Институт Праславянской Цивилизации - Публикации

Шамбаров В.Е.

князе Рюрике, пришедшем в Ладогу с «варягами-русью» и ставшем родоначальником новой династии, правившей до XVI столетия, известно не слишком много. Но не так уж и мало, если собрать и систематизировать все отрывочные сведения о нем, встречающиеся в разных источниках, и добавить косвенную информацию из сопоставления исторических данных. Наверное, если бы кто-то из писателей вздумал создать биографический роман о Рюрике, то такая книга очень мало напоминала бы привычные нам лубочные произведения. Скорее, она смахивала бы на авантюрно-приключенческий роман, наполненный схватками неистовых воителей в рогатых шлемах, звоном двуручных мечей и боевых топоров, пожарами разграбленных городов, суровыми богами и морским ветром, наполняющим паруса пиратских драккаров. Потому что жизнь Рюрика складывалась очень непросто, и большую ее часть он провел совсем не по-княжески.

огласно легендам и преданиям Европейского Севера, приводимых западными исследователями Б.Латомом, Ф.Хемницесом, Д.Франком, Ф. Штадемуном и К. Мармье (см. В. Чивилихин, «Память», М., 1994), а также изысканиям современных российских ученых (см. напр. работы И.К Кузьмичева, А.Б. Снисаренко, В.М. Кожинова, и др.), Рюрик был сыном Годолюба, князя прибалтийских славян-рарогов. Того самого Годолюба, который в 808 г. в ходе войны Готфрида Датского и лютичей против империи Карла Великого и ободритов был казнен датчанами при взятии г. Рарога. А матерью Рюрика, как сообщает Иоакимовская летопись, дошедшая до нас в переложении Татищева, была Умила, средняя из трех дочерех Гостомысла, отданных «суседним князем в жены». Имя Рюрика, как и этноним его племени, входившего в союз бодричей, происходит от священного сокола-Рарога, воплощения Огнебога-Семаргла. Отметим, что на Руси геральдическим символом князей-Рюриковичей был именно сокол. В стилизованном виде пикирующий сокол — «тризуб» сохранился и сейчас в украинской символике. Германские хронисты также хорошо знали Рюрика, и характерно, что его и его династию они причисляли не к немцам или скандинавам, а к потомкам древних ругов (которые действительно были предками рарогов).

В общем-то спор между «норманнистами» и «антинорманнистами, породивший огромное количество литературы и не завершившийся до сих пор, представляет собой яркий пример субъективного и ограниченного подхода к истории. Рассмотрим, например, аргументы, которые выдвигались рядом современных германских ученых. Они брали цитату из летописи: «Сице бо звахуть ты варагы-русь, яко же друзии зовутся свее, друзии же оурмани, англяне инии и готе, тако и си» и разбирали — дескать, наряду с «варягами-русью» названы шведы (свее), норвежцы (оурмани — норманны), англичане, готы. Нет в перечне только датчан — значит, «русь» это и есть датчане. Что ж, состоянию исторической науки в Германии остается только посочувствовать. Раз господа историки не имеют представления, что в IX в. никаких англичан в помине не существовало, а англы и были одним из главных племен, населявших Ютландию. Очевидно, германские историки не знают и того, что кроме норвежцев, готов, датчан и шведов в ту эпоху на берегах Балтики жило много других народов. И что в их же, германских хрониках это отражено, а этноним «русы» прослеживается в письменных источниках на территории Руси с IV в.

Но и «антинорманнисты» в своих изысканиях применяют не лучшие приемы. Вместо поисков истины просто напрочь отрицая то, на чем строят свои рассуждения «норманнисты». Объявляя Рюрика «неисторическим» лицом. Или предводителем скандинавской дружины, нанятой новгородцами и захватившей власть. Или признают его приглашение, но принимаются доказывать, что «варяги» нанесли Руси только вред и были со временем «свергнуты» славянскими князьями. Голословно отметая при этом даже летописные данные, если те не согласуются с их построениями и забывая главный принцип историка — достоверным должен признаваться любой источник, пока он не опровергнут другими источниками или строгими фактами.

о самым любопытным представляется то, что весь этот спор родился из «выеденного яйца». Потому что еще до начала XVIII в. наши предки прекрасно знали происхождение «варягов-руси» и киевско-московской великокняжеской династии! Да-да, знали. И этому есть много доказательств. Так, Иван Грозный вздумал бахвалиться перед западными послами, что он не русский, а немец, вычитав в каких-то документах, имевшихся в его распоряжении, что его предки пришли из Пруссии. Конечно, историю он не знал и понятия не имел, что Пруссию тогда населяли отнюдь не немцы. А небезызвестный сподвижник Петра I Меншиков, когда ему понадобилось сочинить фальшивую княжескую родословную, начал производить свой род «от ободритов». Так что, неужели он знал, кто такие ободриты? Да он был неграмотным. Неужели знал об ободритах тот безымянный подьячий, которому Меншиков дал заказ на родословную? Да откуда, если этих ободритов уже 500 лет на свете не было! Он просто добросовестно отрабатывал заказ, чтобы было «познатнее». И содрал с «типовых» родословных самых знатных бояр. Которые тоже вряд ли что-то знали об ободритах, но добросовестно хранили память о них, поскольку это причисляло их предков к сородичам и ближайшим соратникам первых Рюриковичей. И когда на Меншикова покатились бочки за разные злоупотребления, то припомнили и это, так и указывая, что придумал себе подобное происхождение, потому что «многие знатные роды производят себя от ободритов».

А затем сами боярские родословные оказались ненужными. А летописи, веками хранившиеся в монастырях, были растасканы разными «учеными» и дилетантами, терялись, уничтожались при пожарах… Немцам, нахлынувшим в Россию, хотелось доказать свои «давние связи» с этой страной. А дилетанты-антинорманнисты, не умея грамотно опровергнуть их доводы, принялись их отрицать. Словом, это очень яркий пример того, как истина может быть просто погребена под потоками вторичной информации.

Хотя стоит отметить и другую сторону этого вопроса. Спор между норманнистами и антинорманнистами стал актуальным только во второй половине XVIII в., когда в Петербурге развернулась борьба между «немецкой» и «русской» партиями, а потом и в XIX — XX вв., перенесясь на споры «западников» и «славянофилов» и противостояние России с Западом. Возможно, те из читателей, кто имел возможность познакомиться с другими моими произведениями, знают и меня в качестве «антизападника». Но тем не менее, берусь утверждать, что в IX в. никакого противостояния «немцев» и «славян» еще не было. И быть не могло. В предшествующих главах уже приводились примеры, что, скажем, для Карла Великого имело значение не то, на каком языке говорят его соседи, а враги они или союзники. И аналогичное положение сохранялось еще долго. В XII в., когда герцог баварский и саксонский Генрих Лев решил окончательно разгромить и завоевать земли ободритов, он снова сделал это в союзе с лютичами. А пленных продавали в рабство опять же «братьям-славянам», полякам и чехам. Когда же император Фридрих Барбаросса задумал разделаться с усилившимся и обнаглевшим Генрихом Львом, то не мог этого сделать, пока не переманил на свою сторону князя лютичей. И вместе одолели. Известны и случаи, когда немецкие рыцари переходили на службу к русским князьям.

езкая грань пролегла лишь в конце XII — начале XIII в. После того, как римский папа направил крестовый поход на прибалтийских славян-язычников. И после того, как романо-германский западный мир окончательно разругался с Византией, приравняв к язычникам и православных. Но и тогда разрыв произошел не по языковому, а по конфессиональному признаку. Некоторые прибалтийские славяне приняли католицизм и слились с немцами, еще и в ХХ в. среди прусского дворянства фигурировали славянские фамилии. «Своими» стали для Запада и католики-поляки, а вот подданные тех же поляков, русины и украинцы, уже «чужими».

Но вернемся к нашей теме. Дата рождения Рюрика неизвестна. Во всяком случае, не позже 808 — 809 гг. Выскажу предположение (бездоказательное), что он мог быть и «посмертным» ребенком. Имена раньше часто давали со смыслом. И после уничтожения г. Рарога и разгрома племени рарогов логично было бы назвать родившегося сына этим именем в знак продолжения племенной традиции. И в качестве заявки на будещее возрождение княжества. Где и каким образом Умила с ребенком (или беременная) сумела спастись, мы тоже не знаем. Может быть, Годолюб успел отправить близких к соседям, варангам, ругиям или даже в Ладогу. Может быть, его жена попала в плен и сумела освободиться после смерти Готфрида в 810 г. Неизвестна и ее дальнейшая судьба.

А очередной след будущего князя обнаруживается в 826 г., когда, согласно «Бертинским анналам», братья Харальд и Рюрик объявились в Ингельгейме, резиденции франкского императора. Они приняли крещение от Людовика Благочестивого и получили в лен земли «по ту сторону Эльбы». По другой версии, Людовик пожаловал им «Рустринген во Фрисланде». Все в общем-то логично. Ободриты были для франков «нашими славянами». Их великий князь Дражко признал вассалитет от империи, приняв корону от Карла Великого. Годолюб погиб, сражаясь в союзе с Карлом. И если Рюрик родился около 808 г., то как раз к 826 г. он возмужал и пришло самое время явиться ко двору покровителя, чтобы получить помощь в борьбе за отцовское наследство. Из факта крещения мы видим, что рос он не у франков, а где-то в славянских землях. Относительно брата Харальда не все ясно. Западные источники причисляют его к роду Скьелдунгов, т.е. датских королей. Но у славянских князей было по несколько жен, и Харальд вполне мог быть сводным братом, рожденным от матери-датчанки, поэтому и носил германское имя. Хотя кто знает, по какой-то линии родства к Скьелдунгам мог принадлежать и сам Годолюб, жили-то ведь по соседству.

у а земли «по ту сторону Эльбы» как раз и были княжеством Годолюба. Или Нордальбингией, в свое время отданной Карлом ободритам, а потом превращенной в Датскую марку. Очевидно, Людовик Благочестивый признал их права на владение и обещал поддержку в возвращении наследства. Правда, остается еще версия о «Рустрингене во Фрисланде». Но «Рустринген» уж больно похож на этноним русов, а Фрисланд непосредственно примыкал к Нордальбингии и землям ободритов, и если бы сыновьям Годолюба удалось вернуть свои владения, их лен в административном делении империи вошел бы как раз в провинцию Фрисланд. Да и не удивительно, что хронист, работавший на Рейне, далеко от этого глухого угла государства, обозначил его общим понятием «Фрисланда».

Разумеется, тут нельзя исключить и вероятность, что изгнанникам-русам выделили для поселения какой-то населенный пункт, ставший «Рустрингеном». Но... в том-то и дело, что реально в этот момент Харальд и Рюрик не могли получить ничего. Потому что слово Людовика Благочестивого в империи уже ничего не значило. Еще в 817 г. он фактически отстранился от власти, поделив государство между сыновьями, Лотарем, Пипином и Людовиком. А дальше в стране пошли ожесточенные свары за переделы владений. Император на старости лет имел неосторожность жениться на молоденькой Юдифи, и та от своего фаворита графа Бернара Септиманского родила еще одного наследника, Карла. Для которого в 829 г. тоже потребовался удел. Разразилась война. В 830 г. сыновья взяли верх, упекли Юдифь в монастырь и заставили отца вернуться к прежнему разделу. Но затем и сыновья перессорились, стали вступать в коалиции то друг с другом, то с отцом, «расстригшим» жену. В 833 г. грянула новая война. До битвы не дошло, на Красном поле от Людовика Благочестивого ушли большинство вассалов, он отрустил тех, кто еще сохранял верность, и сдался.

тарший сын Лотарь предел его унизительной процедуре покаяния и низложения, но перестарался. Людовик и Пипин пожалели отца, а церковники возмутились, освободили императора от клятвы и восстановили в правах. Однако он изменил Людовику с Пипином, начал сговариваться с Лотарем, чтобы выторговать удел для Карла. Потом ситуация осложнилась смертью Пипина, встал вопрос, признавать ли его наследников равноправными братьям. В 840 г. умер и император. И война разгорелась уже нешуточная. Она завершилась в 841 г. битвой при Фонтенуа-ан-Пюизе, где полегло 40 тысяч воинов. И в 843 г. был заключен Верденский договор, по которому империя делилась на три части между Лотарем, Карлом Лысым и Людтвиком Немецким.

Мы не знаем, довелось ли Рюрику с Харальдом поучаствовать в этих усобицах, но для возвращения отцовского княжества они явно не получили никакой помощи. Было не до них. Если они, понадеявшись на императора, все же рискнули ввязаться в борьбу с датчанами, для них это не могло кончиться ничем, кроме поражения. А если и получили для поселения и прокормления какой-то реальный лен, то вскоре его лишились — при переделах 829, 830 или 833 гг.

то ж, для сирот и изгоев на Балтике открывалась прямая дорога, в «варяги» — разноплеменные дружины искателей удачи, сбивавшиеся в стаи вокруг владельцев кораблей и на береговых базах. И из дальнейших событий становится ясно, что Рюрик на франков сильно обиделся. О факте крещения, принятом от самого императора, было прочно забыто. И впоследствии он даже успел заслужить на Западе нелестное прозвище «язвы христианства». Впрочем, воинственные варяги исповедовали довольно суровый конгломерат языческих прибалтийских религий, а вера предводителя обычно зависела от веры его дружинников — вспомним, что даже Святослав, будучи уже князем Руси, по этой причине отказался от предложения своей матери Ольги принять крещение.

В 843 г. большая норманнская эскадра появилась в Нанте, захватила и сожгла город, а затем в качестве своей базы заняла остров Нуартье в устье Луары. Отсюда они на следующий год совершили набег на города по течению Гаронны, дойдя до Бордо, потом направились на юг, взяли Ла-Корунью, Лиссабон и достигли Африки, где разграбили г. Нокур. На обратном пути варяги высадились в Андалусии и захватили Севилью. Может быть, в целом состав эскадры был интернациональным (арабский халиф Испании Абд-эр-Рахман II для переговоров с «королем викингов» посылал корабль в Ирландию, где в г. Арма с 839 г. размещалась варяжская «столица»). Но национальность тех пиратов, которые штурмовали Севилью, местный хронист Ахмед-ал-Кааф называет однозначно — это были русы. И командовали ими все те же братья Харальд и Рюрик.

Г.Р. Державин, проводивший собственные исследования биографии Рюрика и располагавший богатым архивом древних документов, впоследствии утраченных, утверждал, что в качестве одного из пиратских вождей будущий князь совершил и немало других «подвигов» — захватывал Нант, Бордо, Тур, Лимузен, Орлеан и участвовал в первой осаде норманнами Парижа. Имя Харальда их хроник впоследствии исчезает — видимо, его уже не было на свете.

В 845 г. ладьи Рюрика поднялись по Эльбе и погромили города по ее течению. А в 850 г. сообщается, что он спустил на воду целый флот из 350 кораблей и обрушился на Англию. В данном контексте такая цифра кажется маловероятной, ладьи викингов вмещали по 50 — 60 человек, и все войско, таким образом, должно было составлять около 20 тысяч. Для одного пиратского предводителя, пожалуй, чересчур. Другое дело, что Рюрик к этому времени выдвинулся в ряд самых прославленных и удачливых варяжских вождей, и его вполне могли избрать предводителем в совместном предприятии нескольких соединившихся эскадр. Кстати, Англия в ту пору входила в «сферу интересов» датских викингов, поэтому набег на нее был для Рюрика вторжением на «чужую территорию» и может рассматриваться также и в плане его кровной вражды с датчанами.

ледующим объектом его нападений становится течение Рейна и Фрисланд. Но вот после этого информация не лезет ни в какие рамки. Якобы Лотарь в результате набегов вынужден был считаться с его силой, предпочел пойти на мировую и вернул ему лен во Фрисланде. Но в 854 г. опять отнял, а вместо этого дал новый лен — в Ютландии (Вернадский Г.В. «История России. Древняя Русь», Тверь, 1996.)... Во-первых, отобрать лен у феодала значило нанести ему смертельное оскорбление и сделать своим врагом. Это нарушение сюзереном своей части вассального договора. И если Лотарь пошел на уступку, чтобы избежать новых опустошительных вторжений, то мог ли он тут же решиться на шаг, который заведомо должен был вызвать еще более яростное отмщение? А во-вторых, Ютландия никогда Лотарю не принадлежала, и вообще никогда не входила в состав империи франков.

Поэтому тут уж вывод следует однозначный — что никакого «лена во Фрисланде» на самом деле не существовало, а речь шла все о том же отцовском княжестве Рюрика, территориально смыкающемся с Фрисландом, и с Ютландией. Набрав силу и авторитет на Балтике и имея возможность за счет прошлой добычи навербовать достаточное количество варяжских головорезов, Рюрик попытался снова его вернуть. А Лотаря он вынудил признать это будущее завоевание частью империи и включить его в состав Фрисланда, чтобы обеспечить себе таким образом мощное покровительство и поддержку. Он успешно высадился и захватил ободритские земли, контролируемые датчанами и лютичами. Вероятно, получил там поддержку со стороны соплеменников. Может быть, в ходе войны занял и часть территории, принадлежащей самой Дании — за что и заслужил в западных хрониках прозвище Рюрика Ютландского. Но вообще-то и княжество рарогов включало в себя часть основания Ютландского полуострова — ту, где ныне располагаются Шлезвиг, Киль, Любек. Однако вскоре последовало «отобрание лена» — просто Лотарь, испугавшись войны с Данией, пошел на попятную. Отказался признавать его своим вассалом и считать частью империи захваченные им земли. Будущий князь остался один против нескольких врагов — датчан и лютичей. А скорее всего, и среди ободритов не все признали его. Ведь до его вторжения у них существовали и какие-то другие правители, подчинявшиеся соседям и платившие им дань. И разумеется, такая борьба рано или поздно должна была кончиться не в пользу Рюрика.

Однако в это время последовало приглашение из Ладоги… Зачем же народам Северной Руси для своего объединения потребовалось звать «варягов»? Тут имелось несколько причин, и причин немаловажных. Стоит отметить, что княжение в славянских государствах всегда было наследственным. Конечно, власть князя ограничивалась вечем, но претендовать на эту должность отнюдь не мог первый встречный. Так, «Велесова Книга» очень четко разделяет князей с боярами и воеводами, несмотря на то, что бояре порой тоже возглавляли важные предприятия. В древности считалось, что и хорошие, и дурные качества передаются по наследству. Поэтому, например, вместе со злодеем нередко казнили всю его семью. А князя вече могло выбрать только из рода, имеющего на это право — из потомков великих вождей прошлого. Кстати, это наблюдалось и в летописные времена. Как ни капризничало, как ни бушевало новгородское вече, прогоняя неугодных князей, но ни разу оно не выдвинуло кандидатуру из собственной среды, такое и в голову никому не пришло бы. Новый князь мог быть приглашен лишь из княжеских родов, пусть даже не русского, а литовского, но обязательно имеющего касательство к правящим династиям.

ережитки прежнего государственного устройства славян — отнюдь не «вечевой республики», а «вечевой монархии», сохранившиеся вплоть до XVIII в., видны и на примере Речи Посполитой, где все свободные шляхтичи имели право избирать и переизбирать королей, диктовать им волю на сеймах, но ни один магнат даже не пытался сам примерить корону, хотя бы он и был куда богаче короля и содержал большее войско. Здесь тоже рассматривались лишь кандидатуры, достойные короны по праву рождения. Если и не из поляков, то из Венгрии, Франции, Швеции, Литвы, Германии, России.

Нелишне напомнить, что с легкой руки Н.М. Карамзина и первых переводчиков в отечественную историческую литературу вкралось существенное искажение целей посольства, направленного к Рюрику. Было переведено: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет — идите княжить и владеть нами». Хотя ни в одной летописи слова «порядок» не значится. Везде говорится либо «наряда в ней нет», либо «нарядника в ней нет».То есть, нет правителя или системы управления (в Средневековье немыслимой в отрыве от персонального правителя), а не «порядка». Правящая династия пресеклась по мужской линии. Скорее всего, на юге еще имелись представители древних княжеских родов, но они были данниками хазар, и о передаче им власти, разумеется, даже речи быть не могло. А Рюрик являлся внуком Гостомысла по дочерней линии и остался его законным наследником. Подобное у славян практиковалось и раньше. Скажем, в чешских сказаниях после смерти бездетного Чеха народ призвал на княжение его племянника Крока от родственных ляхов. Да в общем-то и отделение летописью «варягов-руси» от шведов, готов, норвежцев, англов-ютландцев говорит о том, что инициаторам приглашения было далеко не все равно, кого звать. Иначе отправлять посольство «за море» оказалось бы совсем не обязательно — викингами кишела вся Балтика.

Одна из северных летописей сообщает, что славянские и финские племена, жившие в северо-западном регионе после своих бедствий и неурядиц: «И реша к собе: поищем собе князя, иже владел нами и рядил ны по праву». Рядил — значит, правил и судил. И тут кроется еще одна причина, почему были предпочтительны «варяги». Как уже отмечалось, между собой эти племена далеко не всегда жили дружно, имели некие взаимные претензии и обиды. А значит, выдвижение к руководству представителей одного племени могло автоматически вызвать неудовольство других. А почему они, а не мы? Еще подумали бы, прежде, чем подчинаться. А результатом стала бы новая междоусобица. Пригласив «варягов-русь», никто не получал преимущества над другими. Это был компромисс, приемлемый для всех. И кандидатура со стороны теоретически могла обеспечить беспристрастность, судить и рядить по справедливости.

ероятно, имелись и факторы, повлиявшие на персональный выбор Рюрика — ведь у Гостомысла были и какие-то другие дочери, выданные замуж на чужбину. А у них, надо думать, тоже имелось потомство. Но наверняка повлияла громкая слава Рюрика на Балтике — о его заметном положении свидетельствует и сам факт, что ладожане знали и нем и представляли, куда именно направить послов. А кроме того, как мы видели, нападение на Ладогу в 852 г. совершили датские викинги. Но у варягов было не в привычках довольствоваться одноразовым набегом на приглянувшееся богатое место. Чаще они и в дальнейшем продолжали наведываться по разведанной дорожке: к примеру, на Париж они нападали 6 раз. Причем у пиратов разных национальностей устанавливались свои излюбленные маршруты и формировались более менее постоянные «сферы интересов». Так, на Англию ходили преимущественно датчане, на Францию — норвежцы и т.д. Следовательно, существовала опасность, что датчане пожалуют снова. Но как раз датчане были смертельными врагами Рюрика, борьба с ними являлась для него кровным делом, а это повышало вероятность, что он откликнется на призыв и станет лучшим защитником Ладоги и ее союзников от следующих вторжений. Опять же, он оставался изгоем, способным всецело связать свои интересы с новой родиной. Словом, все «плюсы» сошлись.

Как отмечалось выше, последнее датированное упоминание о действиях Рюрика на Западе относится к 854 г., когда Лотарь отрекся от покровительства ему. Он мог еще какое-то время держаться, но наемные варяжские дружины, силами которых он пользовался, от длительной и тяжелой оборонительной войны попросту отказались бы — такие действия не сулили добычи и не окупали потерь. Связи с западными славянами у ладожан существовали, и если они знали о положении, в котором оказался Рюрик, это стало бы дополнительным аргументом в пользу выбора его кандидатуры. Разумеется, он не бросил бы захваченного края, если бы дела у него шли успешно. То есть, к моменту призвания он был либо уже выбит из Ютландии, либо терпел поражения. Хотя может быть, он некоторое время колебался, пока не для него не стала очевидной безнадежность дальнейшей войны. И как бы то ни было, в этот момент приглашение Новгорода оказалось для него очень кстати. Ведь ему было уже за сорок пять, и бесприютная пиратская жизнь по чужим углам становилась уже не по возрасту. Годы требовали более прочного пристанища (что он и попытался осуществить в Ютландской авантюре).

Летописи рассказывают, что Рюрик принял предложение и в 862 г. пришел на Русь с братьями Синеусом и Трувором. Сам сел княжить в Ладоге (хотя часто летописи по обстановке своего времени называют Новгород), Синеуса послал в Белоозеро, а Трувора — в Изборск. А через два года, по кончине братьев, отдал в управление своим боярам их города, а также Ростов, Полоцк и Муром.

инеус и Трувор, странным образом умершие в одночасье в 864 г., нигде в западных источниках не упоминаются, и вопрос о самом их существовании сейчас считается весьма спорным — широко известна версия, что таковых братьев никогда не было: просто летописец неточно перевел слова какого-то скандинавского первоисточника: «Рюрик, его родственники (sine hus) и дружинники (thru voring)». Скорее всего, речь идет о различных отрядах его соратников. «Родственники» — это славяне-ободриты, ушедшие вместе с ним после неудачной операции по реставрации отцовского княжества. А «дружинники» — это обычные наемники-варяги. В своих прежних набегах на Францию и Испанию он всегда действовал вместе с норвежцами. Сблизить их могла и общая вражда с датчанами, стремившимися в это время подмять Норвегию под себя. Очевидно, и на Русь с ним пришли норвежцы. И, кстати, отмеченная ошибка с переводом свидетельствует о том, что во времена Рюрика велись какие-то более ранние «придворные» хроники, ставшие потом материалом для летописных переработок. И о том, что эти хроники писались не по-русски, а по-норманнски. Хотя теоретически какие-то «братья» из ближайшего окружения у него действительно могли быть. У викингов существовал обычай побратимства, считавшегося не менее прочным, чем кровное родство.

Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, как грамотно князь разместил свои силы. Ладога контролировала самое начало водного пути «из варяг в греки». И проход в глубины русских земель с Балтики. Белоозеро запирало дорогу на Волгу, «в хазары». А из Изборска дружина могла контролировать водный путь через Чудское озеро и реку Великую, как и дороги с запада, из Эстонии. Таким образом, Рюрик обеспечил границы своего княжества, прикрыв возможные направления нежелательных проникновений с Балтики.

нтересная косвенная информация напрашивается из того факта, что к 864 г. под юрисдикцией Рюрика оказываются новые города — особенно Ростов и Муром. Это значит, что он круто изменил политику Новгородской Руси и начал активную борьбу с хазарами. Потому что Ока и Верхняя Волга входили в зону хазарских «интересов», а племена мурома (Муром) и меря (Ростов) были данниками каганата. Причем поводом к войне могло послужить и то, что меряне, как уже отмечалось, входили прежде в державу Гостомысла. Информацию о столкновении с каганатом подтверждает еврейский «Кембриджский аноним», перечисляющий государства и народы, с которыми воевала Хазария во второй половине IX — начале Х вв. — Алания, Дербент, Зибух (черкесы), венгры и Ладога. И по тому, что два важных города остались за Рюриком, мы видим, что борьба была для него победоносной. Ну еще бы! Могли ли валы и частоколы, печенежские или славянские отряды хазарских наместников, остановить свирепых воинов-профессионалов и их предводителя, бравшего неприступную Севилью?

Но в 864 г. среди словен вспыхнуло вдруг восстание под предводительством Вадима Храброго, о котором сообщает Никоновская летопись. Каковы же были его причины? Наверняка их соединилось несколько. Славяне-ободриты, хоть и являлись близкими сородичами ладожан, но жили в других условиях, между ними должно было накопиться немало различий и в языке, и в религии, и в стереотипах поведения. Это не играло особой роли при торговле, медгосударственных контактах. Купцы, плававшие по Балтике, к таким различиям привыкли и относились к ним терпимо, иначе как же торговать? Но разница сразу сказалась, когда большая часть иноплеменников пришла на Русь, да еще и оказалась в числе знати. Ну а дружина Рюрика была вообще «интернациональной», включая в себя значительную часть норманнов-норвежцев, занявших при князе ключевые посты. Да и сам он, будучи изгнанником, всю сознательную жизнь вращался то у франков, то в сбродной и разнородной среде викингов, нахватавшись соответствующих привычек, заимствований в языке. То есть, вместо «братьев-славян», каковых представляло себе и желало бы видеть большинство словен, к ним пришло обычное войско балтийских головорезов, по сути ничем не отличающееся от тех варягов, которых удалось изгнать раньше.

Недовольство должно было усугубиться политическими причинами. Восточные славяне привыкли к вечевому правлению, диктовавшему волю князьям и наверняка особенно разгулявшемуся в период межвластия. Рюрик же стал вводить правление на манер западных королей — единоличное. И даже, возможно, еще более жесткое. На королей влияли церковные иерархи, их власть ограничивалась крупными феодалами, при них еще долго сохранялись всякие коллегиальные «тинги», «альтинги», «сеймы». Но Рюрик старому славянскому боярству был чужд, новое — из его дружинников, набрать силу еще не успело, а с вечем и прочей «коллегиальностью» мог ли считаться вождь, привыкший единовластно командовать на борту пиратского драккара? Все источники сходятся на том, что несмотря на буйный нрав викингов, дисциплина в походах у них была железная. Содержание профессиональной дружины, требовало, к тому же, средств, и немалых. Но после распада державы Гостомысла о таких вещах, как налоги, наверняка забыли. И возвращение налогового бремени при Рюрике начал вряд ли кому-то могло понравиться. Отсюда понятно указание летописи: «Того же лета оскорбишася новгородци, глаголюще: тако быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его».

аверняка сказались и причины религиозного характера. Восточные славяне более полно и последовательно сумели сохранить устои древней ведической и митраистской религии. У прибалтийских вендов та же вера уже существенно отличалась, впитав элементы балтских и германских культов, где сложные доктрины и ритуалы начали подменяться актами примитивного идолопоклонства. Ну а варяжские дружины вообще исповедовали некий сборный конгломерат языческих верований, упрощенный до предела: «ты мне — я тебе». Выше уже приводились фрагменты текстов «Велесовой Книги», подчеркивающей эти различия. Особенную неприязнь должен был вызвать вопрос о человеческих жертвоприношениях. Сейчас доказано, что до прихода варягов на Руси подобного обычая не существовало. Но у прибалтийских и западных славян он был. Хотя у каких именно племен и насколько широко там была распространена эта практика, судить трудно. Западные источники сообщают о жертвоприношениях пленников поморянами, поляками, ругиями.

А уж викинги считали такие жертвоприношения самым простым и естественным способом отблагодарить своих суровых богов за удачу или испросить у них новых милостей. Известно, например, что даже принявший крещение знаменитый пират Хрольв, ставший герцогом Нормандии, перед смертью сделал крупные вклады в церковь, но одновременно приказал зарезать на алтаре сотню пленников, чтобы на всякий случай умилостивить и Одина. Могли отправить жертву за борт, чтобы умилостивить богов в бурю — что отразилось в былине о Садко. И на Русь практика человеческих жертвоприношений пришла именно с варягами.

Так, Лев Диакон рассказывает, что воины Святослава в Болгарии в полнолуние кололи пленников и пленниц, а перед решающей битвой резали петухов и младенцев, хотя в его описании этих событий обнаружено много подтасовок, и данное известие может быть обычной клеветой. Но и в киевских летописях мы находим упоминания о таких ритуалах. Причем в особо торжественных случаях, в ознаменование военной победы или чтобы испросить таковую, а может, и в какие-то важнейшие праздники, приносили в жертву и соплеменников, избранных по жребию «из отроков и девиц».

Но восточные славяне по своим обычаям и психологическим стереотипам отличались от саксонцев, готовых даже сражаться насмерть, отставивая право своих детей, братьев и сестер попадать к богам, подставляя грудь под нож священнослужителя. Наверняка возмутилось и ладожское жречество. Тем более что роль волхвов в жизни общества оказалась подорванеой. При вечевом правлении они должны были оказывать сильное влияние на настроение масс, согласуя политику и внутренние решения с «волей богов». Но вряд ли с их мнениями считались пришлые варяги. Они в своих походах привыкли общаться и с богами без посредничества жрецов. А главным распорядителем в их немудрящих ритуалах выступал все тот же предводитель. Кстати, не исключено, что как раз расшатывание древних религиозных устоев и начавшийся разброд в вопросах веры впоследствии облегчили победу христианства на Руси. Ведь образ Всеблагого Христа для восточных славян оказался гораздо ближе к привычному им образу доброго Дажьбога, чем кровавые балтийские культы.

аконец, можно назвать и еще одну вероятную причину восстания. Войско Рюрика ушло на Оку и Волгу, ведя войну с хазарами. А каганат вряд ли смирился со своими поражениями и с угрозой потерять из-под своей власти и других славянских и финских подданных. Дипломатами и шпионами хазарские купцы были очень опытными. И они должны были всеми силами подогревать недовольство Рюриком, постараться расшатать и подорвать его тылы. Однако Рюрик восстание подавил. «Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев съветников его» (светников — то есть, соучастников, соумышленников).

И после этого посадил своих бояр-наместников в Белоозеро, Изборск, Ростов, Полоцк, Муром. Вероятно, как раз из этого факта Нестор, умолчавший или не знавший о восстании, сделал вывод, что братья Рюрика, ранее правившие в Изборске и Белоозере, одновременно скончались. А ряд современных историков идут еще дальше и объясняют их синхронную смерть восстанием. Но Никоновская летопись говорит только о выступлении против Рюрика словен, о кривичах и веси в данном плане не упоминается. Да и само слово «светники» позволяет предположить, что имел место заговор, а не общее широкое восстание. Поэтому более логичным предстваляется другое объяснение — что первые два года Рюрик пытался править на основе добровольного подчинения, как-никак, население края само призвало его. И лишь после мятежа он принялся «закручивать гайки» и создавать жесткую административную систему, назначая в подвластные города своих наместников.

альнейших территориальных приобретений за князем не значится. Можно полагать, что сделав выводы из проявившегося недовольства, он оценил непрочность своего государства. И решил пока удовлетвориться достигнутым, занявшись внутренним укреплением своей державы и ее рубежей. Археологические данные показывают, что как раз во второй половине IX в., при Рюрике, в Ладоге и Изборске возводятся каменные стены. Следы крупных военных поселений, относящиеся к этому времени, обнаружены на Волге, под Ярославлем (Тимиревское городище), и недалеко от Смоленска (Гнездово). Данные раскопок свидетельствуют о проживании там скандинавов и каких-то западных славян из Прибалтики. Очевидно, эти поселения представляли собой пограничные заставы и таможенные кордоны, располагавшиеся на рубежах государства и перекрывавших важнейшие дороги — путь «в хазары» и «из варяг в греки». Такое предположение подтверждается и характером находок. Скажем, в Гнездово существовала большая крепость, тут обнаруживаются многочисленные арабские, византийские и европейские монеты, привозные вещи, найдены и весы. То есть, проезжающие купцы останавливались тут, производился досмотр, взвешивание и оценка их товаров, уплачивались пошлины, деньгами или натурой. Очевидно, тут же шел какой-то торг, располагались перевалочные базы торговцев, места их отдыха под защитой здешнего гарнизона перед дальнейшей дорогой.

Особо стоит подчеркнуть один важный аспект деятельности Рюрика. На Балтике и Северном море в это время бесчинства викингов продолжались вовсю. Они совершенно затерроризировали Англию, несколько раз грабили и жгли города по течению Эльбы, Рейна, Везера, Мозеля, неоднократно совершали набеги на земли прибалтийских славян, а на восточном побережье то и дело громили Курляндию. К середине Х в. даже Ютландия, сама по себе пиратское гнездо, оказалась совершенно разоренной набегами варягов. Только на Русь после прихода к власти Рюрика не было больше ни одного пиратского вторжения! И в том, что Русь — кстати, единственное из европейских государств, имевших выходы к морю — обрела безопасность от балтийских хищников, несомненная заслуга Рюрика.

Правда, варяги стали появляться на Волге — но лишь для торговли с хазарами. Князь с каганатом больше не воевал. Да и Хазария, похоже, не спешила нарушать сложившееся на ее северных границах равновесие. Война с Рюриком угрожала набегами балтийских викингов. А хазарские купцы, торговавшие по всему свету, прекрасно знали, что это такое. Тут дело грозило такими убытками, по сравнению с которыми потеря дани от мери и муромы выглядела бы сущей мелочью. Зато поддержание мира с варягами позволяло с лихвой компенсировать понесенные убытки за счет потока рабов, который теперь через Ладогу хлынул в Хазарию с пиратской Балтики. Так, в конце IX или в начале Х вв., когда несколько норманнских эскадр добрались до Каспия, на рынки Востока выплеснулось более 10 тысяч невольников и невольниц из Франции и Нидерландов. И, несомненно, Ладожское княжество изрядно богатело за счет пошлин, взымаемых с такого «транзита».

