоятелен, но сообщение Винтера показывает, что норманистские настроения были широко распространены в Западной Европе задолго до Байера.

В 1988 г. Д.А.Авдусин, мимоходом коснувшись темы о предшественниках Байера, также дал ей ошибочное толкование. Указав, что Байера и Миллера «не совсем справедливо (аналогичные взгляды высказывались и до них) считают основоположниками норманизма», исследователь в подтверждение своих слов сообщил: «Еще в 1613 г. в записке, подготовленной к переговорам между шведским и новгородским посольствами и опубликованной в 1671 г. под названием «Шведы в России», Ю.Видекинд так обосновывал «законность» территориальных притязаний к России: «Новгородцы знают из своей истории, что у них некогда был великий князь из Швеции по имени Рюрик, и было это за несколько столетий до того, как Новгород был подчинен Москве»35. Но Видекинди ничего не мог подготовить в 1613 г. по причине своего рождения то ли в 1618, то ли в 1620 году36. И ему принадлежит не записка, а книга, названная выше, повествующая в основном о событиях с 1607 г. вплоть до 1617 г., в которой приведена выдержка из речи Киприана. Такая подача информации, где отсутствует фигура архимандрита, формирует представление о якобы давнем существовании в шведском обществе мнения о норманстве варягов.

Куник затронул тему о предшественниках Байера потому, чтобы показать, что норманская теория не является плодом выдумки его ума, в связи с чем, слова Киприана он выдавал за наглядное свидетельство «живучести в России XVI—XVII в. традиции видеть в варягах именно шведов»37. Как убеждал Куник, архимандрит опирался «на предание, — почерпнутое, конечно, из одних только русских летописей, — о происхождении Рюрика из Швеции»38. Последний довод звучал в историографии, надо отметить, как до Куника, так и после него39. Еще Шлецер довел его до абсолюта. Вначале отметив, «что в XVII стол. даже сами русские считали за решенное дело, что призванные варяги были шведы», он затем ссылается на Видекинди и Скарина, в свою очередь приведших слова Киприана. На основании лишь этих показаний историк заключил, что в Швеции также «давно верили» в норманство варягов40. Куник апеллировал к фигуре Киприана также из-за позиции некоторых исследователей, поставивших под сомнение достоверность слов архимандрита об этносе Рюрика в передаче Видекинда (на первенство Петрея в этом вопросе впервые указал в 1844 г. Куник, хотя его труд был хорошо известен ученым XVIII столетия. Начиная со Шлецера, соответствующая ссылка давалась только по Видекинди).

Первым усомнился в словах Киприана о шведском происхождении Рюрика норманист Н.М.Карамзин, посчитавший, что Видекинди мог их выдумать41. Его затем полностью поддержал Н. В. Савельев-Ростиславич, указавший на то, что речь главы новгородского посольства «до нас не дошла»42. Позже С.А.Гедеонов заключил, что «если бы Видикиндово известие не было изобретением, то Киприану, а не Байеру принадлежала бы честь быть основателем норманской школы»43.


Сборник Русского исторического общества. Т. 4 (152). М., 2002



Полный текст доступен в формате PDF (1192Кб)


В.В. Фомин, Норманская проблема в западноевропейской историографии XVII века // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.18466, 25.01.2014

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru