Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Дискуссии - Наука

О.С. Анисимов
Слово в эффективной самоорганизации человека

Oб авторе

 

Аннотация: В статье обсуждается проблема участия слова в эффективной самоорганизации человека. Рассматриваются различные аспекты роли слова в коммуникации. Выделяется тот тип коммуникации, который предполагает наиболее ответственное отношение к слову, арбитражно обеспеченное дискутирование. Обращается внимание на особенности самоорганизации арбитра в дискуссиях, оперирующего высшими критериями, что характерно для стратегической коммуникации. Приводится образец использования онтологических различений в «книге перемен» для подчеркивания трудностей их применения и оперирования ключевыми словами. Рассматривается опыт стратегического проектирования будущего России с точки зрения самоорганизации стратега и оперирования базисными терминами критериальной парадигмы.

Ключевые слова: самоорганизация, слово, рефлексия, критерий, онтология, логика, коммуникация, арбитр, дискуссия, оценка, оперирование, проблемная ситуация.


Самоорганизация человека опирается как на природный механизм, часто называемый как механизм «обратной связи», в основе которого лежит проявление связи инициации действия, контроля за действием, коррекции при расхождении с предварительно возникшим, хотя и без осознания, «проектом действия», так и механизм рефлексивной формы того же цикла, но уже в осознанной форме, с введением цели, плана, а затем и критериев самого планирования. Поэтому в целом различаются действия и деятельность стихийного самопроявления, организованного поведения и неслучайного достижения целей, реализации сложных установок и мотивов, так как критерии являются источниками надиндивидуально значимой неслучайности, путем к культуре самоорганизованного поведения.

Чем сложнее сюжеты реагирования на условия, обстоятельства социокультурного бытия человека, тем больше обретает значимость неслучайности в самоорганизации, надежности в адекватном реагировании. Человеку приходится заботиться об адекватности в сложившейся общественной среде, наполненной различными нормативными требованиями и ожиданиями корректной вписанности в их содержание их создателями. Обладая таким опытом, человек сам становится источником построения норм, для других и для себя. Это особенно ярко проявляется в самоорганизации при решении сложных задач и проблем, например, в ходе осуществления саморазвития, освоении культурных эталонов, в духовном совершенствовании. Тем самым, если самоорганизация в процессе социализации допускает установку на неслучайность, то в процессах окультуривания она становится исходной, требующей привлечения критериев разного уровня, в том числе и высших, например, логических и объектно-онтологических. В зависимости от притязаний самого человека или вынужденных обязательств перед той или иной социокультурной, культурной или духовной средой механизм самоорганизации, гарантирующий успешность в реализации притязаний, становится различным по сложности и перспективности и обладание им зависит от актуализации субъективного потенциала, особенностей психотипа и других внутренних условий, например, воли, настойчивости, склонности к преодолению трудностей, уподобляемости внешним образцам, демонстрирующим высокую эффективность в подобных действиях и т.п. Актуальность вопросов, связанных с динамикой рота механизмов самоорганизации связана в России с резким падением качества образования, организации системы воспитания и обучения, общественной требовательности к способностям граждан в адекватном реагировании на внешние требования и усложнения условий жизни во всех сферах деятельности, особенно связанных с особенностями культуры и духовности. Это отражается на снижении качества профессионального и общественно значимого участия в жизни, особенно в сфере управления, аналитики, управления развитием человека и коллективов, в стратегическом управлении, от которого зависит качество бытия макросистем и общества в целом.

Предельная значимость механизма самоорганизации как универсального основания результативности, продуктивности и эффективности в любых средах и сюжетах жизни осознавалась в рефлексии всех видов практики, включая образовательную практику, но придание принципиальной необходимости обращению внимания на нее и приложению усилий по формированию потенциала самоорганизации как ключевому фактору успешности оформилось в методологии, которая ввела особые формы постановки и решения проблем, соответствующее игромоделирование, обладающее максимальной насыщенностью рефлексивного сопровождения действий, применением иерархии критериев и установкой на придание действиям и взаимодействиям высшей неслучайности. Это предопределяет неизбежность потребности в совершенствовании и развитии, в освоении культурных эталонов, средств самоорганизации [13]. В условиях игромоделирования можно проходить путь от самых начальных уровней развитости механизма самоорганизации до реализации любых притязаний в этом направлении [7;10].

Если учесть, что самоорганизация осуществляется в социокультурных, профессиональных средах и предполагает использование языковых средств, включенность в коммуникации, общение, взаимодействие, то возникает и вопрос о роли слов как во взаимодействиях, так и во внутренней линии самоконтроля, самокоррекции, постановке целей, задач и проблем в авторефлексии. Роль слов в осуществлении общественно значимого поведения замечается в соответствующей акцентированной рефлексии, но становится удобным для изучения в условиях коммуникации, подчиненной решению трудных задач, в постановке проблем. Сама коммуникация может быть различного уровня сложности [19]. Начиная от безответственного самовыражения в высказываниях и случайного понимания утверждений к росту качества коммуникации, предопределяющего более требовательное отношение понимающего к высказываниям автора, осознанное требование к неслучайности понимания, переход от понимания к критике как введению более совершенной по содержанию версии автора по фиксированной теме, появлению дискуссии, противопоставлению версий, к введению арбитражной позиции организатора коммуникации, совмещающему усилия различных, по позициям, коммуникантов. В методологически построенных коммуникациях вводятся также уровни арбитражности [19]. Они реализуют функцию обеспечения роста неслучайности как арбитражного обеспечения, так и конечного результата обсуждений, качества содержания мысли.

Поскольку переход к использованию арбитражной позиции означает приход к оперированию абстрактными средствами мышления, семиотическими единицами высокой неслучайности содержательности, то появляется вопрос о приобретении способности адекватного понимания этих средств, следовательно, и потребности в субъективном развитии под требования, характерные для инструментального оперирования абстракциями различного уровня, в том числе и категориального, онтологического [6]. В ходе окультуривания и обретения высших профессиональных способностей, особенно в рамках сложной интеллектуальной деятельности, специфика применения слов из специальных языковых парадигм стимулирует осознание проблемы языка и его лексических единиц, обладающих значениями, включенных в те или иные, но ответственные взаимодействия. Учитывая различный уровень требований к применению слов, от смыслового самовыражения до ответственного изложения мысли в принятии стратегических решений, обсудим роль слов в тех сюжетах мышления, которые связаны с высшей ответственностью перед потребителями содержания мысли. Такие ситуации характерны в высших формах аналитики, которые используют онтологический уровень обеспечения. Для анализа мы привлечем такой онтологический источник, как древняя китайская «книга перемен», «И-цзин чжоу-И» [20]. Эта легендарная книга написана таким языком, что его понимание вызывает огромные трудности. В то же время, в ней выражены содержания огромной мировоззренческой значимости и многие поколения пользователей были вынуждены осуществлять труднейшую работу мысли, чтобы «изъять» желаемые ориентиры для организации жизни, а комментаторы – для помощи устремленным к пониманию и использованию.

Главная идея книги – это идея изменчивости, возникшая из практики наблюдения над сменой света и тьмы. Обращалось внимание на особенности мировых свершений и степень соответствия деятельности человека ходу таких свершений, насколько деятельность гармонически включается в миродвижение. Тем самым представление о динамике бытия «вообще», онтологическое видение сущности в динамике являлось средством оценки деятельности человека как части в едином. 64 символа выражали жизненные ситуации с точки зрения их изменения и постепенного развития. Шесть черт каждого символа являлись ступенями развития каждой ситуации. При этом сами черты даны двух типов, символизирующие активное и пассивное начала. Тем самым здесь видна диалектика, совмещающая как состояние развитости, так и изменение в развитии, диалектика «горизонтального» типа, с борьбой противоположностей и их совмещением, и диалектика «вертикального» типа. Такая диалектическая двойственность особо раскрыта Гегелем в его учении о бытии [16], но уже Аристотель ввел в свою метафизику утверждение о том, что все имеем свою активную форму и пассивную материю [15]. В отличие от «книги перемен» Гегель дал сложную, но гораздо более определенно выраженную систему различений и терминологический аппарат, дал обоснование онтологической конструкции как последний этап познавательного процесса, преодолевшего случайное в процессе и содержании познания [17]. В «книге перемен» сущностное содержание высших представлений дается через предъявление намекающих аналогов в наблюдаемом бытии, в сюжетах жизни человека, что облегчает интерпретацию положений конструкции, но не дает прямых характеристик сущности.

Для приближения к сущностным характеристикам книга по своему содержанию и общей идее трактуется наводящими утверждениями. Например, Чжу Си говорит о первоначале творчества и исполнения, где действие творчества вторит могуществу неба, а исполнение сочетает знаки земли [20, с.6]. Этим подчеркивает диалектику творящей активности в уподоблении всеобщим законам бытия. В высях, видит автор, есть хаоса круг и в долях движения замечает покой неподвижных форм. Тем самым в «горизонтальной» динамике форма консервативна и материя движется в подчинении форме, а в «вертикальной» динамике движется сама форма от наиболее неопределенного состояния, хаоса, ко все более определенному, сложному, раскрывающему замысел устройства мира. Здесь заметна идея диалектической дедукции, начиная от потенциального состояния непроявленности содержания формы, которое Гегель оформлял как «исходная клеточка», а Аристотель, учитывая предшествующих онтологистов, например, Гераклита, Анаксагора и др., вводил исходные противоположности как «дружба» и «вражда» в едином.

Трудность понимания книги фиксирует Цю Чен [20, с.488]. Он утверждает, что в переменах заложен ясный смысл в образах, но никто не может его вскрыть в одних чертах, кто не знает смысл черт и толкует всуе. Тем самым для понимания необходимо еще пройти путь от обычных трактовок, на основе обычного опыта к такому углублению, которое было бы адекватно содержанию, заложенному конструкторами «черт», т.е. высших абстракций. Гегель неслучайно в «Философии духа» и «Логике» подчеркивал, что нельзя стать философом от простого желания и не проходя весь путь обретения способности к сущностному мышлению, к способности идентификации с «абсолютным духом». В то же время сама книга предназначалась и к обычным людям, для стимулирования обращенности к высшему, особенно для правителей, которые по своей функции должны обладать высшей ответственностью в принятии решений [8]. Книга выступает как средство вхождения в духовную культуру, как трансформирующий фактор в линии роста механизма самоорганизации в жизни. И в литературе по истории существования этого культурного средства отмечается влияние на самые разные области интеллектуальной практики, в том числе политической, стратегической, в искусстве, но оставаясь на первом месте среди классических книг по трудности понимания и для переводов. Переводчики для решения своих задач должны сами возвыситься до философского уровня мышления. Книга пользовалась славой темного и загадочного текста, окруженной огромной и расходящейся во мнениях литературой комментаторов. Понимание некоторых мест до сих пор представляет почти непреодолимую сложность. Неслучайно, что занимаясь вопросами онтологистики, конструированием базисных арбитражных средств методологии в общей линии средств организации рефлексивных процессов и приходя к необходимости учета и присвоения версий наиболее значимых авторов, которыми для нас выступили Гегель и сама «книга перемен», нам пришлось применить особый метод работы с текстами, разработанный нами в первый период вхождения в методологию [2]. Он совмещает технологию конспектирования, построение схематических изображений и следование логическим формам, среди которых предельными типами являлись подчиненные принципам «дополнительности» и «уточняемости». Различение этих принципов было обусловлено не только рефлексией мышления в среде методологов и чтением логической литературы, но и опытом освоения версии Гегеля [5]. Сам полученный метод стал основой механизма развития интеллектуальных способностей в ходе преодоления последовательности типовых затруднений в решении задач и проблем понимания, и мы воспользовались этим в рамках устремленности к формированию способностей к методологическому мышлению [3]. Упрощенные варианты применялись для формирования мыслительных способностей для обычных специалистов, для повышения уровня рефлексивной самоорганизации в решении профессиональных задач и проблем.

Поскольку в «книге перемен» используются целые и прерванные черты, символизирующие «противоположности» в едином, «светлое» или ян, целые и «темное» или инь, прерванные, то для движения в изменениях и конкретизации в каждом значке вводится шесть черт в различных комбинациях. Тем самым смена комбинации означает изменение сущностного содержания в конкретизации содержания образов, в раскрытии мирового процесса, в чередовании состояний борьбы и взаимодействия сил света и тьмы. Весь типовой путь перемен выражен в 64 гексаграммах. Шесть моментов в гексаграмме показывают смену инициатив исходных источников сил – «света» и «тьмы», последовательности возникновения, бытия и исчезновения, что характерно для диалектики, сочетающей акценты «горизонтального» и «вертикального», в современных терминах – «сетевой» и «иерархической» динамики в едином бытии. В движении противоположностей творческий импульс ослабевает, происходит утончение созидающий сил, которое по инерции некоторое время реализует принцип сохранения до исчерпания потенциала инерции, распада и подготовки к новой инициации. Сочетается созидание и разрушение. В онтологии «книги перемен» действуют три космические потенции – «небо», «человек» и «земля» [20, с.495]. Перемена инициатив в динамике означает либо тяготение света к тьме, либо тяготение тьмы к свету. Одно соразмерно переходу к инерции, к функционированию «нечто» как части универсума, а другое – к созиданию нового уровня развитости. В обычной практике самоорганизации мы различаем установки на решение задач и на постановку проблем. Обе установки необходимы в едином процесса совершенствования. Это подчеркивал и Конфуций в своей концепции совершенствования человека и его проявлений [21]. Сравнение моментов гексаграмм позволяет видеть шаги развития, в которых различаются пять этапов и подготовительный этап к следующему шагу как шестой, «лишний» для предшествующего шага. Полное становление нового фиксируется на пятом этапе. Гегель рассмотрел динамику более определенно, показав механизм трансформации развиваемого «нечто», раскрыв как этапы первого отрицания, «отрыва» от прежнего состояния развитости, так и второго отрицания, «прикрепления» к новому состоянию развитости.

Следует учесть, что текст «книги перемен» неоднороден, так как принадлежит разным авторам и создан в разное время [20, с.497]. Авторы вводили афоризмы по поводу гексаграмм, комментарии образов, объяснения техники гадания, философские трактовки, толкования порядка гексаграмм, вступления к гексаграммам, демонстрируя приемы мышления. Все это ставит читателя перед перспективой огромной траты сил для обретения достаточного уровня понимания самой конструкции текста, всего пути к высшему в динамике содержаний общего закона миродинамики. Сю Сюнь отмечал, что когда совершенномудрый создал учение и были приняты обряды, люди поверили в него и почитали, так как обряды придали ясность, а «перемены» придали глубину понимания [20, с.506]. Только совершенномудрый установит порядок, иерархию старших и младших, в которой старшие подчинили младших, привели их к труду по законам и установлениям. Однако то, что легко постижимо, может профанироваться и будет возврат к хаосу. Чтобы этого не было, совершенномудрый создал «перемены», вникнув в изменчивость сил тьмы и света. Люди стали изучать в юности эту книгу, но и с побелевшей головой не достигают истоков перемен. Поэтому люди взирали на автора как на высоты неба и чтили его и его учение, так как оно делало их глубокими. Люди доверяют чему-нибудь, если в нем нет ничего, чего они не могли бы разгадать. А в «переменах» есть нечто то, чего нельзя подсмотреть, нечто небывалое, загадочное.

Тем самым Сю Синь разделяет предварительное, обыденное познание, в том числе и понимание фундаментальных воззрений, и то познание, которое идет вслед за глубочайшими содержаниями мыслительной и осознающее как неизбежность следования, если есть потребность в глубоком и совершенствовании самого идущего, так и непредсказуемости в результате, вместе с которой приходится опираться на интуицию, доверие к автору. Это и является типовым сюжетом в рамках арбитражного обеспечения дискуссий, в котором авторы приходят к необходимости иметь нейтральное основание оценки мнений и к доверительности к арбитру, оставляя возможность сомневаться и в его средствах оценки. Только внутреннее совершенствование создает потенциал неслучайного доверия и возможность участвовать в проверке дееспособности арбитражных средств, в доказательстве утверждений оценочного типа. Этим подтверждается основной тезис о роли механизма самоорганизации в успехе при решении задач и проблем, о росте потенциала этого механизма при дополнении рефлексивного сопровождения действия применением критериальных парадигм в самооценивании, которые создаются в позиции арбитра, в аналитической, научной и философской коммуникации. Если рефлексия наиболее значимых практик, например, стратегического конструирования, приобретает форму рефлексивной коммуникации и участники обладают высокими деловыми притязаниями, особенно в инноватике, то они обладают большой вероятностью прихода к этапу перехода от докритериальных обсуждений к критериальным, к интересу и желанию достигать высшей неслучайности в своих версиях. Именно тогда и становится значимость оперирования ключевыми словами самым неслучайным образом принципиальной. Слово переходит из пространства безответственного оперирования и случайного самовыражения в пространство ответственного оперирования им во благо реалистического и надежного решения задач и проблем. Иначе говоря, используя стереотипы древней риторики китайцев, обращаясь к «книге перемен» или подобным произведениям, можно получить совет и правильно соотнести свои поступки с движением мировых сил, движением пути Вселенной, чтобы не навлечь на себя беды и неудачи.

Слово сопровождает все наши жизненные ситуации благодаря коммуникации и общению. Оно соотносится с теми впечатлениями и озабоченностями человека и, с другой стороны, с результатами постоянно накапливаемой практики использования языка и соотнесения обычного, родного языка с иными, в том числе со специальными, профессиональными языками. В незначимых сюжетах со словом скрепляется меняющийся смысл, зависимый от внутренней динамики, потребностно-мотивационных влияний. В значимых сюжетах, как жизненных, так и профессиональных, содержание личностных смыслов осознается через рефлексивное сопровождение в большей мере, подвергается структурированию в зависимости от динамики проблемных ситуаций. В более редких сюжетах обостренных дискуссий и с привлечением арбитра человек становится зависимым в своих рассуждениях не только от смыслов, но и значений, а затем и понятийных парадигм. И только в особо значимых сюжетах, характерных для принципиальных дискуссий в принятии стратегических решений, в теоретических спорах, в жестких игромодельных сюжетах постановки проблем и т.п. особую роль играют высшие представления о бытии, онтологические конструкты и мыслетехника, адекватная уровню мыслительных инструментов. Мы обратим внимание на зависимость использования «ключевых слов» в стратегическом мышлении от семантических единиц в развитых парадигмах специальных языков, а также от типа логических форм.

Входя в методологическое сообщество в начале 70-х гг., мы постепенно перешли от адаптации к имеющейся в Московском методологическом кружке (ММК) парадигмы средств и методов к ее критической оценке в рамках установки на максимально возможную определенность содержания мыслительных средств. В это же время мы приступили к овладению гегелевским наследием, сочетая усилия по пониманию его «Логики» и «Философии духа». Первые результаты, вместе с учетом марксистского отношения к классику, привели к убеждению в предельной значимости версии Гегеля и его лидерству в логической истории, оправданности совмещения формы и содержания высшей мысли, которое выразилось и в названии – «Наука логики». Это было причиной в критическом настрое членов ММК к нашей убежденности в рамках сложившегося в ММК версии понимания исходных оснований логичности и диалектики [4]. Мы выразили идею гегелевского метода в достаточно простых схематических изображениях, сочетая моменты «акта мышления» и принципа «уточнения мысли». Это позволило построить процедуру проверки любой версии, выраженной в тексте, на ее степень «правильности», содержательной неслучайности, неслучайности движения мысли автора. Благодаря такой технологии мы могли осуществлять критику, как чужой, так и своей мысли. Применение ее и к схематическим изображениям, выражающим какое-либо содержание мысли, позволяло видеть диалектику изменений, сочетание возможностей, как изменений в объектах различного типа, так и развития, качественных переходов, что позволило интегрировать технологию синтеза схем в общее целое метода работы с текстами (МРТ). Обладая к середине 70-х гг. МРТ, мы могли идти к совершенствованию парадигмы ММК и осуществили такой замысел в 1977 – 1978 гг., создав компактную методологическую парадигму, «азбуку» методолога [5]. В 1978 г. мы создали свой кружок, методолого-педагогический (ММПК), намереваясь прийти к регулярной работе по формированию методологических способностей, считая, что именно в ММК демонстрируется самая изысканная практика дискутирования и мышления в целом. Она позволяет видеть образцы воплощения тех указаний на природу мышления, которая давалась лидерами логической мысли, но особенно значимыми для нас оставались платоновской, аристотелевской, кантовской, фихтеанской и гегелевской мысли. Мы перешли к созиданию механизма обучения культуре мышления в ее современном, мыслетехническом понимании. Тем более что в 1979 г. появились «организационно-деятельностные игры», синтезировавшие внутренние для методологии и совмещения ее с логикой, философией и др. вариантами интеллектуальных практик. Была ясна общая стратегия вывода таких практик на новый качественный уровень, придать культуре мышления практическую значимость, а практическим разработкам высшую неслучайность.

Создавая иную версию методологической парадигмы в рамках технологической версии «метода Гегеля», полученной при совмещении дологических, семиотических, требований и собственно логических требований, двух уровней схематизации, мы получили содержательное смещение в сторону более высокой неслучайности парадигмы. Вместе с этим мы пришли к ситуации дискуссионности, взаимокритики и по содержанию, и по процессуальной форме в линии парадигматизации. Одни и те же ключевые термины содержательно насыщались по-разному. По принципам ММК свобода интеллектуального самовыражения была значимой ценностью и демократизм являлся демонстративно допустимым. Он касался и результатов мышления, и форм мышления. Свои оригинальные способы движения мысли можно было предлагать. Но были и ограничения, связанные с критериальным обеспечением и способы должны быть имеющими основания, более абстрактные утверждения, что соответствовало логико-философским традициям и во многом отличало механизм дискутирования в ММК и в иных, научных коллективах. Тем более, что основания в ММК были касающиеся процедур, в отличие от научных коллективов, где основания оставались обращенные к содержаниям утверждений. Такое различие является фундаментальным, так как в логической ориентации и общей организационно-мыслительной ориентации, что являлось специфичным для ММК, акцент смещался к анализу мышления, его механизму, а не к результатам мышления. Именно это характерно для вклада немецкой классической философии в культуру мышления. Нас привлекала такая акцентировка не только достаточным знакомством с историей философии и логики, но и склонностью к поиску причин в мире мысли. В качестве принципа, подхваченного у Аристотеля, выступало положение о ценности выявления причин как характеристики научного познания, а философского – поиск первопричин.

В дискуссиях по поводу различий содержания парадигм, происходивших чаще в общении с конкретными представителями ММК, проявлялось не только резкое отношение к результатам, наличие к сложившейся инерции в предпочтениях, отношение к внутригрупповым, коллективным стандартам и т.п. Мы замечали, что источником различий, независимым от личных отношений, выступало различие технологических требований в процедурах схематизации двух уровней. Если на начальном уровне ведущим выступает индивидуальное схемотехническое самовыражение и поддержка или ее отрицание результатов зависит от согласования мнений, в чем и заключался «мыслительный демократизм», то на другом уровне, более высоком, ведущим предстает надиндивидуальный принцип, вносимый арбитражной позицией. В нем уже теряет значимость согласование в силу преимущества конструктивности самовыражения, его отчужденности по форме. Именно это создавало почву для понимания теоретического мышления в отличие от эмпирических рассуждений и для выделения отчужденных форм процессов в логике. Кроме того, конструктивная основа в мышлении теоретика, обобщающего эмпирический материал, порождающего абстракции сама разделяется на «случайный» и «неслучайный» типы, что было обсуждено в немецкой классической философии. Гегель связал первый тип с проявлением рассудка, а другой тип – с проявлением разума, уточнив представления Канта [18]. Переход к «неслучайному» типу конструирования осуществлялся приданием неслучайности не только форме, но и содержанию мысли, что вело к совмещению прежней, аристотелевской «формальной логики» и метафизикой, онтологическим моментом и позволило Гегелю назвать свою версию «наукой логики». Приверженность к совмещению интересов содержания и формы мышления отмечало разработки А.А. Зиновьева и тех, кто подхватил эти устремления в ММК, оформив это в тезисе о содержательно-генетической логике, технологии псевдогенеза.

Однако при наличии устремленности к псевдогенезу, как форме мышления, и учете результатов немецкой классической философии, прежде всего, положений Фихте, гегелевский метод оставался неосвоенным из-за жестких утверждений самого Гегеля и единственности такой формы мышления. Не были доосвоены аргументы Гегеля в его «Философии духа». Источником сохранения догегелевского этапа организации мышления и понимания диалектики выступал принцип согласования, борьбы мнений, переносимый на слой критериального обеспечения дискуссий, конструирования оснований, парадигм. Здесь сохранялась почва самовыражения рассудка. Поэтому и место слова, ключевого термина было совмещено с принципом относительности, готовности к появлению иных значений слова. Гегелевская логика противопоставила этому принцип безотносительности, единственности значения, что предопределило и характер дедукции, конкретизации исходной абстракции. Такую «абсолютность» выведения в дедукции мы представили в своей схеме «уточнения мысли». Изобразительность содержания в схеме наполняла нас высокой очевидностью и уверенностью, безотносительностью. Она была такой же и применительно к схемам «акта мысли» и «дополнения мысли». Мы стали ясно видеть всеобщее различие между этими принципами, дополнительности и уточняемости, как исходными идеями формальной и диалектической логики, проявлений рассудка и разума. В содержании принципа уточнения была выраженность диалектики, ее онтологическое совмещение двух гегелевских отрицаний.

Иначе говоря, анализируя наши разногласия с адептами парадигмы ММК, мы видели в способе парадигматизации моменты сохранности рассудочного уровня реализации идеи псевдогенеза, задержанность в переходе от формальной логики к диалектической с потенциалом технологического оформления того, что удалось осуществить. И это продвижение имеет свою положительную значимость, является достижением ММК. Но еще Аристотель, учитывая достижения онтологистов в Древней Греции, в само содержание исходного основоположения вводил диалектическое начало, противоположности, их борьбу и совмещение, что было подхвачено Гегелем. Аристотель не смог раскрыть механизм самодвижения исходного содержания.

Вместе с реализацией требований «абсолютного метода» Гегеля мы преодолевали различные моменты случайного в содержании парадигматических единиц. Мы сохраняли и момент относительности, возможность поправок в содержание парадигмы, совершенствуя ее в рамках всеобщего принципа. В 2000 г. мы усовершенствовали парадигму, учтя содержательное совмещение интересов психологии, социологии, культурологии и собственно методологии с ее логико-философскими предпосылками [1].

Подхватив импульс игромоделирования в пространстве методологических разработок и внося в стандарты организации игропроцесса, в критериальное обеспечение соответствующие логико-онтологические поправки, мы основное внимание уделили моделированию механизма принятия решений, а с 1999 г. ввели предпочтение механизму принятия стратегических решений в управленческих иерархиях. Проводя игры с практиками управления и проводя в игромодельной форме свои внутренние разработки, в семинарских и модульных, с участием членов ММПК, живущих в различных регионах страны, мы следили за характером самоорганизации участников, особенностями применения обычного, профессиональных, методологических языков, зависимостью оперирования языковыми единицами от индивидуальных, профессионально определенных особенностей, от масштабов окультуренности, освоенности методологических стандартов. Поэтому для рефлексии разнообразия влияния слов на интеллектуальное и единое самопроявление отдельных людей и группового поведения были неограниченные условия. Основные проблемы потенциала применения слов и их влияния в зависимости от обращения внимания на тип и уровень реализуемого бытия. Опираясь на логику псевдогенеза, диалектическую дедукцию, мы оформили представления о «лестнице уровней бытия» и уровней развитости субъективности, опираясь и на гегелевскую иерархию уровней развитости духа. В каждом уровне место слова и его влияние имело свое своеобразие. Оно выделялось в практике игромоделирования в ходе рефлексии процессов с акцентировкой на характер оперирования ключевыми терминами.

Так как основной устремленностью во всех разработках оставалось совершенствование и развитие механизма самоорганизации в постановке и решении задач и проблем, продвижение к овладению культурой мышления и современных результатов методологии как условию качественного роста в профессиональном принятии решений и их реализации, то смена специфики оперирования словами и внесение неслучайности в этом являлись одним из важнейших факторов общей успешности и озабоченности «правильностью» оперирования. В наибольшей степени вопрос о правильности такого оперирования проявился в ходе моделирования стратегического мышления при создании образа будущего России [11].

Вопрос о будущем России стал неизбежным в контексте мирового цивилизационного кризиса и обострения отношений Запада и России и в целом Востока. Поводом обострения стал процесс возвращения России к политике самостоятельного движения в развитии, которая противоречила политике гегемонизма США и Запада в целом. Россия должна была не только ситуационно, но и принципиально самоопределяется, следовательно, но и принципиально самоопределяться, следовательно, вернуться к анализу своей идентичности, своему «Я», опираясь на высшие критерии. Так как версии самоопределенческого процесса и самого будущего, относительно которого следует строить стратегии, зависели от самоорганизации проектировщиков, то выделились три типа участников среди множества лиц и групп, отозвавшихся на зов времени и призыв Президента России. Самый простой тип самоорганизации ставит основной акцент на творческое самовыражение, которое предполагает личную ответственность за результат и максимальной проявленности случайных факторов. Его приверженцы составляют большинство и они не придают значимости точности оперирования словами. Второй тип самоорганизации включает акцент на рефлексивное сопровождение творческого процесса, что снижает хаотичность и случайность действий и получаемого результата, но оставляет момент случайности в значительной степени, зависимой от объема рефлексивного опыта и специализации на стратегическом проектировании. Третий тип связан с привлечением научных знаний, понятий, теорий, выступающих в функции критериально значимых ориентиров, философских представлений в той же функции, логических форм организации мысли в рефлексии и мыследействиях. В этой группировке проектировщиков совмещение самих проектных мыследействий с их критериальным обеспечением через посредство рефлексии различимы приверженцы строгих форм, например, математических и формально-логических, с уверенностью в достаточности внимания надличностным факторам мышления, с одной стороны, их преобладающее большинство в таком сообществе, и те, что считает недостаточным потенциал указанных возможностей и его содержательная перспективность ограничивается высокой формальностью процедур. Мы относимся к этим сомневающимся, опираясь на опыт следования требованиям «метода Гегеля». Мы утверждаем, что стратегическое мышление, в силу его предельной значимости, ответственности за результат, предполагание высокой и высшей неслучайности результата, может быть эффективным лишь в ходе применения диалектической дедукции, в рамках ценности истины, а не просто прагматизма и ситуационности. Так стратегия страны должна предполагать не только особое целеполагание по результатам специальной диагностики состояния макросистемы и учета устремлений к росту благополучия, желаемому состоянию, но и опору на «идеал» и «идею» страны, в которых выражена ее самость, предназначение, на прогноз приближения к идеалу. Само конструирование версий идеи и идеала, в основе которых кладется сущностное раскрытие макрообъекта, возможно в рамках не только системного подхода, а, прежде всего, метасистемного, онтологического подхода, осуществления диалектической дедукции [12]. Поэтому мы разработки по другим технологиям рассматривали как предварительные, учитываемые в реализации последнего типа мыслительного конструирования.

Первые результаты стратегического проектирования, ограниченные ответом на вопросы о первоочередных шагах России, мы предъявили 23 июня 2016 г., в Общественной палате на заседании проектной группы Ассоциации «Аналитика», созданной в 2013 г., в состав которой мы входим как методологическое звено. Затем мы продолжили разработки и создали проектное видение динамики России в XXI веке (см. [14]). Во втором варианте демонстрация движения стратегической мысли включала основные этапы дедукции. В нее входили этап метафизического предъявления и его конкретизации, дающей ориентиры для введения сущности цивилизации, типологизации цивилизаций, фокусировки внимания на тип, характерный для России, этап введения сущности страны и типологизации стран, внесения фокусировки на тип страны, характерный для России, введения критериального комплекса для «идеального» состояния и того, которое может быть в приближении к идеальному состоянию. В предъявляемой версии стратегии давались четыре синтетических критериально значимых группы качеств страны: Россия аналитическая, Россия эффективная, Россия солидарная и Россия диалектическая. Эти группы критериев иерархизированы в порядке реализации и усиления результативности в соблюдении требований критериев.

Важно подчеркнуть, что в стратегическом мышлении и получаемом результате предполагается максимальная ответственность за использование ключевых слов. Поэтому в процессе проектирования осуществлялась тщательная проверка адекватности вводимых ключевых терминов, скрепляемых за ними значений, их уровня определенности, адекватность истолкования значений. Рефлексия опыта вновь показала недостаточный уровень адекватности и готовности к адекватности понимания и применения значений, несмотря на большой опыт того типа мышления, который утвердился в ММПК. Была осознана дополнительная линия совершенствования механизма присвоения семантических стандартов высокого и высшего уровня абстрактности. Все критические замечания и раскрытие сюжетов неадекватности являются ценным материалом для образовательного комплекса, инкубатора стратегов и стратегических аналитиков [9].

Подводя итоги, можно отметить, что притязания на надежные, перспективные стратегические проекты для страны и мира вне соотнесения разных уровней мыслетехники, разного уровня сюжетов оперирования словами и их значениями, вне приоритета наиболее неслучайных форм такого оперирования, высшего приоритета формы диалектической дедукции, желаемое в притязаниях останется недостигнутым, а результаты обретут статус иллюзорных. Это, в частности, мы подтвердили при анализе проблем, связанных со стратегией развития и безопасности Большой Евразии, при выработке перспективы аналитического сотрудничества с Китаем и другими странами этого региона мира.


Литература

  1. Анисимов О.С. Введение в теорию деятельности. – М., 2000.
  2. Анисимов О.С. Метод работы с текстами и интеллектуальное развитие. – М., 2001.
  3. Анисимов О.С. Культура мышления и методология (к 25-летию ММПК). – М., 2003.
  4. Анисимов О.С. Методология: сущность и события – М., 2007.
  5. Анисимов О.С., Верхоглазенко В.Н., Звезденков А.А. Демократизация общества и технологии предвыборной компании. – М., 2007.
  6. Анисимов О.С. Онтологии, системный подход и высшая мыслетехника. – М., 2008.
  7. Анисимов О.С. Мышление стратега: модельные сюжеты. Вып. 19. Игромоделирование и технологическая самоорганизация игротехника. – М., 2010.
  8. Анисимов О.С. Мышление стратега: модельные сюжеты. Вып. 25. Правитель: ум и мудрость. – М., 2011.
  9. Анисимов О.С. Мышление стратега: модельные сюжеты. Вып. 30. Разумная стратегия: опыт, проблемы. – М., 2012.
  10. Анисимов О.С. Мышление стратега: модельные сюжеты. Вып. 32. Рефлексивная самоорганизация в самопреодолении: путь к логическому и духовному. – М., 2013.
  11. Анисимов О.С. Методологические проблемы проектирования будущего России. – М., 2015.
  12. Анисимов О.С. Стратегический проект цивилизационного обновления и развития России: первые шаги (версия СЭВ и ММПК). – М., 2016.
  13. Анисимов О.С. Мышление стратега: модельные сюжеты. Вып. 43. Понятийный инкубатор: наука, логика, методология. – М., 2016.
  14. Анисимов О.С. Стратегический проект цивилизационного обновления и развития России: XXI век и образ будущего России и мира (версия СЭВ и ММПК). – М., 2017.
  15. Аристотель Сочинения в 4-х томах. т.1. – М., 1976.
  16. Гегель Наука логики. В 3-х т. – М., 1970-1972.
  17. Гегель Энциклопедия философских наук. т.3. Философия духа. – М., 1977.
  18. Гегель Лекции по истории философии. Кн.3 – СПб, 2006.
  19. Емельянов А.Л., Смирнов А.А., Никитин С.В., Федоров А.А. Коммуникация для аналитиков. – В.Новгород, 2015.
  20. И-цзин: древняя китайская «книга перемен». – М., 2000.
  21. Конфуций Уроки мудрости. – М.-Харьков, 2001.

О.С. Анисимов, Слово в эффективной самоорганизации человека // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.23726, 13.09.2017

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru