От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
от Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…
Вот Царство Русское
(Федор Тютчев)

В исследовании древностей мы сталкиваемся с неопределенностью, подобною той, которая известна физикам, изучающим взаимодействие частиц материи. Возможно, изоморфизм этих двух важнейших направлений познавательной деятельности человека намного глубже, чем это может себе представить историк или физик в отдельности. Разум каждого из них живет в мире научных терминов, названий, символов, знаков настолько различных, что на первый взгляд между этими мирами нет ничего общего. Но если наложить локу археологии, в которой пребывает разум историка, на локу квантовой теории, в которой обитает разум физика, то в сущности окажется, что это части одного и того же мира, а точнее, некая абстрактная карта мира, на которой различаются названия горных хребтов и океанов, но не суть происходящих с ними процессов.

Как нам известно, принцип неопределенности Нильса Бора гласит, что изменение энергии Δ(E´ – E) при переходе из одного состояния в другое за конечный промежуток времени t становится неопределенным, когда параметры изучаемого (то есть излучаемого) объекта по величине сопоставимы с постоянной Планка:

Δ(E´ – E) Δt ~ ћ.

Если Δt — период полураспада или среднее время жизни τ квантового объекта, то вероятность изменения ω обратно пропорциональна этому среднему времени жизни объекта:

τ = 1/ ω.

Ровно с такою же проблемой неопределенности сталкивается всякий историк, пытаясь установить время рождения и угасания того или иного народа, той или иной культуры в условиях, когда письменных источников (или основных источников «излучения» информации) практически нет, когда существуют лишь косвенные, более поздние данные о некоторых событиях.

Еще более неопределенными являются задачи по установлению времени и места появления человека разумного или самой жизни на земле либо вне ее пределов. Хотя сама формулировка данной задачи о земном или внеземном происхождении жизни теряет привычные критерии определимости, если мыслить ее в реальных пространственно-временных масштабах, в которых наша планета вместе с солнцем несутся со скоростью, близкой к скорости света, вокруг ядра галактики, которое тоже движется в космическом пространстве относительно других скоплений галактик, которые, в свою очередь, тоже движутся… Так что непосредственно для сгустка энергии, обладающего особым свойством жизни и способного (по крайней мере, в простейшей форме) появиться в самых разных уголках бесконечной вселенной, обе эти категории «земное» и «внеземное» будут неточными, изначально содержащими потенциальную ошибку, а именно, возможность принять то или иное относительно верное суждение за некую абсолютную точку отсчета.

Если на то пошло, то подлинным источником жизни да и вообще всех явлений следовало бы признать бесконечность. Впрочем, саму бесконечность в зависимости от склонностей можно представлять по-разному. Другими словами, известные со времен античности математические споры о природе бесконечно больших и бесконечно малых величин тоже коренятся в фундаментальной проблеме неопределенности. Стоит вспомнить, например, парадокс Николая Кузанского, утверждавшего, что прямая линия бесконечной длины является в то же время окружностью бесконечного радиуса. И такое математическое приближение, действительно, существует — насколько оно совпадает с реальностью, это зависит уже от того, как представлять бесконечно малые величины.

Теперь мы можем расширить постановку проблемы и сказать, что принцип неопределенности в физике распространяется не только на параметры квантовых объектов, но и, кроме того, на параметры крупномасштабных структур за пределами наблюдаемой части вселенной. На существование макрофизической неопределенности указывает чрезвычайное разнообразие замкнутых, частично замкнутых и незамкнутых моделей вселенной. При этом у каждого астрофизика найдется немало доводов в пользу именно своей модели, так что точно определить, как выглядит наша вселенная и (или) параллельные ей вселенные довольно сложно. Здесь астрофизики часто повторяют доводы Николая Кузанского, говоря, что вселенная может иметь бесконечную протяженность (как в стационарной модели Фреда Хойла) и быть в то же самое время конечной и замкнутой (теория Пенроуза-Хокинга).

Другой известный принцип неопределенности Вернера Гейзенберга гласит о том, что существует предел точности для одновременного измерения координаты и импульса в сопоставлении с постоянной Планка:

Δх · Δp ≥ ћ.

В этом случае мы не можем зафиксировать сразу и положение, и импульс частицы, так как для измерения сразу двух этих сопряженных характеристик необходимо гораздо больше времени, чем время, в течение которого происходит смещение координаты и соответствующее изменение импульса. Мы можем знать положение, но не будем знать точного импульса объекта. Мы можем знать импульс (того же электрона), но не будем иметь никакой информации о его положении.

На языке археологии это означает, что дошедшие до нас устные сведения об исчезнувшей высокоразвитой цивилизации атлантов еще не позволяют определить, где именно могла находиться Атлантида, а точное знание о месторасположении Египетских пирамид не позволяет нам с такой же точностью определить подлинный уровень знаний древних египтян — те возможности, которыми они обладали. Такого рода историческая неопределенность позволяет некоторым авторам высказывать предположения, что древние египтяне пользовались электричеством и даже владели технологиями, в наши дни недоступными. Парадокс в том, что для опровержения подобных гипотез нужны факты, которые наука будет в состоянии предоставить лишь в том случае, если нам, действительно, станут доступны технологии антигравитационных двигателей, подъемных кранов, установок по реинкарнации и прочее.

Пока современная наука не достигла более высокого уровня развития, любые попытки опровержения сказочных гипотез или широко распространенной на Западе теории «палеоконтакта» тоже будут носить лишь гипотетический (вероятностный) характер. В этом столкновении интересов романтиков и практиков содержится глубокий смысл, поскольку в философии науки всегда существовал и будет существовать не только позитивный скептицизм, с помощью которого научное сообщество отбрасывает неуместные, а подчас неугодные гипотезы, но и негативный скептицизм, который ставит под сомнение полноту знаний, которыми обладает академическая наука.

Если позитивный скептицизм академической науки на любом этапе своего развития, будь то античная наука, средневековая или новоевропейская наука, исходит из того, что уже достигнута необходимая полнота знаний, позволяющая ученому судить что возможно, а что невозможно, то негативный скептицизм, наоборот, всегда ставил под сомнение полноту и корректность знаний, накопленных наукой. При этом следует признать, что именно негативный скептицизм исследователей обеспечивает рост знаний и научный прогресс, а позитивный скептицизм выполняет своего рода охранительно-догматические функции. Чтобы осознать огромное значение негативного сомнения в науке (в том, что считается «наукой» на данном этапе), необходимо понять внутренние источники или то, что заставляет человеческое сознание сомневаться в полноте имеющейся научной картины мира. В самом деле, откуда берется это предчувствие более высоких возможностей нашего сознания?

Именно здесь, на стыке мифологии сознания, истории, математики и физической науки мы наблюдаем интересный феномен возникновения фантазий, творческих идей, сновидений и научных озарений. Оказывается, перечисленные выше психические явления объединяет одна общая черта: они возникают в сознании в результате заполнения неопределенности. Чем больший уровень неопределенности требуется заполнить, тем сильнее и ярче оказываются фантазии, идеи, сновидения или открытия. Разумеется, ученого в данном явлении интересует только практический результат, творческого человека — поток впечатлений и мыслеобразов, мистика или теолога — соприкосновение разума с инобытием. Принимая ту или иную сторону, мы всегда будем рассматривать эти явления разрозненно, ходить вокруг да около, не имея возможности заглянуть внутрь этого процесса. Если же мы войдем внутрь и поймем, каким образом происходит это заполнение, в наших руках окажется настоящий «рог изобилия», нацеливающий интуицию на поиск и заполнение самых разных неопределенностей. В том числе тех, которые не получается решать стандартными методами.

В психоанализе областью неопределенности является сфера «подсознания», «бессознательного» или «коллективного бессознательного». Эти термины не совпадают с определением «сознания» именно потому, что в своем обычном состоянии человеческое сознание работает с детерминированными логическими понятиями и психическими объектами. Движение данных объектов так же четко детерминировано как механическое движение макроскопических объектов. Наше воображение легко конструирует из них фигуры, образы, формулы в таком же последовательном порядке, который присущ материальному миру вещей. Сознание выполняет такие операции с достаточно большой скоростью. Инженер способен очень быстро решить техническую задачу, музыкант способен на ходу импровизировать мелодию.

Но даже у виртуозных мастеров скорость выполнения операций над детерминированными объектами весьма ограничена. И скорость выполнения сознательных операций резко падает, если человек сталкивается с незнакомыми ментальными единицами. Здесь достаточно вспомнить, как медленно мы читаем в первые годы обучения. Это происходит как раз в силу того, что при обработке малознакомых образов очень велик уровень неопределенности, а для эффективной работы сознания требуется не просто упорядочить элементы (мы же при чтении не вспоминаем расположение букв в алфавите), но именно заполнить неопределенность возникновения всех элементов (научиться читать слогами, словами, а затем научиться угадывать смыслы целых предложений, абзацев, страниц).

Если мы начнем изучать структуру макроскопических ментальных объектов, с которыми работает наше сознание (буквы, цифры, формулы, понятия), то мы обнаружим, что все они состоят из микроскопических атомов и частиц (звуковых волн, точек, линий, допустимых категорий). И уже на этом этапе мы заметим, что один и тот же ментальный объект можно конструировать на разных языках. Например, для конструирования в сознании некоего образа достаточно просто сказать слово «круг» или то же самое на немецком языке «der Kreis», а можно тот же образ выразить математически лаконичной записью «π».

Особенность активного творческого сознания состоит в том, что оно постоянно поддерживает связь с «подсознанием», поэтому для такого расширенного сознания не существует привычного деления на «сознание» и «подсознание». Это снимает ряд жестких ограничений — такое сознание способно быстро обрабатывать даже малознакомые и, казалось бы, никак не связанные образы. Так, если обычное детерминированное сознание при чтении слова «писать» сконструирует образ пишущего человека или пишущей руки, то активное творческое сознание, владеющее ключами от множества языков, может представить это же слово в виде «π с ать», где звук «π» будет означать окружность, а звук «ать» число «один» — как в старорусском счете «ать-два». То есть, поскольку предлог «с» подразумевает различные отношения между частями высказывания, то и смыслы в этом случае окажутся одновременно различными «π + 1», «π – 1», «1 / π». Но самое удивительное в том, что слово «писать», действительно, означает изображение некоторого «круга» явлений. Иначе говоря, это и есть собственно их «описание» некоторой личностью или «единицей» сознания.

Итак, мы приходим к выводу, что неопределенность возникает как в пространстве (сверхмалые, а также сверхбольшие величины), так и во времени (удаленное прошлое, а также будущее). Недостаток сведений либо невозможность их получения за краткий промежуток времени являются главными причинами возникновения состояний неопределенности. Критическая нехватка времени и средств на изучение объекта, вызывает в наших представлениях как бы изменение физических свойств самого объекта. Мы сталкиваемся с относительностью ментальных представлений наблюдателя: в одних условиях он видит классическую физику (детерминированный язык), в других условиях квантовую (многозначный язык латерального мышления), хотя очевидно, что между ними существует переход, указывающий на общую природу того и другого.

Так, всю нашу классическую физику можно довольно легко представить неопределенной, если попытаться указать месторасположение нашей Солнечной системы, населенной разумными существами на планете Земля, из таких глубин космического пространства, до которых никогда не доходили не то что лучи света от нашего Солнца, но даже волны от нашей галактики и реликтовое излучение от расширяющейся области вселенной. Тогда нам будет казаться крайне маловероятным не то что существование в совершенно пустой для нас области пространства неких расширяющихся галактик, некой звезды и планеты, населенной разумными существами, но даже сама мысль о такой запредельной вселенной окажется для нас фантастической, мнимой, виртуальной, существующей лишь в голове того или иного мечтателя.

Однако, несмотря на возникающую относительность и вариативность ментальных образов, способность нашего сознания к заполнению любых неопределенностей путем интуиции и творчества заслуживает восхищения. Не всегда получаемый нами результат заполнения будет единственно возможным, тем более, нельзя ожидать того, что этот результат будет безоговорочно принят другими. Но если совершенно не обращать внимания на проблему неопределенности, изучая лишь те детерминированные предметы, которые нравятся нашему холодному рассудку, то очень скоро наши ментальные и творческие способности деградируют. Это случается с большинством ученых, которые со временем перестают замечать что-то новое, а затем и вовсе начинают думать, что никаких новых открытий не существует, что они изучили все, что только можно изучить.

Стремление сразу избавиться от всего неопределенного, не вникая в суть философских проблем, весьма свойственно науке, что искусственно ограничивает области, которые способно исследовать наше сознание. И в наши дни мы уже дошли до такого предела, когда в математике, физике, в исторических и психофизических исследованиях дальнейшее игнорирование принципа неопределенности делает неопределенным будущее самой науки. Некоторые ученые, глядя на процесс размывания материалистической парадигмы, склонны драматизировать ситуацию и пугать коллег «концом науки». Такие апокалипсические настроения возникают в академической науке всякий раз, когда происходит смена парадигмы: будь то переход от Аристотеле-Птолемеевой модели вселенной к гелиоцентрической или переход от классической физики к релятивистской. Пожалуй, всю историю науки, словно функцию Дирихле, образованную из «действительных» и пустых «выколотых» точек, можно представить этаким чередованием «концов и начал новой науки».

Любопытно, что даже сам исследователь на протяжении всей жизни (и даже после) также представляет собой своеобразный «сгусток неопределенности». По крайней мере, в истории науки известны случаи, когда отвергнутые теории получали в дальнейшем частичное научное подтверждение, а господствующие долгое время «незыблемые теории» признавались через некоторое время «неполными» или даже «ошибочными». Проблема неопределенности и неполноты информации, которой способна располагать детерминированная система, может быть рассмотрена поэтому через призму известной в математике теоремы о неполноте формально разрешимых предложений Курта Геделя. Для выхода из состояния неопределенности и неполноты мы всегда прибегаем к созданию существенно иных условий (изменение системы аксиом). И это происходит не только в математике.

Когда мы сталкиваемся с необходимостью заполнения больших массивов неопределенности, с вопросами, которые не могут быть решены в системе наших представлений и материально-технических возможностей, мы начинаем ставить мыслительные эксперименты. Например, до сих пор «не сидит без работы» демон Максвелла, к помощи которого, порой сами того не замечая, прибегают физики. И не столь важно, что говорят о себе люди, считающие себя «материалистами» или «атеистами». Психическая реальность состоит в том, что их сознание, как в обыденной жизни, так в науке, постоянно использует приемы, запрещенные в системе взглядов, которой они формально придерживаются. В этом же смысле не столь важно, действительно ли древние египтяне получали свои знания от богов или от более древней цивилизации атлантов. Вопрос нужно ставить иначе: а смогли бы древние египтяне построить Великие пирамиды, если бы не верили в существование богов? Что бы они тогда после себя оставили? Разве возникла бы затем древнегреческая культура, впитавшая в себя и образ Атлантиды, царем которой был бог Посейдон? Разве возникла бы современная евро-атлантическая цивилизация, если бы не было тех самых мифов, языка архетипов и символов, существенно расширяющих возможности «обычного сознания»?

Независимо от того, верим мы или нет в реальность ментальных образов и архетипов сознания, изучение древних цивилизаций, фрактальные повторения сакральных элементов в различных культурах свидетельствуют о том, что начальные геометрические, астрономические и другие знания были получены в результате ментальной работы сознания — в ходе развертывания представлений о существовании иных миров, иных знаний, которыми обладали просвещенные мудрецы золотого века или сатья-юги. В наши дни может показаться, что эти знания о летающих колесницах, о светящихся городах, об эликсирах молодости, о химерических существах были полностью мнимыми знаниями, так как ни электричество, ни генетика, ни аэродинамика не могли быть известны бродячим дервишам, аскетам и брахманам, посвятившим себя духовной практике. И все же так называемые мнимые знания оказываются поразительно точным воспроизведением вполне реальных знаний, позволивших нам спустя тысячи лет строить космические корабли, неоновые города, скрещивать виды животных и растений, производя гибридные культуры.

Нам кажется, что осуществить переход от «пещерного материализма» к сакральным символам и знакам, к простым геометрическим фигурам было очень легко, однако это не так. Ведь уровень неопределенности знаний, с которым сталкивались доисторические мыслители, был вполне сопоставим с той неопределенностью, с которой сталкиваются в современной квантовой физике. Вполне допустимо также сравнить данный переход от «хаотичного зооморфизма» к сакральным фигурам, пиктограммам и письму с переходом физической системы из квантового состояния в классическое.

Более того, если бы нынешнее поколение физиков обладало такой же феноменальной способностью к заполнению уровней неопределенности, то при описании квантовых эффектов, флуктуаций и взаимодействий частиц мы бы также перешли от вероятностно-статистического языка к более совершенному языку, который позволил бы обнаружить новые подходы в науке. Если верить сообщениям в средствах массовой информации, сходной проблеме посвящен ряд математических работ Григория Перельмана, исследовавшего механизмы заполнения пустот, управляющие — и это, действительно, так — всеми процессами во Вселенной. Поскольку любая пустота n-мерного пространства в момент времени t может оказаться заполненной, то в четырехмерном пространстве-времени мы вполне можем говорить о заполнении неопределенности. То, что в «трехмерных» представлениях наблюдателя воспринимается как пустота, в «четырехмерных» представлениях, охватывающих непрерывность удаленного прошлого и будущего, будет лишь достаточно большой степенью неопределенности, обладающей тем или иным потенциалом заполнения.

Лауреат Нобелевской премии по физике Е.Вигнер указал однажды на следующую закономерность: так как неопределенность измерения количества информации Q₀ в некий момент времени t₀ равна неопределенности измерения Q_t в последующий момент времени t, то «информация, получаемая в более поздние моменты времени, может оказаться менее ценной, чем информация, получаемая в более раннем состоянии системы (вследствие возрастания энтропии), но в принципе количество информации со временем не меняется». Иначе говоря, в эволюционном процессе каждое предыдущее состояние системы уже содержит потенциал всех последующих возможных состояний. Поэтому, если одна из ветвей развития заходит в тупик, эволюция не прекращается, она возобновляется из более ранних форм и вырождается в соответствии с новыми условиями в более сложные формы.

Ценность информации, содержащейся в раннем состоянии, определяется как раз тем, что она обладает более широким диапазоном интерпретаций и, соответственно, применения. Но, пожалуй, самое интересное в том, что существование и распространение наиболее ранней информации в меньшей степени зависит от внешних условий среды: споры простейших организмов могут существовать миллиарды лет в совершенно непригодном для жизни космическом пространстве, зародыш абстрактных представлений о душе, о числе содержится даже в первобытных, материально необустроенных культурах. Отсюда можно заключить, что если бы для нас оказалась доступна самая ранняя информация из всех возможных, мы бы с удивлением обнаружили, что ее существование и распространение, вообще говоря, не зависит от того, произошел или нет Большой взрыв, появилась или нет материальная вселенная. При этом распространение такой «изначальной» информации окажется не зависящим от скорости света, она окажется потенциально содержащейся в любой точке пространства-времени.

Судя по тому, что архетипы сознания проявляются вне зависимости от языка, уровня культуры и эпохи, вне зависимости от индивидуальных особенностей психики и взглядов, которых придерживается человек, в них мы наблюдаем отражение наиболее ранних пластов информации. Подобно многократному повторению простых смысловых элементов в фракталах, они проявляются на различных этапах эволюции научных представлений, а также в ходе философских обобщений и процесса самопознания.

Мировая душа Платона, состоящая из трех частей и заполняющая сосуд Творца вселенной; разбитые в акте творения каббалистические сосуды-вместилища Света (сфирот), в которые сжалась бесконечность (Эйн-соф); аллегория алхимических сосудов (Тигль, Философское Яйцо, Чаша, Кукурбит, Реторта, Герметическая Печать, Пеликан), отличавшихся как по методам заполнения, так по видам происходящих в них операций и превращений, — в этих и во многих других мифологемах и космогонических образах с различной степенью детализации изображается в сущности один и тот же архетип: способность сознания к заполнению сколь угодно большой неопределенности с получением упорядоченного содержания из неупорядоченного хаоса или пустоты. Тот же самый архетип заполнения пустоты, выраженный в терминах математического языка, мы встречаем при постановке ряда нерешенных фундаментальных проблем и гипотез.

Развитие мышления отдельного человека, эволюция ментальных (в том числе, научных) представлений происходит не случайным образом, она подчиняется законам, которые аналогичны законам конструирования фракталов или химическим законам валентности при образовании белков и молекул из атомов вещества. В архетипах сознания, которые могут выражаться самыми разными последовательностями символов и образов, содержится источник математической интуиции — неуловимого творческого начала математики. Древнейшие архетипы или пласты информации постоянно подсказывают сознанию человека продуктивную мысль, будь то Декартова система координат или идея четырехмерного пространства-времени (М.Аксенов, Г.Минковский и др.).

формате PDF (722Кб)