Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Дискуссии - Наука

Г.Д. Гачев
Национальный Космо – Психо – Логос

Oб авторе

 

Сперва – объяснение о методе и языке. Начну его как бы доказательством от противного: с критики предлежащего текста, с реакции на него строгого философа.

– Это не философский текст. Зачем столько образов, необязательных примеров, ассоциаций, уводящих в сторону? К чему инверсии в порядке слов, их игра? Все это надо убрать, сделать рассуждения более строгими, сократить вдвое и сделать нормальную статью.

Я было уныл: к чему мне снова мучения издания? Но затем понял, что надо предварить текст неким объяснением с оппонентом.

– Описать национальное – это выявить уникальное. Эта задача не поддается только рассудочному мышлению. Здесь образ, символ и миф эффективнее работают. Строгая логика и "бинарные оппозиции" обесцвечивают: все – на одно лицо выходят, а национальные особенности – это как выражение лица и интонация. В этом деле не доказать, а показать – возможно. Ведь цель–то – сообщить представление (не понятие – это невозможно) о каждом национальном мире, чтобы оно было ярко и убедительно. И тут поле ассоциаций из разных сфер вокруг костяка рассуждения обладает "доказательной" силой и убеждает более, нежели непротиворечивое выведение звена из звена. И такое поле залито и воспринимается тем же "естественным светом разума" (Декарт).

Да, это не чисто философский текст. Но строго философские подходы оказались бессильны справиться с национальной материей. Я предлагаю текст – культурологический по предмету. В нем рассудочное и образное мышление работают вместе. Смотреть на национальное – как на солнце: прямой взгляд и подход напролом ("прямой наводкой") слепит – и предмет ускользает. А вот сбоку заглядывать, подглядывать, вроде случайное улавливать – глядь! – вдруг некий целостный образ и складывается…

Поэтому полагаю, что мой метод соответствует предмету.

Что же до протяженности предлагаемого текста, который несколько превышает размеры стандартной статью, – так ведь тут сжато изложена целая система и метод, что давно просили меня дать в сгустке – для гуманитариев из разных областей. И только философский журнал централен и сводит всех.

За сим – приступаю.


1

Национальное – израненная ныне проблема. Чувства (страсти, страдания) – много, а понимания, знания – мало. Вскипевшие бороться и отстаивать свое "право наций на самоопределение" одушевлены вроде бы влечением реализовать самобытность свою. А что делают? Избирают "президента" и "парламент", устанавливают "валюту" и таможню, армию и посольства, то есть стремятся "быть как все" – унифицироваться. И в достижении этой цели воюют, убивают своих молодцов и лона жен, взрывают храмы и дворцы, жгут архивы чужие, а те – ихние, то есть уничтожают и свой генофонд (плоть народа), и невосстановимые памятники старины – сокровища национальной культуры. И борются уж за "самобытность", то есть за "лица необщье выраженье" и особую жизнь – самым абстрактным способом: убийством, зверством, всеуравнивающей и нивилирующей – смертью.

Да, непросветленное самочувствие ведет, а самосознание национальное отстает. Оно и по существу трудное дело и долгое. Даже в такой великой стране с такой великой культурой, как Россия, ее Ум не успел снабдить страну самосознанием: сократова работа "познай самого себя" только развертывалась, писатели и мыслители все гадали и мечтали о будущем России, искали ее призвание и идею, как тут наскакали шустрые и давай с ходу решать, прикладывая "общий аршин" то Социализма, то Рынка, без понимания, что человеку в этом космосе присуще желать и какие ценности и как достигать, а какие – с чужого плеча, и незачем из–за них убиваться и корежить свой уклад и стиль.

Но и то верно, что целый век почти – в эпоху казенного "интернационализма" – национальная тема была в сущности неприкасаема. И хотя подспудно многое нарабатывалось: например, труды Л.Н. Гумилева, культурологические исследования Д.С. Лихачева, В.Н. Топорова, В.В. Иванова, С.С. Аверинцева, А.Я. Гуревича и др., но они оттеснялись на академическую обочину, уровень же сверхидей и национальная шкала сверхценностей не подлежали обсуждению.

Но и ныне, когда национальный вопрос воспламенился – как не просто злоба, но ужас, катастрофа и трагедия дня, политики судорожно пытаются что-то решать и делать, но тоже некогда обдумывать спокойно и пространно. Способнее этим было заниматься в минувшие глубоководные годы "застоя", что я и делал: уже более 30 лет занимаюсь описанием национальных образов мира, и серия в 16 томов наработана. Там и Россия, и Америка, Индия, Еврейство, Космос Ислама, Англия, Германия, Франция, Италия, Эллада, Болгария, Польша, Грузия, Киргизия, Казахстан, Эстония, Азербайджан, Армения и др. Это был мой способ путешествовать – умом и воображением. За границу не пускали, а страсть как хотелось. И вот я на несколько лет зарывался в ту или иную страну: читал про природу, историю, быт, религию, кухню, изучал литературу, искусство, философию, естествознание – с целью докопаться до идеи, сути и назначения данного национального целого, его "энтелехию", целевую причину постичь (что ведет с начала и до конца), – и описываю разветвленное древо национального мира, как оно видится в моем умозрении (так что, конечно, то мои субъективные образы национальных образов мира), вслушиваюсь в тембр этого инструмента в мировом симфоническом оркестре. Некоторые портреты вышли книгами, довольно и статей, но основная масса текстов – не "в столе" (там им тесно), а в шкафах. И как ранее идеологический механизм не позволял этим сочинениям проникнуть в печать, так ныне – экономический. Так что покамест попробую дать некоторую выжимку – "дайджест" из этого труда жизни.

О "национальной ментальности" стало модно толковать – заемно-залетный, не пророщенный у себя термин переняв, с латинского опять же, вестернизованный. Мне по душе эллинские идеи-термины: Космос, Психея, Логос. И вот разность чувствую, а выразить – удастся ли? "Ментальность", как и "интенция", и "социокультурный", и "бинарные оппозиции"… дышат научностью: в системе разделения труда, на своем шестке в курятнике науки той или иной полощутся развешанные объявления и заявления бумажные, плоскостные. А эти: "космос", "хаос", "логос" – как "преданья старины глубокой": донаучны, иным состоянием мира и ума дышат – бытийственным, онтологическим, а не междусобойчиком гносеологическим, договорным (о терминах), условным. В тех же не у-словность, но – Слово, что близко к тому, что "в начале у Бога".

Но и более соответствует таковое стилю бытия и мышления в России. Оно ведь у нас архаично по сути, синкретично – мышление более целостное, доморощенное, наивное, идеи принимая всерьез: не условно-игрово-прагматически, но "не на живот, а на смерть"; как и Сократ некогда в Элладе, так и у нас люди гибли и гибнут – не за металл, а за воз–Дух! За Идею = Видею, которую у нас, на Святой Руси, где царство белого света и снега, – сподручнее созерцать, умозреть и любить.

И видится мне так, что в бытии и мышлении России, в ее культуре, на большом просторе и экране аналогичное эллинскому типу, а именно: синкретическому тождеству Бытия и Мышления, – происходит. А с Запада, от Декарта и особенно Канта, идет анализ – от частного лица и частичного индивида, от ума его "я" малого и от частной науки – вопрос о Синтезе мучительно поднимается: "как возможны синтетические суждения априори?" Это – проблема безблагодатного состояния ума покинутого Бытием и Богом на самого себя и мужество свое человека. А мы еще патриархальны, инфантильны, верим всерьез в Свет и идеи, и Слово (вербальна и Россия, и советчина: за слово казнили и слово признания исторгали на дыбе) – и власть так, правители, но и мыслители также. И способность к мифотворению сохраняем. Как Платон.

Две ведь матки в философии: Платон и Кант. Западная Европа и Америка – в традиции Канта пошли науку и практику развивать. А в России платонизм органичнее: метод умозрения, "исхождение Духа" не от части ("я"), но от Целого: не "и от Сына" (= человека), но все же лишь "от Отца"… Из больших мыслителей в России лишь Бердяев да Бахтин – от Канта, а все прочие – от Чаадаева, Киреевского, Хомякова, Тютчева, через Соловьева до Флоренского, Булгакова и Лосева – от Платона.

Вот уже я некоторые высказывания о национальных склонностях в мышлении себе позволил, но они пока необязательны и внеположны: как бы готовыми наблюдениями взяты, а не из моей системы выведены. Я к ней иду и заявляю: да, мифотворю, имею некое видение перед очами души и ума и его пытаюсь уловить и восписать–рационализировать, расчленить–представить, пользуясь как образом–метафорою, так и рассудочными категориями – в каше и смеси, какова и жизнь, и реальность национального бытия. И радею не о "непротиворечивости" логического доказательства, но об яркости представления: не доказать, но показать различия национальные – и главные, и нюансы, сопоставить в сравнении – мне увлекательно.

Да и по этносу кто я? Отец – болгарин из Фракии, мать – еврейка. (Болгария + Иудея) / 2 = Эллада выходит. Так что натурально себя платоником, даже досократиком чую и на языке четырех стихий все выражаю.

Но ведь родился–то я в России! Родной язык – русский. Так кто же я? Так что, занявшись сравнительным описанием национальных образов мира, я через множество объективных предметов (Россия, Германия, Болгария, Еврейство, Америка, Индия…) сократовой работой самопознания занимался, рефлексией, проблемой "самоидентификации". Да, работа эта – экзистенциальна мне, лично–заинтересованна, кишечно–полостна и страстна. Потому–то и мог ее делать так долго, всю жизнь почти, без сообщения и печатания, но держась лишь на любознании.

Исповедаться, отдать отчет в своих субъективных мотивах мыслителю и даже ученому важно именно для суждения об объективности его исследования. В науке ХХ века поняли, что прибор влияет на эксперимент. А что есть "прибор" в гуманитарных науках? А я сам, именно такой человек, живущий в то время, когда мыслю, со своими "комплексами" и склонностями. И это не без значения: какие свои потайные загвоздки и сюжеты я могу решать и какой личный интерес преследовать на сублимированном уровне данной отвлеченной проблемы или обдумывая данный факт культуры. Он уже перестает быть "данным", но становится и произведенным ("фактом"–актом), сотворенным моей душой в контексте проблем моей жизни. И не только помехи из–за этого проистекают, но и жизненно–страстная, эросная энергия, что одушевляет предмет и своей волей направляет ассоциации, понимание, самое логику – двигаться в том именно, а не в ином направлении. Такое мышление – привлеченное (к ответственности и перед собой как перед человеком живущим); с его посредством извлекаются новые смыслы, каких не откроет в предмете и факте культуры мышление отвлеченное (от "я" мыслящего), которое этикетно в науке. Все мои трактаты о национальных космосах – внутри жизненно–философского дневника "жизнемыслей". Так возделывается экзистенциальная культурология. В ней переплетены трактат и исповедь, понятие и образ. Причем личная ситуационность не вообще, но каждого поворота теоретизирующей мысли даже в сей день и настроении учитывается – ну, как мгновенная скорость в механике. Помесь Шпенглера с Прустом – такой тут жанр.


2

В начале был Логос – то есть над вопросом о национальных логиках задумался я – и вот как. С 1955–го по 60–е годы грыз я Гегеля под руководством Э.В. Ильенкова (еще и Канта, Фихте, Шеллинга), осиливал их философский жаргон, проникся и полюбил, но что–то во мне бунтовало: неужели мне, в России середины ХХ века, чтобы понять Абсолют, Бытие и смыслы всего, обязательно ум именно по этим траекториям – немецкой классической философии, этого великолепного, но готического собора, – двигать? Так ли уж всеобща и универсальна эта претендующая быть таковою логика и систематика? Не лежит ли на ней локальная печать именно германского склада мышления? И так ли уж чист Чистый Разум? И зародилось предположение, что у каждого народа, культурной целостности, есть свой особый строй мышления, который и предопределяет картину мира, что здесь складывается и, сообразуясь с которою, и развивается история, и ведет себя человек, и слагает мысли в ряд, который для него доказателен, а для другого народа – нет.

Национальные логики, однако, мне выявить не удалось: не по зубам орешек. Принялся я было сравнивать в лоб логику с логикой: Аристотеля с Кантом, Декарта с Бэконом и т.п. – все работают вроде однотипной формальной логикой (силлогизмы, индукция–дедукция…), доказывают свои положения и строят систему; отличия же могут быть объяснены разностью и исторических эпох, и индивидуальных миросозерцаний. Тогда я отступил и с философского синтаксиса перешел на лексику, что проще. Вслушиваясь в термины, различил залегшие в них метафоры, образы: они не могут не изгибать мысль философа в своем силовом поле и не излучать–изливать интуиции. Например, изучая философию Декарта, русский узнает, что у него две субстанции: "протяжение" и "мышление". Отчего, почему, какая связь? Никакой логики в этой паре. Но вот открыл французский текст – и что же? Там Ex–tension и En–tendement. Оба – от латинского tendere или французского tendre, что значит "тянуть". Так что – вы–тяжение и в–тяжение, как вы–дох и в–дох. Материальный мир = такт выдоха Бытия, саморасширение Духа. Мышление = такт вдоха Бытия, его вбирание в себя, аннигиляция пространства в точку и вообще в имматериальность. Как все просто стало – и очевидна интуитивная основа их спаривания! И красиво: симметрия и баланс, что есть эстетический критерий во Французстве и проступает в дуализме Декарта, тогда как германский вариант дуализма – это антиномии = "противозакония", противоположности. И это тоже в терминах очевидно. "Предмет" по–немецки – GEGEN–stand, тоесть "противо–стой", а значит – враг, противник, которого надо осиливать Волей – сие Пред–ставление. Тут же и WIDER–spruch – "противо–речие", что fеhrt = "ведет", по Гегелю. А из пространственных ориентировок–координат Вертикаль мира подчеркнута: "стояние" и в Gegen–STAND и в Vor–STELLung – "представление", тогда как у Декарта–француза скорее горизонтальный вектор превалирует, как в русском "пред–мет" (калька с латинского objectus от iacio – "метать"). Важные акценты национальных предпочтений и склонностей улавливаются в терминах для "истины", как это еще Павел Флоренский промедитировал в "Столпе и утверждении истины". Греческое aletheia – "несокрытость", то есть – что очевидно зрению – как видеи Платоновы. В латинском veritas (французское veritе) – аспект "веры" слышится. А русская "истина" = естина, то есть аспект Бытия, склонность к тождеству Бытия и Мышления, онтологизм русской мысли…

Следующий шаг – уловить интуиции, созерцания и видения под системно–рассудочными выдумками философов. Они проступают в наглядных примерах, сравнениях, иллюстрациях, к каким прибегают мыслители, поясняя свои логические построения. Шар, Сферос – модель мира для эллинов (Пифагор, Платон, Плотин, Архимед, Птолемей…). Дом, Haus – модель мира для немцев. Кант закладывает фундамент для возможной будущей Метафизики и строит здание Разума – постоянны эти образы у него, вдохновляющие. По Хайдеггеру язык = Дом Бытия. По германской интуиции, развернутой Кантом же во "Всеобщей естественной истории и теории неба", Вселенная = Миро–здание1. По Шеллингу, даже Бог = Дом: он полагает "Основу" (= фундамент) в Боге ("Философское исследование о сущности человеческой свободы"). Другой частый образ в германском умозрении – Растение, Дерево, Stammbaum = "генеалогическое древо", в том числе и родства языков индоевропейских. А Гегель свою "триаду" поясняет так: зерно = тезис, стебель = антитезис, первое отрицание; колос – синтезис, отрицание отрицания: то же зерно, но "сам–сто". Подобные же архесимволы: Путь–Дорога, Даль – у русских, Корабль и Ковчег – у англосаксов (Бэкон, "Левиафан" Гоббса и т.п.). Эти интуиции натекают в ум философа – из национального Космоса.

Значит, есть некий образный априоризм, что залегает под рассудочным и понуждает в своем силовом поле опилки рассудочных выкладок так, а не иначе располагаться. Но это силовое поле – уже сверх или под логикой: оно истекает из всего бытия данного народа, включая и особый склад природы (материю, вещество), быт, язык, историю (культуру), этнос и характер (психику). Так я вышел к понятию – национальный Космо–Психо–Логос. Подобно тому, как каждое существо есть троичное единство: тело, душа, дух, – так и всякая национальная целостность есть единство местной природы (Космос), характера народа (Психея) и склада мышления (Логос). Следовательно, чтобы проступила особая национальная логика, надо целостность бытия одного народа сравнивать с аналогичной целостностью другого. На этом фоне и логики, как верхушки сих айсбергов, различимы и понятны станут. Таким же образом и "национальный характер", и "национальный дух" – эти трудно уловимые сущности, импрессионистически описываемые, – можно посадить на более объективные основания: тип природы, культуры, языка… Подход к национальным логикам со стороны языка намечен в гипотезе Сепира–Уорфа. Но сам язык должен быть опущен в целостность национального бытия: он – ее глагол – Логос.

В Космо–Психо–Логосе три элемента ("уровня") национальной целостности находятся в отношении и соответствия (тождества), и дополнительности (противоположности и уравновешивания) друг с другом. В описании и анализе тут требуется тонко работать, ассоциируя и расчленяя, дифференцируя.

Мой подход – Космо–софия, то есть "мудрость Космоса" (по аналогии с "историософией", которая – "мудрость Истории"). Слово "космос" берется в первичном, эллинском смысле: как "строй мира", гармония, но с акцентом на природном, материальном.

Природа, среди которой народ вырастает и совершает свою историю, есть первое и оче–видное, что определяет лицо национальной целостности. Она – фактор постоянно действующий. Тело земли: лес (и какой), горы, море, пустыни, степи, тундра, вечная мерзлота или джунгли; климат умеренный или подверженный катастрофическим изломам (землетрясение, ураган, наводнение…); животный мир, растительность – все это предопределяет и последующий род труда и быта (охота, бортничество, скотоводство–кочевье, земледелие–оседлость, торговля–мореплавание и т.д.), и модель мира: устроен ли космос как Мировое Яйцо, Мировое Древо (ясень Игдразилль в скандинавском эпосе), как тело Кита (Левиафан и Моби Дик), как священный Конь или Верблюд (у кочевников, в символике киргизского писателя Чингиза Айтматова, например)… Здесь коренится арсенал символов и архетипов, национальная образность литературы и искусства, которые весьма стабильны.

Природа каждой страны – это не географическое понятие, не "окружающая среда" для нашей эгоистической человеческой пользы, но мистическая субстанция – ПРИРОДИНА (мой неологизм: Природа + Родина в одном слове), Мать–земля своему Народу, кто в отношении ее одновременно и Сын, и Муж – как в древнегреческой мифологии Гея (Земля) рожает себе Урана (Небо), кто ей и сын, и супруг. Что же тогда История? История есть супружеская жизнь Народа и Природины за смертный срок данного национально–исторического организма. Культура же – чадородие их брака.

Ныне ахнули: что сделали с природой! – и возникло слово "экология". Но оно, научненькое, – тоже гуманистично–эгоистично: будем жалеть природу, как рачительный хозяин жалеет кобылу: не загоняет конягу в усмерть. Нет, вернуться к благоговению перед Природой как сокровищницей сверхидей тайного разума. Природа – это текст, скрижаль завета, которую данный народ призван расчитать, понять и реализовать в ходе истории.

Здесь является новый актор в национальной космо–исторической драме – Труд, который – создатель Культуры на этой Земле. Труд работает в соответствии, в гармонии с Природой – и в то же время восполняет искусством то, чего не дано стране от естества. Например, в Нидерландах, где Природа отказалась дать достаточно земли своему народу, последний расширил себе территорию по вертикали и по горизонтали благодаря своему труду.

Другой пример – Россия. Она – страна равнин и степей, без значительных гор, так что Природа как бы отказала ей в вертикали бытия. И вот, как бы в компенсацию за это отсутствие, в России в ходе истории выстроилась искусственная гора гигантского государства с его громоздким аппаратом, и жизнь страны обрела таким образом вертикальное измерение.

