Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Институт Концептуальной истории Тринитаризма - антиТринитарии

С.В.К.
О необходимости возвращения
к Никейскому Символу веры I вселенского собора


«По вере вашей да будет вам» (Мф. 9:29)


Почему ныне стала столь острой необходимость возвращения к первоначальному Символу веры, изреченному 318-ю святыми отцами на Никейском Вселенском соборе в 325 г.?
Главные причины в следующем:
  1. в еще большей степени мы дистанцируемся от всех еретических церквей в вероисповедном аспекте. Никто после этого не вправе будет сказать, что у нас с еретиками одна и та же вера;
  2. уничтожим многовековую ложь, возстановив справедливость, попранную арианствующими.

Историко-каноническая справка

В конце IV века в кафолической Церкви на Востоке произошел тайный переворот, к которому так долго стремились арианствующие после своего поражения в Никее. Благодаря этому перевороту они сумели захватить власть в Церкви и удержаться в ней надолго, можно сказать насовсем. Главным результатом сей акции стало окончательное устранение тех, кто продолжал держаться т. н. «старо-никейского» богословия. Теперь в истолковании главнейших вероучительных установок, провозглашенных в Никее, стали руководствоваться новым богословием, существенно извратившим библейское учение о едином Боге в духе полу-арианской ереси. На смену старо-никейской вере явился т. н. «каппадокийский синтез», призванный объединить в себе ново-никейство и арианство. Главным действующим лицом в этом предприятии стал Василий Великий и его сподвижники, данный синтез изобретшие.
Переломным моментом в сем церковном перевороте стал Константинопольский собор 381 г., который незаконным образом впоследствии, когда арианствующие возымели уже безраздельную власть, был признан Вселенским. На вышеназванном соборе было заложено то основание, на котором выросла вся стройная система фундаментальных теологических понятий, принятых теперь практически во всех христианских деноминациях. Только разрушив этот фундамент мы сможем сломать и само здание, построенное не на камне Никейской веры, а на песке арианских умствований.
Веками нам внушалось, что тот Символ, который мы читали до сих пор за богослужением, это и есть Никейский Символ, который, правда, лжецы от церковно-исторической науки лукаво именовали Никео-Цареградским, спекулируя теми Никейскими формулировками, остатки которых в существенно измененном виде перекочевали в новый Символ Константинопольский. Но если мы внимательно посмотрим даже на само правило того же Константинопольского собора 381 г., в котором говорится о неизменности Символа веры, то тотчас увидим, что в нём и речи нет ни о каком новоизобретенном Символе. В этом правиле говорится только о Символе Никейского собора 325 г. «Да не отменяется Символ веры 318-ти отцев, бывших на соборе в Никее, что в Вифинии, – гласит 1-е правило, – но да пребывает оный непреложен».
В этой связи среди историков имеется много споров о том, действительно ли Константинопольский собор 381 г. составил какой-то новый Символ помимо Никейского, или же Никео-Цареградский Символ имел иное происхождение. Ведь не мог же собор противоречить сам себе! Но для нас этот спор не столь важен сейчас. Даже если признать убедительными те аргументы ученых, которые написаны в защиту того, что новый Символ был всё-таки составлен именно на Константинопольском соборе 381 г., то от этого ничего не меняется по существу. В те годы происходило множество соборов и каждый из них главной своей задачей видел составление вероопределения, которое могло бы заменить собою Никейский орос. Замена Символа или хотя бы его пересмотр составляли главную цель ариан в борьбе с правоверием. И этой цели они успешно достигли, как мы увидим из дальнейшего. Константинопольский собор 381 г., конечно, выделялся на фоне других подобных соборов, то там, то здесь собиравшихся в пределах империи. Но ни по своему составу (на нем отсутствовало какое-либо представительство Запада), ни по количеству участников (вдвое меньше чем в Никее) этот собор не мог претендовать и не претендовал быть собором Вселенским, даже несмотря на то, что его работа происходила под прямым патронажем византийского василевса Феодосия, политически заинтересованного в скорейшем прекращении религиозных споров в империи. Собор был настолько незначителен, что даже деяний его не сохранилось. Тот Символ веры, который, как полагают, обнародовал этот собор, не выходил за рамки местного восточного значения, хотя для арианствующих и это было уже далеко не малой победой. Но всё-таки в то время еще никто не мог помыслить о подмене Никейского Символа каким-то другим, тем более составленным собором поместного масштаба. В сознании старо-никейцев, как на Востоке, так и прежде всего на Западе, какая-либо замена или корректировка Никейского Символа могла означать только одно – измену кафолической вере, раз и навсегда утвержденной св. отцами в 325 г. Новый Константинопольский Символ, который теперь повсеместно и всенародно поётся в храмах, на Востоке окончательно вошел в церковный обиход только через 130 лет после официальной даты его составления. На Западе же долгое время за литургией продолжали употреблять т. н. Апостольский Символ, а Никейский получил распространение только при крещальном обряде. Так продолжалось до XI века. Мыслимое ли дело, чтобы в течение столетий церкви Запада и Востока, тогда находившиеся в мире и общении, провозглашали за богослужениями разные Символы веры? Для современного коммуникабельного религиозного сознания это конечно нонсенс. Но благодаря затянувшемуся сопротивлению Запада, традиционно подозрительного к греческому новаторству, таковое явление заняло своё место в истории и не учитывать сей факт невозможно.
Замена Символа – дело серьёзное. Она никогда не проходит без последствий. Всякому, плохо знакомому с церковной историей, безусловно, и в голову не придет, что возможно, например, имеющийся теперь в употреблении Символ веры изменить. Такая измена в глазах всех верующих станет изменой самой вере. И это справедливо. Никто никогда не сможет доказать, что новый текст только лишь «улучшает» старый, что никакого существенного пересмотра не происходит. Верить этому не станут, на какие бы громкие авторитеты не ссылались. Так на каком же основании то же самое удалось сделать тем, кто дерзнул окончательно устранить Никейский Символ в обход всех существующих незыблемых канонических запретов? Ответ на этот вопрос скрывается в темных кулуарах закулисной борьбы церковных группировок IV-V столетий, интимные тайники которых для нас, пожалуй, так и не будут до конца раскрыты.
Церковные историки утверждают, что Символ Константинопольского собора 381 г. вплоть до широкого обнародования его Халкидоном никому известен не был и нигде не употреблялся ни в качестве равноценного, ни в качестве второстепенного по отношению к Никейскому. Император Феодосий, вступив на Римский престол в 380 г., т. е. всего за год до собора, тотчас издал эдикт, в котором Никейский Символ объявлялся единственно верным, а все придерживающиеся иной точки зрения признавались еретиками. Нужно признать, что император, когда утверждал решения Константинопольского собора 381 г., или противоречил сам себе, или же, что все-таки более правдоподобно, оставил в силе свой эдикт, а новому Символу придал необязательное значение.
Хорошей иллюстрацией этому служит III вселенский собор, состоявшийся в Ефесе в 431 г. На первом же своём заседании собор зачитал именно текст Никейского Символа и поместил его в свои акты. Более того: собор вынес каноническое определение, под страхом отлучения запрещающее каким-либо образом сей Символ изменять. 7-е правило гласило: «Да не будет позволено никому произносить, или писать, или составлять иную веру, кроме определенной от святых отцов, в городе Никее со Святым Духом собравшихся. А кто дерзнет составлять иную веру, или представлять, или предлагать желающим обратиться к познанию истины, или от язычества, или от жидовства, или от какой бы то ни было ереси: таковые, если это епископы, или принадлежат к клиру, да будут отчуждены: епископы – епископства, а клирики – клира; если же из народа – да будут преданы анафеме».
Можно только удивляться после прочтения этого столь ясного по смыслу и цели правила, как авторы различных Катехизисов и учебных пособий пытаются перетолковать его в духе установившейся традиции. Без всякого зазрения совести они нагло заявляют, что утверждая неизменность Никейского Символа, отцы III вселенского собора как раз и имели ввиду Символ Никео-Цареградский. Авторов этих можно по-своему понять. Ведь иначе сказать и нельзя, если не хочешь оказаться под соборной анафемой. Вот и приходится лукавить. Впрочем, раздаются и иные голоса, которые хотя и не дерзают открыто лгать, но в то же время лукавят с особой изворотливостью. Они говорят, что правило III вселенского собора на самом деле запретило не текст изменять, а лишь «произносить, или писать, или составлять иную веру». А поскольку, говорят эти лукавые делатели, Константинопольский Символ не провозглашает «иную веру», а по сути ту же самую, только в отредактированном и дополненном виде, следовательно введение нового Символа взамен Никейского не нарушает постановления Ефесского собора.
В ходе дальнейшей речи мы сможем убедиться в том, что это пустое оправдание. Текст нового Символа именно нарушает веру Никейских отцов, доказательства чему будут приведены. С другой стороны, лукавнующие находят затруднение также в 1-м правиле Константинопольского собора 381 г. (II вселенского). Ведь Символ всё-таки «преложили». Однако в окончательное посрамление невеждам мы можем привести: 1) постановление Александрийского Собора 362 г., состоявшегося под председательством св. Афанасия Великого, которое гласило: «во всем довольствоваться верой, исповеданной никейскими отцами, потому что она не имеет никакого недостатка и полна благочестия, и не должно составлять иного изложения, дабы написанное в Никее не сочли несовершенным»1; 2) слова председателя Ефесского собора Кирилла Александрийского, который считал Никейский символ во всем достаточным и неизменным даже по букве: «Решительно терпеть не можем, чтобы кто-нибудь потрясал веру или Символ веры, изданный некогда св. отцами Никейскими, и решительно не позволим ни себе, ни кому-нибудь другому изменить хоть одно слово, там поставленное, ни пропасть хоть одному слогу»2.
Запад в своей борьбе с арианством неизменно исходил из того положения, что необходимо держаться буквы Никейского ороса, который считался самодостаточным для выражения вероучительных доктрин. В каком-нибудь изменении текста Символа западный епископат единодушно не усматривал никакой необходимости. Диалектические тонкости восточных были чужды прямому латинскому уму. Благодаря такой политике Западная церковь не только смогла на долгое время сохранить старо-никейские богословские принципы и терминологию, но и стать мерилом правоверия для тех, кто руководствовался ими на Востоке. Общение с Западом в то время являлось гарантом принадлежности к кафолической вере и Церкви, тогда как многочисленные полу-арианские партии, постоянно раздираемые борьбою за власть, стояли особняком. Западное богословие, несмотря ни на что, было и осталось, особенно начиная с эпохи блаж. Августина, предпочтительным по сравнению с полу-арианским синтезом, который упрочился преимущественно на Востоке благодаря трудам каппадокийских отцов.
Итак, мы выяснили те твердые исторические и канонические основания, которые не позволяют нам изменять или отменять Никейский Символ веры. Но когда же и кем был окончательно введен Символ Константинопольский?
На Востоке началом практики послужило определение Вселенского Халкидонского собора 451 г. Однако, последний не имел ввиду отмену Никейского Символа, но, напротив, отдал ему предпочтение перед Символом Константинопольского собора: «Сохраняя порядок и все постановления о вере бывшего прежде в Ефесе святого собора… определяем, чтобы блистало преимущественно изложение правой и непорочной веры 318-ти святых и блаженных отцев, собиравшихся в Никее при благочестивой памяти Константине, бывшем императоре, но чтобы имело силу и то, что определено 150-ю святыми отцами в Константинополе для уничтожения возникших тогда ересей»3. Каким образом должен был «иметь силу» новый Символ, собор никак не оговаривает. Вполне естественно, что в результате Никейский Символ остался на бумаге (бумага ведь всё терпит!), а практическое употребление получил Символ Константинопольского собора. Всё преступление Халкидона именно и заключается в обнародовании и фактической ратификации того, что было сделано арианствующими в 381 г. Первым на Востоке постановил читать Константинопольский Символ на всех собраниях монофизитский еп. Антиохийский Петр Пуллон – в 471 г. В Константинопольской церкви ему последовал патриарх Тимофей, который новый Символ в богослужебное употребление ввел в 511 г.4
Обычай читать Константинопольский Символ за богослужением вошел на Западе сперва в Испанской и Галльской церквях по прошению короля Рекарреда и по определению III Толедского собора, бывшего в 589 г. На этом соборе было постановлено, по примеру Восточных церквей, читать во всеуслышание народа Константинопольский Символ перед молитвою Господней. По другим данным сей обычай вошел в Галликанские церкви не раньше времен Карла Великого, т. к. папа Лев советовал оный отменить как неупотребительный в Римской церкви. Константинопольский Символ не читался в Риме еще при папе Иоанне VIII. И только при Бенедикте VIII, в 1014 г., он был принят в Римской церкви, чтобы не быть в разногласии с подчиненными ей церквями Испанскими и Галликанскими, не желавшими оставлять сего обычая5.
Тем не менее, до сих пор остается никому непонятным, на каком основании произошла такая подмена в обход всех канонических установлений.

Богословско-терминологическая оценка

Историк Ф. Хорт подсчитал, что в Никео-Цареградском Символе по отношению к Никейскому было сделано 10 добавлений, 4 изъятия и 5 изменений. Всего из 178 слов этого Символа только 33 заимствованы непосредственно из Символа Никейского, всё же остальное было внесено в качестве дополнения6. Сама по себе такая радикальная правка в документе, который являлся неизменным мерилом веры для Вселенской Церкви, уже не может не вызывать определенных сомнений. Это даже не редактирование, а существенная переделка. Спрашивается, неужели Никейские отцы были людьми столь недалекими, что составили такой несовершенный текст, что потребовалось столь основательно его «дорабатывать»? Но при внимательном и буквальном рассмотрении выясняется, кому и зачем было выгодно такое дело.
На первый взгляд кажется, что Никео-Цареградский Символ не содержит в себе никаких еретических мыслей. Действительно, для нас, людей, которые никогда не участвовали в антиарианских баталиях IV века, терминологические нюансы обоих Символов не могут играть той существенной роли, которая преимуществовала в то время между спорящими сторонами. Дело вовсе не в том, чтобы подвергнуть Константинопольский Символ 381 г. какому-то неразумному остракизму. Пусть он останется памятником церковной истории, в каковой роли мы видим теперь Символ Никейских отцов. Некоторые заявляют, что и теперь дескать Никейский Символ не отменен, но остается в силе. Таким образом и мы сделаем аналогичное предложение: пусть Никейский Символ будет употребляться за богослужением, а Цареградский останется на бумаге. Но при этом не мешает выяснить, с какой целью был составлен последний и какое имел значение для современников. А это как нельзя лучше показывает текстологический анализ в связи с учениями эпохи арианских смут.
Нас прежде всего интересует то, что изъято. Из этих мест отметим следующие:
  1. toit estin ek thV ousiaV tou patroV – «то есть из сущности Отца»;
  2. hoc est ejusdem cum Patre substantia – «то есть той же с Отцом сущности» (только в одном латинском источнике);
  3. «А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошел не из Сущего, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или превращен, или изменяем – таковых анафематствует кафолическая Церковь».
Все эти три изъятия имели очень большое догматическое значение в антиарианских спорах и неслучайно были исключены из новой версии Символа. Слова «то есть из сущности Отца» прямо указывали на то, что Сын не просто рожден от Отца, как могут быть рождены от Него прочие творения, как учили ариане, но что Он рожден из самой сущности Отца, а не из чего-либо иного, или же из ничего. Эти именно слова ариане покушались исключить. Партия «омиусиан»7 подала список Никейского Символа папе Ливерию, опустив эти слова. Но вся важность их заключалась не только в прямом опровержении арианских доктрин. Они точно определяют значение рождения «из сущности Отца» и центрального термина «единосущный». Понятно, почему партия «омиусиан» столь отрицательно к ним относилась. Такая терминология в корне уничтожала учение о трех подобных сущностях, которого придерживались «омиусиане». Рождение «из сущности Отца» исключало какое-либо разделение сущностей в Боге, но указывало на обладание одной и той же сущностью Отцом и Сыном. Никейские отцы в учении о Боге исходили совсем из других предпосылок, чем это делали приверженцы «каппадокийского синтеза», и следовали приемам до-никейской школы, фразеология которой имеет основание в апостольских Символах. С точки зрения до-никейских богословов существо Божие и есть Сам Бог Отец; Отец вполне и всецело владеет этим существом, а затем из этого существа Отца рождается Сын, Который также всецело обладает Божиим существом. Таким образом все три лица вместе, Отец, Сын и Св. Дух, имеют одно и то же существо. Каждое лицо есть весь Бог и существо принадлежит каждому лицу всецело. Вводя в Символ нарочитое пояснение выражения «от Отца» – «то есть из сущности Отца» Никейские отцы имели ввиду исключительно полемические цели – желание предотвратить возможность произвольного перетолкования слов «от Отца». Их добавление прямо направлялось против арианства. «Строго говоря, – заключает проф. А. Спасский, – одного этого добавления и было достаточно для того, чтобы раз навсегда опровергнуть арианскую ересь»8. Подобная фразеология Никейского Символа могла не устраивать только ариан и арианствующих. Но её-то современные богословы, унижая авторитет св. отцов I вселенского собора, называют «богословски неточным и даже прямо ошибочным выражением» (проф. А.В. Карташев9).
Следующий факт изъятия мы смогли установить только по тексту Никейского Символа, который сохранился в «Церковной истории» Руфина Аквилейского10. Удаленные слова следуют сразу за словом «единосущного» в качесте пояснения. Поскольку текст Символа упомянутым автором приводится полностью, данное пояснение, надо полагать, имелось в изначальной версии Никейского Символа и не являлось собственной интерполяцией Руфина. Во всех греческих списках оно не сохранилось, по-видимому вследствие редакционной ревизии или простого умолчания.
Все изследования приводят к тому соображению, что термин «единосущный» без надлежащего пояснения вообще не мог быть употреблен Никейскими отцами11. Он имел самые разные философские толкования, а потому, как и в первом разобранном случае, требовалось уточнить его значение. Его употребляли и гностики, и монархиане-динамисты, и Ориген. Наконец, сей термин был осужден представительным Антиохийским собором 267 г. в том значении, в каком он использовался Павлом Самосатским.
В конечном итоге, благодаря обоим изъятиям, термин «единосущный» был понят полу-арианами в смысле «подобосущный», т. е. в значении, предполагавшем у каждого лица единого Бога три самостоятельные подобные во всём сущности, для обозначения которых Василием Великим и было предложено слово «ипостась». Такое толкование термина «единосущный» и обусловило объединение с полу-арианами на Константинопольском соборе 381 г., которые, не отказываясь от учения о «подобосущии», в то же время ничем более не стеснялись в принятии термина «единосущный». Но фраза «т. е. той же с Отцом сущности» уничтожала какую-либо возможность арианам придать слову «единосущный» собственный, угодный им, собирательный смысл.
Третье изъятие также весьма существенно. В первую очередь, находясь в составе Символа, оно устанавливало соотношение терминов «сущность» и «ипостась». Убрав весь последний абзац из Символа, в котором произносилось изложение и анафематствование учений Ария, заинтересованные лица достигли желаемого разграничения означенных понятий. Если старо-никейское богословие их отождествляло, не видя в них существенной разницы, то каппадокийские вожди, в целях союза с полу-арианами, полностью изменили их смысл так, что «сущность» получила значение общего рода, а «ипостась» – частного индивида, обладающего самостоятельной личностью и самостоятельным бытием. Здесь все современные богословы усматривают самое «величайшее» достижение «кападокийского синтеза». Они нисколько не стесняются называть это «переплавкой философского языка». Даже если, как утверждают некоторые, анафематизм и не входил в состав Символа, а служил как бы дополнительным приложением к нему, то почему бы в том же качестве нельзя было оставить его и в новой версии? Но этому как раз и мешали слова «из иной ипостаси или сущности», которые указывали на тождество этих понятий. Очевидно, сие никак не устраивало тех, кто пытался вместо христианского монотеизма незаметно ввести тайное многобожие ради объединения с полу-арианами. Напомним, что II вселенский Сердикийский собор 343 г., а также Александрийский собор 362 г. подтвердили тождественность терминов «ипостась» и «сущность» именно как выражение веры Никейского собора.
Выяснив смысл изъятий, теперь обратимся к внесенным добавлениям. Мы увидим, что не все из них столь уж безобидны.
  1. «прежде всех век»;
  2. «Егоже царствию не будет конца»;
  3. «И в Духа Святого, господствующего (to kurion), животворящего и т. д…»
Первая вставка была нарочито отвергнута еще в Никее, т. к. она предлагалась в проекте Символа, предложенном полу-арианином Евсевием Кесарийским. Теперь она вдруг вносится. С какой, спрашивается, стати? С той именно, чтобы опять-таки угодить полу-арианам, вкладывавшим в эти слова свой смысл. «Нужно помнить, – утверждает проф. А. Спасский, – как Никейские отцы боялись внести какой-либо временный момент во взаимные отношения Отца и Сына, т. к. он всегда мог подать повод к злоупотреблению и они решительно устранили их при переработке Евсевиева символа, как слова неуместные»12. В Писании нигде не сказано, что Сын рожден «прежде всех век», но говорится о Его рождении «прежде всякой твари» (Кол. 1:15,17; Притч. 8:22). Тем более странно внесение в Символ этой формулы. «Прежде всех век» давало лазейку арианской мысли утверждать, что хотя Сын и рожден «прежде всех век», но Сам есть первое творение Отца прежде всякого иного творения вне времени. Орос II вселенского Сердикийского собора поясняет, что «слово «рожден» они (ариане) понимают так, как бы говорили: Он получил начало. Поскольку же Христос существует прежде веков, то они приписывают ему начало и конец — не во времени, а вне всякого времени». Неслучайно поэтому, что слова «прежде всех век» впервые были внесены полу-арианскими соборами (3-я и 4-я Антиохийские формулы), противниками «единосущия».
«Егоже царствию не будет конца» – это также плевок в сторону Никейских отцов в лице одного из главных защитников Никейской веры св. Маркелла Анкирского. Последнему вменялась в вину ересь о том, что царство Сына прекратится. Сие являлось недоразумением тех, которые не хотели вникать в учение Маркелла. От подобных обвинений св. Маркелл был оправдан еще Сердикийским Вселенским собором 343 г., который подверг его сочинения тщательному изследованию, но не обнаружил в них никаких лжеучений. Но кому-то очень нетерпелось задеть столпов Никеи. В результате нечестивцы прокляли св. Маркелла посмертно, ибо сделать это при его жизни никто, кроме ариан, не дерзал.
Вставка пневматологического характера представляет собою уже не просто арианские козни, но явное духоборческое безобразие. В Никейском Символе вера в Св. Духа провозглашалась без каких-либо дополнительных пояснений догматического характера. Естественно, что I вселенский собор, четко выразив учение об Отце и Сыне, уже не видел необходисти повторять само собой разумеющееся в отношении Св. Духа. Но когда появилась македонианская ересь, формулировка догмата о Св. Духе сделалась целесообразной. Однако, Константинопольский собор 381 г., движимый униатскими устремлениями, сделал это самым неудачным образом. Вера в Св. Духа выражается таким образом, чтобы духоборцам позволялось безпрепятственно присоединяться к Церкви, существенно не изменяя своего учения о Св. Духе. Собор, повидимому последовал за практикой Василия Великого, который считал допустимым принимать духоборцев с тем условием, что они, не называя Св. Духа тварью, в то же время могли не называть Его и Богом. Такая позиция Василия Великого вызывает восторг у всех современных экуменистов, которые его политику догматического компромисса ставят в пример. Итак, Константинопольский собор, дополнив исповедание веры во Св. Духа не только не провозгласил Его единосущия с Отцом и Сыном, но и не назвал Его Богом. «Господа животворящего» является неверным переводом прилагательного to kurion, что букв. значит «господствующего». Вот какое исповедание было произнесено в то время, когда особенно энергично раздавались нападки на учение о единосущии Духа с Отцом и Сыном! Поэтому проф. А. Спасский справедливо восклицает: «Разве пневматомахи этого времени не учили, что Дух господствует и животворит? Разве и они не могли принять тезиса о споклонении и о спрославлении Его с Отцом и Сыном? Формула, содержащаяся в Константинопольском символе, никогда бы не могла закончить споры о Св. Духе и не повлекла бы за собою осуждения пневматомахов»13. Она вызвана униатской политикой собора, которая давала «полное право в этом спорном вопросе занять примирительную позицию» с еретиками-духоборами. «В тех исторических условиях, – продолжает проф. Спасский, – в каких осуществлялась деятельность Константинопольского собора, точное омоусианское14 определение учения о Духе не только не повлекло бы за собой окончания споров о Нём, а напротив, вызвало бы новую бурю волнений и словопрений, конец которых трудно было бы предсказать. Оно оторвало бы от нарождавшегося единства (с арианами и духоборами, – авт.) целые области Востока, и в ряды членов самого собора, между которыми были защитники середины, внесло бы серьезный разлад, могущий повести к крушению весь ;собор!»15 Этого и боялась политиканствующая верхушка собора, главной действующей силой которого были полу-ариане и духоборы. Занимательно, что Григорий Богослов, председатель этого собора, и ряд других участников горячо настаивали на признании Духа Богом и Его единосущии, однако все их старания не привели ни к чему. Как отмечает проф. Спасский, «собору не понравился «вводитель новых учений», и его настойчивые восклицания, что Дух есть Бог, послужили только одной из причин его окончательного разрыва с собором и поводом, вызвавшим нерасположение друзей«16.
Очень большие сомнения вызывает словосочетание «через Которого всё произошло». Откуда могло появиться это di’ – «через», совершенно непонятно. Учение о Сыне-Логосе как о посреднике в творческом акте Отца имело чисто арианское происхождение, а также высказывалось множеством древних еретиков и язычниками. Более точен славянский перевод этого места: «Имже вся быша», т. е. «Которым всё произошло». В русском синодальном переводе 1 Кор. 8:6 также неслучайно стоит: «Которым всё» (и в слав.: «Имже вся»), несмотря на то, что di’ в греческом Textus Receptus присутствует. Скорее всего слово di’ (через) является поздней вставкой, арианской или более древней. Вписанная также и на Константинопольском соборе 381 г., она впоследствии внесена задним числом во все списки Никейского Символа, дошедшие до нас. Арианский оттенок подобной фразеологии делает абсолютно невообразимой возможность её существования в изначальном тексте Символа.
Кроме изъятий и вставок Константинопольский собор внес в Символ также редакционную правку. Наиболее важная – перенесение слов «как на небе, так и на земле» из второго в первый член Символа. Проф. Спасский по этому поводу пишет: «Выделение творения «неба и земли» из творческой деятельности Отца и усвоение его одному только Сыну в Никейском Символе напоминало собой (участникам Константинопольского собора, – авт.) старую идею о Логосе, как Димиурге и мирообразователе, пополнявшем и усовершавшем дело единого Бога. Отец создает лишь основные элементы – видимое и невидимое; Сын специализирует их и творит всё существующее на небе и на земле. Здесь (в глазах деятелей Константинопольского собора, – авт.) сохранялся, очевидно, несознательный остаток Платоно-Филоновских и, отчасти, Оригеновских идей»17.
Нужно ли пояснять, что такими безосновательными обвинениями ставилась под сомнение богодухновенность Никейского Символа и всего I вселенского собора, который заподазривается в серьезных ересях? Делалось это, безусловно, намеренно, чтобы окончательно дискредитировать деятельность отцов, заседавших в Никее. Безумность вышеописанных обвинений обличается словами Писания: «в начале Ты, Господи, основал землю, и небеса – дело рук Твоих» (Пс. 101:26), которые апостол Павел относит именно ко Христу (Евр. 1:10). На этом основании в Никейском Символе и было сказано, что Сын – Творец «неба и земли». Этим также подчеркивалось существенное единство Отца и Сына в деле творения мира. Конечно, арианствующим заправилам сие не нравилось и они решили Сына сделать только лишь посредником в деле творения путем прибавления ’ (через) и провозглашения Творцом только Отца. По словам того же Спасского в новом Символе «Отец, единый Бог, есть Творец всего в подлинном и точном смысле; Сын же есть только совершитель Его воли». Такая правка лишь подливала воды на арианскую мельницу.
Продолжая свой обзор редакции Символа, проф. Спасский сообщает, что помимо исправлений, вызванных нуждами времени, константинопольские деятели и «самый стиль его подвергли пересмотру», улучшив его «литературное изложение». В частности, был исправлен «безпорядок» фраз, избегалась ненужная «тавталогия» и «дисгармония» между определениями, вносились «недостающие» пояснения и т. д.18 Вот, оказывается, какими «безграмотными» и «бездарными» оказались отцы I вселенского собора! Мало того, что они не смогли как следует сформулировать догматы, так они еще и не удосужились их достойно изложить. Кому же, спрашивается, и зачем была нужна такая чрезмерно придирчивая критика к богодухновенным словам Никейского Символа, надеюсь всем ясно.

Выводы

Убежден, что после сделанного детального изследования ни у кого не останется сомнений, что т. н. Никео-Цареградский Символ веры, теперь практически всеми и повсюду употребляемый, есть произведение еретиков, составленное со строго определенными целями:
  1. дискредитировать всю догматическую деятельность I вселенского собора;
  2. признать «ущербным» богословие и принизить авторитет отцов, которые имели главную заслугу в победе над арианской ересью (Афанасий Великий, Евстафий Антиохийский, Маркелл Анкирский, Осия Кордубский и мн. др. западные отцы);
  3. изъять из употребления и отредактировать Никейский Символ веры так, чтобы его главнейшие формулировки могли поддаваться еретическому истолкованию (арианскому и духоборческому);
  4. захват власти в кафолической Церкви посредством униональной политики;
  5. политическое единство империи в ущерб Христовой правде;
  6. наконец, под видом борьбы с «савеллианской ересью», окончательно изгнать из Церкви христианский монотеизм и ввести тайное многобожие.
Эти цели и многие другие сопутствующие обстоятельства, о которых выше было сказано, делают совершенно невозможным для истинных христиан употребление т. н. Никео-Цареградского Символа веры и заставляют вернуться к исповеданию 318-ти блаженных отец I вселенского Никейского собора. Этим возвращением не вводится никакого новшества, не искажается правая вера. Но наоборот – утверждается древнее предание и прогоняется еретическая тьма. Аминь.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Реконструкция текста Никейского Символа веры

Задача реконструкции Никейского Символа веры не представляет больших затруднений ввиду того, что его текст дошел до нас из многих древних источников. Разночтения в них существуют, однако они касаются незначительных деталей. Текст Символа дважды изложен в сочинениях св. Афанасия Великого, также в историях Сократа Схоластика, Созомена, Руфина. Его приводят также Иларий Пиктавийский и многие другие источники, в т. ч. коптские и сирийские. Обо всех этих источниках подробно говорится в книге К. Смирнова. Обозрение источников истории I вселенского Никейского собора. Ярославль 1888. Очень странный текст Символа, сплошь испещренный арианскими интерполяциями, приводит в своей «Церковной истории» Феодорит. Очевидно, что эта версия распространялась арианами под видом Никейского Символа, однако к последнему не имеет никакого отношения и здесь рассматриваться не будет.
Наиболее важные расхождения следующие.
По коптскому списку вместо слова «страдавшего» стоит «умершего», а также перед членом «и в Духа Святого» помещено «веруем».
По сирийскому списку к словам «кафолическая» прибавлено: «святая и апостольская».
Александрийский собор 362 г. сделал дополнение «апостольская», откуда эта вставка появилась во многих списках Символа, т. к. Деяния I вселенского собора сохранились только посредством этого Александрийского собора.
В варианте Символа, приведенном св. Афанасием в послании к Иовиану, перед словами ena kurion (единого Господа) во 2-м члене помещен артикль ton. Сочетание ton kurion в древней синагогальной традиции, как известно, служило заменой тетраграмматона ЯХВЕ. Поэтому ton в данном случае как нельзя уместен. В редакции Руфина и Илария читается «Господа нашего», что в иврите звучит как Адонаи (Господь мой), что также адекватно ЯХВЕ.
Как уже указывалось выше, в редакции Руфина имеется важное добавление: «т. е. той же с Отцом сущности», которое со всей вероятностью имелось в изначальном тексте.
Неудобовразумительное чтение «из несущего» следует возстановить как «не из Сущего (ЯХВЕ)», т. к. именно в этом смысле заключался один из пунктов учения Ария.
И, наконец, необходимо выделить 1-й член Символа только словами «веруем во единого Бога» с двоеточием на конце, чтобы точнее обозначить единство Божества, являемого в трех модусах.
Итак, в окончательном виде текст Никейского Символа веры должен выглядеть следующим образом:
  1. Веруем во единого Бога:
  2. Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого.
  3. И во единого ЯХВЕ, Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, то есть той же с Отцом сущности, Которым всё произошло как на небе, так и на земле.
  4. Нас ради человеков и нашего ради спасения сшедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых.
  5. И в Святого Духа.
  6. А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошел не из ЯХВЕ, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или превращен, или изменяем – таковых анафематствует кафолическая Церковь.


Источники:
  1. Спасский А., проф. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Тринитарный вопрос. Сергиев-Посад. 1914.
  2. Смирнов К. Обозрение источников истории I вселенского Никейского собора. Ярославль 1888.
  3. Карташев А., проф. Вселенские соборы. СПб 2002.
  4. Блаж. Феодорит Киррский. Церковная история. М. 1993.
  5. Толмачева Е. Копты: Египет без фараонов. М. 2003.
  6. Деяния Вселенских соборов. Тт. I-IV. СПб 1996.
  7. Гарнак А. История догматов. // Раннее христианство. Т. 2. М. 2001.
  8. Ветринский И. Памятники древней христианской церкви или христианских древностей. Т. 2. СПб 1830.
  9. Алипий, архим., Исайя, архим. Догматическое богословие. СТС Лавра 1994.
  10. Лебедев А., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004.
3/16 апреля 2003 г.
Муч. Ульфиана Тирского
  1.   См.: Спасский А., проф. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Тринитарный вопрос. Серг. Посад. 1914, стр. 431.
  2.  Послание Иоанну Антиохийскому. Цит. по: Лебедев А., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 162.
  3.  Деяния Вселенских соборов. СПб. 1996. Т. 3, стр. 46.
  4.  См.: Дмитриевский И. Историческое, догматическое и таинственное изъяснение божественной литургии. М. 1993, стр. 275; Ветринский И. Памятники древней христианской церкви или христианских древностей. Т. 2. СПб 1830, стр. 316. Зачем монофизитам понадобился мелькитский фальшивый символ, остается загадкой.
  5.  См.: Ветринский И. Указ. соч. Т. 2. СПб 1830, стр. 316-317.
  6.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 587-588.
  7.  «Омиусиос» — по греч. «подобосущие».
  8.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 228.
  9.  Карташев А., проф. Вселенские соборы. М. 1994, стр. 12.
  10.  См.: Смирнов К. Обозрение источников истории I вселенского Никейского собора. Ярославль 1888, стр. 201-202. Смирнов предполагает, что Руфин пользовался той редакцией Никейского Символа, которая находилась в сочинении Илария Пиктавийского «De Cynodis».
  11.  Впрочем, не исключено, что это пояснение имелось только в латинском варианте Символа, составленном на Никейском соборе одновременно с греческим, в котором оно изначально могло отсутствовать. Впоследствие оно было изъято и на Западе в целях унификации текстов. Подробнее см. мою статью «Сущность, ипостась, лицо».
  12.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 588.
  13.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 589.
  14.  «Омоусиос» — по греч. «единосущие».
  15.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 606-607.
  16.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 603-604.
  17.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 610.
  18.  См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 613-615.
С.В.К. О необходимости возвращения к Никейскому Символу веры I вселенского собора // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.11397, 06.08.2004

[Обсуждение на форуме «ИКИТ»]

В начало документа
© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru