Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Любищев А.А.
Кризис эволюционизма.
Понятие эволюции и кризис эволюционизма.
II. К теории эволюции.


Oб авторе

Оглавление

Эволюция и постоянство
Эволюция и эпигенез
Эволюция и революция
Эволюция и эманация
Общий вывод
Отношение кризиса эволюционизма к другим идейным построениям
The concept of evolution and the crisis of evolutionism
Литература

1925 г
В настоящее время чрезвычайно участились споры о кризисе эволюционного направления. При этом разногласие между учеными доходит до крайних пределов: одни из них утверждают, что нет никаких оснований говорить о кризисе эволюции; другие утверждают, что все эволюционное учение покоится лишь на вере; наконец, третьи высказывают положение, на первый взгляд не совместимое ни с первым, ни со вторым, именно, что настоящее время как раз характеризуется тем, что эволюционное учение выходит из кризиса. Когда об одном и том же на основании в общем тождественного материала высказываются столь разнородные суждения, то, естественно, возникает вопрос: нет ли здесь недоразумения; не происходит ли значительная часть спора из-за того, что в одно слово вкладывают совершенно различное содержание. Целью настоящей статьи и является раскрытие полного содержания понятия эволюции; в результате такого анализа я надеюсь показать, что все три противоречивых утверждения справедливы при определенном понимании этого термина. Этот же анализ позволит выявить истинный смысл кризиса эволюционизма.
Различный смысл понятия эволюции можно было бы выяснить путем критического разбора различных определений этого термина, но я предпочту иной, более наглядный путь, именно воспользуюсь тем, что всякое понятие определяется всего легче указанием противоположного ему понятия. Этот путь особенно удобен тем, что философское понятие эволюции не совпадает с биологическим, а биологи, как общее правило, не любят давать строгих определений. Будучи биологом, я буду преимущественно обращать внимание на биологический смысл понятия, но постараюсь охватить и философский смысл этого термина.
Определяя эволюцию указанием противоположного понятия, можно указать четыре таких основных противоположения, апории:
  1. эволюция (трансформизм) и постоянство;
  2. эволюция (преформация) и эпигенез;
  3. эволюция и революция;
  4. эволюция и эманация.
Каждая из этих противоположностей может быть, в свою очередь, подразделена на более тонкие отличия.
1. Эволюция и постоянство. Это противоположение является едва ли не наиболее ходячим и наиболее известным за пределами научных кругов. Здесь эволюция понимается как учение об изменяемости организмов. Можно ли говорить о кризисе в этом понимании? Ответ приходится расчленить на две части, так как, несмотря на всю простоту понимания эволюции как трансформизма, смысл такого противоположения может быть двоякий: чисто биологический и философский.
  1. В первом понимании трансформизма речь идет лишь о том, имеет ли место действительно факт превращения одних видов в другие? В этой области кризис был несомненно, но в настоящее время его можно считать изжитым в благополучную для трансформизма сторону. Причина кризиса заключалась, если можно так выразиться, в смене фундамента: Дарвин и его ближайшие последователи черпали главную силу своих аргументов в косвенных доказательствах - систематике, сравнительной анатомии, эмбриологии и биогеографии - и мало надеялись на доказательства прямые - непосредственное наблюдение эволюционного процесса и палеонтологические данные (в строгом смысле, конечно, палеонтологические данные нельзя называть прямыми доказательствами, но из косвенных они наиболее приближаются к прямым). В настоящее время доказательная сила косвенных доводов чрезвычайно ослабела: систему нельзя рассматривать с филогенетической точки зрения (подробнее см. работу о форме естественной системы организмов); зато, отчасти вопреки ожиданию, накопились значительные доводы в пользу эволюционного процесса палеонтологического и экспериментального характера. Поэтому трансформизм в сравнительно ограниченных пределах в настоящее время может считаться доказанным, и в этом отношении кризис оказывается изжитым. Что касается происхождения высших систематических категорий, то оно по-прежнему остается неясным; но неясность в этом вопросе приводит к кризису эволюции в другом понимании (см. ниже: эволюция и революция).
  2. Философский смысл понятия трансформизма может быть лучше всего выражен словами древнего Гераклита: "Все течет". С этой точки зрения решительно все пластично, нет ничего постоянного; на современном языке это более глубокое понимание трансформизма называется актуальностью в противоположность субстанциональности. С этой, более глубокой точки зрения в биологии имеется, несомненно, кризис трансформизма. В период наибольшего развития эволюционной идеи организмы казались непрерывно текучими и установление чего-то неизменного казалось совершенно недопустимым; определенно указывалось, что динамическая точка зрения имеет безусловные преимущества перед статической, и это положение повторяется многими биологами и до настоящего времени (см., например: Pearl, 1922). Менделизм, выдвинув понятие гена, отличающегося высокой степенью устойчивости, нарушил эту монополию трансформистского подхода. Правда, гены по взгляду большинства биологов не абсолютно неизменны, хотя следует отметить, что в настоящее время имеется воззрение Лотси, по которому гены абсолютно неизменны и все кажущееся новообразование есть лишь следствие комбинирования генов. Даже не становясь на эту крайнюю точку зрения, приходится признать, что статические элементы в наследственной конституции организма есть и в этом следует видеть кризис трансформизма.
2. Эволюция и эпигенез. Противопоставление эволюции (как развития, развертывания) эпигенезу было распространено в биологии в прежнее время; в настоящее время предпочитают употреблять в этом противоположении термин "преформация" вместо "эволюция". Избегание в данном случае термина "эволюция" становится вполне понятным, если принять в соображение, что господствующие трансформистские взгляды - дарвинизм и разные школы псевдоламаркизма (механоламаркизм, психоламаркизм) - являются, по существу, эпигенетическими направлениями, что давно было отмечено Данилевским. Как правильно отмечает Соболев, Дарвин пожал там, где не посеял, и приобрел славу основателя эволюционизма, не будучи эволюционистом64. Если поэтому понимать эволюцию как противоположность эпигенеза, то можно сказать, что эволюционизм переживал жесточайший кризис как раз во времена почти неограниченного дарвинизма и что в настоящее время есть намеки, что этот кризис кончается в благоприятном для эволюции смысле.
Но и понимание эволюции как противоположности эпигенеза вовсе не однозначно: его можно понимать или как ряд изменений, необходимо одно из другого проистекающих в силу определенного постоянного закона (Данилевский, 1885, т. 1, с. 194), или же как осуществление начал, заложенных в самом развивающемся существе; последнюю формулировку я заимствую от Соболева, но нарочно ставлю термин "осуществление" вместо "развитие", так как термин "осуществление" ничего не говорит о характере процессов, при помощи которых осуществляется потенция. Для большей ясности, я приведу аналогии из неорганического мира: развитие солнечной системы, по гипотезе Канта и Лапласа, есть пример закономерного развития в первом смысле; но из самой гипотезы вовсе нельзя было вывести конкретного числа планет, их относительной величины и т. д. Этот процесс будет эволюцией в смысле закономерного развития, но он не будет преформацией. Совершенно другой характер носит другая неорганическая аналогия: кристаллизация. Вопрос о процессе, при помощи которого возникает та или иная форма кристалла, нас может совершенно не интересовать, и законы этого процесса могут быть настолько сложными, что совершенно ускользать от изучения. Но то, что можно сказать наперед, это то, что, как бы ни были разнообразны внешние формы кристаллов, они все будут показывать только определенные формы симметрии: формообразование будет ограниченным. В этом ограничении многообразия формообразования и следует видеть существеннейшую особенность преформации. Конечно, и в нашем первом примере преформационный компонент имеет место: с точки зрения гипотезы Канта-Лапласа форма всех планет может быть только формой фигуры равновесия, но так как в наших условиях разнообразие фигур равновесия невелико, то этот преформационный элемент не играет такой роли, как в кристаллообразовании.
Как уже было указано, дарвинизм и все почти виды неоламаркизма были противниками эволюции в этом ее понимании. Правда, на первый взгляд может показаться, что это неверно, что дарвинизм не является противником эволюции в смысле закономерного развития. Ведь в основу мировоззрения всех биологов любят класть слова Лапласа, что из расположения атомов в первичном хаосе можно однозначно вывести все дальнейшее развитие мира. Но такой эволюционизм в биологии не имеет никакого эвристического значения: взаимодействия атомов настолько сложны, что никому не придет в голову строить законы биологического развития на этой основе. Превращение же организмов, как они понимаются господствующими воззрениями, совершенно не носит характера закономерного развития.
В отношении же ограничения многообразия дарвинизм и ламаркизм стоят на принципиально антиэволюционной позиции: ограничение многообразия обусловлено всецело внешними факторами и историческим развитием. Здесь эволюционные теории второй половины XIX в., утверждая внешнее сходство между онтогенезом и филогенезом (биогенетический закон), совершенно отрицают более глубокое сходство этих процессов. Нетрудно видеть, что, хотя противоположение эпигенеза и преформации применялось всегда к пониманию онтогении, истинное значение это противоположение может иметь только при рассмотрении филогении. В самом деле, всякая теория наследственности должна считаться с тем несомненным фактом, что возможности, заложенные в развивающемся зародыше, весьма ограничены, следовательно, в каждой теории индивидуального развития обязателен преформационный компонент. Спор преформационистов (эволюционистов, как они раньше назывались) и эпигенетиков в отношении онтогенеза сводился или к спору о характере преформации, или к спору о доле участия внешних факторов (Как мною показано в другом месте (А. А. Любищев. [43]), эти понятия эволюции и преформации не однозначны и в применении к онтогенезу вообще нельзя противополагать преформациию эпигенезу: в отношении к филогенезу такое противоположение допустимо, так как только в филогенезе мыслим чистый эпигенез, исключающий всякую преформацию.). Старые эволюционисты игнорировали вовсе участие внешних факторов и преформацию понимали в смысле действительного предсуществования зачатков всех органов; эпигенетики, отмечая новообразование и роль внешних факторов, указывали, что процесс не может считаться чистой преформацией. Построить же теорию чистого эпигенеза в применении к онтогенезу, по существу, является невозможным по той простой причине, что всякий онтогенез есть процесс, ограниченный в своих возможностях и допускающий легкую предвидимость значительного числа черт конечного этапа. Совершенно иное мы имеем по отношению к филогенезу: там вполне мыслим чистый эпигенез, совершенно непредвиденное новообразование. Эта противоположность хорошо отмечена Паули, который указывает, что онтогенез есть чисто репродуктивный, филогенез же- продуктивный процесс.
Возрождение эволюционных (преформационных) представлений и следует связать с тем обстоятельством, что многообразие организмов не так безгранично, как кажется сторонникам чистого эпигенеза: в многообразии организмов чрезвычайно значительную роль играет повторяемость; процесс филогении оказывается, подобно онтогенезу, в значительной степени репродуктивным процессом.
Главным доводом в пользу ограниченности формообразования является независимое происхождение признаков различных систематических категорий; сюда относятся изменения родовых признаков без изменений видовых (Соре, Вавилов, Вlаringhem), миметические мутации (Mohr, 1922; Morgan, 1923); значительный материал по этому же вопросу содержится в книгах Берга и Соболева. Такая репродуктивность ясно выражена и в предварении филогении65, которое защищает Берг, и в законе обратимости развития, защищаемом Соболевым.
Но оба автора недостаточно проводят различие между строгой закономерностью самого процесса и ограниченностью многообразия, известной предопределенностью конечных или наиболее устойчивых этапов, собственно преформацией. Это разграничение с полной отчетливостью проведено, например, у Скиапарелли, который прямо говорит о регулированной эволюции.
Однако, как не велики доводы в пользу ограниченности многообразия организмов, большинство авторов не делают отсюда вывода о наличии преформации и склонны приписать сходные явления сходному явлению внешних агентов; едва ли не для большинства биологов идея филогенетической преформации кажется совершенным абсурдом и такие понятия, как "пророческие фазы" (Павлов)66, представляются абсолютно неприемлемыми. Такое отношение становится вполне понятным, если принять во внимание распространенность и многообразие органических приспособлений; проблема же возникновения целесообразного стоит поперек дороги успешному развитию преформационных идей. Проблема приспособления в глазах многих биологов есть центральная биологическая проблема; для сторонников преформации это главное препятствие, которое необходимо преодолеть. Но можно ли преодолеть это препятствие? Большинству биологов кажется, что понятие преформации вместе с признанием реальности проблемы приспособления неизбежно приводит к принятию предустановленной гармонии, с которой, конечно, примириться трудно. Ход рассуждений изложен, например, у Северцова в его "Этюдах по теории эволюции" (с. 99), где именно и подчеркнута антиномичность преформации и проблемы приспособления. Несомненно, что попытки разрешить это противоречие (Скиапарелли, К. К. Шнейдер, Л. С. Берг) нельзя считать удовлетворительными и все противники преформации направляют свои возражения именно в это место. Нельзя отрицать чрезвычайной трудности в разрешении этой антиномии, но задача вовсе не является безнадежной, как это думают противники преформации. За недостатком места мне придется быть чрезвычайно кратким.
  1. Противники преформации (Шимкевич, Козо-Полянский) смешивают преформацию с фатализмом - обязательным осуществлением преформированных организмов. Это, конечно, совершенное искажение: ведь и в онтогенезе мы преформацию понимаем только как ограничение возможностей, но не как обязательное развитие в определенном направлении. Префор-мированными могут быть даже несколько возможностей, так называемая плюрипотенция Геккера (1914), но и плюрипотенция преформации не противоречит, как не противоречит преформации кристаллографических форм чрезвычайное разнообразие реальных форм кристаллов.
  2. Противники преформации переоценивают значение проблемы целесообразности в органическом мире, видя в ней главную проблему. В этом отношении крайние дарвинисты сходятся со сторонниками первичной целесообразности - виталистами типа Г. Вольфа (1907). Но как раз это положение переживает в настоящее время жесточайший кризис, который можно свести к следующим положениям.
    1. Долгое время и на неорганическую природу смотрели сквозь телеологические очки и крупных успехов в неорганических науках достигли именно тогда, когда проблема целесообразности стала более или менее на задний план. Как совершенно справедливо говорит Бэтсон [Bateson, 1913], отсутствие сколько-нибудь заметного прогресса в учении об эволюции последнего столетия было в значительной мере обязано переоценке значения проблемы приспособления; эта проблема, несомненно, одна из величайших проблем в природе, но она не есть первичная проблема происхождения. Между тем дарвинизм, устранив телеологию в метафизике, сохранил ее в совершенной неприкосновенности в замысле рабочего мировоззрения, и это не замедлило привести к таким злоупотреблениям телеологией, что вызвало реакцию, отрицающую за телеологией всякое эвристическое значение (см., например: Heikertinger, 1917).
    2. Вовсе нет той тесной приспособленности организма к среде, которую мыслят сторонники преформации; и в прежние геологические времена, и в настоящее время мы видим большое число как индивидов, так и видов, существующих, несмотря на крупнейшие дефекты организации. Организмы, как общее правило вовсе не находятся в состоянии едва устойчивого равновесия; напротив, соотношение организмов со средой допускает значительную свободу формообразования.
    3. Многие работы последнего времени показали, насколько шатки часто бывают наши воззрения на природу тех или иных приспособлений. Коснусь двух примеров. Из недавней работы Штокера (Stocker, 1924), мы узнаем, что структура листьев вереска (Calluna vulgaris), которая рассматривалась Кернером фон Мерилауном как приспособление против влажности, Шимпером как ксерофитизм, приспособление против "физиологической сухости", по мнению Штокера (основанному на тщательных экспериментах), не представляет собой ни то ни другое: Штокер считает ее приспособлением против сильных ветров. Другой пример: многочисленнейшие факты явлений миметизма, казалось бы, могли получить объяснение только с точки зрения пользы, извлекаемой видом; новейшие работы, см., например: Гейкертингер, 1923, совершенно не согласуются с этим толкованием; проблема сходства остается, но это сходство не может быть понято, исходя из утилитарно телеологических соображений. Что же мы должны извлечь из всех этих работ? Должны ли мы продолжать искать новое телеологическое объяснение, отвергнув старое (как это делает Штокер), или имеем право требовать, чтобы всему телеологическому рассмотрению было указано его место: пе sutor ultra crepidam (суди, дружок, не свыше сапога). Несомненно, что серьезным доводом в пользу последнего поведения является значительная приложимость к органическому миру принципа смены функции того же органа. Этот принцип стоит в резком противоречии с представлением о тесной и тщательной приспособленности определенного органа, подобной, например, приспособлению ключа к замку; такая тесная приспособленность, конечно, исключала бы всякую возможность перемены функции.
    4. Наконец, и во времени возникновения нет тесного соответствия между временем возникновения потребности в органе и временем возникновения признака: достаточно упомянуть учение о предварительном приспособлении, получающем все большее число сторонников. Изменяя выражение Северцова, можно сказать что обе пары часов вовсе не идут строго синхронно.
  3. Противники преформации считают, что необходимо строго различать приспособительные и неприспособительные признаки, и. допускают возможность преформации только для последних, а так как границу между этими признаками провести нельзя и мы часто видим, что совершенно нейтральный признак оказывается полезным, то они и говорят, что приспособительные признаки почти исчерпывают всю организацию. Это утверждение надо совершенно извратить: действительно нет границы и принципиальной разницы между приспособительными и не-приспособительными признаками, но из этого вытекает диаметрально противоположное положение: мы имеем право рассматривать даже несомненно приспособительные признаки как возникшие независимо от пользы (см. выше предварительное приспособление); проблема целесообразности есть, действительно, в значительной мере проблема приспособления, т. е. использования (Becher, 1918). Конечно, этим не исчерпывается проблема целесообразности; в особенности трудной является проблема функционального приспособления, но даже здесь мы имеем намеки, указывающие на возможность синтетического примирения: в работе Трипеля (Triepel, 1922) мы имеем указания, что функциональные структуры есть лишь частный случай гармонических и что многие квазифункциональные структуры вовсе не имеют такого значения.