моральная сторона этого? Но в то время у людей была своя мораль, отличная от нашей. Даже в христианских странах, Западной Европе и Византии, рабство было в порядке вещей. И если порой некоторые епископы и предаты из благотворительности выкупали рабов, то только по признакам религиозного «ущемления» — христиан, попавших в неволю к язычникам или мусульманам. А сам по себе институт рабства их нисколько не возмущал. И ни один мыслитель или теолог против него не выступал. Да и для тех, кто очутился в неволе, это было, разумеется, трагедией, но вовсе не концом жизни. Привыкали, приспосабливались. Ибн-Фадлан рассказывает, как в Булгаре варяги, привезшие продавать пленниц, шутили с теми, кого только что выставляли на торг, угощали лакомствами. А сами девицы в ожидании следующего торга ласкались к своим владельцам и заигрывали с ними. Если же рабы в конце концов попадали на арабский Восток, то женщина имела шанс занять почетное место в гареме, а мужчина стать воином у какого-нибудь эмира. То есть, получить даже более высокий статус, чем большинство коренных жители этой страны. Конечно, бывало и другое, но каждый жил надеждой на лучшее.

И надо думать, словене и кривичи с мерянами ничуть не возражали, что участвуя в подобном предприятии, их государство получает дополнительную прибыль. Позволяющую их князю вести строительство крепостей, содержать войско, защищающее их, и при этом не обременять подданных лишними налогами. Утвердив свою власть и укрепляя княжество, Рюрик стал вести и довольно активную международную политику, установив контакты с западными государствами. В 871 г. Людовик Немецкий в письме византийскому императору Василию Македонянину говорит о четырех каганатах, существующих в это аремя в Европе — Аварском, Болгарском, Хазарском и Норманнском. Под каковым понимается держава Рюрика. И кстати, как раз тот факт, что после прихода варягов Русский каганат превратился в «Норманнский» свидетельствует о его тождестве с Лодогой, а не с Киевом. Как и то, что информация о нем поступает из Германии в Константинополь, а не наоборот. Кстати, и в последствии первые киевские князья из династии Рюриковичей называли себя «каганами».

А затем Рюрик снова мелькает в западных хрониках. В 873 — 874 гг. он совершил весьма масштабное для того времени дипломатическое турне по Европе, встречался и вел переговоры с Карлом Лысым, Людовиком Немецким и Карлом Смелым — наследником Лотаря. Тема их неизвестна. Правда, Г.В. Вернадский вслед за некоторыми западными историками повторяет версию, что Рюрик хлопотал о возвращении ему все того же «лена во Фрисланде», но тут уж явная несуразица. Разве стал бы человек, владеющий обширным и богатым княжеством, да еще и в солидном возрасте, тащиться за море, чтобы выклянчивать жалкий клочок земли, на котором и не жил-то почти никогда? А вот договариваться с западными державами, чтобы на каких-то условиях или за какую-то компенсацию совместными силами вернуть отцовское княжество, он действительно мог, считая это своим неисполненным жизненным долгом. Может быть, речь и шла о попытке сколотить союз против Дании, кровного врага Рюрика. Если так, то его переговоры успехом не увенчались. Впрочем, тут можно выдвинуть еще одну гипотезу, на которой мы остановимся позже, в соответствующем месте.

о зато в время, может быть, в ходе упомянутых путешествий, князь еще больше укрепляет свой союз с Норвегией. В 874 г. он вернулся в Ладогу и женился на Ефанде из рода норвежских королей. (Может, он и при германских дворах искал себе невесту?) Этот брак тоже зафиксирован западными источниками. А правой рукой и советником Рюрика то ли стал, то ли уже раньше был брат Ефанды Одда, известный на Руси как Вещий Олег.

Между прочим, приведенные факты начисто опровергают гипотезу, выдвигавшуюся некоторыми нашими историками, что Рюрик был простым самозванцем, нанятым ладожанами для защиты своих рубежей, а потом силой захватившим власть и присвоившим себе княжеский титул. Во-первых, его наследственные княжеские права были признаны в Ингельгейме при дворе Людовика Благочестивого, а затем Лотаря. Если даже не принимать во внимание его родословной, то можно вспомнить, что лен он получал непосредственно от императора, то есть во франкской феодальной иерархии соответствовал, как минимум, степени графа. А титул «кагана» соответствовал уже королю. А во-вторых, несмотря на разбойничьи нравы, происхождению и в Скандинавии придавалось первостепенное значение, поэтому норвежский король ни в коем случае не выдал бы свою близкую родственницу за простого безродного пирата, пусть даже сверхудачливого.

отя князю было за шестьдесят, у него еще нашлись силы, чтобы сотворить с Ефандой сына. А в 879 г. Рюрик скончался, оставив наследником Игоря, который был, согласно летопиям, «дътескъ вельми». А опекуном княжича и регентом стал Олег. Известие о наследовании владений Рюрика другим лицом в германских хрониках также имеется. То есть, с Северной Русью контакты существовали, и события, происходившие там, уже считалось нужным отслеживать.

© В.Е. Шамбаров. 2004

---

Шамбаров В.Е. Беседы о Руси древнейшей. Беседа 34. «Основатель династии» // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.11579, 18.10.2004

[Обсуждение на форуме «Праславянская Цивилизация»]