26.XI.95. Взялся я на экране Русского Логоса просветить Федорова. Но столько же и обратно: через Федорова глубже понять Русский Ум. Ибо Федоров есть максимальная эманация Русского Ума в человечество — с добытым им пророческим Словом. И осветилось все и наперед: цели и пути Будущего, и назад: смысл доселе протекшей истории и что ныне совершается. Как у Гоголя сказано: "вдруг стало видимо далеко во все концы света" ("Страшная месть") — с вышки Федорова.

Национальные особенности русского склада мышления проступали у многих русских писателей и мыслителей, но у Федорова они — в некоем узле, синтезе — и принесли мировой плод. Эти особенности я давно уж собирал и эмпирически, и дедуктивно. Сложилась некоторая концепция — ее и буду излагать, иллюстрируя и корректируя Федоровым. Набросаю отдельные черты и темы.

Умом Россию не понять,

—значит: иной тип ума тут должен работать

Аршином общим не измерить:

—значит: меры и модели общепринятого, западного ума — не подходят; надо иные критерии "умности" разработать и иметь в виду —

У ней особенная стать —

—значит: особый склад, структура залегают в основе иной логики, что может работать тут: Логос — функция Космоса —

В Россию можно только верить (Тютчев)

— значит: ум-разум тут не отвлеченный, а эмоциональный, не просто Логос, но Психо-Логос, есть волевой ум: мир — как ВОЛЕВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. То есть, не просто вялая "истина = естина" интересует, но каким мир должен быть, мысль-проект.

Уже в этом толковании расслышиваю федоровские черты. Но — по порядку. Начнем с "особенной стати" России, с ее Космоса. Подобно тому, как человек есть троичное единство: тело, душа, дух, так и всякая национальная целостность есть Космо-Психо-Логос. т.е. единство местной природы, характера народа и его склада мышления. Россия — Север Евразии, страна-оборотень. Из-за времен года два лика в ней: белая Снегурочка или Снежная царица, холодная красавица, страна Деда Мороза, Кащеево иль Берендеево царство зимой, оцепенелое,— и зеленая, весенне-летняя, милая, потом пышная и красная, изукрашенная бабьим летом плодоносящей осени.

Попутно — соображение. Федоров — из Тамбовщины, потом в Одессе учился, затем в провинциальных городках средней России возле Москвы и в Москве жил. Вне Петербурга, сего промозглого и мистического космоса белых ночей с их сумасшедшинкой и шизофренией, с достоевщиной двойничества и т.п. Космос Федорова более ясен, крепок, четок, рационалистичен: его слагали резко континентальные различия лета и зимы. Ну и сам ум его четок и рационалистичен, без мерцаний и экивоков скользящих. Естественно, Питер, оплот западничества, атлантизма в России,— чужд ему. Он — резко континентальный мыслитель, материковый. И геополитический вектор его — не в сторону "варяг", но в сторону "грек": туда, где Царьград и "турка", ислам и Памир... И эта полоса России, к югу от Москвы,— самая земледельческая; и от имени не городского, а крестьянского люда Федоров мыслил и глаголал. Городская цивилизация и супергород ему отвратительны, они — искажение призвания и смысла жизни и России, и человечества.

Бахтин (кого я на днях промышлял), напротив,— городской мыслитель. Город дорог как центр Культуры, Слова: там беседы, диалоги, "взор во взор — и жгуче синий обозначился простор" (Блок) = "Когда мы глядим друг на друга, два разных мира отражаются в зрачках наших глаз" (Бахтин). В городе не надо думать о первичном, о хлебе насущном, о засухе: Природа не достает, можно предаваться пирам Духа и Культуры, радеть о взаимопонимании и сочувствии, не о труде в поте...

Итак, "особенная стать" России. Она — бесконечное пространство, "необъятный простор", " открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора" (Гоголь. "Мертвые души", т. 1, гл. XI). То есть, сирость, островки жизни: деревни, села, городки — и пустота, зияния, "степь да степь кругом" — "и грозно объемлет меня могучее пространство... у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!.." (Там же).

Итак: точка — тире, атомок-островок жизни — и "лес да поляны, безлюдье кругом" (из "Песен и плясок Смерти" Голенищева-Кутузова из цикла Мусоргского). И нет естественной связи меж островками жизни, еще и бездорожье русское и распутицу учитывая. Аморфность естественная, анархия, хаос — к сему тяготеет. И если бы эта земля была предоставлена сама себе, то при ее просторах и слабо размножающемся населении, реденьком, она смогла бы сомкнуться в единое целое — ну, за сотню тысяч лет. И лишь под импульсом наседавших соседей вынуждены русские создавать "сторожевое государство" (термин Федорова), что стало и объединителем страны, хозяином и предпринимателем работ здесь. Так что сверху, с крыши строилась Россия — с "надстройки" государства, образовавшегося на Западе и, в общем, по типу и импульсу государств Западной Европы, туда ориентируясь (так что государство в России, как правило,— "западник"). И стала Русь по воле центральной власти распространяться на Восток — и так сложилось единое целое страны-государства. У России скелет снаружи — панцирь Державы. Без нее она — аморфная каша и жижа, развалится и расклеится бессмысленно.

Улавливая своим умом эту закономерность, Федоров в высшей степени ценил Государство российское, Самодержавие — как наиболее экономную тут и разумную форму правления (и Монтескье аналогично полагал: монархия — для очень больших стран естественный вариант государства), которая и патриархально-народна, принцип родственности в ней (царь = "отец", "батюшка"), и в то же время есть цивилизующий центр. Пушкин говорил, что у нас государство — единственный европеец.

Но вернемся к картине России: бесконечный простор, а в нем разрозненные островки жизни. Сравним с этим ландшафт средней Европы, Германии... Там непрерывны поселения, "дорфы" и "бурги", одно переходит в другое (и это уж от века так, давно), нет разрывов, так что шаг за шагом, рационально можно обходить и постигать — оче-видностью и "естественным светом разума" (термины Декарта) или Германским Логосом опосредствования. Возможна последовательность вывода из посылки, следствия — из причины: тут может работать логика рассудка, ибо есть, очевидна связь между элементами впритык друг ко другу.

Ну а там, где между элементами пустота, зияние,— как работать логике, понятию рассудка? Он тут теряется, с его бульдожьей короткоглазой хваткой звена за звеном. Да, этим умом Россию не понять. Зато в таком космосе лучше работает не рассудок, а разум, что включает и интуицию, и образ — художественный, что в метафоре (что буквально по-гречески значит "пере-нос") может перескакивать через зияния. И там, где рассудок сбит с панталыку, летучий пегас воображения хорошо схватывает и понимает. В России, в ее постижении эффективнее работает художественное сознание. Потому наши первые мыслители — это поэты и писатели: Пушкин, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Толстой... А чистая философия у нас проскакивает мимо сути, да и философы у нас пишут как писатели: Вл.Соловьев, Флоренский, С.Булгаков; даже Бердяев был одно время председателем союза писателей, а Ленин-политик в анкете на вопрос о профессии себя "литератором" наименовал.

Вот и Федоров — не рассудочный философ, а про-рок, как и Пушкин и Лермонтов жанр поэта-писателя в России означали. И стиль его мышления — синтез в нем некоего видения с умом:

Он имел одно виденье,

Непостижное уму...

— видение воскрешенного человечества всех поколений, расселенного на светилах Вселенной, что есть, конечно, акт Веры, верующего ума. Но и рационалист он: логика рассудочного понятия у него работает — как пристяжная к кореннику веры. Ну и художественный образ. На этой тройке: вера, понятие, образ — и летит его разум, эманация и ипостась Русского Логоса.

Итак, синтетическая форма познания, где троица: символ/миф/ веры, рассудочное понятие и художественный образ,— оптимально приспособлена к познанию России, ее сути, смысла и назначения в истории. Сама эта категория: "назначение", "призвание" — совсем не во всех национально-исторических телах так важна. Малые страны — там, Швеция, Чехия...— без этой идеи своего призвания — не рассыплются. Даже Франция и Германия, хоть и в них не слаб мессианизм был... Но Россия, что естественным клеем природы и народонаселения так слабо спаяна, без парящей над этим бесконечным простором идеи (идеала, призвания) просто рассыплется как космо-историческая целостность. Потому так важно всегда для русского человека иметь мысль о призвании России, ее цели, иметь идеал, что питает любовь — патриотизм. Целое России не дано в оче-видности, оно не обозримо и не обходимо, но к нему можно относиться сердцем, обнимать в душе, любить. Соединять такое Целое с единичным (человеком) — актом не познания, а любви: патриотизм отсюда так существенно важен для существования России. И - песня: "Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне?" (опять же Гоголь). Да, в ней — логос сердца, способ, "гносеологическая форма" соединения с бесконечностью России.

Итак, Русская Идея — России нужна, как тяга дыхания в печке истории, веяние призвания вперед все время чуять.

И тут подходим к тонкому моменту. Россия — не просто феномен Бытия, того, что есть,— "истина". Как бесконечная, неохватываемая в реальности, она — как мир, Вселенная, Бог. Она — на правах религиозного объекта. Таков тип отношения к ней у русского человека. Она — Мать-родина, Мать-сыра земля, Покров Богоматери/и/ на ней, народ ее — "крестьянство" = почти "христианство": тут и "крест", и "Христос". Россия таким образом — и в благодатном, но и в опасном соседстве к христианству: одно может приниматься за другое. С одной стороны — вроде избранная страна Христа:

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде царь небесный

Исходил, благословляя.

(Тютчев)

А с другой стороны — легка тут путаница патриотизма с христианством. Чувство к Родине — сходной природы. Такое тут "кви про кво", недоразумение возможно. И русский национализм может, кажется, совпадать с православием...

Но это еще грубо. А тут — более тонкая аберрация. Так как бесконечность России как бы равномощна бесконечности Бытия, то и легко их сблизить — и особенности и задачи России принять за смысл и назначение всей Истории и всего Космоса. "Четвертому Риму не бывать", Россия пролагает человечеству путь к "мировой революции", к "коммунизму" — не иначе. "Конгруэнтное совпадение" (как при наложении треугольников в геометрии) понятий и целей России со всеми народами и странами, кажется, возможно. Такой наивный эгоистический интернационализм: предлагать свое хорошее — как всем подходящее. И Гоголь, и Белинский, и Достоевский в авангарде человечества Россию видели. И Вл.Соловьеву предвиделась мировая теократия во главе с Россией.

Однако такая установка русского ума и души и воли — мощно творческа, креативна. Русский мыслитель напрягается решать за всех, высшие на себя нагрузки берет. Максимализм! Всеобщие задачи, а не частные вопросы и мелочи культуры решать. Отсюда глобализм — и большевиков, и русских космистов, и у Федорова масштаб вселенский устремлений и предлагаемых радикальных решений. "Со всеми и для всех" и "всем вместе" — установка Федорова.

Тут тоже "особенная стать" России сказывается. Бесконечный простор — при совсем не бесконечном, а счетном и разреженном населении. Как покрыть, как наложить "конгруэнтно" последнее на первое: конечность, малый, в общем, народ — на бесконечность? Объединением малых — Община, Соборность, "если в партию сгрудятся малые..." (Маяковский)... А в мышлении — "всеобщий синтез", что предлагает Федоров.

Сам космос и климат России диктует общинный стиль жизни, поселений, труда. Тут взаимопомощь, а не конкуренция индивидов работает эффективнее. Краткость лета: вегетативный период, когда могут расти злаки, овощи, плоды,— 5, от силы 6 месяцев. А надо заготовить на зиму, на полгода вперед. Одному не справиться. Отсюда — артельный труд естественен, "помочи", сенокос общий, "мир", колхоз и т.п. Идет СТРАДА — как страсти Господни-народны. А потом — зима полгода: сидение в дому, на печи, у камелька, посиделки, сказки, думу думати, беседы и споры за ночь о вечных вопросах, литературу сочинять и читать — жизнь Духа... Это страны с изотермой января выше нулевой — страны западной, центральной и южной Европы, не говоря уж об Америке, имеют 8—10 месяцев вегетативных, так что могут снимать два-три урожая — и круглый год вкалывать на жизнь телом, перепроизводить и торговать. А мы обречены на некоторую аскезу, что касается желудка и тела, зато время живота высвобождено на жизнь Духа в гораздо большей степени, нежели могут себе позволить иные народы. Ну и стиль и ритм жизни у нас: то аврал — летом страда, за один день строится дом или храм обыденный — всем миром, народом навалясь. А потом — долгий сон, дрема берложья. Да и в ходе истории у нас: то сон-застой, то бунт, революция, перестройка, смута, бессонница и крутель сумасшедшая. Так и Илья Муромец: то сиднем сидит тридцать лет и три года, то срывается с печи и вершит подвиги и спасает Русь. Так и народ — долог на раскачку, "пока не требует поэта к священной жертве Аполлон", сир, убог — и вдруг выпрямляется "в минуты роковые" спасать Россию — как в войнах Отечественных... Ну и в труде русский человек не знает равномерного немецкого труда, а—на рраз! навались, братцы! — а потом шабаш! — и шабашат долго. Но "шабашат" — общаясь, в разговорах, беседах, в Логосе. И работяги так, и "русские мальчики" Достоевского в трактире, и интеллектуалы в кружках Бахтина, Библера, в "Вольфиле" — и проч. Пир Духа вкушают. Симпосионы!.. За возлияниями огне воды российской — водочки! Что поднимает дух на полет, на образ-воображение. Так что то распределение труда в году, что предлагает Федоров: страда урожайная летом — и музей и занятия наукой зимой всем народом, исследования и изобретения — все это согласно с народным в России ритмом жизни. Ну и неприхотливость русского человека насчет "мануфактурных игрушек", а простое и добротное есть и носить — тоже высвобождение времени жизни —на существенные ценности и интересы...

Противопоставляют пример Америки: вот, мол, тоже огромная страна, а освоена не общинным трудом, а частной инициативой и свободной конкуренцией индивидов! Отчего ж бы и нам не ввести такое?

Во-первых, высаживались туда переселенцы — общинами пуритан, диссидентов, квакеров, да и католиков ("отцы-пилигримы"), и жесткий уклад теократической общины управлял новопоселенцами. Но, конечно, индивиды-то были сильные, хищные, выпестованные уже многовековым буржуазным развитием Европы: Америка — отпрыск, выплеск Англии, пионера капитализма, где сложился self-made man = "самосделанный человек", и он смог на свой страх и риск идти потом в глубь континента, его осваивать и цивилизовать. Но как? Вырубанием индейцев, народа природного тут. Иммигрантам же страна — не Мать-родина, а материя для работы, материал-сырье, matter for facts. Страна, земля им — фактория, не имеют пиетета к ней, к Природе. Американец — не Сын: нет в нем этой психологии; не "сын" он "человеческий", а работник, зрелый муж, эгоистический и центростремительный — все к себе, человек Настоящего времени; ну и Будущее стягивает к себе на службу уже в Настоящем: через кредит (пользование в рассрочку), рекламу, блеф...

Русский же человек исконно и неотменимо — Сын Матери-земли, ПРИРОДИНЫ России. Да, инфантилен он, патриархален: Род чтит, родство, братство и землячество — так заквашен. Так что федоровское определение понятия "человек" (вослед евангельскому) = "сын человеческий" — органично тут, для души русского человека, кто — "малый", "мальчик", "подросток", "недоросль", "родимый" и Родину любит — "мать". Федоров противопоставил такое понимание западноевропейскому принципу просто голого Человека с его "гуманизмом" = эгоизмом взрослых, беспамятных к РОДителям, к приРОДе; потому и позволяют себе ее так насиловать ради эгоистического своего модуса вивенди в комфорте.

Потому русский Психо-Логос слабо чувствителен к Настоящему времени, к текущему моменту — и зевает в нем, рассеян; но или сосредоточен на Прошлом (власть Памяти, Воспоминаний), или в мечтании, проектах, идеалах, планах Будущего. Что и в проективном мышлении Федорова мощно сказалось.

Минус-Настоящее. Минус и Жизнь сия-моя. Жить — стыдно: ведь она — на прахе, вытеснении родителей, и это чуется как первородный грех. "Существенною, отличительною чертою человека являются два чувства — чувство смертности и стыд рождения",— писал Федоров. Вот согласно ему "суть травматического ядра человека"¹ (выражение С.Г.Семеновой). Отсюда — стеснительность, застенчивость русского, смирение, скромность, самоумаление, кенозис, ссылка "аза" — в "я" на Камчатку алфавита. И сам Федоров — аскет, авторство свое умалял, выступать предлагал с его идеями именитым людям: Толстому, Достоевскому, Вл.Соловьеву — для пользы дела, распространения его учения. И в сущности эта анонимность — справедлива: ведь все содеяно всеми: каждый мыслитель вскормлен всей мировой культурой. Тоже тут чувство Соборности — и в Авторстве: Автор = все поколения.

Вообще, не одиночный человек, а поколение — первоэлемент, каким Федоров мыслит. И принципом "личности" у него, скорее, обладает умерший, отец, предок, нежели я, ныне живущий. Я, таковой,— подсобен: обращен мой вектор к предкам, отцам, в печаловании-памятовании, в любви и жажде их воскресить — более, нежели к радости моей жизни текущей: ведь она — на костях и за счет отцов-матерей. Этот вектор — вспять — важен. Откуда он?..

Пока отложим. А вот — про Эдипов и Рустамов комплексы... А, впрочем, не случайно этот ход мне на ум пришел: в нем и ответ наметится на поставленный вопрос.

Психо-Логос человека-индивида Западной Европы направляется-руководится Эдиповым комплексом: Сын убивает Отца и женится на Матери — стране, Природе. Молодое сильнее Старого и ценнее. Отсюда — культ Нового (новости, газеты, новеллы и роман, мода...) и Прогресс: движение вперед — это хорошо. Восток: Китай, Индия, Персия, Россия во многом — имеет обратный вектор. Тут Старое сильнее и ценнее Молодого, традиция. Отец побивает Сына и обладает их общей женщиной — страной, землей. Такое я обозначаю "Рустамов комплекс" — по имени героя эпопеи Фирдоуси 'Шах-намэ" ("Книга царей"), где Рустам побеждает в поединке своего сына Сохраба (не узнав его). Подобно и в России: Илья Муромец, "старый казак", побивает Сокольника, своего сына. Потом Иван Грозный, Петр Первый, Тарас Бульба — убивают своих сыновей. И у Горького поколение отцов крупнее молодых — в "Деле Артамоновых", рассказы "Хан и его сын", "На плотах": тут Отец, побив Сына, завладевает его женой и живет в снохачестве. Как и сам Горький любил жену сына Максима... То есть, тут Эдипов комплекс в обращении: в перетасовке ролей, и Женское начало достается Предку, ему служит. Ну и в жанрах — "былина" ("старина") ценнее романа, "новеллы", новости. И Федоров — пример Китая с его культом предков приводил как образец.

Так просто естественно психика тут наклонена, ее склонение — как геомагнитное в данном месте Земли: не на самовыпрямление, а на склонение. То-то тут ПАДежи в языке — флексии, отношения — то, что отмирало в аналитических языках Запада, более всего — в английском. А наш язык — синтетический. То-то и Федоров — против аналитического, разъединяющего наклонения западноевропейского Логоса, против Канта,— за синтез и в поведении, и в мышлении.

Так что естественно для русского человека впериться — в предшествие ему. И вот подходим к главному у Федорова. Это — ВОСКРЕШЕНИЕ. Оно — вместо Творчества нового. Его мысль: творить может Бог. Он сотворил мир, но "Бог смерти не создал" — сказано в Евангелии. Человек же пришел — и орудует Смертью как инструментом (убил дерево = построил дом). "Разделяй и (таким образом) властвуй" — это и принцип Кесарева Рима, и анализа науки. Такова установка человека — смертного, эгоиста, не "сына человеческого". Если же человек поймет себя Сыном, то нацелит свой ум, труд и энергию — не на творчество нового, а на воссоздание разрушенного в ходе грехопадной истории и работы. Выйти из дурной бесконечности производства и шествия вслепую вперед — к бездне и погибели всего,— но перевернуть курс. Что и—во всех религиях: Дхарма-Чакра-Правартана буддизма = "поворот колеса Дхармы" — в обратном направлении, чем вертится "колесо Сансары" — жизни обычной. "Покайтеся!" — пророков Израиля и Христианства... Ну и сам термин "ре-лигия" — ведь тут "РЕ" = вспять, назад: re-ligio по латыни — "ВОС-связь", "ВОС-соединение". Вот и у Федорова: ВОС contra ПРО — там "-гресса", "-педевтики", "-клятия" и проч. У Федорова — ВО-стание, ВОС-крешение, ВОС-создание.

И в этом есть, глаголет мудрость великая. Даже слово "РЕ-волюция", которую мыслят "локомотивом истории" (в марксизме), как ПРО-гресса, по смыслу буквальному = "ВОЗ-вращение". И трактат Коперника — "De revolutionibus..." = "О вращениях... небесных тел".

У глубочайших мыслителей, философов — нет однолинейного развития только вперед, а такое, что — одновременно — как бы к началу, к сути. Во-первых,— ЭНТЕЛЕХИЯ Аристотеля = "целевая причина". И Гегель: синтезис = возвращение к тезису на высшем уровне. И Ницше — идея "вечного возвращения". Ведь что такое есть все ускоряющееся движение вперед по раз принятому направлению — без того, чтобы ум успевал осмыслить, оценить и предвидеть последствия? Это же именно без-УМ-ие, одержимость (бесами), ошеломление...

Еще и Декарт, рассуждая об объемах Разума и Воли в человеке, установил, что в нас объем Воли (Желания) больше объема Разума, так что Ум не полностью охватывает пространство Желаний: отсюда — ошибки, заблуждения Разума... Но если еще налагается категория Времени: ускорение Истории, то ум еще более теряется, а История приносит свои ужасы, и по нам бьет бумеранг творчества и перепроизводства. Эту же Декартову мысль немудряще выразил и персонаж Андрея Платонова: у человека руки поперед ума действуют, хватают.

Вот и ПРО-гресс... Так что — покайтеся! Остановитесь! Одумайтесь! И мощный поворот колеса Истории Федоровым — к ВОС-крешению — максимальный ход и курс уму и воле и труду человечества. Не на Смерть, разъединение и взаимоубийство работает во вражде и соперничестве, а во Любови объединяющей — к Отцам во братстве всех народов по прародителям...

Так что и у Федорова энтелехия работает. С одной стороны, он — за долженствование, за то, что должно быть-стать как цель и выдвигает про-ект. Но суть ПРО-екта — ВОС-крешение, поворот к Началам.

28.XI.95. Итак, первое слово ПРО-Рока — ужаснуться тому, как живем и как понимаем. Мощное НЕТ! Критика всего нашего образа жизни и мышления — и в этом Федоров мощен, и логика рассудка осуждающего работает в нем виртуозно. Исходит он из нравственного чувства — вонзая жало в Совесть нашу. Мы = убийцы, метафизические и физические: вся наша жизнь — на вытеснении и убиении и прахе предков! Мы мечтаем в лучшем случае о бессмертии своем, достигнуть его с помощью прогресса науки и техники. Ну а как же отцы-матери наши?.. Задумайся, одумайся: справедливо ль так будет?.. Безошибочный ход логики, дедукции, убеждающий.

Однако тут же наш ум, очарованный и загипнотизированный словом убедительным пророка, вспоминает о действительности окружающей, про опыт свой — и расхохатывается, стукая себя по лбу: ты что, с ума спятил? Где это видано — воскрешать предков? Из чего, из какого праха, рассеянного атомами по вселенной, собирать плоть? А душу?.. Безумие!..

И начинается вибрация. С одной стороны, слово пророка и указуемый им вектор — отвечают самым глубинным потребностям Психеи и Совести = сознания, души и Логоса: как предельная возможная представлению Цель. С другой стороны, опыт, здравый смысл и наука говорят о невозможности сего, что это не в человечьих силах, а разве что в Божьих, трансцендентно нам, не нашего ума и рук дело...

Итак, очевидной достоверностью обладают начало и конец такого, пророческого, федоровского (в нашем случае) — хода мысли. Причина и Цель точным попаданием берутся. Как верно пишет С.Г.Семенова в Предисловии к четырехтомнику Федорова: "здесь — синтез поистине корней и вершин земного, природного чувства родства и порыва к небу, к бессмертию, к богоподобию"² Продолжая этот образ: но ствол где? как перейти от корней к вершине, каким путем? — это вопросительно, витает в воздухе — как задача на мысль и труд...

В концепции Федорова недостает, слабо СРЕДНЕЕ ЗВЕНО. Есть ответ на вопрос "почему?": его "Записка..." ставит вопрос "о причинах небратского, неродственного, т.е. немирного, состояния мира". Есть ответ на вопрос: "зачем?": "восстановление родства" Но слабо насчет: "как?" — "о средствах к восстановлению родства".

Кстати, именно в этом звене — средств и путей — и стала работать возбужденная Федоровым русская мысль. Она подтянула в сей "ствол" традицию русского космизма, да и всю линию активно-эволюционной, в том числе, и ноосферной мысли в человечестве; от американца Дана до наших Вернадского и Купревича, до Тейяра де Шардена — галла. Недостающее звено — опосредствования — восполнить, похоже, возможно на этом пути: этот курс — самый нравственный и разумный вектор совокупных трудов человечества...

И все же — безусловна слабость среднего звена в построении Федорова. И это тоже имеет соответствие и причину в "особенной стати" России и отсюда — особенностях Русского Логоса. Снова обращаю к исходному для меня тут видению: островок-атом жизни, другой, а между ними — зияния, пустота. Нет связи, разрыв. Как о таком же и Некрасов:

В столицах шум, гремят витии,

Кипит словесная война.

А там, во глубине России,—

Там вековая тишина...

Провал, пропасть между крайностями, полюсами Бытия. Они — есть, это безусловно; но КАК связать? Какие пути-дороги? — Бог весть... Какой мост между ними! Разве что — радуга, по небу. Как и осуществилось — авиасообщением меж Москвой и Колымой...

Итак, очевидно верна Причина, очевидно безусловна Цель, указанная Федоровым, но зияние, вопрос повисает в воз-Духе как взыскание, чаяние, акт Веры и направленная Воля — туда, туда! в высь, в даль!..

И эта ситуация — в стиле бытия России, в ее структуре даже. Не только по горизонтали Пространства — нет, слабо у нас насчет связи и путей-дорог, средств, но и по вертикали Социума — слабо у нас насчет среднего сословия, а есть: "низы" и "верхи". И потому нет умерения, а резкие колебания, шарахания из крайности в крайность — и в историческом развитии, и в мышлении, миропонимании. Принцип МЕРЫ, "золотой середины" — плохо работает у нас. Умеренный — всегда в эстетическом презрении: "умеренность и аккуратность" заклеймлены уже в "Горе от ума", где, кстати, Логос Русский, даже вопреки Грибоедову, поразил де факто абстрактный, западнический ум Чацкого, с его стилем суда и рас-суд-ка и осуждения: он терпит фиаско от Бытия как быта, сущностного самого по себе и живого, пусть и "глупого"...

Теперь пора уже некий структурный разрез произвести и в "особенной стати" России, и в соответствующем ей Логосе.

Россия есть "мать-сыра земля", женское начало. Она рождает себе Сына — Русский Народ, кто ей одновременно и сын и муж (как и Гея эллинская рождает Урана-Небо себе во супруги). Русский Народ — малый и реденький и не в силах покрыть собой эту огромную Великую Матерью. На нее зырят-зарятся соседи: с Востока и Юга — кочевники Поля, тюрки, мир Ислама, с Запада — варяги, поляки, немцы, даже французы... В ограду себе Мать-Россия заводит Государство, кто ей — во Отца место и во второго Мужа становится. Причем перераспределяются ипостаси: в отношении к Народу Россия уже более собственно Мать, а в отношении к Государству-Кесарю — уже собственно Жена. Но лишь вдвоем эти два мужика могут обслуживать Россию-женщину, как эта модель выявлена в русском романе: при одной прекрасной женщине — два мужских персонажа, кто поодиночке несостоятельны перед ней. При этом один — Онегин, Обломов, Вронский, Живаго, Григорий Мелехов — выражает стихию "воз-Духа": летуч (демон и солдат), бегл, непутев, безответствен, как и Народ-Сын = СВЕТЕР (Свет + Ветер, по составу стихий), а другой выражает Кесарево начало Державы, Труда и Формы: Генерал, Штольц, министр Каренин, комиссар Стрельников, есаул Листницкий... В них — стихия "огне-земли".

Итак, три персонажа — агенты бытия, жизни, истории и культуры в России, и они же — субъекты-источники, носители Логоса, особого склада ума. Во-первых, сама Мать-сыра земля, ПРИРОДИНА. Ее Логос — немая Любовь, как бессловесна Богоматерь-я сама, чей Покров — над Космосом России. Ее ум сердца (термин Фета в переписке с Толстым, им принятый как характеристический для русского типа ума: не "ум ума", а "ум сердца"; такой аспект есть и в уме Федорова) изливается — в ПЕСНЕ и вообще в русской Музыке — ее языком: тягучая, жалобная она, ею изливается душа в сем пустынном просторе... Хотя тут уже и подхват, переход в Логос Сына-народа, кто заброшен в этот бесприютный космос — и чувствует свою грусть-тоску в степях, вьюгах-метелях. Или скачок — к бесшабашной удали веселых, разгульных песен-плясок, частушек озорных-срамных. Это и у русской девки и бабы — такие же резкие переходы: "то разгулье удалое, то сердечная тоска"... Ну и Поэзия — из литературных жанров — ближе всего внимает Логос Народа.

Ну а Логос Государь-ства, Кесаря, Державы тут каков? Поскольку затевалось государство российское с Запада Руси, то и модели — как шубы с чужого плеча брались. И там вестернизованный Логос вливается, оседает: то ли от "варяг" — неметчины, то ли из "грек" — истовость православия, потом снова неметчина с Петра, французский стиль в высшем обществе, марксизм-талмудизм с Ленина, сейчас американизм... И всякая идеология сразу костенеет, как замерзает — в Кащеевом царстве. Так что черты Логоса русского Государства — догматизм, формализм, бюрократизм. Это и в служилых приказных Московской Руси, и в чиновниках царизма, и в аппаратчиках советчины. И такое понятно и неизбежно: ведь функция ДЕРЖАВЫ, Кесарева начала в России — ДЕРЖАТЬ, быть скелетом-панцирем России аморфной, жижи матери-сырой земли, имеющей тенденцию расползаться за свои границы, в беспамятстве и неведали женской ("отдалась, а не помню, кому?.."). Скелету и положено быть окостенением, устоями.

Но меж сими коллективными субъектами Бытия и Слова России — вырастала Личность, ум-разум отдельного человека из рода "гомо сапиенс". Так каков же его "сапиенс" по-русски? Каково ему — в окружении таких мощных трех ипостасей, да еще чуя себя напрямую с Бытием и с Богом, да и с Культурой Человечества, к коей приобщен через образование, просвещение?.. Это Логос Баяна (кто в "Слове" от себя печаловался о Русской земле, осуждал распри князей-кесарей, пел удаль народа), Ломоносова, Пушкина, Достоевского...— свободной творческой Личности, "я".

Если Паскаль чувствовал себя, человека, затерянным меж двух бездн, бесконечностей: Вселенной извне и атомом в себе, меж макро и микро (по французскому Логосу Баланса, дуализма, симметрии), то русская Личность — в вибрации между, по крайней мере, тремя уже названными субъектами русского бытия и ума; да плюс еще и ум-Логос мировой цивилизации, что чрез просвещение и образованность становится нам как родной... Вибрация в поле сих и иных сил. Вопрошание. Чуянье себя и всего — Вопросом, открытостью, незавершенностью (Бахтин). И Федоров подал свою "Записку" в жанре ВОПРОСа: "Вопрос о братстве, или родстве..." Кстати, в науке Запада не распространен так этот термин, обозначение научной задачи, как у нас: "Вопросы — философии, литературы, психологии, биологии..." — журналы Академии наук так именуются. А доклады ученых: "К вопросу о..." На Западе аналогичный термин — ну, "проблема". Она как бы более статуарна, увесиста, тяжело-земна, а "вопрос" — повисает в воз-Духе, улетает, испаряется...

Значит: в сердцевине Логоса русской Личности — неуверенность бытия, вопросительность. Но в то же время — ощущение в себе живой энергии, себя — ее источником-родником. И куда она ни ткнется — прорывает все данности и окостенелости — и это первым делом и ходом своего деятельного разума. Критицизм (вариант — Нигилизм). Нет! — наличному — не Бытию (тут, скорее, врожденное доверие — как сыновство к Матери-земле, России), но — Логосу, тому сказу о Бытии и его пониманию, что дано мужиками-соперниками: Народом и Государством (ибо и Личность претендует сама напрямую любить женщину Россию, выражать ее Психею и отзываться эхом: "страна моя = жена моя" — уравнение Блока). Чует за собой право — из себя искать Слово и высказать...

Теперь могу, пора привести ФОРМУЛУ РУССКОЙ ЛОГИКИ, которую я вывел в ходе тридцати лет исследований в национальных образах мира. Если формула западноевропейской логики еще с Аристотеля: ЭТО ЕСТЬ ТО ("Сократ есть человек", "все люди смертны", "некоторые лебеди белы"), то формула русской логики мне видится так:

Нет, я не Байрон, я другой... (Лермонтов)

Нет, не тебя так пылко я люблю (Лермонтов)

Не то, что мните вы, природа (Тютчев)

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем (Пушкин)

Не ветер бушует над бором (Некрасов)

Не в немецких ботфортах ямщик, борода да рукавицы (Гоголь).

To есть, русский ум начинает с отрицания некоей данности или общего места. (Замечу в скобках, что в триаде Гегеля отрицание, антитезис, есть второй акт в драме мышления, после первого — некого полагания, тезиса). В качестве "тезиса-жертвы" идет некая данность, с Запада, как правило, пришедшая ("Байрон", "немецкие ботфорты") или клише обыденного сознания. Поправ это в отрицании, русский ум набирает в ходе отталкивания энергию и вектор — уже начать двигаться в своем направлении — противоположном. За "НЕ ТО" следует "А..". Но тут-то уже своя трудность, многоточием означенная. Поиск и путь долог. Впереди маячит уже свой вопрос — "ЧТО?", требующий ответа. Но ответа, как правило, не находится, но долго ищется, и сам поиск и путь к Истине становится как бы ответом и ценностью. Русские классические произведения не завершены: "Мертвые души", "Братья Карамазовы"...— повисают в воздухе. Хотя тут я не совсем прав: помогает художественный образ, который способен перескакивать через зияния (многоточие нашей формулы) — и все же приходить к ответу — в космосе данного произведения:

Но ты, художник, твердо веруй в начала и концы (Блок).

Что же касается более рассудочных построений, произведений личного русского Логоса, то они, как правило, сильны в критической части ("Критика отвлеченных начал" Вл.Соловьева...) и слабы в позитивной программе. Сильна полемика — страстная. Запад удивляется: как это у нас не на живот, а на смерть спорят — западники и славянофилы, футуристы и декаденты, и ныне разные?.. А я так понимаю: в промозглом космосе мати-сырой земли, в ее тяге вниз,— чтоб не свалиться на обломовский диван или не запить с тоски,— всякие средства хороши, и разогрев злости сойдет — как начало и поиск, на взлет. Да и русский работяга когда хорошо трудится? Когда разозлится, раззадорится — а там и "сама пойдет, сама пойдет!" — работушка-то...

Такой тип, структура Русского Логоса имеет соответствие и в модели Русского Космоса, что я вывел. Ее эмблема: à ¥ = однонаправленная бесконечность. Есть начало движения в путь-дорогу: это БЕРЕГ, ПОРОГ и КАНУН,— но нет конца. Да и принцип ракеты недаром именно в России изобретен: она летит, самоотталкиваясь, самоотплевываясь,— как бы в "не то, а...".

Но тут другой Рок подстерегает: дурная бесконечность рассуждательства и разглагольствования в Слове России — в русской литературе, философии и публицистике. Сплошное многоточие, вопросительноеть и неуверенность... Еще и теоретически освященные Бахтиным: "незавершенность", "несказанность ни о чем последнего слова", "открытость", "слово с лазейкой"... Вот почему так дорого — решение, кто ни подаст. И так падки бросаться на готовые:

В наше время тот — поэт, кто напишет марш иль лозунг.(Маяковский)

И это проистекает уже из неудовлетворенности Народа-Сына работой своей интеллигенции, что все елозит в своих дебрях и морочит, как леший. Да, око Народа, и России-бабы, и Державы — статуарное поле, поприще, в коем вибрирующей Личности трудиться. И потому так редок в России случай, когда произносится слово Истины, ответ, положительное решение, высказывается ЧТО.

Ужели Слово найдено?

— вопрошала Татьяна, разгадывая Онегина. И в том же жанре реплика Вл.Соловьева на учение Федорова: что это "первое движение вперед человеческого духа по пути Христову".

Если применить формулу русской логики к текстам Федорова, то там полно НЕТ-а, критики и современной цивилизации, и путей истории человечества и культуры, теорий Запада (Кант, Ницше), русских идеологий (славянофилы, западники, социалисты, Толстой...). Но там, где у других — многоточие и вопрос при ЧТО? — у него резкий и уверенный шаг и ответ — ВОТ ЭТО! ВОТ ЧТО! Объединение всех против главного врага — Смерти — вплоть до ВОСкрешения предков.

В одаренности Федорова так сказать — его народность. Народность его Личности. Ибо именно Логос русского Народа — не критичен, позитивен, без НЕТа — некогда, "нет время" с этим возиться — с тем, чего нет,— ну и не надо! Народный ум — сразу утверждает — в пословице, песне, сказке, мифе. Миф не критичен. Народ волит ответа — Да! Небытия и так при нем полно: и холод российских пространств, и старость, болезнь, смерть (буддийская троица страхов), и труд в поте, засуха и неурожай, голод — все эти физические НЕТ-ы, так что неча еще к умозрительным цепляться, как это может себе позволить живущая в холе в городе интеллигенция, ученые-профессионалы. Вот они-то и фигурируют для Логоса Народа, чуемого Федоровым,— в НЕТ-а месте (как "во-отца-месте" выступает у Федорова же Государство).

Так что Логос Федорова синтезирует и Логос Народа, с его детским любознанием к главным Почему и Зачем — и с жаждой сразу получить ответ,— и ответственный Логос Государя-Кесаря, Самодержавия, в коем все ясно и на месте многоточия — процедуры управления шаг за шагом, инструкции, на все есть порядок и законы — мертвенные, окостенелые, жесткие, но dura lex, sed lex ("суров закон, но — закон"), что по-русски, по-народному перевести — "дура — закон". Ведь "закон — что дышло: как повернешь — так и вышло". То есть, труд и практика, дело — критерий. Как и Федоров — на Дело Общее сзывает.

При этом, что важно и редко у русских умников, он природняет друг другу двух метафизических мужей России: Народ и Государство. Меж ними всю историю — глухое соперничество, рознь, еще и разжигаемая интеллигенцией вестернизованной. И так-то русский Народ-Сын — безотцовщина: как бы только Матерью рожден, а Отца и нету. Так и в персонажах литературы русской: почти все герои — безотцовщина, да и матерей нет почти, так что — сироты. (Кстати, впервые дошло до меня, что у Евгения Онегина есть мот-отец, но ни слова о матери). А уж в эпоху СССР отцы выкошены: войнами, революциями, репрессиями, лагерями, так что тотальная и повальная безотцовщина мы... Вот почему понять: что в Государстве Российском имеем соборного Отца = "воотца место" поставленного, что осмыслил Федоров,— это так важно для преодоления розни внутри страны как семьи и чтобы направить совокупную энергию против истинного и исконного врага — Смерти и основанного на ней "природного порядка существования", а Природу — регулировать...

Теперь мне яснее жанр и стиль Федорова, его главного текста: "Записка... от неученых к ученым..." — как бы от имени Народа к Интеллигенции, от одной ипостаси Русского Логоса — к другой, в акте раздвоения последнего (Логоса) и даже более... Причем в самом пространном заглавии даны и решение, ответ, о чем речь. И если он начинает со слова "Вопрос", то в итоге снимает знак вопроса — в нашей формуле русской логики.

Ум Федорова — государственно ответственный: он знает, вникает в мировую геополитическую ситуацию России как континента меж океанами, дает панораму ее истории, протекавшей меж кочевым исламом и городским Западом. Призвание России — заземление в вертикаль, оседлость. Чтобы все народы перестали по горизонтали драться и делиться в розни, а всем принять присущее человеку вертикальное положение и в этом векторе жить, трудиться и мыслить: решать вопрос продовольственный и санитарный поначалу, а потом и метеорический и космический. Себя он осознает именно мыслителем континента, МАТЕРИка России, как земли Севера Евразии. Чем выражает интерес и первой ипостаси Русского Логоса — Материнской, Женской. Как песня, зазвучали его трепетные строки о чудном рае воскрешенного человечества,— да это же чаяние самой Матери-и-сырой земли — подсушиться, МАТЬМЫ — высветлиться! Вот они, эти стихи песенные у Федорова:

"День желанный, от века чаемый, необъятного неба ликование только тогда наступит, когда земля, тьмы поколений поглотившая, небесною сыновнею любовью и знанием движимая и управляемая, станет возвращать ею поглощенных и населять ими небесные, ныне бездушные, холодно и как бы печально на нас смотрящие звездные миры. <...> Тогда воистину взыграет солнце, что и теперь народ думает видеть в пасхальное утро Светлого Воскресения. <...> День желанный, день от века чаемый будет Божьим велением и человеческим исполнением"³.

Это же — как Акафист, гимн молитвенников златоустых!

Примечания

¹ Федоров Н.Ф. Собрание сочинений в 4-х тт. Т. 1. М., 1994. С. 7—8.

² Там же. С. 15.

³ Там же. Т. 2. С. 202–203.

Статья опубликована в сборнике – Философия бессмертия и воскрешения. По материалам VII Федоровских чтений. Вып.1,М.,Наследие, 1996. С. 103–120.