Отдел писем

Обращение

• Государство: от Брест-Литовского мира до Беловежских соглашений
• Народ и нации: от Киевской Руси до наших дней
• Роль внешних сил: от польских патриотов до ЦРУ
• Конфессиональный фактор: от Брестской унии до Украинской автокефальной церкви
• Язык: от древнерусского и старославянского до русского литературного и новоукраинского
• Регионы: от Закарпатья до Донбасса и Таврии
• Кому была нужна «независимая Украина» и кому она нужна теперь

Многие люди (и не только младшего и среднего школьного возраста) наивно полагают, будто нынешняя Украина и нынешняя Россия существовали в сегодняшнем виде испокон веков, только вот когда-то Украина была насильственно присоединена к нехорошей, «имперской» России, колонизована ею, нахлебалась там горя, извелась мечтами о независимости и теперь вот эти мечты осуществляет … И никогда между ними не было ничего общего, ну разве что язык похожий, да какая-то там полулегендарная Киевская Русь, которая была так давно, что уже и неправдой кажется.

Это не так. А как? Иначе говоря, откуда взялись украинцы и русские, что между ними общего и что их разделяет? Вроде бы, что-то в учебниках пишут, но никак не поймешь, потому что пишут все по-разному. В результате и русские (что в РФ, что на нынешней Украине), что украинцы плохо понимают что к чему, путаются в терминах и оказываются в плену разных смешных заблуждений. Попробуем разобраться.

1. Государство: от Брест-Литовского мира до Беловежских соглашений

Украина, если понимать под ней нечто государственное, отдельное от России и четко ей противопоставленное, существует с 1918 года. И своим рождением обязана она таким малоприятным событиям нашей истории, как октябрьский переворот в Петрограде и заключение большевиками, главным козырем которых во время борьбы за власть было обещание положить конец «империалистической войне», «похабного» мира с немцами. Одним из условий этого мирного договора, самым, пожалуй, болезненным, было признание большевистским правительством расчленения России, причем не только отторжения от нее территорий, так сказать, «имперских» — например, Прибалтики, — но и раскол ее исторического ядра, то есть признание независимости Украины. Разумеется, ни о какой реальной независимости речи не шло. Жалкое киевское правительство, столь же незаконное, как и большевистское в Петрограде и Москве, и столь же незначительное, как и прочие областные правительства, в великом множестве возникавшие на просторах нашей страны в 1917-1918 годах, вернулось на родину в немецком обозе — и реальной властью не обладало. Границы «Украины» были прочерчены германским и австро-венгерским штыком — оккупанты шли вперед, пока не уперлись в Область войска Донского (еще одно государственное образование того смутного времени). Но уже в конце все того же 1918 года большевики положили конец существованию «украинского» государства, а к 1920-му окончательно установили свою власть на территории, обозначенной в «похабном мире» с немцами, как Украина. Тем не менее Харьков, Киев и Одесса так и остались «украинскими»… Почему?

Вот тут и начинается самое интересное. Посудите сами. Могли ли московские и киевские коммунисты признать, что стремясь любой ценой удержать незаконно захваченную власть, они пошли на расчленение России? Разумеется, нет. А следовательно, то, что они от нее оторвали, подтвердив это международным договором, лучше было Россией не считать. Поэтому на месте «Украинской Народной Республики» и «Украинской Державы» сразу же появилась очередная «Украина» — Украинская Советская Социалистическая Республика. Она и просуществовала до 1991 года, постоянно увеличиваясь в своих границах. Последним «приобретением» этой Советской Украины стала Крымская область.

Важным фактором становления Советской Украины стали украинизация системы образования. Ведь если есть отдельная республика, рассуждали в Москве и Киеве, должен быть соответствующий народ. Следовательно на Украине должна быть украинская нация. Понятия «русский» и «украинец» впервые в истории оказались четко противопоставлены. К тому же, советской власти хотелось найти компромисс с некоторыми из своих бывших противников — и многие из украинских сепаратистов пошли ей на службу, надеясь с помощью репрессивного советского аппарата реализовать свои националистические идеи (например, известный историк Грушевский). Преподавание в большей части школ, даже в городах, отныне велось на украинском. В паспортах делалась отметка о национальности. Понятно, что подавляющее большинство крестьян были автоматически записаны в «украинцы», пусть даже сами себя они всегда называли русскими. Старая русская (в том числе малороссийская) интеллигенция не могла оказать какого-либо сопротивления, поскольку была либо истреблена в гражданскую войну, либо оказалась в эмиграции, либо просто выживала как могла, постоянно находясь под угрозой ареста. Велась непримиримая борьба с «великорусским шовинизмом», обвинение в котором грозило лагерем или расстрелом. Теперь украинские националисты любят вспоминать о «расстрелянном возрождении», иначе говоря об активных деятелях украинизации, порой даже вполне симпатичных… Но при этом забывают сказать, что зачастую именно под давлением или по доносам ретивых украинизаторов заводились дела против старой профессуры, учителей, врачей, инженеров и агрономов. Когда Сталин добрался и до самых украинизаторов — и украинизация отчасти утратила свой принудительный характер, — гонения на старую интеллигенцию вовсе не прекратились. В лагерях и тюрьмах для нее всегда находилось место. Нынешние украинизаторы взвиваются в ярости, услышав такое слово, как «общерусский», — и их можно понять: ведь в свое время за него ставили к стенке, так что, выходит, не всех расстреляли. Обидно.

Тем не менее привычка — вторая натура. Выросло несколько поколений, привыкших к тому, что Украина — это не Россия (хотя и сейчас, похоже, есть сомнения, иначе бы зачем пану Кучме писать длиннющий труд под названием «Украина не Россия»?). И когда выяснилось вдруг, что всё, мягко говоря, несколько сложнее, эти люди или приходят в растерянность, или по старой коммунистической традиции начинают обвинять оппонентов все в том же «великодержавном (или великорусском) шовинизме». А то и в сепаратизме. Но, как говорится, от сепаратистов слышим…

«А что же такое тогда Россия?», возможно, спросит кто-то. Если речь идет о слове, то это «Русь», но по-гречески. То есть всякая область старой Руси с полным основанием могла называться Россией. В XVI-XVII веках, еще до образования единого государства, так и делалось. Именно украинские (если пользоваться нынешней терминологией) авторы стали называть территорию сегодняшней Украины Малой Россией, а земли московского государства — Великой (то есть большей и расположенной далеко от Киева). Если речь идет о государстве, то этим греческим словом стало называться новое русское государство, сложившееся в XV-XVII веках на севере и северо-востоке старой Руси и связанное с нею непрерывной культурной (литература, искусство, самосознание) и государственной (княжеские династии) традицией. В XVII-XVIII веках это новое русское государство сумело объединить вокруг себя почти все древнерусские земли, создав единое государство для всех русских этнических групп, иначе говоря — общерусское государство. В составе этого государства то, что мы теперь называем Украиной, было Южной и Юго-Западной Россией (то есть все той же Русью), а Киев, Харьков и Одесса числились важнейшими культурными центрами. После Брестского мира и австро-германской оккупации представление о России было сведено к так называемой Российской Советской Федеративной Социалистической Республике, то есть, грубо говоря к тому, что осталось от страны в первые месяцы существования советской власти. Тем не менее представление о России как о чем-то большем еще несколько десятилетий сохранялось в толще народа — в том числе и среди украиноязычных, продолжавших считать Украину частью какой-то другой, большой России и еще не скоро привыкших к тому, что той России уже не существует. А может, они были правы, не желая привыкать к этому?

Так или иначе, пока существовал «единый могучий Советский Союз» сохранялись и остатки общерусского единства, пусть уже и НЕОСОЗНАВАЕМОГО многими людьми, но все равно ОЩУЩАВШЕГОСЯ ими. Но вот настал 1991 года, когда на волне такого, казалось бы, хорошего дела, как демократизация общественной жизни и освобождение от бремени страшного прошлого, огромные массы людей в очередной раз надругались над своей исторической памятью, уверовали во враждебные идеологические штампы, заменили советскую ложь другой, антисоветской и антирусской, — и в результате сами свое государство уничтожили. Если для ряда республик (скажем, Грузии или Литвы) это еще можно было, пусть и с оговорками, назвать обретением независимости, то для нас это стало национальной катастрофой, потому что распалось историческое ядро старой России и миллионы людей по разные стороны бывших административных границ в одночасье оказались друг для друга иностранцами. У этого события было нечто общее с Брестским миром: развал страны произошел в результате стремления политиков (прежде всего «демократа» Ельцина и представителя старой коммунистической «элиты» Советской Украины Кравчука) любой ценой удержаться у власти. Правда, договаривались они не с немцами, а между собой. Но от этого не легче. Ни населению РФ, ни населению Украины, ни населению Белоруссии (последняя так вообще пострадало ни за что, поскольку никаких особенных «национальных движений» в ней почти не существовало).

2. Народ и нации: от Киевской Руси до наших дней

Но разве не было Украины и украинцев раньше? А Хмельницкий? А Тарас Шевченко? А украинский язык? А ее прямая связь с Киевской Русью и киевскими князьями и летописцами? Или все это выдумки немцев, большевиков и зловредных поляков-католиков?

Нет, Украина была. И народ, предки нынешних украинцев, как сознательных, так и не очень, тоже на этой земле имелся. Но вот насколько это похоже на то, что изображают в нынешних украинских (да и русских) учебниках? С этим тоже нужно разобраться.

Итак, постулат первый. Если принять термин «украинцы» как условное обозначение основного восточнославянского населения Южной и Юго-Западной Руси, отличающегося от своих северных и северо-восточных соседей особыми говорами (диалектами), то они существуют так же долго, как и прочие группы восточного славянства — и даже дольше, чем некоторые другие, появившиеся в ходе поздней колонизации относительно отдаленных регионов.

Однако одно дело — украинцы как условное обозначение, которое можно заменить другими условными обозначениями, скажем «малорусы» или «южные русские», и совсем другое — как особая народность, особая нация, обладающая особым национальным сознанием, принципиально отличным от русского (или великорусского, если пользоваться другим условным термином), и якобы всегда имевшая или стремившаяся иметь свою особую государственность. Таких украинцев совсем недавно еще не было. Иными словами, предки нынешних украинцев, даже самых рассознательных, украинцами в смысле отдельной нации не являлись.

А кем они были? Прежде всего были они тем, кем себя ощущали и осознавали. Начнем с самоназвания. Тут основными терминами были различные производные от слова «Русь»: русин, русский народ, русские люди, русь (как название народа). Теми же словами называли себя восточные славяне в самых разных регионах за пределами нынешней Украины. Теперь нас пытаются убедить, что это либо не имеет значения, либо же, что на самом деле все было не так. Способов доказать последнее изобретают множество.

Например, говорят, что украинцы называли себя не «русскими», а «руськими». Но это для самых глупых, не могущих понять, что речь идет всего лишь о фонетике (мягкий знак) и орфографии (одно или два «с»; всякий, кто знаком со московскими памятниками XVI-XVIII столетий, знает, что два «с» появились в них довольно поздно).

Или же просто врут: дескать, жители Московии называли себя московитами, а настоящие и единственные русские — это украинцы, у которых коварные московиты похитили их историческое имя, отчего благородным украинцам пришлось назвать себя по-другому, чтобы их с этим подлым азиатским народом не путали. Некоторые даже договариваются до того, что московиты не «похитили» имя у русских, т.е. украинцев, а … купили его у польского короля (сделал это якобы Петр I, причем авторы этой бредовой теории даже называют точную сумму). Разумеется, все это собачья чушь. Загляните в подлинный текст любой московской, новгородской, тверской летописи — и вы убедитесь, что ни «Московии», ни «московитов» там нет, а есть «Русь», «руский народ», «люди руские», «Руское государство», иногда также «Московское» — по столице. И странно бы было, если бы там были «Московия» и «московиты» — потому что сами формы этих слов не русские, а латинские. По-русски же — Москва, то есть город, и москвичи, то есть те люди, что живут в городе Москве, в отличие, скажем, от тверичей или нижегородцев.

Ну, и последний вариант, предназначенный для самых темных: тот факт, что предки нынешних украинцев называли себя русскими, попросту стараются замолчать. Видят в старинном южнорусском тексте слово «Русь», переводят … «Украина». Видят слово «русский», переводят … «украинец». Совсем недавно так поступили с «Тарасом Бульбой» Гоголя: чтобы детишки не задавали неудобных вопросов, заменили в нем все «русское» на «украинское» (а следовало заменять всего лишь на «руське»). Так сказать, «украинизировали» нашего общего классика. Впрочем, после такой вивисекции поневоле задумаешься: общего ли?

Есть еще один способ: пойти другим путем и, признав, что все все-таки называли себя русскими, настаивать на том, что себя-то называли, а вот других таковыми не считали. Скажем для русина Украины русский из Москвы был не русским, а москалем, кацапом и т.д., а для русского из Москвы украинский казак был не русским, а черкасом. В этом есть доля истины. Люди жили в разных государствах — Русском и Польско-Литовском — и привыкли смотреть друг на друга именно как на жителей разных государств (примерно то же, нынешние власти пытаются сделать с нами). Но — слишком уж часто в сочинениях представителей культурной элиты тех давних времен мелькают следы представлений о едином русском народе. Но — даже жители разных областей того Русского государства еще очень долго видели друг в друге чужаков. Но — после столетий раздельного существования прошли века существования совместного, когда, собственно, и происходило формирование русской нации.

Этот период, XVIII-XX столетия, во многом является более важным, чем эпоха Киевской Руси, на которую так любят ссылаться, говоря о русском единстве. Именно тогда интенсивно — и с каждым десятилетием все стремительнее происходило сближение различных ветвей восточного славянства, всех тех, кто называл себя русскими. Подобно другим европейским народам: немцам, французам, итальянцам, — разные русские привыкали к тому, что помимо окрестностей родного села или города, помимо уезда и губернии, помимо края и области есть еще огромная страна, населенная огромным народом. Они совместно осваивали новые земли — в Сибири, на Северном Кавказе и в Причерноморье, отражали общих врагов, ходили по морям, имели общие беды и радости. Это не означало исчезновения оригинальных черт той или иной ветви — они сохранялись, так же как ныне сохраняются оригинальные черты различных немецких областей. Это не означало, что между русскими не было противоречий — достаточно вспомнить, как донские казаки противились приходу на их земли великорусских мужиков, а кубанские — украинских селян, которых эти потомки запорожцев презрительно называли «хохлами». (В чем-то сходные противоречия можно наблюдать в сегодняшней Италии между жителями богатого Севера и бедного Юга или в Москве — между «коренными москвичами» и лицами без московской прописки.)

Всё это вовсе не означает, будто эти столетия было идиллией. В них было много тяжкого и несправедливого. Как и в ряде других стран Европы того времени, в России сохранялись абсолютная монархия, крепостное право, произвол чиновников, тяжелая солдатчина… Демократии, прямо скажем, не было, чем очень любят шпынять нашу страну не самые умные из называющих себя демократами. Правда, демократии тогда не было еще нигде (американская родилась, вернее зародилась, в 1776, французская — в 1789, причем против последней ополчилась вся Европа во главе с относительно передовой Англией), но об этом тем же самым не самым умным людям свойственно забывать. Как и в других странах Европы, в России случались страшные бунты и крестьянские восстания — а потом жестокие расправы с бунтовщиками. В XX веке была страшная в своей деструктивности революция 1917-1920 годов — такой, пожалуй, в других европейских странах уже не было… Был Сталин… Впрочем, у них были Муссолини, Гитлер, Франко, продажный режим Виши во Франции, холокост и колониальные войны в Африке и Индокитае… И если в самодержавной России крепостное право отменили в 1861 году, то в демократических (с 1776-1787 годов) Соединенных Штатах Америки рабство было ликвидировано в 1865-ом.

Но было и другое. Великая культура, мощно заявившая о себе в XIX веке (о том, что малорусом был Гоголь, как правило, помнят, а о малорусском происхождении Репина, Чайковского и … Достоевского обычно забывают). Победы над Наполеоном (о чем в свое время жалел Смердяков и готовы жалеть нынешние смердяковы), а также победы над Турцией, позволившие создать свою государственность грекам, румынам, болгарам, сербам, черногорцам. Про победу над нацизмом и завоевание космоса напоминать, пожалуй, не стоит. Тех, для кого Россия — это только «тюрьма народов» и угроза цивилизованному человечеству, все равно не переубедить. А другие и так об этом помнят.

ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ВСЕГО ЭТОГО — ДОБРОВОЛЬНО СЕБЯ ОБОКРАСТЬ.

Но наряду с общерусским сближением имела место и другая тенденция, выраженная куда слабее, но все же выраженная. Эта тенденция имела как естественные, так и искусственные корни. Ее суть была в том, что некоторое число малороссиян было склонно видеть в себе совершенно особый народ, либо ничего общего с другими русскими не имеющий, либо имеющий, но очень мало. Себя они стали называть украинцами, а свой язык украинским. Это движение усилилось в середине XIX века. Так появились ПЕРВЫЕ «ИСТИННЫЕ» («ЩIРI») УКРАИНЦЫ. Им приходилось нелегко: с одной стороны они противопоставили себя основной массе малороссиян, обладавшим иным сознанием, с другой — видели этих малороссиян частью своей нации, полагая, что те всего лишь лишены национального сознания и пребывают в невежестве, но вот когда их просветят, они тоже станут «щiрими» или «свiдомими» (то есть сознательными) украинцами.

Многие полагают, что эти «первоукраинцы» как бы выпрыгнули из пробирки, откуда их выудили поляки, австрийцы, германцы и прочие «враги русского народа». Это, конечно, не так. Не то чтобы поляки, австрийцы или германцы к этому руку не приложили, но этого было бы мало, если бы не имелись к этому и другие предпосылки. Как уже говорилось, русское самодержавие или крепостничество были явлениями малосимпатичными — и тот факт, что абсолютная монархия существовала и в других странах Европы или что благосостояние прогрессивной Америки во многом основывалось на труде черных рабов («Так ведь негров, не людей», возможно, сказал бы украинский классик…), их не особенно волновал. На этой почве в какой-то момент начали расцветать мифологические представления о лучшем прошлом, возрождение которого, при условии отказа от русскости, сулило лучшее будущее. Так среди людей, просто любящих свой родной край, его историю, его традиции, его прекрасный язык, появились такие, которым этого показалось мало. Они уверовали в то, что этот край, эти традиции, эта история, этот язык будут стократ прекраснее, если доказать, что ничего общего с этой стране, с этим государством и к этими «кацапами» они не имеют. Не все, кто увлекся украинством в ранний период его существования, порвали со своей русскостью. Наш великий историк Костомаров на закате лет, думается, с улыбкой вспоминал свои юношеские писания. Пантелеймон Кулиш, создатель новой украинской азбуки, так и вовсе сделался верноподданным монархистом. Несомненный украинский патриот Гоголь вообще не имел ничего общего с «сознательным украинством» — и как был, так и остался русским человеком — не великорусом, разумеется, а просто русским. Не говоря уж о таком классике новоукраинской литературы как Котляревский, который бы велел высечь всякого, кто бы усомнился в его русскости.

Были, однако, и другие. И не только Шевченко, но и вполне образованные люди, даже профессоры. Благодаря им и их сочинениям «украинством» увлекались студенты, сельские (а порой и городские) учителя и другие представители читающей публики. Видя несовершенство своей страны (которая, увы, была не лучше других стран…), они находили удовольствие в том, что переставали считать ее своей, выдумывая какую-то другую, совсем иную, не Россию, не Малороссию, не Южную Русь, а Украину, какой она якобы была раньше. По прошествии десятилетий, а то и столетий так соблазнительно было сочинять небылицы про райскую жизнь в Запорожской Сечи или даже в Речи Посполитой… Они и сочиняли.

Но разве в одних небылицах дело? Разве не было объективных предпосылок в виде этнической территории, языка, истории, культуры?

И вот тут мы подходим к главному вопросу: является ли нынешнее противопоставление и противостояние «русских» и «украинцев» этническим по своему характеру? Иными словами, противостоят ли друг другу два изначально разных этноса с разными, пусть и схожими, языками, разными, пусть и похожими, культурами, или же перед нами некое иное явление. Вопрос этот чрезвычайно важен, я бы даже сказал — является важнейшим. Его можно сформулировать и по-иному. Тождественны ли понятия «русский» и «великорус» (если воспользоваться условным термином XIX столетия)? Тождественны ли, в свою очередь, понятия «украинец» (в значении: представитель украинской нации) и «малорус» (условное обозначение южной группы восточных славян)? Наш ответ: НЕТ.

ВЕЛИКОРУСЫ (которых некоторые малосимпатичные люди любят называть «москалями») НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮТ СОБОЮ ВСЕГО РУССКОГО НАРОДА. Более того, они никогда и не претендовали на это. Да и сейчас не претендуют. Другое дело, что десятилетия раздельного существования РСФСР и УССР, а также штампиков в паспорте («украинец», «русский»«,белорус») приучили многих из них думать так. С другой стороны, НЕ ВСЕ МАЛОРУСЫ в этническом смысле слова (то есть жители Украины и прилегающих областей, носители украинского языка и культуры) СТАЛИ «СОЗНАТЕЛЬНЫМИ» УКРАИНЦАМИ И ПЕРЕСТАЛИ БЫТЬ РУССКИМИ.

Нет нужды далеко ходить за примерами. В начале ХХ века малорусы — казаки и крестьяне — решительно преобладали на Кубани. По такому случаю большевики даже пытались провести там украинизацию. Но поскольку республика была другой, у людей оставался выбор. В итоге украинизация с треском провалилась. Большинство тамошних казаков и селян как считали себя русскими, так и считают.

Другой пример. Множество русинов живет в сегодняшней Молдавии (прежней Бессарабии). Их вроде бы считают украинцами, даже в паспортах так в свое время записали. Они же в своем большинстве упорно цепляются за свою русскость. А поскольку республика это тоже другая, украинизацией она в свое время охвачена не была. И местное население украинским школам предпочло русские — от чего не отказывается и по сей день, несмотря на все усилия киевских эмиссаров. Аналогичное мы наблюдаем в Приднестровье.

Еще один поразительный пример — Закарпатье. Тамошнее население, казалось бы, совершенно не «русскоязычное», никакого отношения, в отличие от русинов Молдавии или кубанцев, к старой России не имеет. Но при этом множество жителей этой области не желают отказываться от своего исторического имени — «русины» и безо всякого удовольствия вспоминает, как после 1945 года их заставляли записываться «украинцами». После того как советской власти пришел конец, они снова заговорили о том, что являются не украинцами, а русинами. И тут-то украинская власть, позабыв о прокламируемом ею антисоветизме и антикоммунизме, в чисто советском и коммунистическом духе бросилась на борьбу с отступниками и борется с ними до сих пор. К счастью для закарпатских русин, пока не очень успешно.

Еще одни феномен, весьма распространенный в нынешней РФ или на Востоке и Юге теперешней Украины. Человек говорит: по паспорту я украинец, но чувствую себя русским. Фактически перед нами сохранение русскости на уровне ощущения: человек уже не знает, что одно другому не противоречит, но он по-прежнему чувствует это, хотя и не может сам объяснить, в чем дело.

Есть, однако, и противоположный феномен. Им, как достижением, гордятся нынешние строители украинской нации. Это когда человек «говорит по-русски, а думает по-украински». Речь идет, разумеется, не о том, на каком языке человек думает, а о том, КАК он думает, то есть о его мировоззрении. Такой персонаж может, не зная украинского, сказать, что это его родной язык (весьма помогает властям при переписях населения), он поспешит заявить, что не имеет никакого отношения к России (ведь она плохая…), будет считать своих предков (в том числе ближайших, например родителей) жертвами злых москалей, а себя — человеком, возвращающимся к «живительным национальным истокам». Фактически перед нами пример того, как посредством умелых манипуляций можно изменить самоидентификацию множества молодых (и не очень) людей. Внушите им, что: 1) Россия — это плохо; 2) Украина — это хорошо; 3) русский язык для украинцев родным быть не может; 3) поскольку они украинцы, то могут, несмотря на то, что забыли свой язык (ведь русский им не родной, а потому не свой), порвать с плохим и отождествиться с хорошим. Внушите им это — и они поспешат заявить: ОНИ НЕ ТАКИЕ. Они хорошие. Впрочем, не будем об этих.

Подобного рода пропаганде немало способствует следующее заблуждение. Некоторые по советской привычке считают, будто быть русским — значит не быть украинцем, а сделаться «москалем», забыть свои «корни», стать этаким «манкуртом» или чем-то вроде Голохвостого/Голохвастова из комедии «За двома зайцями». Это еще одна глупость, усердно внедрявшаяся в головы малообразованных людей деятелями периода украинизации, глупость, о которой нам, свободным людям, пора забыть. МАЛОРУС- УКРАИНЕЦ НЕ СТАНОВИТСЯ РУССКИМ, ОН ОСТАЕТСЯ ИМ. Для этого ему совсем не нужно делаться великорусом. Малорусское начало не может противоречить русскому — так же, как не может противоречить баварское начало немецкому, провансальское — французскому, ломбардское — итальянскому, а малопольское или великопольское — польскому. Просто человек сохраняет все свое богатство — Гоголь с Пушкиным, равно как Шевченко (какой бы он ни был…), остаются для него своими.

Но кто же тогда кому противостоит? По существу, старая и новая нации. Старая — это те, что остались русскими, независимо от своего великорусского, малорусского, белорусского, сибирского, казацкого или вовсе нерусского происхождения (поскольку есть еще русские польского, татарского, еврейского, греческого, кавказского и иного происхождения, и это свойственно любому большому народу). Новая — те, что стали украинцами. В настоящее время это почти все западные украинцы: они никогда не имели отношения к старой России, она не стала для них родиной, а ее язык остался для многих из них чужим. Это, пожалуй, большинство украиноязычных жителей исторической Украины. Это также часть русскоязычных, сделавшая, так сказать, украинский выбор. Имеется в этой новой нации и определенный процент неукраинского населения, впрочем весьма незначительный, ведь эта нация изначально замышлялась как нечто построенное по племенному признаку, свободное от «чужаков» — так что если неукраинцы, объявившие себя ее представителями, не поторопятся раствориться в ней, они рискуют остаться на положении париев. Происходящий ныне процесс можно определить как процесс формирования украинской и до-формирования русской нации. И нам важно помнить:

МЫ НЕ ОТРИЦАЕМ ПРАВА ТЕХ, КТО ЖЕЛАЕТ СДЕЛАТЬСЯ УКРАИНЦАМИ, СТАНОВИТЬСЯ ИМИ, НО И ОТ СВОЕГО ПРАВА ОСТАВАТЬСЯ РУССКИМИ И СОХРАНИТЬ РУССКИМИ СВОИХ ДЕТЕЙ, СВОЙ КРАЙ И УБЕРЕЧЬ ОТ УКРАИНИЗАЦИИ КАК МОЖНО БОЛЬШЕЕ ЧИСЛО СВОИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ МЫ НЕ ОТКАЖЕМСЯ НИКОГДА.

3. Роль внешних сил: от польских патриотов до ЦРУ

Тем не менее без внешних сил не обошлось. Первыми, пожалуй, были поляки. Польский шляхтич (а порой это был ставший поляком и католиком шляхтич западнорусский) издавна привык считать Украину своей землей, где у него были имения и крепостные… Кроме того, для многих поляков Украина действительно была малой родиной. А большой родиной была Польша. И когда польское государство было уничтожено, польский шляхтич вполне естественным образом желал его возрождения. И вредил — тоже вполне естественно — своему врагу, то есть России. Украину он видел в составе будущего польского государства. Ну, а коль скоро этого не получалось, прилагал усилия, чтобы она хотя бы Россией не была. А чем же тогда? Украиной. Некоторые польские патриоты в своей ненависти к России доходили до отрицания того, что великорусы являются славянами, заявляя, что это некая помесь восточных финнов и тюрок. Они даже долгое время отказывались признавать их русскими, именуя «москалями» и лишь позднее придумали особый термин «россияне» (в их сознании понятия «Русь» и «Россия» никак связаны не были). Легко заметить, что всё это быстро было усвоено «украинской партией» и укоренилось в украинской националистической традиции. Более того, некоторые польские шляхтичи вдруг вспомнили о своему украинском происхождении и стали называть себя украинцами, говорить на народном языке, изучать фольклор и т.п. Это, конечно, вполне симпатично: разве плохо любить край в котором живешь и уважать обычаи простого народа, который тебя кормит? Одно плохо: они сочетали это с врожденной русофобией и антирусской пропагандой, посредством которой пытались воздействовать на селян. Правда, чаще всего безуспешно. Народ своим инстинктом чуял фальшь и не желал впутываться в панские дрязги.

Что интересно, на территориях, входивших в состав Австро-Венгрии — в Галиции или Западной Волыни, польская шляхта никаких сантиментов по отношению к местному простому народу не испытывала и Украины не изобретала. Ведь угрозы, что местные русины вдруг сделаются немцами (австрийцами), не существовало, не говоря уже о том, что в этих областях польская шляхта по-прежнему чувствовала себя хозяином положения.

Еще одним участником процесса создания украинской нации стала Австро-Венгрия. Основных мотивов было два. Первый — найти в русинах некий противовес полякам, которые, как уже было сказано чувствовали себя хозяевами Галиции и Западной Волыни. Второй — не дать русинам ощутить себя русскими, поскольку это могло угрожать целостности империи. Поэтому с некоторого времени австрийские власти стали поддерживать те организации русин, которые вели украинскую пропаганду, и подавлять те, которые занимались русофильской агитацией. Позднее к этим вполне понятным охранительным мотивам присоединился и сугубо империалистический. По мере приближения большой войны в Европе, первой мировой, немецкие и венгерские деятели Австро-Венгрии стали с интересом поглядывать на земли Южной России. Тут-то вдруг и вспомнилось то, чего раньше старались не акцентировать: оказывается по обе стороны австро-русской границы живет один народ! И он жаждет воссоединения! Разумеется, это не русский народ (как считали галицийские русофилы), а украинский, и воссоединиться он жаждет не под властью русского царя, но под скипетром династии Габсбургов. Когда долгожданная война началась, эта точка зрения стала государственной политикой. Русофильские организации были разгромлены, множество простых людей, говоривших, что являются русскими, казнены как враги монархии. Среди русских военнопленных велась работа по выявлению малороссиян, которых переводили в особые лагеря, где воспитывали в «украинском» духе, объясняя им, что они не русские… Нельзя сказать, что эта работа давала большой эффект, но сформировать пару боевых частей из таких «распропагандированных» все же удалось.

Примерно такую же политику в годы первой мировой войны проводила Германия. Там тоже с интересом посматривали на южнорусские земли (война была империалистической, и все державы с интересом смотрели на соседние территории). Именно тогда в Германии вдруг «открыли» Украину. В немецких журналах стали появляться статьи, из которых читатели узнавали, что, оказывается, существует другая, хорошая Россия, которая даже совсем не Russland, а die Ukraine, и сколь выгодно было бы для Германии и всего цивилизованного мира, если бы эта Украина была освобождена и стала независимой от коварной и варварской России. Особенно эта пропаганда усилилась в 1918 году, когда оккупированная Германией и Австро-Венгрией Украина на время стала немецкой житницей. Правда, народ этой благословенной Украины не сильно обрадовался такому освобождению и довольно быстро поднялся на борьбу с «освободителями»… Однако семена были посеяны и опыт наработан.

Воспользоваться этим опытом довелось уже Третьему рейху. Его спецслужбы в ожидании неминуемой войны против Польши и СССР всячески подкармливали украинских националистов и начиная с 1939 года успешно использовали их против своих противников в качестве диверсантов, карателей, полицейских. Впрочем, нацисты использовали в своих интересах всех, кого могли. Но на украинских националистов они делали особую ставку, стремясь к разделению восточнославянской общности и уничтожению русского государства.

Позднее эстафету приняли разнообразные западные спецслужбы. В годы «холодной войны» в борьбе против СССР хорошими казались все средства, и поэтому в США и некоторых других странах охотно поддерживали националистические организации, щедро субсидируя издание соответствующей литературы и эмигрантские средства массовой информации, а также опекая военных преступников из числа бывших коллаборационистов. Это продолжилось и после распада Советского Союза — ведь успех, состоявший в расчленении единого, и как ни крути русского, государства было необходимо закрепить. События последних лет показывают, что старые солдаты «холодной войны» верны своим идеалам и наша страна как была, так и остается для них «империей зла», существование которой как единого целого является крайне нежелательным.

И все же обвинять во всех наших бедах «заграницу» и «врагов России» (которые и на самом деле существуют, как существуют враги Франции, Германии, США) не стоит. Не надо забывать, что если бы не наша родная смердяковщина, не наше собственное стремление отрекаться от старого мира и строить новый на его развалинах, ничего бы у них не вышло…

4. Конфессиональный фактор: от Брестской унии до Украинской автокефальной церкви

Начиная с XIV века западнорусские земли, то есть нынешние Украина и Белоруссия оказались в составе Литвы и Польши, правителями которых были католики. В XVI столетии произошло окончательное объединение этих двух государств в одно — Речь Посполитую. Следующей важной вехой в развитии Украины и Белоруссии стало заключение церковной унии между Римом и православной церковью польско-литовского государства.

Теперь многие думают, будто уния является чем-то вроде традиционной религии Западной Украины. Это так и не так. Теперь, когда унии уже более четырехсот лет, к ней привыкли. Но вначале все было совсем по-другому. На подписавших ее западнорусских епископов обрушились почти все западнорусские православные. Они понимали что, идя на подписание акта унии, подчинявшего западнорусскую церковь римскому папе, те преследовали своекорыстные цели. Против унии выступали православные монастыри и братства, объединявшие православных горожан, среди которых наибольший вес имело львовское.

Велись споры: а можно ли тех, кто перешел в унию или католицизм считать русскими? В свою очередь, сторонники унии заявляли, что они-то как раз русские, а вот их противники… Теперь в это трудно поверить, но так было.

Со временем центр сопротивления унии, при насаждении которой польско-литовские власти не останавливались перед применением грубой силы, переместился на Днепр. Главными защитниками православия сделались запорожские казаки. Во многом из-за недовольства унией началось крестьянско-казацкое восстание под руководством Богдана Хмельницкого. И именно негативное отношение к унии (но также и к Польше) побудило восставших казаков обратиться за помощью к единоверному и русскому государству. Так кончилась уния на Левобережной Украине.

После присоединения к России Правобережья и Белоруссии конец унии пришел и там. А вот в Галиции и других областях, вошедших в состав Австрии, уния сохранилась. И постепенно стала чем-то привычным. Уже и не верилось, что когда-то одним из центров сопротивления ей было львовское братство. Однако следует иметь в виду, что большинство селян вовсе не считало себя неправославными. Оно просто не придавало особого значения некоторым отличиям в ритуале, а что касается догматики, то о ней крестьяне ничего не знали.

Тем не менее проживание в другом государстве (Австро-Венгрии) имело неизбежным следствием отрыв массы униатов (называемых также греко-католиками) от православных России. Впрочем, даже в этих условиях далеко не все униатское духовенство было настроено антирусски. И когда в годы первой мировой войны австрийские власти развернули террор против галицийских русофилов, униатских попов нередко вешали как «русских шпионов».

И все же высшее греко-католическое духовенство внесло свой вклад в воспитание прослойки молодых людей, видевших в России врага и настроенных в «проавстрийском духе», а позднее — в прогерманском духе. Антирусские настроения среди части униатов окрепли, когда после присоединения Западной Украины к СССР уния была ликвидирована. Отныне верность ей (или переход в католицизм) и, соответственно, неприятие православия становилась проявлением оппозиции режиму. Все это лишь усугубило раскол между восточными православными и западными униатами и в еще большей степени превратило последних в особый народ, отличающийся от населения старой русской Украины (и тем более Новороссии или Крыма) не только языком, но также культурой и духовной традицией.

В настоящее время для националистической украинской элиты характерно скорее отрицательное отношение к православной церкви. Объяснение лежит на поверхности: эта элита строит свое отдельное государство, а православная церковь Украины находится под юрисдикцией Московского патриархата и потому объективно и субъективно является оплотом общерусского единства. На подрыв этого единства нацелены маневры властей, пытающихся поддерживать раскольническую «Украинскую автокефальную церковь».

Наше отношение к греко-католической церкви можно сформулировать так. На протяжении последних столетий она духовно окормляла западноукраинское население и, конечно, заслуживает уважения. Однако любые действия ее пастырей и паствы, направленные против православия и русских, должны подвергаться жесткому осуждению, равно как и попытки сделать ее церковью общеукраинской с резиденцией митрополита в Киеве.

Что же касается «Украинской автокефальной церкви», то тут двух мнений быть не может: это сугубо политическое изобретение, не имеющее никакого отношения к духовной жизни и направленное исключительно на окончательный национальный раскол восточного славянства. Не случайно в ее защиту обычно выступают люди, никогда никакого отношения к религии и церкви не имевшие и по старой коммунистической традиции видящие в них лишь инструмент достижения политических целей.

5. Язык: от древнерусского и старославянского до русского литературного и новоукраинского

«А как же язык?» спросит кто-то. «Неужели он не имеет никакого значения? Или его кто-то выдумал, например те же поляки?»

Язык значение имеет. Другое дело, что история его довольна сложна и, как правило, люди имеет о ней очень смутное представление. Между тем она, история языка, имеет не меньшее значение, чем сам язык. Поэтому вкратце следует разобраться и с ней.

Современный русский язык не является «москальской мовой». Это общий литературный язык большинства восточных славян, не только великорусов, но также малорусов и белорусов. Он не обладает чисто великорусской основой, явившись продуктом слияния старославянских (южнославянских по происхождению) и собственно русских (то есть восточнославянских) элементов. Он напрямую связан с литературным языком Древней Руси, на котором создавали свои сочинения книжники Киева и Новгорода. Позднее над ним работали (сами по себе литературные языки не рождаются, они создаются в процессе литературной и научной деятельности) не только московские, новгородские или владимирские писатели и ученые, но также авторы с Украины и из Белоруссии. Литературный русский язык, созданный общими усилиями представителей разных восточнославянских «племен», в течение XVIII-XIX веков функционировал в качестве литературного языка просвещенного общества не только в великорусских губерниях, но также на Украине и в Белоруссии. Ту же функцию он, как легко заметить, выполнял и в XX столетии. Выполняет ее и сейчас. На территории нынешнего государства на нем говорит более половины населения. В Белоруссии — подавляющее большинство.

Нам могут возразить: но ведь этот язык довольно сильно отличался от того языка, на котором украинский или белорусский селянин говорил в родной деревне. Это так. Но столь же резко он отличался и от того языка, на котором говорил в родной деревне мужик великорусский — подмосковный, владимирский или рязанский. Литературный язык, единый для большой страны, всегда отличается от региональных диалектов, будь то во Франции, Италии или Германии.

Кто-то спросит: но разве не было региональной специфики, которая делала русский язык более близким к великорусским диалектам, чем к украинским или белорусским? В чем-то, особенно в фонетике, да, однако в любой большой стране, где формируется единый язык, имеется свой региональный «лингвистический центр». В Италии, скажем, им была Флоренция — и потому нынешний итальянский более похож на флорентийский диалект. В Германии таким центром стала Средняя Саксония, и если бы немцы не учили в школе так называемый Hochdeutsch, жителям Гамбурга и Мюнхена было бы нелегко понять друг друга, во всяком случае куда тяжелей, чем жителям Владимира-Волынского и Рязани.

В отличие от русского литературного с его мощным старославянским пластом, создававшиеся стараниями некоторых украинских и белорусских писателей XIX века новые литературные языки были принципиально ориентированы на народную речь и во многом воспроизводили живой язык украинской или белорусской деревни. На Украине этот эксперимент оказался несколько более успешным, чем в Белоруссии, где среди широких масс населения литературный белорусский язык так и не прижился. Самое же главное, что, несмотря на существование литературных украинского и белорусского языков, РУССКИЙ ЯЗЫК В ЗАПАДНОРУССКИХ И ЮЖНОРУССКИХ ГУБЕРНИЯХ НИКОГДА НЕ ВОСПРИНИМАЛСЯ КАК ИНОСТРАННЫЙ и охотно осваивался всеми, кто стремился к общерусской образованности.

Но разве до XIX (или конца XVIII) века у малорусов не было ни литературного языка, ни литературы? Конечно же, это не так. Язык и литература были, начиная с общих для всех восточных славян языка и литературы Древней Руси. Были они и после. Но это был не тот язык, который считается украинским сейчас. Он не только назывался иначе («руська мова»), он был совершенно непохож на сегодняшний украинский, да и на тот, на котором говорили малорусские крестьяне и казаки в ту пору. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в памятники того времени — произведения полемической литературы, вирши или письма Богдана Хмельницкого. У одних авторов он кажется скорее похожим на русский (больше старославянизмов), у других приближается к польскому (больше полонизмов), но ясно одно: он сильно отличается от народного языка, который лег в основу того украинского, что сегодня изучается в школах.

«Зато русский царизм запрещал украинский язык!» — непременно вспомнит кто-то из числа получивших образование в советской или постсоветской украинской школе. Это, разумеется, тоже не так. «Запретить» живой разговорный язык невозможно. Однако был момент, когда в Петербурге, заметив, что некоторые польские деятели питают неясные надежды в отношении малорусов, испугались призрака украинского «сепаратизма». Результатом явилось решение о запрещении научных публикаций и периодической печати на украинском языке (который в то время только-только становился на ноги). Издавать по-украински отныне можно было лишь художественные сочинения из «народной жизни» и фольклорные произведения, при этом набирать их следовало не новой «фонетической» азбукой, а старой «исторической» — практически такой же, как русская. Именно это и называют в популярной пропагандистской литературе запрещением украинского языка. Конечно, и это было плохо, однако следует помнить, что никакого «полного запрещения» — а именно так понимают это те, кто при каждом удобном случае кричит о «запрещении украинского языка царизмом», — не было и быть не могло. Широкие массы народа и вовсе не заметили этих притеснений. После революции 1905 года всякие ограничения в отношении украинской печати были сняты. Тем не менее ошибка была совершена, и одним из результатов стало то, что «украинская национальная жизнь» на некоторое время оказалась вытеснена в Австро-Венгрию.

Однако одной лишь отмены ограничений было недостаточно. По-настоящему украинский язык смог укорениться лишь благодаря советской украинизации, которая ударными темпами проходила в двадцатые годы. Это оказалось нелегким делом не только на Кубани, но даже в УССР. Некоторые присоединенные к «украинской» республике районы попросту запросились «обратно» в РСФСР (и отдельным удалось этого добиться). В городах недовольство украинизацией было практически всеобщим, но, разумеется, в Одессе или Николаеве более сильным, чем в Харькове или Киеве, ведь Причерноморье никогда не считало себя Украиной. Именно тогда, когда множеству людей грозило увольнение за незнание украинского языка, в городском обществе стала развивалась стихийная украинофобия.

Но стоило украинизации перестать быть принудительной, как все встало на свои места. Кто хотел, снова пошел в русские школы, особенно заметно это было в городах. Наибольшие успехи украинизация имела на селе, но и тут не повсеместно. Стало ясно, что если в одних регионах УССР украинский язык и украинское сознание прививаются более или менее успешно, то в других — ни в какую. Выяснилось и еще более интересная вещь: использование в домашнем быту украинского языка вовсе не означает отказа от своей русскости и от общерусского языка как родного. Примером является все та же Кубань, где на хуторах, в селах и станицах по сей день звучит вполне малорусская речь. Однако не стоит называть ее украинской, можно обидеть людей. Они объяснят: «Так говорят на Кубани».

Правда, до недавнего времени описывать подобные феномены в научной литературе категорически возбранялось.

6. Регионы: от Закарпатья до Донбасса и Таврии

Есть такое понятие — соборная Украина. «Сборная» по существу означает «сборная», то есть та, которую собрали из разных частей. Как ни странно, этот столь любезный националистам термин во многом отражает реальную картину.

Украин много. Строго говоря, далеко не всё, что ныне принято так называть, на самом деле является Украиной. Когда-то «украинами» (это слово означает «окраина, край») называли пограничные области польско-литовского и русского государств. Это наименование прочно закрепилось за землями, лежавшими на юго-востоке Речи Посполитой, на границе со степью, откуда нападали на Польшу и Литву крымские татары и турки. При этом далеко не все входившие в Польское королевство земли Южной и Юго-Западной Руси поляки называли «Украиной». Галичина была для них Червоной Русью (или просто Русью), Волынь — Волынью, Подолия — Подолией. Украиной же называли пограничные воеводства, расположенные по левому и правому берегу Днепра. Именно это и является исторической Украиной.

Левобережная часть исторической Украины вошла в состав России после Переяславской рады и русско-польской войны середины XVII века. Правобережная Украина, Подолия и часть Волыни — после разделов Речи Посполитой (1772-1795).

Однако не все южнорусские земли находились в границах Польши. Чернигов и Новгород-Северский до начала XVII века входили в состав России и вернулись в ее состав вместе с Левобережной Украиной. Слободская Украина (будущая Харьковская, а также части ряда соседних областей нынешней Украины и РФ) с самого начала развивалась как часть Русского государства: в пограничной степи было разрешено селиться малорусским крестьянам и казакам, ушедшим в Россию от польского господства. Они получали здесь различные льготы и жили вольными поселениями — слободами (это слово происходит от слова «свобода»), отчего эта русская окраина («украйна») и получила название «Слободской», то есть фактически «свободной Украины».

Еще позднее стали осваиваться земли нынешнего Донецкого бассейна. Разумеется, также в рамках Русского государства. Так что спорить о том, какое население в Донбассе или на Харьковщине является пришлым, а какое коренным (украинское или великорусское) просто глупо. Здесь пришлые все — и приход их стал возможен лишь благодаря тому, что здесь утвердилась Россия.

В результате войн с Османской империей и Крымским ханством частью России сделались обширные степные территории Северного Причерноморья, получившие гордое название Новой России (Новороссии). Здесь также происходила смешанная колонизация, поэтому эти области по праву можно назвать наиболее общерусскими из всех русских территорий. Нечто подобное произошло и в Крыму, также присоединенном к России в результате русско-турецких войн. В результате смешанной колонизации русское (великорусско-малорусское) население здесь к концу XIX численно превысило татарское. Не следует забывать и того, что на пустынных землях Новороссии селились также болгары, греки, сербы, молдаване, евреи, немцы и представители других народов, придавшие этому краю его неповторимый характер. Всё это, повторим, происходило в рамках общерусского государства, сделавшего возможным присоединение, освоение и оборону южных территорий.

Предположить, что всё это будет оторвано от России и станет частью нового государства с названием «Украина», в начале XX века не рискнул бы и самый махровый украинский националист. Но нет преград для большевиков! И они сделали это. Из всего вышеперечисленного в двадцатые годы за пределами УССР оставался лишь Крым, ставший автономной республикой в составе РСФСР.

Однако и это еще не вся нынешняя Украина. Не все бывшие польские земли вошли до революции в состав России. Галиция (Галичина) и Западная Волынь достались Австрии. Теперешняя Закарпатская область на протяжении столетий была частью Венгерского королевства, а Северная Буковина входила в Молдавское княжество. Поскольку в XVI столетии Венгрия также стала частью Австрии, а во второй половине XVIII века австрийцы аннексировали Буковину, то все эти земли, которые мы теперь называем Западной Украиной, оказались в составе монархии Габсбургов. После ее распада некоторые из них были прибраны к рукам государствами, возникшими на ее обломках: Польша вернула себе Галицию и Западную Волынь (прихватив при этом и кусок русской Волыни), Закарпатье стало частью Чехословакии. Буковина вошла в Румынию. Та же самая Румыния захватила принадлежавшую России с 1812 года Бессарабию, населенную в основном молдаванами (с румынской точки зрения — румынами), но также и русинами, компактно проживавшими в южных приморских районах (Белгород, Измаил).

Подлинным создателем «соборной Украины» стали не те украинские националисты, провозгласившие целью жизни борьбу за нее, а их лютый враг — Сталин. В 1939 году он присоединил к УССР территории, входившие в состав Польши. В 1940 году добавил Северную Буковину и Южную Бесарабию. В 1945 — Закарпатье. При этом польское население Галиции и Волыни подверглось массовому выселению.

Последний штрих на административную карту УССР нанес бывший первый секретарь украинской компартии Н.С. Хрущев. В 1954 году абсолютно волюнтаристским и неправомочным даже по советским меркам решением к УССР была присоединена Крымская область.

7. Кому была нужна «независимая Украина» и кому она нужна теперь

Еще одна странная идея, которую нынче внушают детям в школе (впрочем, с определенными оговорками это делали еще в советские времена). Украинский народ будто бы всегда стремился к созданию независимого государства, в частности к независимости от злодейской России. Не касаясь давних времен, когда большая часть нынешней Украины входила в состав Польши, ограничимся общерусским периодом ее истории. Итак: кто желал независимости? Легко догадаться, что не крестьяне, для которых общерусское государство если и не было своим, то лишь по той причине, по какой государство редко бывает своим для людей неграмотных и связанных с государством лишь выплатой податей и солдатчиной. Точно так же для них была чужой Речь Посполитая или Гетманщина с шустрыми полковниками, стремившимися занять место изгнанной польской шляхты. Тем не менее тот же крестьянин в солдатской шинели или матросском бушлате защищал свою родину в Крымскую и первую мировую войну — и защищал не менее храбро, чем его великорусские товарищи, вовсе не думая (как ему приписывают нынешние идеологи), будто сражается за чужое дело.

Возможно, носителями идеи независимости было малороссийское дворянство, бывшая казацкая старшина? Тоже нет. Оно прекрасно интегрировалось в правящую элиту общерусского государства, занимало важные посты в администрации и армии. Возможно, это была малорусская интеллигенция? Нет. Интеллигенция эта в массе своей имела общерусский характер и, любя свою малую родину, вовсе не считала нужным отрывать ее от большой.

Но ведь были же те, что хотели этого? Были. Среди были и дворяне, и интеллигенты, в том числе из бывших крепостных крестьян — например, все тот же Тарас Шевченко. Правда, и тут не все так однозначно. Вот скажем, нынешние националисты любят выдавать за своих Костомарова или Кулиша — между тем как ни тот, ни другой вовсе не стремились к отрыву Украины от России. Тем не менее определенный процент людей, считавших, что разрушение русского государства пойдет Украине на пользу имелся. Правда, не меньший процент подобных личностей, мечтавших о разрушении своего государства, казавшегося им отсталым и несправедливым, имелся по всей России. Прежде всего это были революционеры, верившие, что на развалинах старого мира можно построить новый. Они жестоко ошиблись, но дело сделали.

В XX веке никаких теплых чувств по отношении к России (тогда, впрочем, уже СССР) не питали жители новоприсоединенных областей, например Галиции и Западной Волыни. Тамошние националисты мечтали не только об уничтожении Польши, в состав которой до 1939 года входила эти области, но также об «освобождении» от ненавистных «москалей» своих «братьев» по ту сторону старой польской границы. При этом они не желали отдавать себе отчета в том, что эти их «братья» освобождаться с их помощью не желают (нынешние их потомки либо не верят в это, либо считают исторической ошибкой…).

Наибольший процент лиц, желавших «независимости», как легко догадаться, появился после 1991 года. Они возжелали ее, так сказать, post factum. Кто же наиболее заинтересован в ней в настоящее время? Прежде всего те, кто непосредственно связан с новым государством. Скажем, таможенники в областях, пограничных с РФ. Или сотрудники появившихся Министерства иностранных дел и Министерства обороны. Это также те, кто проводит украинизацию — преподаватели украинского языка и националистической версии украинской истории. Возможно, это и те, кто наживается на перепродажах, спекуляциях, валютном обмене и транзите. Остальных, у кого прямой экономической заинтересованности нет, приходится подвергать идеологической обработке, воспитывая в них заинтересованность эмоциональную. Главным образом это молодежь (на сложившихся людей влиять труднее). Некоторым молодым киевлянам, возможно, льстит, что отныне они живут в настоящей столице… Кому-то мил желто-голубой флаг… Кто-то счастлив, что его прадедушка был связан с УПА, ликвидировал евреев, рубил топором «ляхов» и стрелял в спину «комунякам»… Ну и так далее.

Но беда в том, что помимо этих людей, остаются миллионы других, ставших жертвами разделения их страны и каждодневно страдающих от его последствий. И вот в них видеть сторонников украинской независимости, пожалуй, не стоит. Не говоря уже о тех, кто живет в таких регионах, как Крым.

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]