НАЧАЛО БИТВЫ: ВЕЙСМАН ПРОТИВ ЗАКОНОВ ПРИРОДЫ

Если кто-то думает, что начало битвы вокруг генной модификации явление относительно современное – конец 20 века – ошибается. Начало открытой битвы вокруг генетики – начало двадцатого века и связано оно с именем некоего Вейсмана. То, что работы Вейсмана поразили многие неокрепшие умы, говорит тот факт, что в России работа его была переведена мгновенно – в 1905 году (А.Вейсман, Лекции по эволюционной теории, 1905).

Но настоящая битва началась в момент, когда вейсманизм стал расширяться и перешёл рамки генетики и стал идеологизироваться. Пик, разгар битвы пришёлся на конец сороковых-пятидесятых годов и делится на два этапа, когда победил Лысенко и когда Лысенко проиграл.

Чтобы была понятна суть научного конфликта и причина его идеологизации, упростим его.

Вся история человека – история изменений. Причём изменения шли по Дарвину в лучшую сторону, поэтому он это назвал естественным отбором (лучшего). Но естественный отбор не коснулся всего и не все отобранное устраивает. Например, продукты питания оставляют желать лучшего. А голод во многих регионах показывает, что многие продукты питания слишком уязвимы под воздействием внешних обстоятельств. Поэтому оказалось, что не все «отобрано». Более того, некоторое отобранное склонно к деградации.

Чтобы эти изменения не пошли в худшую сторону – сторону ухудшений, деградации, изменениями надо управлять. Это первая проблема, от которой пошла селекционная наука и практика – то есть наука и практика управляемого отбора, улучшения.

Вот и возник вопрос: а как улучшать?

Тимирязевско-мичуринская школа, которую в советские времена возглавил Лысенко, стала управлять эволюцией в естественной среде – наблюдения, скрещивания, селекция. Общий смысл таков: зерно должно стать лучше в результате естественного отбора и набора лучших качеств в естественной среде.

Но это очень долгий, затратный и не всегда успешный путь: у любого организма есть свои биологические переделы. Так не лучше ли сгенерировать нужное качество в лаборатории и впрыснуть его в организм и получить искомое уже в ближайшем будущем?

Несмотря на то, что сейчас все привыкли к этому подходу, в те времена вмешательство в органический мир виделось грехом, поскольку практически все религии в мире были противниками этого и считали, что в божье создание человеку влезать со своими улучшениями нельзя.

Тогда пришло гениальное решение. И его озвучил Вейсман. Он заявил, что у организмов есть этакие сквозные сущности, идущие через всю историю организмов. Это некий неизменный живительный состав хромосом, который переходит от организма к организму, не обращая внимания на внешнюю среду. И изменениями управляет процессы в хромосомной системе - они называется мутациями.

Если расшифровать, то получается, что, по сути, всё человечество - это один человек, все остальное мутации. То есть человечество – это размноженный Адам, а разнообразие – это только мутационные иллюзии. То есть возникла сокрушительная генетическая версия, подтверждающая Библию, происхождение человека от внеземной силы, а всего человечества от одного человека. То есть Вейсман парировал религиозным оппонентам, фактически апеллируя к Библии. Это был мощный удар.

Но это значило главное: что хромосомы, не принадлежа человеческому влиянию, могут быть подвержены «свыше» в виде мутаций. А это значит, что есть те, кто мог бы этими мутациями управлять!

Это был первый шаг к снятию запретов на вторжение в генный код природы и человека. А если вторжение шло под знаком улучшения, то оно оправдывалось. Так появилось идеологическое обоснование генной модификации.

Обратим только внимание, что слова улучшение (евгеника) было заменено скромным - модификация. Это было неспроста.

2. От природы к моделированию

Модификация – это не всегда улучшение. Это иногда и простое изменение - модус. Это значит, что модификаторы не гарантируют улучшение, они гарантируют изменение. А изменение может быть просто модусом – модой, которая ложится в основу моделирования. При этом уродование тоже может считаться модусом.

И тут возникает вопрос: а стоит ли идти за неопределенным результатом, удаляясь от результата понятного? И второе: а какое имеем право менять что-либо из того, что само сформируется?

Тимирязевская линия управления изменениями опиралась на получение улучшенного результата в борьбе вида растений с внешней средой. Нужно, чтобы пшеница была более морозоустойчивой, подбирались такие свойства из соседних видов, которые давали эту морозоустойчивость. И даже минимальные подвижки в этом было колоссальным достижением. Но главное в этом достижении было то, что организм сам в борьбе с внешними обстоятельствами приобретает эти качества. То есть он сам становится творцом своей судьбы. То есть селекционер становится чем-то вроде воспитателем ребёнка с заданной целью: если надо воспитать полярника - то идёт процесс интенсивного закаливания, если нужно вырастить токаря, то приучается к мастерованию, если нужно выпестовать данс-мастера – то формируются танцевальные навыки. И ясно, что если заниматься подготовкой токаря с пяти лет, то он вырастет выдающимся и продуктивным уже к двадцати годам. А тот, кто начнёт в двадцать, продуктивным станет к двадцати пяти. Но это всё в природных обстоятельствах, на природной почве.

Но было ясно, что какая бы пшеница ни была морозоустойчивая, она не перейдёт своих пределов и на голом снегу не вырастет, что ни делай. Как ни воспитывай полярника, еще ни один самый отважный и закаленный полярник голым на снегу в сорок градусов не спал. Именно эта предельность и объявлялась недостатком. Ну действительно, что за человек – если он не спит в 40 на льду, а все по старинке – под одеялом да ещё и в тепле. Где новизна? А вот если бы он начал спать в 40 градусов – он был бы несомненно новым человеком.

Вообще всё можно объявить недостатком, к примеру, самого человека можно обвинить в недостаточности, поскольку нет крыльев, нет запасных жабр, и глаз всего два и пальцев на руке всего пять. А мечта есть. Если человек не соответствует мечте, то он и является тупиковой ветвью развития.

То есть тимирязевская линия, имея пределы, могла быть объявлена тупиковой. А вот генная инженерия начала браться за непосильные для естественного отбора задачи, формируя фактически перспективу неестественного отбора, но на хромосомном материале. Пусть произойдёт отказ от законов природы – они же предельны, а значит смертны и работают на смерть! Надо обратиться к бессмертию в хромосомах всех видов организмов!

Если в хромосомах разного вида скопились видовые «вечности», то эти вечности можно и скрестить, получая абсолютную вечность на земле.

Почему не получить помидор, который будет вечен? Разве это не победа вечного над текущим? Если тимирязевцы будут заявлять, что такое вечное не будет съедобным, то им можно парировать, что это не вина помидора, а вина того, кто его не может есть. То есть смертный человек может не подходить бессмертному помидору!

Это может выглядеть странно, однако сегодняшняя практика навязывания генного продукта показывает другое: если вы умираете от генной модификации – это не проблема генной модификации, а ваша проблема несовершенного, уязвимого, слабого организма. Ведь генная модификация строится на комбинировании лучших качествах соседних генных видов!

Логика вроде бы железная. И человек железно выбрасывается за борт истории и выводится из будущего, уступая место генномодифицированным вечным роботам.

То тесть генная модификация, исходя из теории Вейсмана о вечных хромосомах, может лишить права человека на жизнь на земле – в силу «несоответствия». А казуистика может подсказать и дальнейший ход мысли: если хромосомы не принадлежат человеку, то он и прав на них не имеет. Они же привнесены! Грубо говоря, кто дал, тот и взял.

То есть хромосомы можно у человека отобрать, либо делать с ними, что представится нужным, без его ведома на генетическом уровне. Законы природы здесь незаконны, а сама природа всего лишь фон для создания эталона хромосомного бессмертия. Поэтому опыты над людьми – явление нормальное.

Так что от теории Вейсмана к опытам гитлеровцев над людьми – один шаг, более того – шаг короткий.

ВЕЙСМАН КАК ИДЕОЛОГ

Чтобы объяснить, почему разгорелись такие страсти вокруг вейсманизма в сороковых годах, нужно понять причины: ну зачем политическому руководству страны влезать в столь специализированную отрасль, как биология и генетика?

Ну хорошо, допустим это были страсти сталинского времени, когда надо было придумать дискуссию, чтобы с одной стороны сымитировать научную демократичность, а с другой лишь бы поспорить. Но зачем вытаскивать этот спор в перестроечные годы и Дудинцеву посвящать толстенную книгу по этой теме «Белые одежды», а Гранину писать «Зубр» о Тимофееве-Ресовском? Зачем? Ну поспорили – и забыли. Почему так осовременили спор? Только ли для того, чтобы в очередной раз загнобить Сталина как гонителя науки и разоблачить его сатрапа от науки Лысенко?

Но все оказывается не так просто и крайне идеологично.

Фактически Вейсман сделал попытку отнять у человека его сущность, заявив, что она ему не принадлежит. Причем логика эта разворачивалась в рамках чисто генетического языка.

Вейсман начал с разоблачения дарвиновской идеи изменения наследственности в результате эволюции и борьбы за существование. Как мы понимаем, что это был удар по узловой фигуре того времени.

Цитата 1. «такая форма наследственности не только не доказана, но она немыслима и теоретически». (А.Вейсман, Лекции по эволюционной теории, 1905, с. 294).

То есть нет роли человека и других организмов в приобретении собственных качеств и свойств! Жестокий генетический хромосомный детерминизм! Никакой свободы, индивидуальность - миф, есть только железная воля предустановленных хромосом!

Удивительно то, что вейсманизм стал знаменем либералов. Кажется, что они попросту не разобрались в теме: более жесткого антилиберального детерминизма, который бы снимал вопрос о человеческой свободе и прав на жизнь вообще, не было ни у кого.

Цитата 2. «искомый носитель наследственности заключается в веществе хромосом» (там же, . 411) которая определяет организм «в окончательной форме» (там же, с. 452).

Более того, хромосомы представляют собой некий отдельный, автономный, мир:

Цитата 3. «хромосомы представляют собой как бы особый мир» (там же, с. 353).

Роль человека минимизируется. Он становится неким донором для генов, пассивным носителем наследственности, заключенной в «зародышевой плазме», к которой человек и другие организмы не имеют отношения, поскольку человек становится временным носителем и транзитом для вечной зародышевой плазмы.

Цитата 4. «Таким образом, зародышевая плазма никогда не зарождается вновь, но лишь непрерывно растет и размножается, она продолжается из одного поколения в другое. … Если смотреть на это только с точки зрения размножения, то зародышевые клетки являются в особи важнейшим элементом, потому что они сохраняют вид, а тело опускается почти до уровня простого питомника клеток». (там же, с. 505)

Тело становится вторичным явлением в отношении главного – генерации клеток: тело их генерировать не может:

Цитата 5: тело и его клетки «никогда не могут произвести из себя зародышевых клеток». (там же, с. 504)

Только хромосомы. И самое главное в том, что наследственное вещество не только вечно, но и содержит все начатки тела, то есть тело рождается как бы в пробирке хромосомы!

Цитата 6. «наследственное вещество зародышевой клетки до редукционного деления в потенции содержит все зачатки тела». (там же, с. 466)

Общий вывод прост: человек есть явление вторичное, подверженное, подопытное. И есть только верховная вечная сила, которая, мутируя, всё меняет, а значит и подвергает. Иначе говоря, у человека нет прав на самого себя, на свою жизнь. У него нет своей судьбы, она предопределена хромосомным детерминизмом. А значит, он не может препятствовать дальнейшим мутациям, которые уже заложены в хромосомных отсеках и которые требуется только поднять как бы ото сна генной инженерией.

ВЕЙСМАНИЗМ КАК ИДЕОЛОГИЯ ГЕННОГО ВТОРЖЕНИЯ

Основа селекции – гибридизация: скрещивание однородных организмов для создания искомого в организме качества. Вейсманизм предложил другой ход – монтаж нужных качеств на уровне генных качеств. То есть первый вариант предполагал обмен внутренними качествами через внешние отношения, то второй предлагал эти качества формировать путём вторжения в генный код организма. Именно это и становится началом генной инженерии – конструировании нужных качеств на генном уровне.

Вопрос о праве на вторжение имеет серьёзные причины. На каком основании хромосомная вечность из одного вида берётся и вводится в другой?

Если считать, что это не вид прошел путь эволюции и создал себя, а это создала сквозная хромосома, не принадлежащая виду, то тогда права вида на свои гены отсутствуют, а значит открывается мир возможностей комбинировать сквозные хромосомные потенции всех видов. Это значит, что можно уже пренебречь однородностью и комбинировать (моделировать = модифицировать) неоднородные гены.

Наступила эра неограниченных возможностей генной инженерии.

Тогда почему академик Лысенко пытался остановить этот процесс на сессии ВАСХНИЛ (Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных Наук Имени Ленина) в 1948 году? Почему Сталин самолично правил, а во многом и сам писал - доклад Лысенко к 31 июля 1948 года? Зачем ему это было надо – вникать в споры периферийного свойства и получать угрозу очередного обвинения в гонении на науку? Почему Сталин как руководитель, которому и на вскидку было понятно, что преимущество генной инженерии перед гибридной селекцией имеют многократные преимущества: и по времени создания образцов, и по затратам, и по технологиям генетики безусловно будут в фаворе – выступил против? Более того, на тот момент вейсманизм царствовал на всех кафедрах генетики во всей стране. Зачем было ломать столь перспективное направление?

Противники Сталина, а вкупе и Лысенко сводят дело к дремучести того и другого, неспособности оценить преимущества генной инженерии.

А может быть, дело не в преимуществах, а угрозах, исходящих от генной инженерии, остановило Сталина и он выпустил на арену Лысенко? Причём - угрозах не только технических, но и идеологических. В качестве аргумента, что пришло понимание ужаса от последствий развития генной инженерии является то, что после войны была сохранена жизнь и работа гитлеровскому (!) генетику русского происхождения Тимофееву-Ресовскому, который у Гитлера занимался воздействием радиации на генный код организмов. Ведь воздействие радиации на организм есть первый самый явный способ «поинженерить» в человеке, его самого не касаясь даже руками. Иными словами, воздействие на генные основы человека могут даже не считаться военным, в облучение оружием, потому что никто никого не убивает, а просто изменяет генный код. Да, люди становятся рабами, да едят траву и работают безропотно, теряя человеческий вид, но убийства-то нет! А с учетом того, что Вейсман лишил человека права на свой генный код, отобрав у него права на свои хромосомы, ситуация возникает запредельная. А с учетом того, что лучшее сосредотачивается в хромосомах, а худшее – в теле, то ясно, что тело требует выбраковки, а хромосомы сохранению и преобразованию. Человек лишается перспектив на существование как неудача, которая требует поправки, как устаревшая модель автомобиля переплавки.

Если подтвердится версия, что Сталин не от глупости, а как раз от максимальной компетентности начал борьбу против вейсманизма, то он войдет в историю как крайний гуманист, не допускающий вторжения генетиков в природные сущности для их модификации, которые, как он уже понял, могут привести к модификации человеческой природы настолько, что от человека ничего не останется.

И если в те времена это было не совсем ясно, то сегодняшнее время показывает, насколько актуальна битва тимирязевского направления с вейсманизмом до сих пор: это борьба за право человека жить на земле.

ВЕЙСМАНИЗМ: ВЕРСИЯ СЛУЧАЙНОСТИ КАК ВОЗМОЖНОСТИ ГЕНЕТИЧЕСКОГО ПРОИЗВОЛА

Отказ вейсманизма от законов природы привел к вопросу: а есть какая-то закономерность в сквозных хромосомных процессах, идущих через поколения, можно ли предсказать форму изменения, то есть что во что перейдёт? Аргументы против медлительности и нерадикальности гибридной селекции были весомы: да, чтобы Мичурину получить сорт, нужны годы. Ждать некогда – голод зовёт! Именно радикальностью решения насущных проблем был притягателен вейсманизм и его последователи Морган и Мендель.

Но отказ от природной закономерности, оказывается, не гарантирует генной закономерности модификаций. То есть генное воздействие мощно, только … непредсказуемо. Советский последователь вейсманизма академик Шмальгаузен, который являлся на тот момент заведующим кафедрой дарвинизма МГУ (!), в книжечке «Факторы эволюции» пишет:

Цитата 1. «Неосвоенные организмом факторы, если они вообще достигают организма и влияют на него, могут оказать лишь неопределённое воздействие… Такое влияние может быть только неопределённым. Неопределенными будут, следовательно, все новые изменения организма, не имеющие своего исторического прошлого. В эту категорию изменений войдут, однако, не только мутации, как новые «наследственные» изменения, но и любые новые, т.е. впервые возникшие модификации» (Акад. И.И. Шмальгаузен, Факторы эволюции, изд. АН СССР, 1946, стр 12-13)

Если сказать коротко и вникнуть в суть этого высказывания, то генетики не только не могут предусмотреть последствий от своей деятельности, но и не собираются это делать, констатируя факт невозможности достичь определенности, то есть закономерности. Так генетики уходят от ответственности за свои опыты: если нет закономерности – то и отвечать за непредсказуемые опыты нечего.

Установка на признание права на случайность развязывает вейсманистам руки в любом научном опыте, идущем на грани произвола.

Интересно, где здесь научность? Академик Лысенко обвинялся в гонениях против генетики как науки. Но этот момент вполне отчетливо ставит вопрос: а есть ли научность генетического вмешательства в природу? Тот же Шмальгаузен пишет вполне жуткие вещи:

Цитата 2. «Возникновение отдельных мутаций имеет все признаки случайных явлений. Мы не можем ни предсказать, ни вызвать произвольно ту или иную мутацию. Какой-либо закономерной связи между качеством мутации и определенным изменением в факторах внешней среды пока установить не удалось» (там же, с. 68)

Как же тогда вейсманисты собираются управлять генетическими изменениями? На основе случайных комбинаций? Где же тут наука? Опыты еще не наука. Ученый, идущий впотьмах, напоминает несмышлёного дитя, отрывающего цыплёнку голову из любопытства.

Конечно, мы здесь можем сползти в философию науки – в дискуссию о правах и ответственности учёных, границах науки, но пока в частном случае заботит очевидный факт: Лысенко обвиняли в преследовании Науки те, кто наукой не являлся и её не представлял – по их же словам! Что бы там ни было тимирязевское направление было научно-опытным – по мере предсказуемости и результатов, и неудач, и рисков. Получены тысячи селекционных результатов, о которых позаботились перестроечные активисты, позволившие вывезти в ельцинские времена семенной фонд за кордон. Значит были мощные результаты у тимирязевского направления, значит не очень-то поработала генетика.

Попытка оправдать ставку на случайность в науке неслучайна. Это не просто оговаривание рисков: их тоже можно осмыслить, заложить в закономерность и понять научные риски. Это – нормально для опытной науки. Но утверждать право науки на случайность в результатах означает одно - попытку оправдать произвол и катастрофические результаты.

ВЕЙСМАН-МОРГАН: ДЕТИ = РОДИТЕЛИ

Объяснение, почему дискуссия о продовольственной проблематике – селекция или генетика? – приняла фактически мировой масштаб, куда включились не только деятели науки, но и политические деятели, касается не только выращивания морозостойкой пшеницы и мясных пород быков, но и судьбы человека и вообще вопроса, что делать с ограничениями земли, её природы и её главного действующего лица – человека. Какова его роль на земле, что он должен и чего с него спросить нельзя. А если дело касается человека, то и касается всех публичных органов – в том числе власти. Ведь если вейсманизм побеждает, то главным властителем становится генетик с пробиркой в руке.

И если кто-то думает, что это утопичная картина и к современности отношения не имеет, ошибается. Особенно если вспомнить ход европейских законодательств от понятия отец и мать к понятию номер один и номер два.

Вейсманизм фактически отнимает у человека собственную судьбу и право распоряжаться своим генофондом. Это значит, что он вообще не рассматривает человека как продуктивную перспективную силу. И ставится вопрос о генерации нового человека в полном физическом смысле этого слова.

Чтобы понять всю серьёзность претензии вейсманизма-морганизма, нужно осознать динамику генетического подхода, к примеру, в отношении человеческих институтов организации. К примеру, семьи.

Семья не просто не нужна – она невозможна, поскольку в силу сквозной хромосомной константы все в мире являются братьями и сестрами, причем поколения не имеют значения. Простыми словами можно сказать, что отцы и дети – это тоже братья и сёстры! Причём не в духовном, а в самом что ни на есть генетическом смысле.

Стоит только вдуматься в последствия этого вывода и оценить политику Сталина, который правил знаменитый доклад Лысенко 1948 года на ВАСХНИЛ против вейсманизма. «Морганисты-менделисты вслед за Вейсманом исходят из того, что родители генетически не являются родителями своих детей. Родители и дети, согласно их учению, являются братьями и сёстрами.

Больше того, и первые и вторые (т.е. родители) и вторые (т.е. дети) вообще не являются сами собой. Они только побочные продукты неиссякаемой и бессмертной зародышевой плазмы. (Т.Д. Лысенко, О положении в биологической науке, ОГИЗ, 1946 год, с. 15).

Все это выглядело бы страшной картинкой из американской страшилки, но это на данный исторический момент идеология мирового переворота – устранения человека от процессов репродукции и замене его, процесса, лабораторным синтезом. Сельское хозяйство уже прочно село на химические и генномодифицированные препараты, настало время и самого человека как неудачника, который «не оправдал».

Научная добросовестность заставляет нас отрешиться от политических шор и внятно оценить борьбу тимирязевской линии, представленной Лысенко и в конечном итоге Сталиным, с вейсманистами и понять, каков замысел этого течения сейчас и как он реализуется.

Но пока ясно одно: что если объявить всех – родителей и их детей – братьями и сестрами, то произойдёт крушение основ мира в сознании масс. То, что создание семьи объявится не просто ненужным, не просто вредным, а ещё и недопустимым, - факт. Тогда институт семьи будет попросту отменён. А за ним и государства будут тоже отменены.

Но что дальше? Как генетики собираются выращенных в пробирках людей организовывать? Или они постараются их так дебилизировать, чтобы они были чем-то наподобие овец – жить этим генетикам не мешали и шерсть безропотно давали.

Вот и возникает вопрос: кто тут людоед – Сталин или Вейсман.

ВЕЙСМАН ПРОТИВ ЛАМАРКА И ВОСПИТАНИЯ ДЕТЕЙ

Вейсман скандально выступил против Ламарка, заявив, что наследственность – это миф.

Мало, кто осознает смысл спора, разгоревшегося в начале двадцатого века, продолжившегося в двадцатом и заострившегося на мировом уровне, когда Сталин в 1948 году фактически защитил направление Ламарка в споре с вейсманскими генетиками.

Ламарк сформировал мощную традиционалисткую биологию, которая опиралась на понимание процесса эволюции как передачи из поколения в поколения накопленных биологических свойств предыдущего поколения последующему. Отсюда возникала железная, биологическая, связь поколений, которая вносила формат взаимных обязательств одного поколения в отношении другого: как будут жить предыдущее поколение, что оно создаст, накопит и передаст, - на том и будет основывать свою жизнь, то и понесёт в будущее потомок. То есть от работы предков зависел успех потомков. Чем мощнее предки – тем мощнее старт потомков. Железная династическая логика, которая обосновывала необходимость ведения здорового образа жизни предков, необходимости восприимчивости лучшего потомков, что и делало воспитательный процесс понятным явлением – передачей накопленного, то есть традиции.

Вейсман на основе теории хромосомных констант заявил, что нет никакой зависимости поколений, поскольку мутации не в руках людей, поэтому предки никак не могут повлиять на детей, поэтому семья – это форма социального абсурда, а накопление биологических качеств – мифом, а воспитание детей – пустой потерей времени и вредным занятием, поскольку всё в руках мутаций хромосом, которые проявятся так, что на них повлиять невозможно, вредно и даже преступно, потому что человек свободно реализует игру неких высших сил, управляющих мутациями.

Ключевая мысль Вейсмана проста: он заявлял, что соматические (телесные) изменения никак не могут повлиять на хромосомы.

Цитата. «Как же могут сообщиться зародышевой клетке, лежащей внутри тела, изменения, произошедшие в мускуле благодаря его упражнению, или уменьшение, испытанное органом от неупотребления, и притом ещё сообщаться так, чтобы впоследствии, когда эта клетка вырастет в новый организм, она на соответствующем мускуле и на соответствующей части тела из самой себя произвела те же самые изменения, какие возникли у родителей в результате употребления или неупотребления? Вот вопрос, который встал передо мной уже давно и который, по дальнейшем его обдумывании, привел меня к полному отрицанию такой наследственной передачи приобретенных свойств» (Вейсман, Лекции по эволюционной теории, 1905, стр. 301-302).

Как видим, всё прозрачно. Получается, что старания поколений не более чем самообман. И сами поколения самообман тоже, поскольку исходя из этого отец равен изначальным по качествам детям и вообще составляет одно и то же. А если и есть изменения, то это не их вопрос, а вопрос неведо мых мутаций.

К чему может привести такой вывод, понятно любому – от аннулирования института семьи вплоть до уничтожения народов и уничтожения всех организационных форм масштаба государства. Причём интересно то, что выводы делались при отсутствии весомых доказательств, на основе домыслов и вере в некие мутации хромосом. То есть неопределенное, недоказанное становилось основанием для столь серьёзных выводов, влияющих на политические судьбы народов.

Но в этой борьбе за свободу мутированных хромосом есть другой аспект. Например, судьба института собственности. Точнее, одна из его частей – наследственная собственность. Ведь если фактически нет формата отношения предки-потомки, то и нет формата наследования: не от кого некому передавать наследство. Получается всё наработанное – общим или нейтральным, а точнее – принадлежит неким силам, управляющим мутациями! Получается, отъем наследственной собственности попросту приватизируется неким Управлением Мутаций!

Как ни странно, это звучит сегодня так же актуально, как и звучало в середине ушедшего века. И вопрос, можно ли будут передать по наследству своим детям хоть что-то упирается в исход борьбы Любищева и Сталина.

Итог. Даже мой непрофессиональный анализ привел к тому, что вопросы открыты. Действительно создание нового человека на замену человека-неудачника для учёных-генетиков – перспектива амбициозная и знак несомненной победы науки.

Но нужно ли это делать? Вопрос.

Легко порицать Сталина за ненаучность и нежелание развивать генетику, но если вам лично зададут вопрос: а вы не против того, что вы – неудача и тупик эволюции, что вашим потомкам нужно обрести хотя бы по ещё одной голове на одних плечах – для рентабельности, а ещё желательно ввести в кожу ген дуба, чтобы ваши потомки не мерзли на Колыме, а вообще зачем вам потомки, если останутся только «нумера»?

Наиболее отвязные заявляют, что это «лирика», научный прогресс не остановишь и у науки всегда будут жертвы – но это всегда во имя всеобщего блага.

Так кто же будет разрешать эту - снова обострившуюся - коллизию?