Резюмируя, можно сказать: в развитии биологии есть все данные к тому, чтобы поднять вопрос о пересмотре господствующих эпигенетических взглядов на филогенез. Биологическая проблема приспособления, отнюдь не являясь мнимой проблемой, может быть сравнима с проблемой приспособления содержания к форме в каком-нибудь стихотворении. Эта проблема имеет центральное значение в поэтике, но отнюдь не в учении об языке, так как слова развиваются вне возможности их стихотворного использования. Биологи, ставя на первый план проблему целесообразности и отрицая поэтому возможность преформационного подхода к филогении, вполне уподобляются тому поэту, который требовал бы, чтобы происхождение каждого слова рассматривалось прежде всего с точки зрения возможности его применения в поэзии.
3. Эволюция и революция. Это противоположение наряду с первым является одним из наиболее ходячих, и всем известно, что многие противники политических и социальных революций любят основываться на том, что революция биологически неестественна. Эволюцию как противоположность революции мы можем назвать кунктативным трансформизмом (Соболев). Это противоположение имеет и глубокие философские корни; как указывает Эйзлер (Eisler, 1904), в основе ее лежит постулат непрерывности; принцип же непрерывности (природа не делает скачков) получил свое торжество в естествознании и истории Земли с Ляйеллем, заменившим теорию катастроф Кювье. Противники революционного понимания считают, что это устранение произведено на вечные времена. Однако в настоящее время (см., например, Соболев, Яковлев) идеи Ляйелля вновь начинают отступать перед возрождением теории катастроф, что отмечает и Эйзлер. Поэтому мы имеем полное право говорить о кризисе понятия эволюции и в этом смысле слова. Постараемся установить, что мы должны понимать под термином "революция" и какие доводы можно привести в пользу революционного характера процесса органического развития.
Я считаю тремя главными признаками революции:
  1. наличие резкого скачка, крупного изменения всей организации;
  2. наличие кризиса, предшествующего этому резкому скачку, и
  3. разрыв преемственности в развитии.
Отмечу, что Соболевым указаны два из этих признаков (под именем нисхождения и переворота), но не указан третий. Сам скачок вовсе не следует понимать в буквальном смысле слова: его надо рассматривать просто как резкое изменение скорости процесса. По-моему, процесс можно назвать революционным в полном смысле слова только в том случае, если имеются налицо все три признака.
Так, например, петровские реформы в России по бурности и резкости перемен были революционными только с точки зрения их резкости, но они не удовлетворяли третьему признаку - нарушению преемственности. С другой стороны, так называемая "великая революция" в Англии, приведшая к окончательному низвержению Стюартов, не характеризовалась резкими переменами, но имела налицо последний признак-нарушение преемственности власти. Наконец, признак наличия кризиса еще недостаточен для революционности процесса, так как кризис в некоторых случаях разрешается без революции, а в других случаях приводит к вымиранию.
Эволюционизм Дарвина и характеризуется именно тем, что он отрицал революционность трансформизма: только в отношении признания кризисов дарвинизм не противоречил революционному толкованию, но и здесь дух дарвинизма с его требованием огромных промежутков времени совершенно не мирился с принятием особых "критических эпох" в развитии (сам Дарвин, правда, признавал, что организмы изменяются неравномерно ускоренно, но это, конечно, относится к его чрезвычайной непоследовательности, доходящей до полной беспринципности). Перейду к разбору биологического понимания революции.
  1. Необходимость признания резких скачков развития указывалась уже давно (Келликер, Вер); особенно в отчетливой форме она доказывается Скиапарелли, который ссылается на невероятность принятия равномерного медленного трансформизма. Ссылка на недостаточность геологической летописи в настоящее время не может считаться удовлетворительной, так как, как правильно замечает Скиапарелли, мы должны, хотя бы в некоторых случаях, получать достаточно полные отрезки; на самом же деле смены фаун и флор поражают своей быстротой (подробности см., например, в книге Соболева). В настоящее время очень много авторов стоят на точке зрения скачков развития, но одни эти скачки мыслят все же в сравнительно небольших размерах, другие же принимают наряду с "мутациями" очень значительные "десцензии" (термин К. К. Шнейдера), возвращаясь к взглядам Келликера; третьи авторы не высказываются определенно, но не давая никакого решения вопросу о возникновении новых крупных таксономических единиц, они тем самым расчищают почву для принятия весьма значительных скачков.
  2. Что касается установления кризисов, предшествующих крупным революционным изменениям не только отдельных организмов, по и целых "экономических единств" (выражение Геера цитирую по Соболеву), то оно давно отмечалось палеонтологами в виде появления, например, вырождающихся форм аммонитов, упрощения сутурной линии (Соболев) и т. д. С этим вопросом стоит в тесной связи проблема вымирания крупных групп, до сего времени не получившая сколько-нибудь удовлетворительного разрешения. Попытки видеть вымирание как обязательное следствие специализации вряд ли могут считаться особенно удачными. К проблеме вымирания, вероятно, удается подойти ближе, если стать на точку зрения возможности деспециализации путем резкого изменения организма. Но такая возможность изменения действительно становится все менее вероятной по мере усиления специализации. А так как в момент серьезности кризиса организму представляется дилемма: деспециализироваться или вымирать, то понятно, что чем специализированнее ветвь, тем менее вероятной является возможность революционного выхода из тупика специализации.
  3. Вопрос о нарушении преемственности мало отмечался биологами, но важность этой стороны вопроса вытекает хотя бы из чрезвычайно многочисленных фактов "разжалования" многих мнимых предков: определенное направление развития продолжается не потомками тех организмов, у которых намечаются первые черты данного развития, а в совершенно другой, генетически независимой линии. Достаточно указать двоякодышащих рыб и амфибий, динозавров и птиц и т. д.
Таким образом, не только можно констатировать кризис кунктативного трансформизма, но и показать, что есть серьезные доводы к тому, чтобы принять революционное происхождение всех наиболее крупных достижений по пути развития органического мира; конечно, в промежутках между катастрофами развитие имеет гораздо более плавный характер.
4. Эволюция и эманация. Это едва ли не наиболее философское противоположение пользуется почти полным игнорированием в биологических кругах. Эйзлер дает определение эволюции как "развитие низшей, простейшей в высшую, наиболее сложную и лучше приспособленную форму бытия или жизни"; эманация, напротив, происхождение низшего из высшего. Таким образом это противоположение указывает на направление развития, прогрессивное или регрессивное. Но определение Эйзлера (которое, видимо, является ходячим в философских кругах) не выдерживает критики, в особенности в применении к биологии:
  1. совершенно не указывается отличие эманации от сходного понятия инволюции, которое Эйзлеру известно, но которое он просто обозначает как противоположность эволюции;
  2. прогресс организма отождествляется с усовершенствованием приспособления. Но последнее отождествление затемняет всю проблему, так как низшие организмы совершенно нельзя назвать хуже приспособленными, чем высшие. С точки зрения приспособления термины "прогресс" и "регресс" не имеют никакого смысла.
Совершенно иное, если мы встанем на точку зрения Бэра (известную, между прочим, и Дарвину) и станем подразумевать под прогрессом степени дифференцировки частей данного существа. Хотя в такой общей формулировке и этот критерий часто не дает однозначного ответа в отношении групп, мало связанных друг с другом, но большей частью он дает вполне определенный ответ: разноресничные инфузории выше равноресничных, вообще гетеромерные формы выше гомомерных и т. д. Процесс повышения различий, дифференцировки и следует назвать эволюцией; обратный процесс сглаживания различий, дедифференцировки следует назвать инволюцией; в этом смысле термин "инволюция" употребляется и в биологической литературе; в неорганической области принцип увеличения энтропии можно считать инволютивным, противоположное же ему понятие - эктропизм (Ауэрбах) - соответствует эволюции.
Противоположение собственно эманации и эволюции носит иной характер; здесь также понимается различие в направлениях, и эманация также ведет к дедифференцированному состоянию, но не путем обратного развития, а путем постепенного обеднения более богатого содержания исходного состояния.
Понимая прогресс как нечто независимое от приспособления, мы вправе задать вопрос: каким является развитие организмов в самых общих чертах - регрессивным или прогрессивным, и если регресс имеет место, то каким путем он осуществляется - инволюционным или эманационным?
Ответ на этот вопрос обычно давался такой: в общем развитие организмов прогрессивно, чему учит и палеонтология, но наряду с этим мы имеем и несомненно регрессивные группы, причем в полном согласии с господствующим эпигенетическим пониманием филогенеза такой регресс мыслился как следствие внешних условий (главным образом паразитизма), т. е. рассматривался как инволюция, эманационное же понимание для биологов 19 в. было совершенно чуждо. Инволюция составила исключение, эволюция - правило, и хотя и была попытка создать чисто инволюционное понимание филогении (см.: Михайловский, 1870, с. 300), но эту попытку, несмотря на ее серьезный тон, можно рассматривать только как полемический прием приведения к абсурду. Однако, несмотря на то что смена фаун в геологические эпохи в общем соответствует эволюции, т. е. усовершенствованию организмов, мы во многих случаях наблюдаем обратное явление: в классе моллюсков наиболее древними являются представители высшего класса головоногих, древнейшие папоротники ближе к семенным растениям, чем современные, и т. д. Получается, что инволюция, во-первых, распространена шире, чем можно было ожидать, и, во-вторых, во многих случаях несводима к внешним условиям; кроме того, учение о предварительном приспособлении отрицает влияние внешних условий даже для тех случаев эволюции, где такое влияние казалось совершенно очевидным (например, паразитизм).
Наряду с этим в биологии накопились факты и высказывались мнения, позволявшие говорить и о возрождении чисто эманационных представлений:
  1. факты неотении (неотения как выпадение значительного участка нормального развития должна рассматриваться как эманационное явление) многими биологами настолько распространяются, что одним из авторов было даже замечено: пожалуй, скоро будут утверждать, что каким-то образом появился человек, а все остальные организмы суть его неотенические личинки;
  2. в связи с теорией присутствия и отсутствия и тем фактом, что почти все мутации оказываются рецессивными по отношению к исходным формам, Бэтсоном был развит своеобразный взгляд на филогению как на последовательную потерю генов; этот взгляд можно было бы назвать генотипической эманацией и своеобразным сочетанием эманационных и эволюционных представлений, так как, согласно Бэтсону, эманация в генотипе соответствует дифференцировке (т. е. эволюции) в фенотипе; сейчас этот взгляд, пожалуй, имеет только историческое значение, так как сама теория присутствия - отсутствия подвергалась жесткой критике.
Во всяком случае, мы имеем и здесь налицо наличие кризиса. И если, конечно, нельзя говорить о вытеснении эволюционного принципа инволюционным или эманационным, то сам факт обратимости эволюции становится наиболее ясным (Сушкин, Соболев) вопреки неумеренным приверженцам закона Долло.
5. Общий вывод. В моем разборе кризиса эволюции я нарочно не касался вопроса о факторах эволюции, так как это сильно увлекло бы в сторону. Но, даже рассматривая понятие эволюции вне связи с теми или иными объяснениями самого процесса, мы видим, что в каждом понимании этого термина назрел более или менее глубокий кризис или что, наоборот, назрел выход из кризиса. Возникает вопрос: можно ли считать независимыми друг от друга решения каждой из перечисленных апорий, можно ли, например, считать, что понятие преформации не имеет никакого отношейия к выбору решения относительно революции и кунктативиого трансформизма? В настоящее время мы действительно имеем большое разнообразие мнений: почти свободное комбинирование тех или иных решений. При более внимательном отношении оказывается, что мы имеем, в сущности, два основных противоположения. С одной стороны, мы имеем чистый последовательный селекционизм, который дает такие ответы на вопрос о трансформизме и связанных с ним проблемах:
  1. морфология получает рациональное толкование только при физиологическом освещении;
  2. систематика есть чисто историческая дисциплина;
  3. только динамический подход имеет право на существование;
  4. изменение видов есть чистый эпигенез;
  5. превращения организмов идут медленным, равномерным и монотонным путем.
Как противоположность этому воззрению назревает такой ответ:
  1. морфология есть учение о форме, стоящее в ближайшем отношении к геометрии и независимое от физиологии (Radl, Bd. I, S. 187);
  2. систематика не есть историческая наука (подробнее см. мою статью о форме естественной системы);
  3. наряду с динамическим подходом законен и желателен статический подход к организму;
  4. процесс филогении носит в значительной степени преформационный характер;
  5. процесс превращения не равномерен: медленные изменения прерываются бурными катастрофами, причем направление развития до катастрофы может менять свой знак.
Я склонен называть такое понимание развития диалектическим пониманием и оправдываю такое применение диалектики двумя особенностями характера процесса: его революционностью и периодичностью; тем, что организмы последующих этапов развития в значительной мере возвращаются к уже пройденным этапам; но так как это возвращение неполно, то и получается спиралеобразный характер филогенеза, что, видимо, является одной из существеннейших особенностей гегелевской диалектики. На такую периодичность филогенетических процессов указывает Соболев, ее же в форме закона чередования или периодичности аналогии отстаивает Козо-Полянский (1922). Мне и думается, что вместо четырех сформулированных Соболевым самостоятельных законов (наследственности, органического роста, обратимости и прерывности) возможно формулировать один закон диалектического развития организмов.
Признание формулированных мною пяти различных положений тесно связано друг с другом: принятие крупных скачков в развитии непонятно, если не стоять на преформационной точке зрения, т. е. считать, что революционные толчки только реализуют уже назревшие возможности; преформация требует, чтобы проблема приспособления не рассматривалась как главная и чуть ли не единственная проблема биологии, а следовательно, возникает потребность в независимой от физиологии морфологии; тот же преформационный подход освобождает систематику от ее подчинения филогении и выдвигает законность статического рассмотрения систематических и морфологических закономерностей; наконец, становится вполне понятным, что значительный шаг вперед может предваряться неудачными попытками в этом направлении, вызывающими появление кризисов инволюционного или эманационного характера. Но в истории развития наук мы должны видеть только диалектический процесс, прекрасные примеры чему дает Радль (см.: Radl, Bd II, S. 189, 191), и настоящее время по справедливости следует рассматривать как время, характеризующееся попытками построить новое понимание трансформизма на смену отжившему селекционизму. В такое время неудивительно встретить и значительную непоследовательность, и регресс мысли; таким регрессивным явлением, бесспорно, является механоламаркизм в обычном эпигенетическом понимании этого слова, так как эти воззрения, в сущности, легко опровергаются данными, собранными у Дарвина. Примером крупнейшей непоследовательности и является то, что механоламаркизм иногда уживается одновременно с вполне трезвыми взглядами на систему (см., например: Смирнов), как и, наоборот, преформационные взгляды К. К. Шнейдера уживаются у него с вполне устаревшим генеалогическим пониманием системы.
6. Отношение кризиса эволюционизма к другим идейным построениям. Несомненно, что отдельные отрасли человеческой культуры не стоят особняком друг от друга. Поэтому весьма интересно выяснить, не стоит ли кризис эволюционизма в известной связи с кризисами в других областях. Недавно безусловно господствовавший дарвинизм имел несомненную идейную близость к экономическому учению Мальтуса, чего не скрывал и сам Дарвин. Подобно тому как всемирная история у Бебера или Иегера есть печальная компиляция, в которой отсутствует самое главное - единый внутренне связанный процесс общечеловеческого развития, так и история развития органического мира с дарвинистической точки зрения не представляет из себя ничего цельного. Понимание прогресса как следствия постоянной, равномерной и монотонной борьбы индивидуумов, полное отрицание значения революций - все это роднит дарвинизм с социологией буржуазного либерализма. Правда, в последнее время многие стремятся обосновать близость дарвинизма к марксизму, но единственным пунктом сходства этих учений, видимо, является положение, что и в обществе, и в природе изменения происходят под влиянием материальных условий, однако и здесь имеется существенное отличие - исторический материализм принимает обратное влияние идеологических надстроек, дарвинизм же oтpицaeт всякое такое обратное влияние.
Если же мы сравним новое биологическое воззрение с мировоззрением революционного социализма (первым приближением к которому является марксизм)67, то увидим целый ряд черт сходства.
  1. В противоположность чисто историческому подходу марксизм выдвигает на первый план представление о социологических закономерностях, ограничивающих многообразие генетических форм; сходства в строении организмов и обществ обусловливаются не только исторической преемственностью, но и определенными законами, не имеющими исторической основы.
  2. Оба воззрения оказываются в значительной мере преформационными, утверждающими необходимость наступления той или иной формы органического или общественного бытия; сходство простирается до того, что эта сторона учения вызывает у противников совершенно одинаковые упреки в фатализме учения, несправедливые, конечно, ни для того ни для другого.
  3. История развития организмов и обществ есть целостный процесс, а не компиляция.
  4. Необходимость признания революционных преодолений наиболее трудных этапов (перестройки системы организации)- едва ли не наиболее важная черта диалектического понимания истории.
Я ограничусь этими чертами сходства, хотя можно значительно расширить сравнение. Конечно, между марксизмом в его современном развитии и новым развивающимся мировоззрением в биологии есть и отличия, но эти отличия отнюдь не являются непреодолимыми. На мой взгляд, эти различия сгладятся по мере того, как диалектическое понимание исторического процесса будет освобождаться от своих противоречий. Таким отличием является выдвижение вульгарным материализмом на первый план наиболее примитивных потребностей, которые в действительности лишь ограничивают рамки развития (подобно естественному отбору), но отнюдь не являются движущими причинами развития общества.
В заключение не могу не поблагодарить моего друга В. Н. Беклемишева за ту помощь, которую он мне оказал своими критическими замечаниями.


THE CONCEPT OF EVOLUTION AND THE CRISIS OF EVOLUTIONISM

The different appreciation of the crisis of evolutionism results greatly from different meanings of the notion of evolution. There are four principal antitheses.
  1. Evolution (transformation) vs. constancy. In a common sense this is an opposition related to the origin of species. There was a temporary crisis due to a change of foundation: indirect evidences were replaced by more direct ones. In a radical philosophical sense this is the opposition of actualism and substantionalism. There are signs of a true crisis, e. g. the apparition in biology of concepts of a substantionalistic nature (e.g. genes).
  2. Evolution (preformation) vs. epigenesis. Taken in this sense the concept of evolution endured a violent crisis in the times of hegemony of epigenetic theories (darwinism, pseudolamarkism). Pure epigenesis is imaginable only as a theory of phylogenesis, because ontogenesis is always a reproductive process. The facts of parallelism in palaeontology, homologous series in systematics, mimetic mutations, etc., show that the transformation of organic beings is a regulated process, but a regulation, limitation of possibilities is the most general definition of preformation. The greatest obstacle for the expansion of the preformistic comprehension of transformism is the overration of the problem of adaptation. This is one of the greatest problem of nature, but not the primary problem of descent (Bateson). Adversaries of preformation (a) do not distinguish preformation from fatalism, (b) overrate the pragmatic value, of teleological approach in biology, (c) admit a close adjustment of organism to environment, what is by no means correct, (d) assume a synchronism in origin of both needs and corresponding adaptations (the vast array of facts of preliminary adaptation speak against such a presumption).
  3. Evolution vs. revolution. Three characters of revolution are (a) sharpness of modification, (b) breaking of succession, (c) precedence of a crisis. There are many grounds for assuming that slow changes of organisms are sometimes interrupted by large jumps.
  4. Evolution vs. emanation (involution). The regressive transformation takes place more frequently than was formerly supposed. This retrogression can be in the form of dedifferentiation (involution) or impoverishment (emanation).
The crises of evolutionism in different meanings of the word are not independent. In the opposition to prevailing views a new system of biology asserts that (1) morphology is independent from physiology, (2) systematics is not a historical science, (3) transformation of organisms is largely based on preformation, (4) the static approach in biology is quite legitimate, (5) the process oi development is not monotonous or uniform in its speed. This system in biology finds parallels in sociological concept of revolutionary socialism (e. g. marxism) whereas the darwinism can be regarded as analogous to the Manchesterian liberalism.

Примечания

  1.   Эти слова, принадлежащие Д.Н. Соболеву, получили неверное толкование в литературе. Так, К.М. Завадский (Развитие эволюционной теории после Дарвина. М., 1973, с. 361) называет утверждение Соболева странным, но не поясняет, в каком смысле употреблялось им слово "эволюция". Между тем еще в начале нашего века, как это и показано в настоящей статье А.А. Любищева, под эволюцией еще нередко понимали развертывание, преформированный процесс, а развитие с новообразованием обозначали как эпигенез, т. е. как и в эмбриологии. В этом смысле Дарвин был преимущественно не эволюционистом, а эпигенетиком. В ряде работ последних лет отчасти из-за подобных терминологических недоразумений Любищев считается преформистом. При этом не указывается важное обстоятельство, что, по Любищеву, преформизм можно понимать двояко, а именно; 1) как развертывание строго определенной программы и 2) как следование определенным законам, ограничивающим разнообразие. Любищев критиковал Л.С. Берга и Д.Н. Соболева за неразделенность понятия "преформированности" и отдавал явное предпочтение второму смыслу, а его по недоразумению относят к сторонникам преформации в первом смысле.
  2.  Под предварением филогении обычно имеют в виду описанное в 1901 г. А.П. Павловым на аммонитах появление на взрослых стадиях таких признаков, которые у предковых форм наблюдаются на более ранних стадиях онтогенеза. Соответствующую стадию развития предков Павлов назвал "профетический" (пророческой) фазой, а все явление - филогенетическим ускорением (протерогенез по О. Шиндевольфу),
  3.  См. комментарий 65.
  4.  По-видимому, к 1925 г. Любищев достаточно поверхностно знал основы марксизма. Так, противопоставление структурных закономерностей историческим свойственно не самому марксизму, а ревизионизму Э. Бернштейна. К. Каутский (в начале века последовательно отстаивавший марксистскую позицию) убедительно показал, что марксизм рассматривает современные социологические закономерности не как самодовлеющие, но как результат предыдущей истории производственных отношений. См.: Каутский К. К критике марксизма ("Антибернштейн"). М.; Пг.: Госиздат, 1923, с. 40-43,

ЛИТЕРАТУРА

Берг Л.С. Номогенез. Пг., 1922, с. I-VIII, 1-306. (Тр. Геогр.ин-та; Т. 1).

Данилевский Н.Я. Дарвинизм: Крит. исслед. СПб., 1885. Т. 1. Ч. 1, ХII+519с.; Ч. 2. XVI+530+148 с.

Козо-Полянский Б.М. Введение в филогенетическую систематику высших растений. Воронеж: Природа и культура, 1922. 167 с.

Козо-Полянский Б.М. Последнее слово антидарвинизма (критика номогенеза). Краснодар: Буревестник, 1923. 129 с.

Любищев А.А. О форме естественной системы организмов. - Изв. Биол. н.-и ин-та при Перм. ун-те, 1923, т. 2, вып. 3, с. 99-110.

Михайловский. Теория Дарвина и общественные науки. М., 1870.

Северцов А.Н. Этюды по теории эволюции. Индивидуальное развитие и эволюция, Киев, 1912. V+300 с.

Смирнов Е.С., Вермель Ю.М., Кузин Б.С. Очерки по теории эволюции. М.: Красная новь, 1924. 203 с.

Соболев Д. Начала исторической биогенетики. Симферополь: Госиздат Украины, 1924.203 с.

Сушкин П. П. Обратим ли процесс эволюции?-Новые идеи в биологии, 1915, № 8, с. 1-39.

Шимкевич В. Новая фаза в развитии российского антидарвинизма.- Экскурсионное дело, 1922, № 4, с. 1-13.

Яковлев Н. Н. Вымирание животных и растений и его причины по данным геологии.-Изв. Геол. ком., 1922, т. 41, №1, с. 17- 31.

Bateson W. Problems of genetics. Yale Univ. Press, 1913. IX+258 p.

Becher E.-Ueber Ausnutr. Princip.-Naturwissenschaften, 1918, Bd. 6.

Brunner von Wattenayl C.I. Orthopterologische Studien, II. Disquisitioncs orthopterologicae. Nonnula orthopteria europaea nova vel minus congita.- Verb. zool.-bot. Ges. Wien, 1861, Bd. 11, S. 221-228, 285-310.

Cope E.D. Primary factors of organic evolution. Chicago: Open Court, 1896. XVI+547 p.

Eisler R. Worterbuch der philosophischen Begriffe. 1904.

Haecker V. Ueber Gedachtnis, Vererb. und Pluripotenz., 1911.

Heikertinger E. Das Scheinproblem von der Zweckmassigkeit.- Biol. Zentralbl., 1917, Bd. 37.

Mohr O. Cases of mimic mutations and secondary mutations in the X-chromosomes of Drosophila melanogaster. - Ztschr. indukt. Abstammungs- und Vererbungslehre, 1922, Bd. 28.

Morgan T.Н. The bearing of mendelism on the origin of species.- Sci. Mon., 1923, vol. 16, N 3, p. 237-247.

Pauly A. Darwinismus und Lamarckismus: Entwurf einer psychophysischen Teleologie. Munchen, 1905. 335 S.

Pavlow A. P. - Nouv. Mem. Soc. Nat. Moscou, 1904, t. 16, N 3, p. 87.

Pearl R. Trends of modern biology. - Science, 1922, vol. 56, p. 581-591.

Radl E. Geschichte der biologischen Theorien. Leipzig: W. Engelmann. 1905. Bd. 1. 320 S.; 1909. Bd. II. 614 S.

Schiaparelli O. Studio comparativo tra le forme organiche naturale e le forme geometriche pure. Milano: Ulrico Hoepli, 1898. 367 p.

Schneider K.C. Einfubrung in die Deszendenztheorie. 2. Aufl., 1911.

Stocker O. Okologisch-pflanzengeographische Untersuchungen an Heide-, Moor-und Salzpflanzen: Die experimentelle Widerlegung der Schimperschen Xero-phytentheorie.-Naturwissenshaften, 1924, Jahrg. 12, N. 32, S. 637-645.

Trtepel H. - Ztschr. Anat. und Entwickelungsgesch., 1923, Bd. 63.

Vavilov N.I. The law of homologous series in variation.-J. Genet., 1922, vol. 12, N. 1, p. 47-89.

Woiff O. Die Begrfundung der Abstammungslehre. Munchen: E. Reinchardt, 1907. 48 S.

Любищев А.А. Кризис эволюционизма. Понятие эволюции и кризис эволюционизма. II. К теории эволюции. // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.11171, 23.04.2004

[Обсуждение на форуме «ИНЕ»]

В начало документа
© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru