Для миллионов христиан, принадлежащих к различным протестантским церквям и деноминациям будущий год будет особенным, поскольку он будет годом 500-летия Реформации. Так, в Украине 26.09.2016 вступил в силу Указ Президента о праздновании этого события. Специально для этого был создан сайт R500.ua, один из разделов которого имеет название «Герои Реформации». В нём сообщается о деятельности таких столпов Реформации, как Мартин Лютер (1483 - 1546) и Жан Кальвин (1509 - 1564). К сожалению, то, как преподнесены факты из жизни и деятельности отцов Реформации, не позволяет заключить об объективности подачи информации.

Разумеется, трудно переоценить то, что сделали Лютер и Кальвин с точки зрения возможности простым людям самостоятельно читать Библию. В частности, как справедливо замечает современный английский специалист по библейской герменевтике Энтони Тисельтон, «величайшей заслугой Лютера по праву считается его перевод Библии на живой и понятный немецкий язык», поскольку «Римско-католическая церковь практически заменила Библию писаниями Отцов церкви, в частности Фомы Аквинского», тогда как «Лютер был убеждён, что каждый верующий должен иметь возможность самостоятельно читать Библию» [1].

Следует отметить, что обоих их – Лютера и Кальвина – в той или иной степени отличали неиссякаемая энергия, колоссальная работоспособность и мощный интеллект, а «герменевтические принципы, выработанные этими реформаторами, стали определяющими для современного ортодоксального протестантского толкования» [2].

Однако в сознании многих людей образ упомянутых деятелей Реформации остаётся чересчур идеализированным.

Данная статья-заметка не преследует, так сказать, разоблачительную цель, но, в то же время, по глубокому убеждению автора, если мы хотим быть объективными (в чём бы то ни было), мы должны с готовностью принимать к сведению факты, которые могут не вписываться в сложившуюся систему взглядов и быть в том или ином смысле неудобными.

Итак, каковы же эти факты, к сожалению проигнорированные авторами материалов, помещённых в раздел «Герои Реформации» упомянутого ресурса?

Начнём с Лютера. Как признаёт Хусто Л. Гонсалес, «его авторитет значительно упал после крестьянского восстания и раскрытия двоеженства Филиппа Гессенского» [3, c.82]. О чём идёт речь?

Как повествует упомянутый автор, «в 1524 году разразилось крестьянское восстание. С каждым десятилетием положение немецкого крестьянства становилось все более тяжелым, поэтому восстания поднимались и раньше - в 1476, 1491, 1498, 1503 и 1514 годах. Но ни одно из них не было таким широкомасштабным и разрушительным, как крестьянская война 1524 и 1525 годов. Одним из факторов, сделавших это восстание особенно ожесточенным, стала его религиозная окраска, так как в глазах многих крестьян реформаторские идеи подкрепляли их экономические требования … В составленных ими "Двенадцати статьях" крестьяне выдвинули как экономические, так и политические требования. В своих претензиях они руководствовались авторитетом Писания и заявляли, что если какое-то их требование окажется не соответствующим Писанию, оно будет снято. Таким образом, тогда как сам Лютер не видел связи между своим учением и восстанием, крестьяне эту связь почувствовали. Как бы там ни было, Лютер оказался в затруднительном положении, так как не знал, какую позицию ему следует занять. Возможно, колебания Лютера были связаны с его теорией о двух царствах. Прочитав впервые "Двенадцать статей", он обратился к князьям с заявлением о справедливости требований крестьян, подвергающихся жестокому угнетению. Но когда восстание началось и крестьяне взялись за оружие, Лютер пытался убедить их использовать более мирные средства и в конечном счете призвал князей подавить движение. Позднее, когда восстание было потоплено в крови, он попросил князей проявить милосердие. Но его слова проигнорировали, и, по имеющимся сведениям, было убито свыше 100 тысяч крестьян» [3, c.43-44].

А вот как пишет об этом физик-профессор, философ и писатель И.И. Гарин (настоящая фамилия - Папиров): «Когда Лютер метал гневные филиппики в обезумевшую чернь, он спасал Реформацию от революции … Как политик, он сразу понял опасность народной смуты для дела Реформации – потому-то так резко и отреагировал на зло бунта» [4, c. 235, 250].

Каковы же были последствия для Лютера в связи с выбранной им позицией по вопросу восстания крестьян? Хусто Л. Гонсалес пишет: «Значительное число крестьян, убежденных, что Лютер предал их, либо вернулись к старой вере, либо стали анабаптистами» [3, c.44].

Второе из упомянутых выше обстоятельств, приведших к падению авторитета Лютера, связано с двоежёнством князя Филиппа Гессенского. Вновь дадим слово Хусто Л. Гонсалесу: «Князь, возглавлявший Шмалькальденскую лигу, был чистосердечным человеком, беззаветно преданным делу протестантизма. Но совесть у него была нечиста, так как в течение многих лет он не имел с женой супружеских отношений и при этом не находил в себе силы вести аскетическую жизнь. Он был не распутником, а человеком, которому не давало покоя половое влечение и которого мучило чувство вины за его недозволенное удовлетворение. Он обратился за советом к ведущим протестантским богословам, и Лютер, Меланхтон и Буцер (реформатор из Страсбурга) пришли к мнению, что Библия не запрещает полигамию и что Филипп может взять вторую жену, не разводясь с первой. Но это надо было сделать тайно, так как многоженство, не будучи преступлением в глазах Бога, выглядит таковым с точки зрения гражданского права. Так Филипп и поступил, но когда тайное стало явным, разразившийся скандал поставил Филиппа и богословов, давших ему такой совет, в крайне трудное положение» [3, c.81-82].

Крайне трудно - если вообще возможно - сегодня представить протестанта, который, подобно Лютеру, пришёл бы к мнению, что «Библия не запрещает полигамию» и что «можно взять вторую жену, не разводясь с первой».

Также можно с уверенностью утверждать, что далеко не все современные протестанты, принадлежащие к разным конфессиям и деноминациям, согласятся со следующим утверждением Лютера относительно возможности участия христианина в военных действиях в том случае, когда приходится защищаться о захватчиков: «При такой войне – дело христианское, дело любви – безбоязненно громить, грабить, жечь врага, делать всё, что вредит ему, пока он не будет обращён в бегство (остерегаясь лишь греха, не насилуя женщин и девушек)» [5, с.146].

Многие протестанты, принимая во внимание исторические факты, скорее согласятся с историком Эдуардом Гиббоном, писавшим в отношении ранних христиан: «Они отказывались от всякого деятельного участия в гражданском управлении или в военной защите империи … Христианин не мог принять звание воина, должностного лица или государя, не отказавшись от своих более священных обязанностей» [6]. Похожим образом высказывается историк В.Г. Васильевский: «Главную гражданскую обязанность, военную службу, христиане не могли нести» [7].

Теперь поговорим о Кальвине. На упомянутом ресурсе ему посвящена единственная статья - статья доктора социологических наук, профессора Санкт-Петербургского христианского университета, руководителя научно-исследовательского центра Ассоциации христианских церквей «Союз христиан» В.А. Бачинина [8]. В частности, автор статьи пишет: «Можно обвинять Кальвина в том, что он с излишней настойчивостью проводил в своих трудах принцип морально-юридической диктатуры Бога. Но, вместе с тем, следует отдать должное этому незаурядному реформатору: данный принцип действительно оказался весьма эффективным инструментом преобразования того социального хаоса, который царил в Женеве в момент приезда туда Кальвина. Реформатору удалось превратить аномийную ситуацию в упорядоченный мир законности и стабильности».

Каким же образом Кальвину «удалось превратить аномийную ситуацию в упорядоченный мир законности и стабильности»? Вновь дадим слово В.А. Бачинину: «По инициативе Кальвина весь город был отдан под наблюдение высшего органа церковного контроля и церковного суда - Консистории, состоявшей из 18 членов, 6 из которых принадлежали к духовенству, а 12 были мирянами. В ее задачи входил неусыпный контроль за повседневной жизнью каждого члена церкви, за соответствием его поведения моральным нормам, регулярные посещения их домов, сопровождающиеся нравоучительными беседами. Был учрежден институт “стражников”, которые выполняли функции сыщиков, выведывающих всякие, даже самые малые попытки кого-либо воспротивиться власти учрежденных институтов теократии. Контроль приобрел формы жесткого надзора за поведением каждого горожанина, за его речами, личной жизнью, нравственностью, даже едой и одеждой. Были закрыты все кафе, установлены запреты на многие светские развлечения, театральные представления, азартные игры, танцы, модные наряды и прически и даже на громкий смех. Сыщики наблюдали за поведением прихожан во время проповедей и арестовывали каждого, кто имел неосторожность некстати усмехнуться или понюхать табак. Контроль охватывал и сферы общественной жизнедеятельности, в том числе область торговли. Так, торговцы строго наказывались за любые формы недобросовестности и обмана покупателей. Тотальность контроля была такова, что гражданам временами начинало казаться, будто стены всех домов стали прозрачными. К нарушителям применялись разнообразные, в зависимости от степени виновности, наказания - выговор, открытое исповедание греха, лишение причастия, отлучения от церкви. Если требовалась более суровая кара, то Консистория передавала виновного светскому суду, который налагал такие наказания, как тюремное заключение, изгнание, эшафот и костер. Процесс судопроизводства отличался суровым и даже жестоким характером. Для начала судебного разбирательства относительно конкретного лица было достаточно одного подозрения. Допускались применение пыток, свидетельства детей против родителей. Члены магистрата считали, что там, где речь идет о «славе Божьей», допустимо очень многое, в том числе доносы, четвертования и т. п. Сам Кальвин не был сторонником применения столь радикальных средств социального контроля. Однако остановить запущенную машину репрессивного судопроизводства он уже не мог. За полтора десятилетия его пребывания у власти в Женеве были казнены десятки человек, что дало основание говорить о превращении протестантской Консистория в некое подобие католической инквизиции, а Кальвина прозвать “женевским папой”».

О том же самом пишет и Стефан Цвейг в своей книге «Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина» [9], с той лишь разницей, что он, в противоположность автору цитируемой статьи, не считал, что «Кальвин не был сторонником применения столь радикальных средств социального контроля», а наоборот, полагает, что Кальвин был инициатором применения упомянутых средств.

А вот ещё одно описание положения дел в Женеве времён кальвиновской консистории: «Вряд ли можно найти, даже в те времена, другое государство, где бы при таком небольшом населении и в такой промежуток времени совершено было так много казней: 58 смертных приговоров и 76 декретов об изгнании в такое сравнительно мирное время, каким был первый период его деятельности в Женеве (1542--1546 гг.), лучше всего показывают, как охотно женевские власти пользовались своим правом. Но еще ужаснее была та жестокость, которой отличалось само судопроизводство. Пытка была необходимой принадлежностью всякого допроса - обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавал обвинения, подчас в мнимом преступлении. Детей заставляли свидетельствовать против родителей. Иногда простого подозрения достаточно было не только для ареста, но и для осуждения: в числе этих 76 человек, осужденных на изгнание, 27 были осуждены только по одному подозрению. Человеческая жизнь словно потеряла всякую цену в Женеве. Особенно ужасно было обращение с мнимыми распространителями чумы. В эту эпоху чума свирепствовала в Европе и несколько раз настигала и Женеву. Как и всегда, распространение ее приписывалось невежеством проискам злонамеренных людей, отравителей, но нигде эти слухи не имели таких ужасных последствий, как в Женеве. Достаточно было одного подозрения, чтобы подвергнуть такого мнимого отравителя строжайшему допросу со всеми его атрибутами. В начале 1545 года число этих несчастных, обвиняемых в "колдовстве, в союзе с дьяволом, в распространении заразы", так возросло, что все темницы были ими переполнены, и тюремный смотритель докладывал совету, что не может больше принимать арестантов. Обращение с ними было поистине варварское. Прежние приемы пытки казались слишком слабыми, и власти обнаруживали в этом отношении адскую изобретательность. Часто несчастные умирали под пыткой, продолжая утверждать свою невиновность; другие в отчаянии сами лишали себя жизни "по внушению сатаны", как гласят протоколы. В промежуток времени от 17 февраля до 15 мая 1545 года таких "отравителей" погибло 34 от самых возмутительных способов казни.    Сам Кальвин счел, наконец, нужным протестовать против чрезмерных жестокостей; он потребовал, чтобы палачи скорее и осторожнее совершали казнь. Но в общем он был совершенно доволен этой строгостью властей и даже не считал ниже своего достоинства самому доносить о вредных лицах» [10].

Дадим теперь слово И.И. Гарину: «Кальвина не без оснований упрекают в том, что он превратил Женеву в аскетический монастырь, в молитвенный храм, в новую Спарту. Да он действительно втискивал жизнь в жёсткие рамки своей религиозной доктрины, действительно прибегал к крайностям, искореняя танцы, театральные представления, романы и множество самых невинных занятий». Затем упомянутый автор пишет: «Он явился в Женеву, погрязшую в распущенности и разврате, и перегнул людей в противоположную крайность; после страшной нравственной испорченности, когда всё считалось позволительным, он заклеймил именем преступления даже то, что по общечеловеческому взгляду всегда считалось невинным» [11, c.69].

В связи с этими фактами не может не возникнуть вопрос о том, а оправдывает ли достигнутая Кальвином цель – «упорядоченный мир законности и стабильности» [8] в Женеве – те средства, которыми эта цель достигалась? Упомянем ещё раз эти средства: неусыпный, приобретший формы жёсткого надзора, контроль за повседневной жизнью каждого члена церкви посредством установленного института сыщиков и доносов, изгнание, тюремное заключение, пытки, эшафот, костёр…

В этой связи как-то неубедительно звучит предпринятая в [8] попытка оправдания Кальвина в использовании репрессивных мер для установления порядка в Женеве на основе библейских норм морали. Там, в частности говорится: «Парадоксальность кальвинистской теократии состояла в том, что ее идеология проникала в сознание людей, и они совершенно искренне принимали ее репрессивную механику как должное и искренне верили в ее исцеляющую силу. При Кальвине стали обычными ситуации, когда, например, купец, осужденный на смерть за прелюбодеяние, всходил на эшафот со словами благодарности Богу и отечеству за справедливость вынесенного приговора. Или муж и жена, обвиненные в колдовстве, отправлялись на костер, благодаря Бога и Кальвина за то, что такая смерть избавит их души от вечной погибели».

К сожалению, на сайте, посвящённом предстоящему празднованию 500-летия Реформации, ни слова не сказано о так называемом «деле Сервета» (может быть, в планах создателей этого ресурса предоставить эту информацию позже?).

В чём же суть этого «дела»? Если коротко, то «Сервет был испанским врачом, работы которого в области психологии внесли значительный вклад в развитие медицинской науки. Но он был также автором нескольких богословских трактатов, в которых утверждал, что союз церкви с государством, заключенный после обращения Константина, означал, по сути, великое отступничество и что Никейский собор, провозгласивший учение о Троице, тем самым оскорбил Бога. Ему удалось бежать из французской тюрьмы, где католическая инквизиция судила его за ересь, но, когда он проезжал через Женеву, его опознали. Его арестовали, и Кальвин составил список обвинений против него из тридцати восьми пунктов. Противники Кальвина в Женеве встали на сторону Сервета под тем предлогом, что он обвиняется в ереси католиками и поэтому к нему надо относиться как к союзнику. Городской совет обратился за советом к другим протестантским кантонам Швейцарии, и все пришли к единодушному мнению, что Сервет - еретик не только по католическим, но и по протестантским меркам. Это положило конец разногласиям, и Сервет был сожжен на костре, хотя Кальвин выступал за менее жестокую казнь отсечением головы. Обстоятельства казни Сервета подвергались суровой критике, в частности со стороны Себастьяна Кастеллио, которого Кальвин ранее изгнал из Женевы за истолкование Песни песней как поэмы об эротической любви. Но и впоследствии сожжение на костре известного врача Сервета многие считали символом крайнего догматизма Кальвина. Безусловно, есть достаточно оснований для такой суровой оценки и самого суда, и той роли, которую во всем этом сыграл Кальвин» [3, с.64-65].

Признавая прямую причастность Кальвина к казни Мигеля Сервета, автор этих слов всё же пытается хоть как-то выразить оправдание Кальвину (что, по нашему мнению, никоим образом не достигает цели): «Но не надо забывать, что в то время с ересью в Европе в равной степени боролись как католики, так и протестанты. Сервет был приговорен к казни и французской инквизицией, которая не сожгла его на костре только потому, что ему удалось бежать» и затем добавляет: «После казни Сервета авторитет Кальвина в Женеве стал неоспоримым»

Всё же, на наш взгляд, следует более подробно рассмотреть этот вопрос, упомянув о некоторых обстоятельствах «дела Сервета», о которых ничего не говорится в [3]. Это позволит составить более полную картину о роли вождя Реформации в этом деле.

Сразу следует оговориться, что при рассмотрении этого вопроса крайне сложно оставаться на нейтральных позициях, что и видно из того, каким образом описывают эту ситуацию Стефан Цвейг и И.И. Гарин, который утверждает, что «Стефан Цвейг написал запальчивую книгу, на 50% состоящую из обличительных эпитетов и преследующую цель противопоставить совесть гуманиста Кастеллио насилию “протестантского Торквемады” Кальвина» [11, с. 92]. Нельзя сказать, что И.И. Гарин далёк от истины в своей оценке произведения С. Цвейга, разве что процентное соотношение, им указанное, может быть оспорено, по нашему мнению, в меньшую сторону.

Итак, какую оценку роли Кальвина в «деле Сервета» дают упомянутые авторы?

Укажем сначала на позицию И.И. Гарина. Он в частности пишет: «Я ни в коей мере не желаю умалить роль Кальвина в деле Сервета – обелить эту самую чёрную страницу в жизни моего героя, – но я не принимаю представленной Цвейгом версии дьявольской изощрённости “протестантского Торквемады” в организации убийства ничтожного, полубезумного, плохо владеющего собой человека». И далее: «Хотя вина Кальвина в осуждении Сервета не вызывает сомнения, его роль ни в каких отношениях не даёт оснований для сопоставления с действиями инквизиции… Кальвин виноват в осуждении Сервета, но его вину следует делить со многими другими участниками, в том числе с главами всех швейцарских церквей – Буллингером, Вире, Фарелем, Беза и др.» [11, c.102, 104].

Как мы увидим ниже, позиция Стефана Цвейга прямолинейна и категорична – позиция, о неприятии которой, как можно видеть, заявляет И.И. Гарин.

Итак, что говорит нам о «деле Сервета» Стефан Цвейг? Прежде всего, он обращает внимание на те мотивы, которые руководили Серветом при вступлении им в полемику с Кальвиным по догматическим вопросам, главным из которых было учение о Троице. По мнению, Сервета, стоявшего на позициях модализма (учения, согласно которому, Отец, Сын и Святой Дух не являются тремя вечными лицами вечного Бога, а некими временными модусами, в которых Бог Себя раскрывает), догмат о Троице дискредитирует библейскую истину и в этой связи он пишет Кальвину: «Я часто объяснял тебе, что ты стоишь на ложном пути, соглашаясь с чудовищным различением трёх божьих ипостасей» [9, c.119-120].  

Оппонируя Кальвину, Мигель Сервет действовал следующим образом: изучая богословские труды Кальвина, он делал заметки на полях, в которых высказывал свои замечания, после чего отправлял эти материалы Кальвину. Как на это реагировал Кальвин? Вот его слова из письма своему другу Фарелю: «Сервет кидается на мои книги, словно собака, кусающая камень, и марает их оскорбительными заметками. На слова этой личности я обращаю столько же внимания, сколько на крик осла» [9, c.120].  

Позволим себе небольшой комментарий по этому поводу. На наш взгляд, вождь Реформации в данном случае нарушает «святое» правило конструктивной полемики: «обрушиваться» нужно исключительно на аргументацию оппонента, но не на его личность. Более того, что касается ситуации, в которой оказался Кальвин, имеется ясное библейское руководство, как поступать: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Петра 3:15, Синодальный перевод Библии).

Далее С. Цвейг, упоминая о том, что написанное Серветом сочинение «Восстановление» в противовес труду Кальвина «Установление», отмечает, что «патологическая страсть к обращению в свою веру Кальвина и неуемная назойливость Сервета становятся Кальвину поперёк горла». В результате этого Кальвин в очередной раз пишет Фарелю: «Сервет недавно написал мне письмо и приложил к нему толстый пакет своих измышлений, с невероятной наглостью утверждая, что из этого материала я вычитаю поразительные истины. Он пишет, что если я этого пожелаю, готов немедленно приехать сюда… Но я и пальцем не пошевельну ради этого, а если он всё же приедет, то, поскольку я ещё имею некоторое влияние в этом городе, уж постараюсь не выпустить его отсюда живым» [9, c.120-121].  

Вновь хотелось бы сделать небольшое замечание в связи с реакцией Кальвина на «неуемную назойливость Сервета». Неужели получение «толстого пакета измышлений» от Сервета - сочинений, в которых излагается иной взгляд на те, или иные богословские вопросы, - может служить достаточным основанием для того, чтобы «не выпустить его отсюда живым»?

Как оказалось, к сожалению, да. 27 октября 1553 года Мигель Сервет был сожжён на площади Шампель в Женеве со словами: «Иисус, Сын вечного Бога, сжалься надо мной!».

«Предав Сервета казни, Кальвин совершает этот имеющий всемирно-историческое значение шаг к протестантской инквизиции, бесцеремонно растаптывая провозглашённое Реформацией право “свободы христианина”, одним рывком догоняя католическую церковь, которая, надо отдать ей должное, более тысячи лет колебалась, прежде чем заживо смогла сжечь первого человека за его собственные толкования в вопросах веры. Кальвин же этим презренным актом своей духовной тирании обесчестил Реформацию уже на втором десятилетии своего господства, и в моральном смысле его поступок, вероятно, ещё более отвратителен, чем все преступления Торквемады, вместе взятые» [9, c.148]. Такой приговор (безусловно, эмоционально окрашенный) вынес Кальвину Стефан Цвейг. Обязаны ли мы разделять его оценку? Здесь каждый сам должен ответить на этот вопрос, руководствуясь своей совестью.

А вот каков вердикт Кальвину со стороны Себастьяна Кастеллио (1515 - 1563), французского богослова и проповедника, которому также пришлось в своё время быть объектом нападок со стороны Кальвина: «Ты казнил Сервета либо за то, что он думал, что говорил, либо за то, что он, согласно своим внутренним убеждениям, говорил, что думал. Если ты убил его за то, что он выразил свои убеждения, то ты убил его за правду, поскольку правда и состоит в том, чтобы говорить то, что думаешь, даже если заблуждаешься. Но если ты позволил убить его только лишь за ошибочность взглядов, то твоим долгом было бы попытаться склонить его к истинным взглядам или доказать ему с Писанием в руках, что каждый, кто заблуждается в отношении истинной веры, должен быть казнен» [9, c.182].

В этой связи стоит отметить, что в вопросе о том, как бороться с ересями и еретиками, между двумя отцами Реформации – Лютером и Кальвином – согласие отсутствовало.

Так, Лютер писал: «Ересь нельзя никогда пресекать силой… Здесь должно сражаться слово Божие; если оно в данном случае ничего не решит, то этого не решит и светская власть, даже если она наполнит мир кровью. Ересь – духовное дело; её нельзя изрубить никаким железом; сжечь в любом огне, утопить в любой воде. Для этого нужно единственно слово Божие» [5, с.138].

Возможно, такая позиция Лютера имеет своими корнями то, что он «не считал, что толкование и понимание Писания может иметь конец. Смысл Писание беспределен, а пути, которыми к читателю приходит откровение, неисчислимы. Таким образом, Лютер всегда был открыт для разнообразных толкований… Лютер вовсе не считал, что даёт верующим единственно верные средства экзегезы, и в своих проповедях оставлял место для самых разных толкований того или иного текста» [12]. Примером этого может быть его непримиримая полемика с великим гуманистом Эразмом Роттердамским по вопросу о предопределении. Вот что по этому поводу пишет С. Цвейг: «Темпераментный Лютер, человек, пользующийся подчас насильственными приёмами, ограничивается спором с Эразмом, пусть он в этом споре бестактен, недопустимо груб, но ему и в голову не может прийти мысль привлечь своего идейного противника к суду, обвинить его в ереси только из-за того, что он не согласен с его учением» [9, c.135].

По-видимому, симпатия подавляющего большинства современных христиан-протестантов в этом вопросе будет на стороне Лютера.

Любая статья, очевидно, должна иметь некое заключение, подводящее итог рассмотренным в ней вопросам. Однако автору данной статьи хочется нарушить это правило и позволить читателю сформировать собственное отношение к фактам, касающимся тех исторических личностей, которые были отнесены к категории «Герои Реформации».

Список источников

1. Тисельтон Э. Герменевтика / Пер. с англ. – Черкассы: Коллоквиум, 2011. – с. 142.

2. Верклер Генри А.. Герменевтика. Принципы и процесс толкования Библии. - Schaumburg, Illinois: Gospel Literature Services, 1995. – с.41.

3.  Хусто Л. Гонсалес. «История христианства». Том II. От эпохи Реформации до нашего времени. – СПб.: «Библия для всех», 2002. – 377 с.

4. Гарин И.И. Лютер. – Харьков: Фолио, 1994. – 286 с.

5. Лютер Мартин. Время молчания прошло. Избранные произведения 1520 – 1526 гг. / Пер. с нем. Ю.А. Голубкина. 2-е изд. – Х.: Око, 1994. – 352 с.

6. Гиббон Э. История упадка и разрушения римской империи. – СПб., 1997. Ч.2. - с. 37.

7. Васильевский В.Г.  Лекции по истории средних веков. - СПб: Алетейя, 2008. - с.85.

8. Бачинин В.А. Жан Кальвин и его социальная антропология // Вопросы истории. – 2010. – №6 – с. 107–116.

9. Цвейг С. Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина. – М.: Мысль, 1986. – 238 с.

10. Порозовская Б.Д. Иоганн Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность. – СПб.: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1891. – 104 с. 

11. Гарин И.И. Кальвин. – Харьков: Фолио, 1994. – 128 с.

12. Юджин Петерсон, Гордон Д. Фи, Элмер Дик, Дж. Пакер, Крэг М. Гай, Лорен Уилкинсон, Джеймс М. Хьюстон. Библия в современном мире: аспекты толкования / Пер. с англ. Е. Канищева. – М.: Триада, 2002. – с.207.