Уникальный пример являет собой Еврейство. В то время как другие национальные целостности сочетают Космос, Психею и Логос, этот Народ смог существовать в ходе истории без своей Природы. Благодаря этой уникальности (в частности) они – "избранный народ". Еврейский вариант я определяю как "Психо–Логос минус Космос". И как в математике минус, отрицательное число есть не просто отсутствие, но значащая величина, так и "минус–Космос" есть весьма значащее отсутствие. Те субстанции и энергии, которые в других народах распространяются экстенсивно на их территориях (уходят в возделывание земли, постройку городов, тратятся в войнах с соседями…), здесь содержатся в Психее и в Логосе, делая их необычайно активными и дифференцированными. "Тора" – их терри–тора. Природа еврейства – это его народ. Космос оказался как бы вдавлен в Этнос. Главная заповедь здесь – жить, выжить: "Быть живым, живым и только, до конца", – как это выражено Пастернаком. И, кстати, когда в России после разделов Польши оказались миллионы евреев, тут же возникло метафизическое "влеченье – род недуга": минус–Космос привился к такому сверх–Космосу, как Россия. И этот восторг – в Левитане–пейзажисте, а у Пастернака – так просто плотоядная влюбленность в русскую природу…

Если национальный Космо–Психо–Логос может быть понят как Судьба данному народу, то Труд, История и Культура могут быть поняты как его Свобода. Или, точнее, – как Творчество в силовом поле между полюсами Судьбы и Свободы.

Тут важнейший пункт и акцент. Все бытие человека и человечества – между Предопределением (природа, тело, этнос, смертный срок, традиция…) и Свободой (личность, дух, воля, творчество…). И то, что я взялся описывать: национальный Космо–Психо–Логос, – это, в общем, зона Судьбы. Я пытаюсь понять волю объективного бытия – до моего входа в мир, предданность, как бы Ветхий завет каждому народу. Но также равномощно действует Новый завет – Свободы, Личности – в каждый данный миг, и будущее созидается в их диалоге. Но Новый завет пишется по скрижалям Ветхого, и резец Свободы гравирует по табло Судьбы. Последнее (как бы Пред–определение) я и усиливаюсь рас–читать. А значит, только один аспект и сторону каждой национальной целостности.

Другую важную ограниченность своего подхода выражу изречением Гераклита: "Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос, из спящих же каждый отвращается в свой собственный" (фр. 95). Так что национальные образы мира – это как бы сны народов о Едином. Зачем же заниматься снами? А чтобы не принимать их за действительность, отдавать себе отчет в ограниченности и локальности наших даже самых общих представлений. В то же время через сопоставление и взаимную критику разных "снов" есть надежда и до образа истинной реальности докопаться. Ведь Инвариант Бытия видится каждым народом в своем варианте, как единое Небо сквозь атмосферу, определяемую разнообразием поверхности Земли. И тот "Космос", который я для каждого национального мира описываю, прежде всего понизовый: земляной, а не звездный…

Для работы такого рода понадобился метаязык, которым можно бы характеризовать и Космос, и Психею, и Логос. В качестве такового я использую древний натурфилософский язык "четырех стихий". "Земля", "вода", "воз–дух", "огонь" (в двух ипостасях: "жар" и "свет"), понимаемые расширительно и символически, суть слова этого метаязыка, а синтаксис – Эрос (Любовь и Вражда эмпедокловы, притяжение–отталкивание естествознания). Давно уже, и в ХХ веке особенно, бьются над тем, чтобы создать поверх естественных национальных языков, слишком обремененных п(л)отной, тяжкой вещественностью, и поверх жаргонов научно–профессиональных, искусственных языков – метаязык, которым можно бы обозначать все единое, всепроникающее. И вот изобретают язык условно–договорных знаков: А. В, С… Но они даже не символы. От этого языка нет перехода к реалиям, к вещественности, от нашего гнозиса – к логосу. Язык же первоэлементов не надо выдумывать, он есть и незыблемо пребывает в смене времен, в прибое племен. Его термины внятны и эллинским натурфилософам, которые назвали их "стихиями" (=устоями) бытия, и индийским Упанишадам, где они выступают как "махабхута" (=великие элементы), правда, там их пять: еще и "акаша" (=эфир), а в разных системах и еще больше. Но и современное научное знание не станет от них открещиваться. Ведь что такое "четыре агрегатные состояния вещества", как не "земля" (твердое), "вода" (жидкое), "воздух" (газообразное), "огонь" (как бы плазма)?

Но они расширимы и в духовную сторону: языки обиходный и поэтический непрерывно производят это зацепление Духа баграми метафор, и вся художественная образность в литературе и искусстве может быть распределима и классифицируема по гнездам четырех стихий. Но и дальше в зону духовного с ними можно углубиться. Например, аристотелевы "четыре причины" (категории уже чисто духовного порядка) допускают приуроченье к стихиям, и вероятное распределение может выглядеть так: "земля" – причина материальная, "огонь" – деятельная. Это кажется безусловным. "Вода" – целевая причина, энтелехия (ибо – течение, процесс, откуда и куда). "Воздуху" остается формальная причина – воз–духовны, невещественны эйдосы, идеи, хотя еще и световы они, "огненны".

Таким образом на языке стихий можно выразить и физику, и метафизику, идеальное. Он универсален. Более того, он демократичен, понятен даже ребенку и простолюдину: каждый может опереться на вещественный уровень и понимать на нем, о чем идет речь, позволяя в то же время отвлеченным умом воспарять по стихиям в эмпиреи духа и мыслить под ним его реалии. И поскольку никто не отлучен от этого метаязыка, по его каналам может и наше сознание подключаться к любому явлению и тексту и , читая его, как бы сотрудничать в представлении разных вещей и в толковании их значений посредством некоторого совоображения. Сам акт наложения древнего языка четырех стихий на современность, заарканивая и отождествляя концы и начала духовной истории человечества, есть фундаментальная мета–фора (пере–нос) и образует поле, с которого снимается богатый урожай образов и ассоциаций посредством дедукции воображения и воображением (иль "имагинативной дедукции" – обозначим это дело так для любителей иностранных терминов: тогда оно пребудет в "научном законе").

Свои подходы к реконструкции национальных космо–логосов предлагает фонетика стихий. Естественные национальные языки трактуемы – как голоса местной природы в человеке. У звуков языка – прямая связь с пространством естественной акустики, которая в горах иная, чем в лесах или степи. И как тела людей разных рас и народов адекватны местной природе, как этнос – по космосу, так и звуки, что образуют плоть языка, в резонансе находятся со складом национальной природины. Рот и есть такой резонатор, микрокосм – по космосу. В нем нёбо = небо, язык = человек, индивид, единица, "огонь" – стихия. Губы = мягкое, женское, влажное, волна, Двоица, стихия "воды". Зубы = кость, твердь, горы, множество, стихия "земли". Дыхание = "воз–дух". Гласные = чистые координаты пространственно–временного континуума: А = вертикаль, верх–низ, открытое пространство. Е = ширь. И = даль. О = центр. У = глубь, нутро–недро. Согласные заполняют чистый космос разнообразием. Глухие смычные = мужское начало, "огнеземля". Звонкие и носовые, а также сонорное "л" = женское, "вода". "Р" = "огонь" (звук тРуда, истоРии и гоРдыни, "я"). Фрикативные = "воз–дух": струя ветра трется в С, З, Ш, Ф… Выясняя удельный вес этих элементов в фонетике данного языка (еще учитывать передне–, задне–, верхне– и нижнеязычные звуки), удается в лаборатории рта прочитать иерархию ценностей в данном пространственно– временном континууме, что здесь важнее: верх / низ, даль / ширь, перед / зад, зенит / надир, мужское / женское и т.п.

Во рту совершается таинство перетекания Космоса в Логос, материи в дух: язык еще вещественен (звуки), но уже и спиритуален (смыслы). В фонетике каждого языка имеем портативный космос в миниатюре: именно – переносимый, так что можно и не ездить в чужую страну, чтоб постичь ее менталитет, а вслушиваться в язык… Вот, например, берусь выяснять Польский Космос. Потрясающее преобладание шипящих в языке – мне подсказ для перевода на язык стихий. Шипение = огонь в воде: загашение стихии огня – влаго–воздухом, драма человеческого факела (по прогорании которого, в идеале, остаются – "Пепел и Алмаз", но это самоидеализация Польства). Проверяю – Шопеном. Клубление волнующегося вокруг мелодии, темы – пространства: пассажи, овевания, мелизмы, дух, дышащий в "аккомпанементе", – все это активность посреднических стихий: "воды" и "воз–духа". Сравните щелкающий в пустоте сухой форшлаг, затакт и даже трель на одном горизонте в германском космосе "огнеземли" – с шопеновскими фигурациями и мелизмами: в них Логос влаго–воздуха. Пассажи Шопена, фактура трепещущая его, рокотание и дрожь – это аналог шипящих в фонетике. Даже "р" превращается в Польше в "ж" (латинское res тут овлажняется в rzecz, звучащее как "жеч"): то оженствление мужского, ургийно–гордынного начала "огнеземли"… Еще и носовые гласные польского, как и французского языка, соответствуют активной роли женщины: дамы и пани – там. Ибо носовые – это "вода" + "воз–дух" = пена (а это – состав Афродиты "пеннорожденной", хотя там та еще пена: из спермы отсеченного фаллоса). Пена – Пани…


3

Теперь рассмотрим элементы разнообразия. Существенны национальные варианты Пространства и Времени. Под латинским spatium (откуда французское l'espace и английское space) лежит интуиция шагания: глагол spatior – "шагать", ср. немецкое spazieren; пространство мыслится рубленым, дискретным. Немецкое же Raum (от rumen – "очищать") – есть "чистое", "пустое". В картине мира здесь приемлема пустота, тогда как романский гений преследуем "страхом пустоты" (horror vacui), и здесь внятны континуум и полнота (plein air, пленер, буквально "полный воздух") – такова космогония по Декарту и Лапласу. В русском же "проСТРАНство" явно слышится "страна" = ширь, бок, край, "родимая сторонка"…

Вообще в паре: Пространство и Время русскому интимнее, роднее – Пространство. Недаром и священное слово "страна" – того же корня. И показательно, что проникшийся русским Космо–Психо–Логосом поэт Пастернак так обожал слово "Пространство" – очень частотно оно у него, а вот насчет Времени – высокомерно–пренебрежительно к нему: поэт, "Вечности заложник у Времени в плену", вопрошает: "Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе?" – так фамильярно. Когда же Россия вступает в контакт и клинч с Западом (как после 1–й мировой войны), тогда истерика ускорения: "или мы догоним, или нас сомнут!" – и подстегиванье Времени: "Время, вперед!", и Маяковский заигрывает с Временем: "Время, начинаю про Ленина рассказ" и "Время – вещь необычайно длинная…" – как о чем–то весьма экзотическом тут и искусственно форсированном.

А вот в Германстве Время первее Пространства (которого, "жизненного", здесь не хватает). Пространство, по Канту, – форма внешней чувственности, а священна для немца область Innere – "внутреннего", и Время как раз априорная форма внутренней чувственности, жизни души и строительства личности и "я". И у Хайдеггера главный труд и проблема: "Бытие и Время" (Sein und Zeit).

Англосаксонское уравнение: "Время = деньги" не могло бы прийти в голову русским. Что же до Соединенных Штатов Америки, то страна эта столь же обширна, как и Россия. Но англосаксы прибыли сюда с принципом Труда – и Временем как его мерой. Так что отношение Пространства ко Времени: S/T=V – идея Скорости важнейша для американца, нового кентавра, "человека–в–машине", – успех…

Конечно, все элементы, которыми описываются национальные космосы, присутствуют в каждом, но – в разных пропорциях, акцентах и качествах. Их–то уловить – и есть нам задача.

Или возьмем преобладание горизонтального или вертикального измерений. Для России, страны "бесконечного простора" (выражение Гоголя), горизонтальные (в)идеи: Даль, Ширь, Путь–дорога – превалируют в шкале ценностей. То, что в гористом космосе Болгарии "горе–долу" (буквально: "вверх–вниз"), по–русски – "при–БЛИЗ–ительно". Для Германии же основные символы: Глубь (Tiefe) и Высь (Hцhe), модель Древа и структура Дома (Haus) усматриваются априори во всем. Тут вертикальное измерение преобладает в координатах Космо–Психо–Логоса.

То же самое – в Италии, где "комната" – stanza, что значит "стоянка" (ср. с французским logement = "лежанка" – "протяжению" декартову аналог, горизонталь…), а приветствие "Как живешь?" – Come sta? – "как стоишь?"… Но тут проступает различие уже внутри вертикальной ориентации. Италия – космос нисходящей вертикали, а Германия – восходящей. Сравним архитектуру. В Италии купол, арка суть образы неба, опускающегося на землю. В Германии – готический собор со "стрельчатостью", кирха со шпилем – все выражает усилие земли, низа – взобраться вверх (протестантизм!), пронзить, завоевать небо, как Вавилонским столпом, построя свой "дом бытия". В немецком языке – восходящие дифтонги: auf, aus, ein, а в итальянском – нисходящие: ua (quanto), ue (questo), ia (mia)… В Италии Галилео Галилей изобрел в механике теорию "свободного падения" тел. И в итальянской музыке мелодия вида "вершина–источник" (как этот тип мелоса именуют в музыковедении), ниспадающая арками, часта. Вспомним неаполитанскую тарантеллу, "Санта Лючия", арию Чио–Чио–сан и т.п. Все они – секвенции нисходящих арок, как в итальянских палаццо. В германской музыке, напротив, восходящее усилие преобладает (в их более суровом космосе, требующем Труда, а не так дарово и благодатно жить, как под небом Италии…). Сопоставим аналогичные по настроению и выразительности – предсмертный дуэт Аиды и Радамеса у Верди и смерть Изольды у Вагнера. В последней – взбирание, даже карабканье в высь, завоевывая ступень за ступенью новый этаж бытия (небытия). Это же мускулистое стремление (Streben, Schwung – "порыв" – тоже из германских архетипов) в высь – и в разработках бетховенских сонат и симфоний…

Культуры и ментальности различаются и по тому, как в них понимается происхождение мира и всего. Порождаются ли они Природой, или производятся трудом? ГЕНЕЗИС или ТВОРЕНИЕ? Для греков возникновение всего – это Теогония и Космогония: существа и явления мира рождаются титаншами и богинями в бесконечных совокуплениях с титанами и богами. Для евреев же безусловен акт Творения мира Богом – креационизм. Эти два принципа я называю ГОНИЯ и УРГИЯ: первое – от греч. gone = "рождение", откуда и "ген", а второе – от греч. суффикса делания – ourg, как в "деми–ург", или как в моем имени "Ге–орг–ий", что значит "возделывающий землю".

В Германии ургия превалирует. Немцы славны как мастера в труде и форме и в инструментальной музыке, не вокальной, что более натуральна, "гонийна" (и в Италии торжествует). Ургия в Германстве перехватывает и продолжает гонию. Даже слово Baum = "дерево" – означает в то же время нечто "построенное": есть причастие от глагола bauen – "строить". И "крестьянин", по–немецки это Bauer, то есть "строитель", конструктор с землей… В России возникновение вещей понимается более пассивно, с нашей, человеческой стороны: Бог знает, как все произошло… Может быть, само собой, или рождено Матерью–землей… И вообще нет маниакальной вперенности германского ума в происхождение, причины, начала всего, отчего каждый немецкий научный труд открывается обширнейшим введением в историю вопроса. Кстати, сам термин "история" – Ge–schichte = буквально: "со–слойность", набор, объединение пластов–"шихт" – интуиция народа горняков, посвященных в недро и нутрь, в фундамент–основу, туда автоматически наводится немецкий Логос, притягиваемый этим полюсом тяготения.

В Англии обитает self–made–man = "само–сделанный" человек. И там спрашивают не "Как поживаешь?", а "How do you do?" = "Как ты делаешь деланье?" – с двумя do, выражая интерес к тому, как тебе работается. И даже в молитве Господней "да будет (у нас просто идея Бытия, как и в Истине–Естине) воля Твоя" звучит как Thy will be done = "Твоя воля да будет сделана". Вообще универсальность и всеприсутствие глагола do как вспомогательного ("акушеркой") при каждом акте мысли – как раз и выражает ургийное наклонение Английского Логоса. В США орудует не только "самосделанный человек", но он произвел еще и self–made world = "самосделанный мир" искусственной цивилизации. Так что там – абсолютное преобладание принципа ургии, труда – над природой, естеством, гонией.

Рассмотрим теперь соотношение Мужского и Женского начал (китайские Ян и Инь). Россия = Мать–сыра земля, и наша главная река Волга – "матушка", и кукла наша – "матрешка". Германия же – Vaterland – "отцова земля", и их река Рейн – Отец: Vater Rhein. Существуют страстные отношения между странами в историческом Эросе: в сексуальных сношениях, в объятьях–соитиях и отталкиваниях их историй. Германия выступала как мужское начало в отношении к России, Англия – как самец по отношению к la douce France = "сладкой Франции" с ее девой Жанной д'Арк. Вообще страны романско–католического Юга с их культом Божьей Матери, мадонны–девы, – женские по отношению к германским, англосаксонским, протестантским странам Севера, как и в Новом Свете Соединенные Штаты – мужское по отношению к Латинской Америке.

Тут мы выходим на сюжет: национальные образы Бога и варианты религиозного чувства. Все мировые религии: христианство, буддизм, ислам – локализуются, когда попадают в ту или иную страну. Их обволакивает национальный Космо–Психо–Логос и в своем силовом поле одомашнивает, пропитывает и преобразует на свой лад и стиль – и догматы, и основные символы, и обряды. Рассмотрим варианты христианского Инварианта. Тут уловим геокосмический акцент догматических различений. Материковые страны: Византия, Россия склонились к православию, Средиземно–романский регион – к католицизму, германский Север Европы – к протестантизму, а США – к плюрализму религий и сект.

А Бог как понимается? В Нем две главные ипостаси: Творец и Отец. В Средиземноморье, сплавом гонийного эллинства и ургийного иудейства, возник Новый Завет, где Бог–Отец потеснил Бога–Творца и Бог понят как Любовь и Эрос, как благой Отец Сына единородного – все "гонийные" акценты. И сюжет Богородицы тут развился. Когда же христианство стало пропитываться Германским Космосом, где Природа скудна и человек призван к Труду, к ургии, совершилась Реформация, в коей умалены природные акценты в христианстве. Телесность иконописи, живописи заменена на абстрактность Слова и чтения Библии; померкли образ Богоматери и Отцовство в Боге (вместе с "папой"), зато нарастать стала ипостась Бога как Творца, что освящает Труд и протестантскую этику бесконечного производства в бесчувствии к Матери–Природе. В англо–американском варианте вообще сдвиг в сторону Ветхого завета. Недаром и имена там: Исаак (Ньютон), Адам (Смит), Давид Копперфильд, Урия Гипп (у Диккенса), Ребекка Шарп (у Теккерея). Библейские сюжеты разрабатывали Мильтон ("Самсон–борец") и Байрон (мистерия "Каин"), да и у Рембрандта их более новозаветных. В Германии–то еще есть Вечно Женское, Das Ewig Weibliche у Гете, и Muttersprache: родной язык понимается как "материнский", а в Англии и США ореол святыни содран с Женского начала.

А в Троице – каков удельный вес каждой ипостаси: Отец, Сын и Святой Дух – в разнонациональных христианских мирах? Догмат filioque, что святой Дух исходит "и из Сына", повышает роль последнего в Божестве. Но Сын есть Богочеловек: тем повышен сан человека – и вот гуманизм, самочувствие человека повышено в романских странах: атеизм, социализм, богоборчество. Кстати, вообще Новый Завет есть проявление Эдипова комплекса в религии: Сын, Иисус Христос, оттеснил в поклонении Бога–Творца, Отца, и пара Мать и Сын выступила на первый план. Нагорная проповедь: "Вам сказано… а Я говорю вам…" – формула Эдиповой отмены Ветхаго деньми…

Зато в балансе Троицы при filioque понижен сан Святого Духа: Сын привел с Собой и Мать в круг Божества. Напротив, в германо–английском протестантизме главное событие – Пятидесятница: сошествие Св. Духа, и дар пророчествования каждому дан. И чтение и толкование Слова – тоже дело Духа. Отсюда – и рационализм в лютеранстве и англо–американских сектах. В Троице превалируют Бог–Творец и Св. Дух, умален же и все более очеловечен Иисус, так что негры его называют просто brother Jesus, "братец Иисус" (как "братец Кролик") – тепло и домашне, но не божественно, не трансцендентно.

Ну а какие акценты в Троице на Руси? Во–первых, как нерасчлененное Целое Божества переживается. Св. Сергий храмы Троице настроил. Но когда я спросил соседку по деревне Анюту (а она религиозна), когда день Троицы подошел: "А что такое Троица?", – она не реагировала на число "три". "Троица – она и есть Троица. На Троицу надо огурцы сажать" – то есть в сторону Матери–земли обращена идея. И как Георгий Федотов в книге про русские духовные стихи показал, в слове "Троица" реагируют на окончание "ица" и слышат в ней иное название Богородицы.

Если все же дифференцировать слитный образ Троицы по–русски, то Бог здесь не столько как Творец, и даже не как Отец, но как Пантократор, Вседержитель: статуарная внеисторическая космическая мощь. Как Царь – самодержец. Далее: Христос совсем мало чувствуется как Сын Отца, но разве что как Сын Божьей Матери. Но главное: Он – Царь Небесный и Судия. Основная икона – Спас в силах. Нам Он – Страшный Судия, перед кем лишь Матерь Божия нам заступница.

Христос мало человечен в русском сознании – в отличие, например, от тоже православной Болгарии, где имя "Христо" дается массово, одомашнен и фамильярен Бог–Сын; и не человек тут этим возвышен, а Бог лишается трансцендентности и пиетета, как и Бог–Слово лишен тут неисповедимости – тем, что имена себе понятные, славянски–корневые дают: "Божидар" (а у нас "Фео–дор": корня–то и смысла не слышим на Руси в имени с чужого плеча–языка), Пламен, Здравка, Снежана, Стоян, Добрин и т.п. Болгария – где Фракия, и не эллинский ли в этом антропоморфизм сказывается?..

Если на Западе Распятие – у изголовья, домашний образ и очеловеченность Христа, то у нас – лик Спаса, трансцендентный образ у Христа. Рождество там главный праздник – домашняя интимность и семейность, у нас же – Пасха, и акцент не на Страстной неделе, а на "Христос воскресе!" – торжество и изукрашенность Космоса и небес, и опять Спас в силах, мощи и величии.

Также и Святой Дух мыслится более космичным: как Свет и воз–Дух в традиции неоплатонизма, Дионисия Ареопагита. Также исихазм, "стяжание Святаго Духа" Серафимом Саровским – озарение, просветление плоти. И мир на Руси – "бел свет", и народ – Светер (Свет + Ветер – мой неологизм) – плоть Святого воз–Духа…

Но все ипостаси Божества меркнут на Руси перед Богоматерью. Здесь, где космос Матери–сырой земли, Богородица переняла на себя эти качества: Природа, Мать, Родина, земля рождающая и могила. И Она же – Покров = белая Русь под снегом, на Покров выпавшим. Она – лестница–мост между Небом и Землей, единение Духа и Матери–и. Она осуществляет то, что не делает здесь слишком трансцендентный Иисус–Богочеловек именно потому, что он – мало свойск: не дитя и не человек распятый, но Царь, Судия и Спас.

Так что идея Богочеловечества, которую выдвинул Вл. Соловьев, не случайно перекочевала в интуицию Софии и Софийности: не в мужской, а в женской ипостаси присуще в Космосе русском воссоединяться Природе и Духу. Как Богородица затмила всю Троицу в Бытии, так и София вместо Логоса тут встала (на правах четвертой ипостаси – у Сергея Булгакова). Искомое превозможение меры человека в Германстве явилось в мужском образе Сверхчеловека, а у нас – или в Богочеловечестве как соборном целом (бесполом, среднего рода), или вот в женском варианте Софии, а попросту – бабы русской, трехжильной и мудрой, что "вынесет все…".

Богородица = Дева–Мать. Во Франции акцент на том, что она Дева (как и Дева Орлеана). В Италии она – мадонна, молодая мать, очень бытовая, mamma mia, как и Богочеловек тут одомашнен, и Бог–Отец – в "папе". В Польше Она – скорее, Пани: молодая женщина. Матка Бозка Ченстоховска носит ожерелье, как колье. И она – "королева Польши", то есть Кесарево начало в нее введено. Поляк любит ее почти мужской любовью. Ведь польский народ уподоблен у Мицкевича Христу – по своему крестному пути, и он даже соперник Христу – как одноуровневому себе брату. Тут вообще – "Ромулов комплекс" (так его означу): брат на брата – и в "Пане Тадеуше" Мицкевича, и у Ивашкевича в "Березняке"… В России же Богородица именно Мать и в этом качестве заТМИла прочие ипостаси Божества, оСВЯТив тем материю и тьму вещества, землю. Недаром МА + ТЬ = ТЬ + МА в здешнем Логосе: из перестановки одних слогов словеуш

Через малое исследование в национальных образах Бога мы приблизились от Космоса к национальному Логосу. И здесь важно вникнуть, какой из основных вопросов первосуществен для ума и понимания. Что это за вопросы? Что? Почему? Зачем? Как? Кто?..


Что есть? Ti to on? – вопрос греков: о бытии.


Почему? Warum? – вопрос немцев: их интерес направлен к происхождению, к причинам вещей. И причины ищутся в глубинах прошлого, где корни древа бытия залегают. Warum? – это Was um? = "Что вокруг?" Мир предполагается состоящим из двух частей: "Я" и "Не–Я" (как это в философии Фихте), то есть оппозиция: Haus – Raum = Дом – Пространство, субъект – объект.


Для французов тот же самый вопрос "Почему?" имеет вид Pour–quoi? = Для чего? Зачем? Тут Цель важнее Причины. Сущность всего полагается лежащей где–то впереди, в будущем. Отсюда французские теории Прогресса (Руссо, Кондорсе), эволюции (Ламарк, Бергсон, Тейяр де Шарден), социальные утопии (Сен–Симон, Фурье, Конт). Между прочим, и польское "почему?" тоже звучит как dlaczego = для чего? И есть взаимное притяжение между Польшей и Францией в политике и культуре, и в отталкивании от Германии (католицизм и там, и сям; Шопен + Жорж Санд…).


А вот для англичан и особенно для американцев основной вопрос – "Как?" How? Как вещь работает, как сделана? Принцип "Ноу–хау" (know how = "знать, как": не скептическое "как знать?"…, но бодро–уверенное "знать, как") распространился по миру отсюда. Бесконечное количество книг про How to… Как сделать что? Как добиться успеха? "Как приобретать друзей и влиять на людей?" – стиль бестселлеров Дэйла Карнеги…


Ну а что же будет основной вопрос для русских? О, это – самое трудное: определить то, что близко, в чем сам обитаешь, – как трудно определить себя самого. Может быть, "а накой?" – вроде бы тоже "зачем?", но без позитивного интереса ни к "за", ни к "что", будучи априори уверен, что это не стоит усилия и не выйдет, так что лучше уж и не делать ничего…

Или вопрос "Кто?", "Кто виноват?" – знаменитый вопрос повести Герцена. И стиль взаимных подозрений: кто ты? каков? "А ваши кто родители?.." Анкеты, вопросники, расследования твоей подноготной в отделе кадров. Автобиографии. И сейчас мы снова вопрошаем: кто виноват в наших бедах? Кто бес, искуситель, враг?.. Но есть и благородный, возвышенный аспект в этом интересе к "кто?" Это – гуманизм русской классической литературы, ее открытия во внутренней жизни души, духа: Толстой, Достоевский…

Но в последнее время, когда будто выбивается из–под тебя платформа, на коей стоял, расползается земля, тает льдина, где мир–космос твой, по коему прописан ты и язык, и труд твой, а именно: русско–советская цивилизация, вслушиваясь в свое мироощущение, на своем опыте, словно в доказательстве от противного состояния, убеждаюсь, что основной вопрос во России – чей? Оказавшись теперь ничей, человек ощущает, что будто стержень, тягу и смысл жить из–под тебя выбивают. Недаром и фамилии русские поссессивны, родительны, как бы суть ответы на вопрос: чей ты? – ИванОВ, ВолгИН, ВяземСКИЙ… Человеку тут потребно чувствовать свою принадлежность какому–то Целому больше него: к роду, Родине, Идее, Богу. Человек здесь, в разреженном космосе и сыро–мерзлом, не может самостоять совсем один (потому так редок тут и мечтан русской женщине "самостоятельный мужчина" – то, что так запросто в Англии, где "самосделанный человек", self–made man), но в некоем "мы": дома–семьи, села, общины, страны. "Мы – псковские!" А "один в поле не воин" – но потому что "в поле", в голой Шири–Дали, в плоскости Балто–славянского щита…

Человек в Философии общего дела Н. Федорова определяется как "сын человеческий" и в братстве – по родству. И патриотизм на Руси – живая пуповинная связь. Понимаешь слова песни: "Была бы только Родина!.." – тогда я прикаян, на месте, при пространстве–времени. Это "чей?" слышится даже в песенке милой детской про чибисят: "Ах, скажите: чьи вы?.." И если и могли обличать русскую и советскую цивилизацию и хорошо творить русскую культуру блудные сыны бессемейные – там Чаадаев, Лермонтов, Гоголь, Ленин, Мандельштам… – то это потому, что крепко стоял Отец (дворянская цивилизация, а потом российско–советская) и при нем Сын послушный (служивый: крестьянин, солдат, чиновник, партаппаратчик), и было куда возвращаться, припасть–каяться, где на радостях и тельца подадут… Так что на привязи памяти чей он себя и Блудный Сын (шалун–люмпен, диссидент…) осознавал, содержим был и содержателен мог быть… Но ныне у нас ни отцов, ни сынов послушных, а из одних сынов блудных на принципе "человек человеку – вор" уповаем страну, хозяйство и культуру построить. "Патернализм" и "инфантильность" – эти ругательные слова фигурируют вместо "патриотизм" и "сыновство"…

Однако проблема есть: речь "не мальчика, но мужа" – когда на Руси раздастся?..

Назову другие важные элементы различений. Растительный или животный символизм преобладает в культуре? В России и Германии – более с растением, деревом, лесом самоотождествление, а в Элладе, в Италии (Волчица Ромула и Рема, три зверя в 1 песне Ада" Данте…) и, естественно, в кочевых народах – человек есть более животное, хотя бы и "политическое" (по определению Аристотеля).

Национальные интуиции сказываются и в физических теориях – в частности, строения вещества и света. В странах германского региона, где пространство мыслится дискретным, преобладают корпускулярные теории (Ньютон, Планк…), а во Франции, где по душе континуум, – волновые (Декарт, Френель, де Бройль…). И т.д.

Разумеется, все эти элементы: Пространство и Время, вертикаль и горизонталь, мужское и женское, "ургия" и "гония", четыре стихии, основные вопросы и прочее существуют в каждом национальном миропредставлении. Но я выясняю акценты, пропорции. Вот, например, набор основных элементов, по которым Французский образ мира отличается от Германского, причем в каждой оппозиции (в духе пифагорейских пар) французский акцент подчеркнут. Иерархия 4–х стихий: вода, огонь, земля, воз–дух (германский вариант: огонь, земля, воз–дух, вода), причем огонь – как свет или жар; мужское или женское; "ургия" или "гония"; прямая или кривая; вертикаль или горизонталь; даль или ширь; зенит (высь, полдень) или надир (глубь, ночь); французская иерархия времен года: лето, весна, осень, зима; иерархия 5 чувств; осязание, вкус, обоняние, зрение, слух (германский вариант: слух, зрение, осязание, обоняние, вкус); музыка или живопись; рисунок или цвет; свет и вещество – как частица или волна; время или пространство; дом или среда; форма или материя; Труд или Жизнь; происхождение или назначение; история или эволюция; причина или цель; лекция или беседа; система или афоризм; мысль как здание или мысль–пробег (discours); доказательство или очевидность; рефлексия или авторитет; опосредствование или достоверность; внутреннее или связи–отношения; индивид или социум; необходимость и свобода – или судьба (предопределение) и случай; пустота или полнота; дальнодействие или близкодействие; интравертность (психики) или экстравертность; внутреннее или внешнее; объем или поверхность; "тяни" или "толкай" как причина движения и т.п. Для французского Логоса характерна фигура баланса, или симметрии (а не антиномия).

И в заключение общей части попробую вычленить символическую фигуру, эмблему, модель мира. То, что предложу, конечно, – субъективно, плод моей интуиции. Но она опирается на некую частотность и существенность объективную, так что не случайна.

Эллада. Шар–круг с центром и диаметром. В виде Сфероса представляли Космос Платон, Архимед, Плотин…

Германия. Дом: все видится как структура с разделением на внутреннее, где "Я", и внешнее, где "Не–я"; оппозиция Haus – Raum, Дом – Пространство.

Италия. Арка: купол Неба, нисходящий на Землю.

Франция. Крест декартовых координат и на нем волна–синусоида. Симметрия, дуализм и баланс между экстремами противоположностей, между прямой–мужской и женской–кривой.

Англия. Корабль–остров с мачтой – "самосделанным человеком". Близко к эмблеме фунта.

Еврейство. Менора, семисвечник: столь малое основание – сцепление с Землей ("минус–Космос") и разветвленное развитие в воз–духовной сфере.

США. Эмблема доллара не случайна, но многозначаща. Тут вертикаль небоскреба со Змием, обвивающим Древо. Если же положить эту фигуру, то получим автобан с развилками в форме "спагетти" – типичный пейзаж в этой Фордом выделанной стране для человека–в–машине (man–in–a–car).

Болгария. Чаша вверх и вниз дном. Вверх – это горы Балкан, где юнак и гайдук, человек воз–духа и песни; вниз – ложбина–долина, где уют "дома–къща" и ввинченность в земное, практицизм.

Россия. Однонаправленная бесконечность: путь–дорога от порога по горизонтали равнины реактивно–ракетою, самоотталкиванием.


Г.Д. Гачев, Национальный Космо – Психо – Логос // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.24510, 22.05.2018

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru