Далеко зашедшие «внутренние болезни» тех или иных могучих общественных организмов, ослабления соответствующих «иммунитетов» – главная причина их катастрофических упадков и даже гибели. При этом становятся достаточными минимальные воздействия извне. Отечественная история только в ХХ в. дважды продемонстрировала это со всей определённостью. Небольшая группа заговорщиков сокрушила Российскую Империю, от православной государственной идеологии которой к февралю 1917 г. в конечном историческом итоге церковных реформ Петра I осталась, в основном, лишь пышная и помпезная форма. Кучка беловежских заговорщиков в декабре 1991 г. сокрушила некогда великий и могучий Советский Союз, когда и от его государственной идеологии осталась лишь пышная и помпезная форма ¹.

Наука современного, новоевропейского исторического типа – социально институциализированный могучий общественный организм. Его жизнедеятельность базируется на грандиозном общественном разделении исследовательского труда учёных в пространстве (специализация частных наук) и во времени (между поколениями). Она базируется на психологии сугубого коллективизма и интернационализма, на уникальной профессиональной этике научного творчества, которая достойна всяческих подражаний в ненаучных областях совместной деятельности людей. Полный комплекс общественных регулятивов научной деятельности современного исторического типа превращает науку в единственную сферу общественной жизни, которая развивается однозначно поступательно и необратимо.

До оформления и социальной институализации экспериментально-теоретической науки в Западной Европе XVI–XVII вв. наука совпадала с философией. Но на этом переломном рубеже и закончилась эпоха, когда философия – чисто теоретическая по своим методам – проторяла пути научным открытиям. Отцы современной науки – Б. Паскаль, Г. Галилей, Р. Декарт, И. Ньютон и др. – были последними философами (конкретнее – спекулятивными теологами), в актив которых вписаны также и ключевые научные результаты. Далее включилась в работу внутренняя логика эволюции науки по своим гносеологическим законам. На новые открытия она стала выходить не по эвристическим «наводкам» крупных философов, но стимулируясь своими внутренними теоретическими противоречиями и парадоксами. Так, никто из классиков немецкого идеализма XVIII–XIX в. в своих «универсальных» теориях пространства и времени даже смутно не предвосхитил соответствующих открытий специальной теории относительности. Никто из них в своих «универсальных» теориях детерминизма даже смутно не предвосхитил соответствующих открытий квантовой механики, теоретической кибернетики, теории нелинейных динамических систем. Эти научно-теоретические открытия стимулировались исключительно противоречиями внутреннего развития классической электродинамики, атомной физики, термодинамики и др.

Тем не менее, спекулятивные теоретизирования оставались и по сию пору остаются в высшей степени соблазнительными для тщеславных людей, далёких от владения доказательными методами научных исследований. Но такие люди уже в XVIII в. были, в основном, вытеснены за пределы профессиональной науки – в «параллельный мир» спекулятивной псевдонауки философствующих дилетантов. Для них профессиональная наука веками оставалась непроницаемой. Этому неистребимому племени «народной науки» посвящены многочисленные исследования, начиная с «Дилетантизма в науке» А. И. Герцена (1843 г.) и кончая знаменитым современным исследованием А. Б. Мигдала [2]. Мне также была предоставлена возможность осветить некоторые важные общеметодологические аспекты этой проблемы в бюллетене «В защиту науки» [3].

Деятелям науки можно было бы и впредь воспринимать этот «параллельный мир» как нечто внешнее, от чего наука надёжно защищена парадигмами на основе своих доказательно обоснованных, объективно-истинных знаний, если бы не революция последних десятилетий в области электронных коммуникаций. Как и всё в этом мире, она имеет как позитивные, так и негативные аспекты и последствия. Об этом уже писано-переписано, но некоторые негативные аспекты здесь следует выделить особо.

Прежде всего, в плане научной информации Интернет-революция не на один порядок усугубила «информационный взрыв», который и до неё был серьёзной проблемой дальнейшего развития науки. Уже к началу 80-х гг. положение не спасали даже многообразные реферативные журналы: около 70% научных публикаций специалистами всё равно не только не читалось, но зачастую и не было им известно. А теперь к этому прибавился океан оперативных электронных публикаций на множестве сайтов Интернета с самой разной научной добротностью. Положительная часть шкалы этой добротности не оканчивается нулевой и переходит в отрицательную – антинаучную. Плюс к этому, получили беспрецедентные возможности для широковещательного самовыражения представители неистребимого племени «народной науки».

За пределами науки негативные последствия Интернет-революции уже осознаны в полной мере. Так, все государства в историческое одночасье начисто лишились суверенитета в своём дальнейшем культурном строительстве. Происходит обвальное хаотическое перемешивание национальных культурных ценностей. Более того, чётко обозначился «результирующий вектор» агрессивной мировой экспансии масс-культуры американского розлива. В отношении постсоветской России она приняла форму сущей культурной оккупации. Массовое сознание целенаправленно дезориентируется в вопросах политики: чтобы политически нейтрализовать обывателя, лучше всего давать ему по десятку самых разных интерпретаций одних и тех же событий, что́ систематически и делается. Психологическая реакция, ожидаемая и требуемая: да ну её к чертям – эту большую политику, надо жить только личной жизнью.

В начале 70-х гг. в летней колхозной командировке от одного простого сельчанина мне довелось услышать такой перл народной мудрости: «Как было при Сталине? Один говорит, а все должны только слушать. А что теперь? Все говорят и никто никого не слушает. Хрен редьки не слаще!» Но что́ значило разномыслие советских людей эпохи «развитого социализма» в сравнении с нынешним разномыслием россиян? Вот уж когда, поистине, «все говорят и никто никого не слушает»! Очевидно, что если подобное разномыслие станет культивироваться и в вопросах науки, то науке точно придёт конец.

Запомним формулу того дяди Васи «все говорят и никто никого не слушает»: она понадобится ещё на раз.

Внешняя деструктивная информационная среда науки в историческое одночасье стала существенно более сильной и агрессивной. Но всё ли благополучно у современной науки с «внутренним иммунитетом»? Он веками обеспечивал ей необратимость поступательного развития органически целостной системы объективно-истинных знаний. Он веками удерживал её от откатов в былое спекулятивно-теоретическое качество философии как «преднауки». Увы, и этот «иммунитет» уже ослабляется. Для достаточно «дифференцированного диагноза» этого тревожного процесса необходимо уделить внимание основным устоям науки современного, новоевропейского исторического типа.

2.Чем теоретическая наука в корне отличается от философии?

Поставленный вопрос реально очень не прост. Во-первых, опытно данная современная философия представлена существенно разными блоками. Во-вторых, философия в Новое время отчасти существенно менялась под воздействием параллельно развивавшейся экспериментально-теоретической науки. Более или менее систематический ответ на поставленный вопрос эквивалентен объёмистому современному историко-методологическому исследованию многоплановой, исторически изменчивой философии как феномена мировой культуры с историей развития в 2,5 тысячелетия ². Здесь уместно отметить лишь главные отличия.

В философии традиционно ведущим началом является теория, а в науке – опыт, эксперимент. Такое переворачивание извечных отношений между двумя основными формами познания было осуществлено английским материализмом XVII в. с его кульминационной комплексной программой Ф. Бэкона «Новый Органон». Это был конструктивный ответ на обобщающую констатацию того факта, что логико-выводное мышление становится контрпродуктивным, если в него запускаются ложные понятия. Об этом свидетельствовал весь многовековой опыт средневековой схоластики и спекулятивной метафизики XVI–XVII вв. ³ Логико-выводное мышление может быть однозначно продуктивным только и только при том условии, если в нём используются только содержательные понятия разной общности. Они должны поэтапно индуктивно абстрагироваться из опытных знаний, а не подсказываться интуицией, творческой фантазией и т. п. Только приняв к систематическому исполнению такое понимание логико-выводного (теоретического) познания, наука современного исторического типа стала способной систематически овеществлять свои знания в расширяющемся спектре технологий, а с ХХ в. – супертехнологий. На последнее философия не была способной никогда, не способна ныне и, вообще, не способна в принципе.

Теоретическая наука современного исторического типа опирается не просто на опытные факты, но на факты стандартно воспроизводимые, достоверные. В дальнейшем Г. Галилей по готовым образцам небесной механики предложил сделать их количественно измеримыми в естествознании вообще. Выразимость факта числом придаёт ему особую достоверность, однозначность интерпретации. На роль систематизатора таких опытных знаний при этом естественно претендует наиболее доказательная математика. Хотя последнее требование не является правилом для всей современной науки, но в физико-математических науках оно традиционно. Научные приборы (опять же, творчески подражая готовым образцам небесной механики) с эпохи Галилея стали измерительными. Это также остаётся правилом в физико-математических науках. Ничего подобного в философии нет и никогда не бывало.

Первопосылками логико-выводного развития научных теорий являются научные законы. Они представляют собой постулаты, которые иной раз веками не могут быть объяснены с позиций более глубоких и общих законов. Так, по сей день не объяснён на субъядерном уровне ньютоновский закон всемирного тяготения, что́ не мешало и не мешает ему исправно работать в необозримом многообразии частных фундаментальных и прикладных задач естествознания. В отличие от философии, теоретическая наука умеет понять максимум своих объективных возможностей в конкретную историческую эпоху и использовать этот максимум независимо от перспективы качественно более глубокого и общего понимания изучаемых явлений. Образно и точно говоря, теоретизирующий учёный предпочитает синицу в руках журавлю в небе, в то время как философы считали себя (а некоторые и поныне считают) фермерами, разводящими жар-птиц.

За систематическую достоверность свих знаний теоретическая наука расплачивается дорогой ценой их узкой специализации. Её теории тематически однородны. Они систематически исследуют конечные, чётко определённые комплексы явлений, предварительно разносторонне изученные опытным путём. Постулаты в качестве логических первопосылок научных теорий считаются всеобщими законами только относительно этих комплексов явлений. Философы же во все времена во главу угла своих тематически «всеядных» теоретических систем ставили (а подчас и поныне ставят) ими же придуманные принципы предельной общности. Так, вся грандиозная система философии Гегеля базировалась на им же придуманной концепции самопознания Бога (Абсолютного Духа) в материальном мире через науку и философию человечества. Чтобы понять исходную концепцию «дазайн» философии М. Хайдеггера, надо преизрядно напрячь ум, и всё равно она остаётся «тёмной». А у этого классика философии ХХ в. на ней логически держатся и оригинальная теория времени, и теория познания, и вообще всё. Этот эзотеризм философских систем вообще качественно отличает их от научных теорий, основы которых со временем становятся достоянием школьных и вузовских учебников для миллионов обучаемых. Тех же Гегеля и Хайдеггера по сей день по-настоящему понимают совсем немногие философы, посвящающие всю свою жизнь изучению их философий по авторским текстам в подлинниках. А это «по определению» – не теоретическая наука, но что-то качественно иное, с совсем другими миссиями в культуре человечества.

Спецификой развития научных теорий в физико-математических науках является то, что их систематическое логико-выводное развитие суть систематические расчёты с точностью до 10^–12, как в квантовой электродинамике. Это – современное развитие всё той же исходной установки Г. Галилея на количественное выражение результатов экспериментальных исследований и на систематизацию опытных знаний такого качества математическими методами. (В прикладных физико-математических науках лет 50–60 назад даже слово «теоретик» означало «расчётчик» – в отличие от конструктора новой техники и технолога.) Людям, которые не имеют математических способностей, не владеют узко специализированными расчётными методами теоретической физики, вообще нечего пускаться в пространные рассуждения об её открытых фундаментальных проблемах и, тем более, предлагать свои решения этих проблем. В философских теоретизированиях нет ничего, даже отдалённо подобного этой особенности развития физических теорий.

Развитие теоретической науки осуществляется на уникальном, исторически всё более мощном и целостном базисе ранее выработанных и доказательно обоснованных знаний. Это – единственно возможный интеллектуальный инструмент для освоения новых областей непознанного. Начиная с динамики Галилея–Ньютона, этот базис дальнейшего познания охватывается всё более мощными процессами внутри- и межотраслевого научно-теоретического синтеза знаний. Поэтому каждая новая подлинно научная инновация здесь концептуально «повязана воедино» с сотнями конкретных частных задач. А в теоретической физике она «повязана» и необходимостью количественного согласования с ними ⁴. В том числе, и с частными задачами, которые ранее были адекватно просчитаны математическими методами старых теорий – менее общих и глубоких. Этого требует общеметодологический принцип соответствия. В преемственности философских теорий нет ничего, даже отдалённо похожего на эту органическую преемственность научно-теоретических новаций с научно-теоретической классикой. Более того, и сама эта преемственность в философии выражена весьма слабо. В ней новые теоретические системы несравненно чаще создавались (а нередко и создаются) «в пику» старым. Оно и понятно: придуманным исходным принципам философских систем противопоставлялись (а нередко и противопоставляются), опять же, придуманные новые исходные принципы, а не постулаты, индуктивно абстрагированные из богатого многообразия достоверных опытных знаний, неопровержимо обоснованные прямыми опытными аргументами.

Следует уточнить то, что́ было отмечено в первую очередь. Развитие современной теоретической науки уже органически неотделимо от развития техники. Связи между тем и другим двусторонние, существенно нелинейные. С одной стороны, новые научно-теоретические открытия способны быстро овеществляться в новых технологиях и супертехнологиях. Здесь достаточно упомянуть лишь историю разработки туннельных сверхпроводящих наноконтактов Джайвера–Джозефсона, которые из средства прямой экспериментальной проверки микроскопической теории сверхпроводимости в считанные месяцы стали превращаться в первоэлементы уникально эффективной криоэлектроники. С другой стороны, успехи научного приборостроения передовых областей фундаментальной науки определяются общим технико-технологическим уровнем материального общественного производства, в котором овеществлены ранее выработанные научно-теоретические знания. Достаточно упомянуть современную практическую космонавтику, без которой не было бы современной рентгеновской и гамма-астрономии. Она комплексно овеществляет в себе ранее выработанные научно-теоретические знания из десятков областей физики, химии, кибернетики и др. Опять-таки, ничего даже отдалённо подобного не было и нет в философии, во взаимоотношениях её теоретизирований с опытными знаниями.

Наконец, в современной науке даже в её физико-математическом секторе эффективно теоретизированные знания отнюдь не являются безраздельно господствующим типом знаний. В ней много областей и дисциплин, знания которых находятся в эмпирико-аналитической фазе зрелости. Так, эффективность научной концепции литосферных плит в геофизике не идёт ни в какое сравнение с эффективностью, научно-теоретической прогностичностью классической механики, электродинамики, атомной физики или физики твёрдого тела. Это тем более так в химической и биологической отраслях современного естествознания. А уж про общественные науки в этом плане и говорить не приходится. Философия же традиционно остаётся такой отраслью познания, в которой культивируется, в основном, теоретические, логико-выводное методы.

Эта тема, конечно, намного сложнее. Но и отмеченного достаточно для того, чтобы систематически распознавать спекулятивную псевдонауку, в том числе – и её «пятую колонну» внутри само́й науки. Несоответствие каждой из восьми отмеченных позиций и их суммам лишает теоретизирования систематической подконтрольности достоверными опытными знаниями. Оно лишает их возможности периодических коррекций такими знаниями. Оно перерождает систематически достоверные теоретизирования научного типа в спекулятивные.

3.О спекулятивном рационализме учёных в действии

Здесь я имею возможность лишь привести несколько характерных примеров из своих личных контактов с учёными людьми, которые мне профессионально памятны как специалисту по логике и методологии науки. Но эти этюды к общей картине типичны. Они позволяют распознавать симптомы опасной внутренней болезни российской науки, которая усугубляется мощным напором спекулятивной псевдонауки из её внешнего информационного окружения в эпоху современных Интернет-коммуникаций.

Лет сорок назад, на заре своей научной биографии в области логики и методологии науки, мне довелось ехать в поезде с одним талантливым теоретиком в области физики и химии лазерных сред. В 30 лет он стал доктором физико-математических наук, а три года спустя за купейным чаепитием заявил мне буквально следующее: Ньютон был настолько гениальным, что единолично создал бы квантовую механику, если бы в своём XVII столетии знал о волновом уравнении в частных производных. Этот мысленный эксперимент профессионального физика с историей науки и вообще европейской культуры был просто анекдотическим. Особенно, если учесть, что существует профессиональная история науки как почтенная область специфических обществоведческих научных исследований. Тогда по молодости я чувствовал это, но, как говорится, крыть было нечем. Сейчас я в ответ предложил бы свой мысленный эксперимент – фантастический, но отнюдь не анекдотический. Если бы Ньютона на машине времени перенесли в нашу эпоху, то она по всем статьям, включая современную теоретическую механику, была бы ему настолько непонятной и чуждой, что он скоро запросился бы обратно в свой XVII век.

Иными словами, тот физик анекдотически мифологизировал реальную историю науки. Вот вам и учёные люди как «по определению» непримиримые разоблачители мифов! Но продолжу свои эскизные зарисовки на эту же тему.

Пару лет назад мне пришлось разоблачать перед одним кандидатом биологических наук в области физиологии движения известный миф об истории сознания советской водородной бомбы. Был, мол, гениальный солдат срочной службы со средним образованием по фамилии Лаврентьев, который придумал термоядерную взрывчатку на основе дейтерида лития. В конце концов, он добился приёма лично у Л. П. Берия, на котором присутствовал А. Д. Сахаров. Тот застенографировал его рассказ и присвоил себе это открытие. Впоследствии Сахаров стал академиком и трижды Героем, а Лаврентьева Берия только выслушал, поблагодарил и отпустил с миром. Спасибо, что в живых оставил! Всё остальное в водородной бомбе, мол, уже было мелкими деталями. Сам я в 60-х гг. имел счастье получить базовое высшее образование по редкой специальности «Ядерные двигатели летательных аппаратов», поэтому об архисложной теоретико-вероятностной «бухгалтерии» пресловутого овладения ядерной энергией (уже тогда немыслимой без электронных компьютеров) имею «предметное» представление. Абсурд всем абсурдам: гениальный одиночка со средним образованием равновелик асам в кинетической теории цепных реакций Я. Б. Зельдовичу и Ю. Б. Харитону, десяткам профессиональных математиков-вычислителей и программистов, сотням экспериментаторов и др.! Один Лаврентьев стоил всего коллектива Арзамаса-16, который только «дорабатывал мелкие детали»! Этого профессионального биолога мне переубедить удалось, но миф, сочинённый самими людьми науки, остаётся популярным в отечественной научной среде. (Об околонаучной и говорить не приходится!)

А вот другого доктора наук в области криогенно-вакуумной техники мне так и не удалось убедить в том, что А. Эйнштейн отнюдь не был бессовестным плагиатором по отношению к результатам Г. А. Лоренца и А. Пуанкаре в области специальной теории относительности. (Хорош «плагиат»: Лоренц и Пуанкаре увязли в релятивистской кинематике, а Эйнштейн нашёл основополагающие постулаты теории относительности и заложил основы релятивистской динамики!) Этот учёный живо интересовался также квантовополевой концепцией физического вакуума. Здесь он также имел свою «стройную систему» представлений и выводов. В частности, экспериментальное изучение слабых ядерных взаимодействий в области 10^–17 см он считал невозможным, поскольку, мол, нет и не предвидится вакуумных насосов с такой фантастической глубиной откачки. В своей «стройной системе» представлений и выводов пространственный масштаб действия слабых ядерных сил сей учёный муж исходно и вульгарно отождествлял с 10^–18 мм ртутного столба давления. (Лукавое слово «вакуум» попутало!) Это ли не пример «младенческой логики» взрослых людей с учёными степенями, когда они дерзают судить о таких предметах, которых не знают ни по существу, ни с фактической стороны? (См. в примечании 3.) И было бы полбеды, если бы только судили, так ведь ещё и осуждают заслуженно великих!

Ещё одного, православно ориентированного, представителя «точных» наук мне пришлось разубеждать в «сатаниском авантюризме» физиков, которые рискнули провести первые ядерные взрывы в атмосфере и под водой и только на опыте убедились в том, что они не сдетонируют глобальной цепной термоядерной реакцией в гидросфере Земли. Вот, мол, во что ещё в 40-х годах выродилась наука без окормления христианской моралью ⁵. Пришлось и здесь призвать на помощь своё «предметное» знакомство с кинетикой цепных реакций ядерных превращений и популярно объяснить ему, что, кроме температуры ядерного взрыва, для термоядерного взрыва требуются особая металлогидридная взрывчатка и гигантские давления её обжатия за миллионные доли секунды. Всё дальнейшее – комплекс государственных тайн термоядерного оружия. Так что, невозможность глобализации цепной реакции в гидросфере Земли гарантировалась точными расчётами на основе систематически достоверной теории цепных реакций.

Сейчас на подъёме математика легендарной золотой пропорции. Сами отношения золотой пропорции где только не открываются, включая уже «нобелевские» квазикристаллы и фуллерены. В связи с этой темой считаю необходимым особо прокомментировать сайт «Академии Тринитаризма» (АТ), на котором особенно интенсивно осуществляется её конструктивно-критическая разработка.

Подобные сайты в эпоху Интернета стали мощнейшим средством научной коммуникации. Они неизмеримо ускорили процессы научно-теоретической разработки особо сложных проблем. Достаточно упомянуть интенсивную разработку теории суперструн усилиями сильнейших физиков и математиков мира. В последнем конкретном случае соответствующие сайты профессионалов остаются «непроницаемыми» для непрофессионалов как переносчиков вируса спекулятивной псевдонауки. Но, как уже отмечалось, сайты такого рода бывают самых разных степеней научной добротности. Сайт АТ многотемный. Он весьма уязвим этим вирусом. Тем не менее, разработка научного направления под названием «математика гармонии» ⁶ на нём осуществляется совершенно автономно. Факт, что программная установка АТ изначально ценностно отталкивает от сайта как подавляющее большинство исповедников монотеистической веры, но и подавляющее большинство деятелей науки. Но эта тема в архиве его электронных публикаций практически не «звучит», а публикации ярко выраженного спекулятивно-псевдонаучного качества появляются лишь от случая к случаю. В целом, сайт АТ явно в положительной части вышеупомянутой шкалы научной добротности.

Математика гармонии и её культивирование на сайте АТ, пожалуй, особенно ярко демонстрируют всю неоднозначность ситуации с уязвимостью подлинной науки вирусом спекулятивного рационализма в эпоху Интернет-коммуникаций.

У этого направления есть вредоносные апологеты не только с базовым философским образованием, но и с учёными степенями физико-математического профиля. Один из них считает себя обладателем универсальной «золотой отмычки» к проблемам современной теоретической физики. Всё решает математика золотой пропорции в его «продвинутой» авторской версии! «Недееспособность» квантовой механики и теории относительности он расписывал с таким пылом, что троим собеседникам, включая меня, остановить его не было никакой возможности. Для него никакого значения не имеет то, что теория относительности и квантовая механика давно стали инженерными науками, знания которых овеществлены в тысячах физических и химических технологий. Ни малейшего представления этот кандидат физико-математических наук не имеет об органической преемственности новой физической теории со старыми в ключе принципа соответствия, как и о том, что физическая теория – это расчёты, расчёты и ещё раз расчёты. И расчёты не только в своей новой предметной области, но и в сотнях частных задач старых теорий с точностью, не меньшей, чем у них.

Основоположником этого направления, разносторонне результативным разработчиком его фундаментальных и прикладных аспектов в области уникально помехоустойчивых информационных технологий был и остаётся проф. А. П. Стахов. На мой взгляд, ему надо бы дать свою авторитетную авторскую отповедь таким его апологетам. От них вреда его направлению куда больше, чем от неквалифицированных хулителей. В своё время в знаменитой краткой методологической статье «Бандвагон» К. Шеннон таким образом решительно отмежевался от философствующих трубадуров своей статистической теории информации [5].

Спекулятивная псевдонаука учёных людей может рядиться в эффектные математические одежды. (Мол, трепещи́те, профаны!) Здесь особенно показателен крайний случай общеизвестной вылазки математиков в Мировую историю со своей «новой хронологией». Я был просто очарован их «математически доказательным» отождествлением Александра Македонского с Чингиз-ханом! С тех пор меня не оставляет подозрение, что античный философ Аристотель Стагирит и греческий мультимиллиардер Аристотель Онассис – тем более одно и то же лицо. Жаль, что математические способности у меня не те, чтобы разрабатывать эту гипотезу со всей научной основательностью! Анекдот анекдотом, но мифы «новой хронологии» остаются довольно популярными у нашей научно-технической интеллигенции. Один поклонник из кандидатов технических наук защищал «новую хронологию» так страстно, что мне пришлось отступить, дабы не потерять лицо в буквальном смысле. Ведь в ценностных спорах рациональная аргументация зачастую «отдыхает», а вот кулаки могут пойти в ход за милую душу.

4. К проблеме отношений между знаниями и верой

Ох уж, эта стихия самозабвенных логико-выводных рассуждений! Она так соблазнительна. Она так льстит нашему разуму и нашему сердцу. Но она ставит нам подножки едва ли не на каждом пятом шаге, если мы оперируем понятиями методологически некорректно. А уж тем более – методологически варварски.

Приведу логически складное рассуждение, в котором, вроде бы, всё на местах и всё правильно: «Тоталитарное государство «по определению» не даёт свободно развиваться культуре. Это в полной мере относится и к Советскому государству эпохи сталинократии. Эффективная и плодотворная национальная наука – это один из плодов свободного развития национальной культуры. Создание ядерного оружия бесспорно предполагает наличие в стране эффективной национальной науки. Поэтому Советский Союз к 1949 году никак не мог создать атомную бомбу. Первая атомная бомба – это вам не первая паровая машина, которую в 18-м веке ещё можно было изобрести по наитию, без систематической опоры на эффективную науку. И то её до паровозного КПД дорабатывали учёные люди. Что до основ электротехники и радиотехники, то даже их в начале 20-го века нельзя было заложить без систематической опоры на эффективную науку. А тут – ядерная энергетика! Смешно, право же!»

Физик, знакомый с сущностью былой проблемы и с историей её решения, над этим складным полисиллогизмом только посмеётся. Он-то знает, что de facto эффективная национальная наука – это не абстракция, а сложный комплекс отраслей, областей и конкретных дисциплин. В национальной науке сталинского Советского Союза de facto всё было сложно и неоднозначно. В биологии творила свои беззакония лысенковская мафия. Обществоведение было катастрофически заидеологизировано, трижды подцензурно, анекдотически догматизировано и схоластизировано. Но физика, химия и математика, в целом, были на высшем мировом уровне. Говоря языком науки логики, в приведённом полисиллогизме сложное понятие «эффективная наука» методологически варварски используется как простое. Отсюда логически коротким путём получается и ложный вывод, противоречащий опытно данной истории отечественной науки. А полисиллогизм в целом выстраивается на потеху тем, кто знает предмет и его историю по существу и с фактической стороны.

И во всём повинна наша сугубая склонность в своих рассуждениях подменять понятия словами. Между тем, например, содержание понятия «жизнь», обозначаемого одним коротким словом, раскрывается лишь всей биологической отраслью естествознания. А вот понятие «линзовый дверной глазок» поименовано аж тремя словами, но его содержание пустяшное и раскрывается одним определением. Всё это сугубое коварство логико-выводных рассуждений сплошь и рядом не осознаётся ни деятелями науки, ни философами. А если бы реальная сложность феномена, стоя́щего за сложным понятием, осознавалась, то её понимание исходно отбивало бы всякую охоту пускаться в рассуждения. Тут либо изучай сложный предмет по существу и с фактической стороны, либо благоразумно воздерживайся от рассуждений и выводов. Третьего не дано.

За примерами «обратной почты» для части учёных-естественников далеко ходить не надо. Достаточно обратиться к выступлениям многих авторитетных учёных-естественников советского воспитания по вопросам религии с позиций их ценностного (а потому существенно иррационального) атеизма. Подчас эти выступления вполне на уровне лозунговых рассуждений академика Дронова из фильма «Всё остаётся людям», то есть на уровне 1963 года. (Я мысленно представляю диалог этого киногероя даже с самыми молодыми священниками моей Балашихи: бледный вид имел бы этот художественно вымышленный академик!) Но это уже – на потеху не то что христианским богословам и философам, но и учёным-обществоведам, которые специализируются на религиоведении или культурологии. Та же «младенческая логика» взрослых и учёных людей, дерзающих рассуждать о предметах, которых не знают ни по существу, ни с фактической стороны. Та же спекулятивная псевдонаука учёных за пределами своей научной компетентности.

В рассуждениях на эту тему по-прежнему в ходу дихотомическое противопоставление научного мировоззрения как такового религиозному как таковому. Между тем, de facto существенно разных религиозных мировоззрений столько, сколько существенно разных религиозных конфессий. Научное мировоззрение de facto также плюралистично и многоукладно. Несколько научных картин мира, которые базируются на нескольких фундаментальных физических теориях, могут даже быть в чём-то полярно противоположными. Так, в свете механицизма, скажем, галактика «Водоворот», удалённая от наблюдателя на 30 млн. световых лет, представляется безумно далёкой. В свете полевой, электромагнитной картины мира она, напротив, представляется безумно близкой, поскольку телескоп «Хаббл» с площади своего главного зеркала всего-то 5 м² позволяет её обозревать, как из ближайших космических окрестностей. Он просто опытно удостоверяет, что объективно галактика с такой площади именно так и воспринимается. А как она воспринимается с площади стадиона? С площади Москвы? С площади Московской области? Уже здесь начинается лёгкое головокружение, предупреждающее о том, что распалять своё воображение по этому поводу небезопасно для психики.

По-прежнему в ходу дихотомически двузначный стереотип «в науке – доказательно обоснованные знания, а в религии – слепая вера». Но, прежде всего, вера отнюдь не сводится только к своей извращённой форме – слепой и фанатичной. Принимать новые знания на веру – значит доверять их источнику. А что такое, как не принятие знаний на веру, любое профессиональное образование или самообразование учёного по учебникам? А разве не вера – доверие учёных (хотя и в меру) к авторитетным мнениям классиков в своих областях науки? Доверие к старым и доказательно обоснованным научным знаниям, которые только и могут выступать в роли интеллектуального инструмента в исследованиях новых областей непознанного? И только добровольное девственное невежество части учёных не позволяет им понять реальную специфику и сложность отношений между верой и знаниями в религиозной культуре человечества, история которой измеряется многими тысячелетиями – в отличие от истории науки новоевропейского типа.

По-прежнему в ходу ложное понятие «научный атеизм». В каждой науке – своя строгость в своих понятиях. В науке логики – в том числе. С её точки зрения, прилагательное «научный» очень и очень ко многому обязывает. «Научность знаний» означает их неопровержимую доказательность. Понятие «доказательность» в логике также имеет свой смысл и свои градации. Так как же конкретно доказывается центральная догма атеизма о наличии только и только материального объективного мира? Несколькими прямыми экспериментами? Несколькими сотнями косвенных? Дедуктивно? Методом полной индукции? Что же касается заведомо неполной индукции, на которой базируются постулируемые наукой законы, то она даёт заведомо гипотетические обобщения. Именно в силу этой логико-гносеологической первопричины научные теории периодически круто реформируются.

С точки зрения науки логики, доказательство центральной догмы атеизма возможно только методом полной индукции. То есть, от каждого научного результата надо провести логически безупречную цепь рассуждений и только в сумме своих выводов они дадут доказательство. Даю науковедческую справку: только в естествознании порядка шести тысяч научных дисциплин, десятки тысяч конкретных учений разной степени зрелости. Не забудем также о том, что научные теории, закрыв один комплекс проблем, тут же ставят новые открытые проблемы. Они, как правило, качественно более сложные и трудные. Затея с научным доказательством атеизма несколько напоминает свадьбу в фильме «Девять дней одного года». Там герой Е. Евстигнеева подсчитал на ресторанной салфетке, сколько надо самого калорийного топлива, чтобы людям полетать по Галактике. Получилось на порядок больше, чем масса Земли. Затею «научного доказательства» атеизма не спасут даже миллиарды тостов-заклинаний «За успех нашего безнадёжного дела!» Атеизм большинства деятелей современной науки на поверку сугубо ценностный, стало быть – существенно иррациональный. Это – чистейшей воды вера, а не научное знание.

В двух предыдущих абзацах кто-то может усмотреть мою логическую непоследовательность. Законы-постулаты научных теорий тоже недоказуемы логико-выводным путём, так как же, мол, можно противопоставлять им центральную догму «научного атеизма»? Но дело в том, что постулаты научных теорий раньше или позднее́ обосновываются прямыми экспериментами. Дело также и в том, что научные теории узко специализированные, поэтому их постулаты не замахиваются на мироздание в целом. (Даже современная космология исследует только один аспект эволюции Вселенной и отнюдь не претендует на понимание всего сущего в ней.) Это, так сказать, извечный «творческий кураж» философии, а её знания в принципе не могут быть по-научному доказательными.

Полезно знать и о родословной «научного атеизма». Это – французская материалистическая, опять-таки, философия XVIII в. Сама же наука тогда только проходила механистическую «начальную школу» научного мировоззрения и методологии научного познания. Химия как отрасль естествознания выбиралась из трясины понятий своей алхимико-астролого-магической предыстории. Учение об электромагнетизме только вступало в эмпирико-аналитическую фазу первичного накопления достоверных опытных знаний. В теплофизике основополагающее понятие «температура» отождествлялось с понятием «количество теплоты». В ней ещё было далеко даже до феноменологической термодинамики. Биология, вооружённая первыми микроскопами, избавлялась от наивного преформизма, согласно которому зародыш высшего организма суть его микроминиатюрная копия. На клеточную теорию живого, не говоря о генетике, не было и полунамёка. Заявку на обоснование атеизма с таких научных позиций русский религиозный философ С. Л. Франк сравнивал с умильной позицией гимназиста-первоклассника, который после своих первых успехов в учёбе возомнил себя умнее и мудрее своих учителей.

Своим кратким экскурсом в тему «наука и религия» я отнюдь не призываю неверующих учёных-естественников к обращению в православную веру. Речь идёт совсем о другом. Предметы, которые изучаются религиоведами, культурологами, историками-византологами и т. п., нельзя спекулятивно профанировать. Их нельзя по невежеству своему окарикатуривать. Там тоже свои науки. Там тоже кропотливые и добросовестные исследователи. Они тоже посвящают своим наукам свои жизни. И для них потешной и даже оскорбительной является «младенческая логика» некоторых учёных-естественников, дерзающих рассуждать на религиозные темы при ценностном нежелании знать реальные предметы своих рассуждений по существу и с фактической стороны.

Все рассмотренные проявления склонности самих учёных к спекулятивной псевдонауке проистекают из их общеметодологической безграмотности. Конечно, в областях своей научной компетентности они знают, с какой осторожностью надо осуществлять узко специализированные теоретизрования научного типа. Но за этими пределами – увы. Пускаясь здесь в теоретизирования, они оказываются ничем не лучше философствующих дилетантов из параллельного мира «народной науки». Профилактикой этого может быть только высокая общеметодологическая культура учёного.

В духе тех же спекулятивных теоретизирований она нередко связывается с философией. Но реальная, опытно данная философия – феномен особо сложный, очень и очень разный как в пространстве современной исторической эпохи, так и во времени своей 2,5-тысячелетней мировой истории. И очень не прост вопрос о том, где именно в ней искать ключ к решению этой проблемы. Это только в советские времена здесь «не было проблемы»: изучайте диалектический материализм – и он даст вам как научное мировоззрение, так и методологию познания наивысшей научной пробы.

5.О профилактике

Надо признаться, что этот заключительный параграф мне давался с большим трудом. Всё время шли на ум и просились на перо самые энергичные выражения. Но ведь просто «допекло»!

Не секрет, что постсоветская профессиональная философия после 1991 года пребывает в состоянии полнейшей дезориентации, а уж преподавание философии – тем более. В общеобязательных учебных курсах философии для высшей школы царит эклектичная мешанина обрывков из былого «диамата-истмата» и немарксистских учений, выбранных по авторским субъективным произволам. Рынок учебной литературы затоварен до полнейшего непотребства: многообразие предлагаемых учебников и учебных пособий, похоже, уже далеко переваливало за сотню, кабы не за вторую. (В норме дополняющих друг друга учебников должно быть от силы десяток. И на долгие годы.) Оно и понятно: за написание учебников сплошь и рядом берутся авторы, которые элементарно не понимают существенной разницы между учебником и комментаторским обзором многообразия концепций в соответствующей профессиональной среде. Философию читают на первом семестре первого курса, хотя даже «диамат-истматовский» философский обрубок был двухсеместровой дисциплиной второго курса. Учебный курс превратился в чистейшую профанацию даже по сравнению с советскими временами. Так сказать, ритуальная образовательная услуга высшей школы по инерции советской традиции… А тут ещё властными чиновниками от образования и науки предписано обновлять учебники каждые два года. (Им тоже явно невдомёк, что́ такое учебник.) Вот ведь какой прогресс теперь у нас в философских науках: учебники за два года устаревают! На его фоне даже прогресс нанотехнологий – это знаменитая античная черепаха, которую догонял быстроногий Ахилл.

В обществе вызревает законные вопросы: «А зачем вообще нужна вся эта армия профессиональных российских философов и педагогов от философии, которая к тому же по инерции советской традиции обретается при РАН? Зачем вообще России этот безнадёжно недостижимый мировой рекорд для книги Гиннеса по количеству профессиональных философов на душу населения? С советскими временами всё понятно: до ужаса мифологизированная марксистско-ленинская философия тогда была «супернаучным» ядром государственной идеологии. А теперь-то чего ради?» Всё это явно не сулит уникально массовой профессиональной российской философии светлых перспектив, о чём говорилось в статье [6]. В том же номере журнала была опубликована моя конструктивно-критическая статья [7], предлагавшая методологически обоснованную программу выправления критического положения с преподаванием философии.

Ох уж, эта рубрика, под которой были опубликованы обе более чем актуальные статьи: «На перекрёстке мнений»! Фактически получается по-другому: «Отведём душу и разбежимся». Фактически в профессиональном сообществе отечественных философов окончательно воцаряется формула дяди Васи: все говорят и никто никого не слушает. И это – профессиональное научное сообщество? К его научной неполноценности ещё в советские времена привлекалось особое внимание [8]. Но всё не впрок! И после вышеотмеченных «криком кричащих» публикаций 2008 года профессиональная реакция на них – нуль без палочки. И впрямь, а чего ещё надо авторам? Записали себе в актив по ВАКовской публикации – и будьте довольны. Это же просто неприлично – говорить о необходимости какого-то «подхвата и развития» коллегами! А намекать на какие-то властные оргвыводы – это вообще верх неприличия! «А я вижу проблему по-своему и никто не вправе навязывать мне свои концепции!» – вот король всех аргументов в философской профессиональной среде.

Всё это сильно смахивает на тусовки пикейных жилетов из «Золотого телёнка». Впрочем, у тех всё же была генеральная тема – возвращение Черноморску статуса вольного города. А здесь – какой-то профессиональный Гайд-парк!

В российской научно-педагогической среде мало кого может удовлетворить нынешнее положение дел с преподаванием философии. Уже раздаются голоса о том, что лучше вообще прекратить это издевательство над преподаванием философии в целом и давать более конкретные направления философии – философию права юристам, философию образования педагогам и т. п. Лично я сочувствую такой позиции. Профессиональная отечественная философия явно ещё не вышла из смутного периода своей постсоветской переоценки ценностей, и нечего тащить эту концептуально-методическую смуту в катастрофически расплодившиеся псевдоучебники для вчерашних школьников. Учебники «по определению» должны учить чему-то такому, что́ «устоялось» и не оспаривается. И уж, во всяком случае, философия в целом даже при наилучшей её подаче в принципе не может стать базисной школой общеметодологической культуры для деятелей науки новых поколений. Такая заявка учебного курса философии в целом – из области «диаматовских» пережитков и рецидивов.

В качестве конструктивной альтернативы этой общефилософской смуте для магистрантов и аспирантов узаконен предмет «История и философия науки», причём для последних – с экзаменом кандидатского минимума. В принципе, именно он и должен давать каждому студенту-магистранту и, тем более, аспиранту и соискателю базисную общеметодолическую культуру мышления.

На своём педагогическом опыте я вижу, что для магистрантов этот новый учебный курс пока оборачивается формальностью для отписки. Аспирантам я имею возможность подавать его основательно в течение года. Предмет этот новый и понятно, что он не может быть немедленно обеспечен тематически и методически оптимальными учебниками. Памятуя о затоваривании сверх всех приличий книжного рынка учебной литературой по философии (как и по «Концепциям современного естествознания»), здесь надо было бы не торопиться с воплощением дидактических проб и ошибок в учебную литературу, тем более – «грифованную». Но и здесь начинается та же картина: скороспелые учебники и учебные пособия начинают размножаться, как Фибоначчиевы кролики.

Этот процесс пока находится в начальной стадии. Мне как читающему этот курс в многообразии учебной литературы видятся крайние случаи – самый неудачный учебник [9] и самый удачный [10].

Первый я своим аспирантам категорически не рекомендую из-за идеологически ценностной (а посему – иррациональной) антимарксистской позиции его автора. Да они и сами видят, что эта книга мало чему может научить. И уж во всяком случае, она не научит высокой современной общеметодологической культуре! Она не более чем популярно представляет эклектичную мешанину изощрённых учений западной философии науки ⁷. Лишь на полутора страницах вводного исторического обзора освещается марксистская теория познания как нечто, исторически простительное XIX веку и совершенно неадекватное современности [9, с. 33–34]. При этом половина их текста посвящена невежественному искажению Марксовой теории абстракции и образования понятий применительно к экономической науке. Ну и, конечно, тому, что́ марксистские классики «не учли, просмотрели и не предвидели». (Для оценки общеметодологического уровня автора – нечто прямо подобное применительно к физике: Максвелл в своей электродинамике не учёл эффектов нелинейной оптики, прошляпил теорию относительности, не предвидел голографию, апертурный синтез в радиоастрономии, ни слова не сказал о цифровой модуляции радиосигналов…) Что касается профессиональной марксистско-ленинской эволюционной теории познания постсталинской эпохи, то её как бы и не было. (Между тем, она и в сталинскую эпоху была отнюдь не стопроцентно дегенеративной.) Лишь спорадические цитирования немногих особо результативных советских авторов – В. С. Стёпина, Э. М. Чудинова и др. Между тем, наличие в советской философии науки таких авторов автоматически предполагает, что была и сама мощная советская философия науки, с которой продуктивно сотрудничали многие крупные советские учёные. Это же – прописная истина: исследователь суть продукт своего профессионального сообщества и только на этой основе он может быть лично результативным. Если даже это исходно не понимается, то настолько ли компетентен сам автор в вопросах философии науки, чтобы писать учебники для новичков?

В актуальнейшей книге [1] убедительно показано, что Всесоюзная «марксистско-ленинская тошниловка» с самого начала «холодной войны» сознательно фабриковалась и культивировалась высшим начальством от государственной идеологии. Уродская «каноническая» пародия на весьма неоднозначную марксистско-ленинскую философию сознательно была прописана во всех учебниках. И уже в 60-х гг. последовала ожидаемая реакция нашего народа – мудрого, но всё равно квалифицированно одураченного: «Разница между матом и диаматом в том, что мат все знают, но это не принято афишировать, а диамата никто не знает, но все симулируют его знание.» Но профессионалу-то в области философии науки, вышедшему из советской эпохи, всё же надо чётко понимать качественную разницу между «учебниковой» марксистско-ленинской теорией познания и профессиональной. Ан нет… И всё это – в учебник для «новоначальных»!

Учебник [10] подготовлен одним из крупнейших отечественных специалистов по логике и методологии науки. Как и автор этих строк, акад. В. С. Стёпин в нынешней отечественной философии науки остаётся в сугубом меньшинстве тех, кто не порвал с советской исследовательской традицией в духе идеологически ценностного, иррационального и методологически варварского нигилизма. Этим определяются и качества его учебника. В нём отмобилизовано, конструктивно-критически переработано и в концентрированном виде представлено всё лучшее, что́ было наработано, прежде всего, в отечественной философии науки.

Высокий научный уровень советской философии науки признавался на Западе не то что в послесталинские времена, но и в сталинские. Даже в 30-х гг. в ней всё было далеко не так однозначно плохо, как это представляется тем, кто отождествляет профессиональную советскую философию науки с учебниками «диамата». Достаточно упомянуть создание Н. И. Бухариным в 1932 г. Института истории естествознания и техники АН СССР. Реальная история науки и техники даёт единственно надёжный эмпирический базис, на котором может формироваться эволюционная теория познания как научная теория, а не философская система. В профессиональной советской философии науки это понималось всегда – в отличие от «такой многообразной и такой изысканной» философии науки Запада, в которой полно всякой всячины, включая самоновейший, но мозга костей деструктивный «постмодерн».

Тем не менее, удачный учебник [10] мне не представляется последним словом в решении проблемы качественного подъёма всеобщей общеметодологической культуры студенчества и аспирантов. Задача учебников – учить этому наилучшим образом. И тут, по-моему, одной историей и философией науки дело обойтись не может. Как и во всяком обучении, учёным и педагогам в этом деле требуется выстроить методически оптимальную субординацию «первооснов, основ, частей, деталей, тонкостей и нюансов». При этом на первый план выходят ещё две дисциплины – «Логика» и «Концепции современного естествознания».

Эта программа, которая мной разработана и обнародована, начиная с 2001 г., по-своему как консервативна, так и радикальна. (См. [12]–[14]). По современному представленную традиционную формальную логику (т. е., с позиций эволюционной теории познания и с её элементами) я предлагаю сделать базисной дисциплиной в вузах любого профиля с общеобязательным экзаменом. Это – творчески консервативная часть моей программы. (Для теоретиков от науки, а не от философии, в таком словосочетании нет ничего противоречивого.) Ведь в классическом образовании логика веками была базисной учебной дисциплиной. Общеметодологические результаты базисного учебного курса логики должна развивать также общеобязательная научно-мировоззренческая дисциплина «Концепции современного естествознания». Заодно она должна давать целостное представление о многообразии форм современного естественнонаучного рационализма, конкретизируя тем самым результаты учебного курса логики.

Оба учебных курса только что закрыты моими учебниками [15] и [16]. Представляется, что они способны положить конец десятилетиям постсоветских педагогических экспериментов и стать прообразами тех нескольких действительно добротных учебников, которых должно быть максимум десяток и которые должны работать многие годы. Оба базисных учебных курса подводят также черту под соответствующими постсоветскими переоценками ценностей. Они представляются достойной постсоветской заменой общеобязательного курса диалектического материализма, на который возлагалась общеметодологическая и научно-мировоззренческая просветительская миссия. Только «диамат» справиться с ней не мог в принципе, а теперь она выполнима.

Тогда аспирантам в «Истории и философии науки» уже можно будет давать эволюционную теорию познания. Её версия в 2004 г. была мной обнародована [17]. Она не имеет ничего общего с реанимацией «диалектической логики» на манер советизированного марксизма. Эта монография резюмирует целое направление исследований логики научно-теоретического синтеза знаний Э. В. Ильенковым и его учениками в 60–70-х гг. ХХ в. В ходе своей личной постсоветской переоценки ценностей мне хватило общеметодологического благоразумия и далее конструктивно-критически разрабатывать эту тему, которая так же вне идеологий, как формальная логика или математика. В основе эволюционной теории познания как научной теории (а не философского трактата) должны лежать действительно наиболее общие законы познания, особенно – индуктивного, эвристически-поискового и не формализуемого, как выводная силлогистика.

Такие законы были открыты и достаточно чётко сформулированы К. Марксом в контексте методологических уроков истории экономических учений. В деле дальнейшей разработки этих законов мне удалось на деле выявить их общенаучное значение, найти наиболее элементарные формы их проявления и демонстрировать их действие с эмпирически данной наглядностью и неопровержимостью. Собственно, этим и заканчивается становление научных теорий. В данном случае – эволюционной теории познания как логики наиболее общего типа, в отличие от аристотелевской. При этом последняя в переинтерпретированном виде включается в эволюционную теорию познания в качестве теоретического раздела, как того требует общеметодологический принцип соответствия.

Приношу извинения за то, что приходится так представлять свои личные результаты. Но наша нынешняя философия науки – совершенно особый случай. После 1991 года эта поистине золотая жила логики и методологии науки была заброшена, и я продолжал её разрабатывать в полном одиночестве. И сейчас среди моих коллег по философскому цеху полно «умников», которые заявляют, что Маркс в философии науки – это даже не вчерашний день, а позавчерашний. В плане ломового общеметодологического варварства это – то же самое, что считать Максвелла в электродинамике позавчерашним днём, поскольку, мол, его авторский «Трактат об электричестве и магнетизме» был выдержан в духе механицизма, а взамен искать «что-нибудь более новое и современное». У этих моих коллег нет ни малейшего понятия о том, что такое многоэтапное становление научных теорий, что такое канонизация научно-теоретических знаний, что такое исторический такт исследователей-потомков по отношению к творческому наследию великих первооткрывателей, что такое реальное научно-теоретическое познание вообще. И при этом властно дерзают «с порога» отвергать «марксоидные» диссертации, не желая читать даже авторефераты, дерзают писать учебники и учить методологии науки молодёжь! Как сказано Христом, врач, сперва исцелись сам.

К настоящему времени монография [17] несколько дополнена и может быть немедленно опубликована в качестве первого учебного пособия. Если в студенчестве аспиранты освоят базисные курсы «Логика» и «Концепции современного естествознания», то в «Истории и философии науки» она составит, так сказать, «твёрдое ядро» из логико-гносеологических инвариантов научного познания и технологической практики человечества. А уж на него в дальнейшем можно будет лучшим образом наращивать «мягкие оболочки» – освещение таких аспектов феномена науки и техники, которые являются внешними по отношению к внутренней логике их развития.

* * *

Второй закон термодинамики, несомненно, имеет широчайший общемировоззренческий смысл. Он прекрасно схватывается русской пословицей «Ломать – не строить». В науке логики он также имеет свою «проекцию»: опровергать – не доказывать. (См. выше опровержение концепции «научного атеизма».) Общемировоззренческое значение имеет и концепция термодинамически равновесной системы, в которой воцаряется полный хаос и становятся невозможными процессы образования упорядоченных макроскопических структур.

В этой связи подкорректирую концовку изречения приснопамятного дяди Васи: «хрен» гораздо злее «редьки». Когда все говорят, и никто никого не слушает, наступает тот или иной социальный аналог «тепловой смерти». Тут уже все потенциально плодотворные новшества и инновации благополучно рассасываются, как и положено флуктуациям в равновесной системе.

Философия науки в современной России явно склонна решительно устремиться к этому аттрактору. На благодатную неустойчивость и «удалённость от равновесия», когда инновационные флуктуации способны усиливаться и порождать новое высокоорганизованное состояние, после 1991 г. были отведены считанные годы. Много времени уже упущено, поскольку российское общество на все оставшиеся чёрные 90-е годы всестатейно обезумело и ударилось в идиотский антимарсисткий нигилизм.

В отечественной философии науки это массовое помрачение умов не изжито по сей день. Для само́й отечественной философии науки его дальнейшее культивирование смерти подобно. Как следствие, оно подобно смерти традиционной установки отечественной высшей школы на мощный общеметодологический и научно-мировоззренческий базис высшего образования. Будет тогда высшая школа дрессировать эдаких уэлсовских морлоков от умственного труда. Только они уже во втором поколении до такой степени разнесут по науке вирус спекулятивной псевдонауки, что она рухнет.

В свете исследования [1] представляется, что именно это и надо властным внутренним врагам отечественной науки и образования и их внероссийским «кукловодам». Но опасность этого существует и на Западе, где наука пока пребывает в несравненно более благополучном состоянии [18].

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ В случае падения Советского Союза история его предшествовавшей деградации заняла лишь четыре послевоенных десятилетия. (Как было замечено К. Марксом, исторические трагедии повторяются, но уже как фарс.) Есть серьёзные основания считать, что на это сознательно и систематически работала «пятая колонна» верхушки идеологического аппарата КПСС. (См. по этому поводу в книге [1], которая многое объясняет и в том, что́ de facto творится в нынешнем российском образовании.) Что касается подспудной подготовки в XIX в. падения Российской Империи «пятой колонной» специфически-российской интеллигенции, то эта история изучена вдоль и поперёк пророческой русской религиозной философией, начиная с «Бесов» Ф. М. Достоевского и кончая сборниками «Вехи» и «Из глубины», «Истоками и смыслом русского коммунизма» Н. А. Бердяева и др. Увы, всё это не пошло впрок отечественной интеллигенции. Россия с февраля 1917 г. была ввергнута в эпоху кровавых социальных экспериментов, нулевой исторический итог которым подвёл 1991 год. В. И. Ленин в 1922 г. собрал на печально знаменитый «философский пароход» в первую очередь именно «веховцев», которые в 1909 г. врезали в лицо российской интеллигенции правду-матку о социально деструктивном менталитете основной массы её представителей. Зато эту правду-матку взяли на вооружение квалифицированные западные теоретики и практики «холодной войны».

² Такое систематическое исследование мной было проведено и отлилось в форму историко-методологического введения в философию в роли экспериментального учебника [4]. Феномен философии в нём представляется с позиций современной логики и методологии науки. И в первую очередь, такой современный анализ, образно говоря, сносит «бульдозерным методом» зловредный стереотип философии как супернауки с качеством знаний на голову выше научных. Это тяжкое наследие «учебникового диамата-истмата», узурпировавшего миссию философии в отечественной культуре советской эпохи, по сей день маячит в большинстве современных российских учебников по философии.

³ И во все времена в каждом доме, где поселялись и росли новорожденные, были и есть опытно данные прямые аналоги такого мышления. Это – умильная «младенческая логика» детей в возрасте от двух до пяти лет, когда они вместе с родным языком овладевают первыми навыками логико-выводных рассуждений, но наполняют их своими доморощенными понятиями. Мне особенно памятна такая пара рассуждений юных мыслителей: «Прозаик – это писатель, который пишет про заек, поэтому зайцы его не боятся: ведь он же не охотник, а их друг»; «Все самолёты летят в одно место, потому что пролетарии – это люди, которые пролетают на самолётах, а у них есть бородатый командир и он им приказал: пролетарии всех стран, соединяйтесь.» Взрослые обычно благоразумно воздерживаются от рассуждений о предметах, которых не понимают по существу и не знают с фактической стороны. Но уж если они пускаются в такие рассуждения, то выдают результаты вполне на уровне «младенческой логики». Всё подобное элементарно-основополагающим образом высвечивает логико-гносеологическую специфику спекулятивного рационализма. После закладки Аристотелем в IV в. до н. э. основ формальной логики он в интеллектуальном развитии европейцев стал конструктивной альтернативой стихийному рационализму, но до эпохи экспериментально-теоретической науки Нового времени ему самому́ не было конструктивной альтернативы.

⁴ Понимать бы хотя бы это философствующим дилетантам из параллельного мира «народной науки»! Они бы сразу же побросали это своё хобби, стали бы тратить свои безвозвратные годы такой короткой земной жизни на что-нибудь действительно общественно полезное и более благодарное, нежели полное идейное одиночество в галдящей толпе себе подобных. (Последнее предопределено фатально, ибо в этом специфическом сообществе людей с несомненными креативными задатками «все говорят и никто никого не слушает».) Но, увы, этого нередко не понимают и многие люди с учёными степенями и званиями в совсем других областях даже физико-математических наук, когда берутся рассуждать об открытых проблемах квантовой механики, теории относительности, космологии. Вот она – «пятая колонна» спекулятивной псевдонауки в само́й современной науке! И если бы дело ограничивалось только этим. И если бы дело ограничивалось только малоопытными новичками в науке. Наоборот, к такому творчеству, по-видимому, более склонны как раз учёные старшего возраста, прошедшие через школу методологического и мировоззренческого варварства советских учебниковых версий общеобязательного «диамата-истмата». Так сказать, седина в бороду, а бес – в голову… Православные люди даже назовут конкретного беса – беса гордыни.

⁵ Отчасти этот мой оппонент был прав, но по отношению не столько к фундаментальной, сколько к прикладной науке. В ней сам выбор основной исследовательской задачи нередко является моральным. Например, что́ разрабатывать на основе «нравственно нейтральных» объективно-истинных зна-ний органической химии – супертехнологию лечения тяжкого недуга или супертехнологию убийства с помощью яда, который передаётся через дружеское рукопожатие и через несколько часов сражает жертву убойным инфарктом? (Название этой реальной супертехнологии убийства напрашивается само собой: «поцелуй Иуды».) Сколько таких «чертей с рогами» сработали в ХХ в. учёные люди на основе своей образцовой этики совместного творчества! Одна нейтронная бомба чего стоит! Этика учёного – это, всё же, не более чем профессиональная этика. Христианская этика регулировала и регулирует человеческие взаимоотношения во всём их спектре. Ей руководствовались отцы науки современного исторического типа, которые были отнюдь не атеистами. И их нельзя было склонить к участию в подобных людоедских проектах науки ХХ в. ни шантажом, ни деньгами, ни высоким социальным статусом. А в наши времена крупный учёный, который всерьёз озабочен проблемой «наука и мораль» и активно выступает на эту тему, – это уже «учёный-гуманист», «учёный-мыслитель»! И впрямь, не всё благополучно с общим моральным климатом в современной науке.

⁶ Такое название этого направления может восприниматься как неудачное, с претензией на «философскую широту». (И оно действительно критикуется.) У этого направления есть романтичные и некомпетентные апологеты, стремящиеся придать ему именно такое качество. Но всё это было и с кибернетикой, и с синергетикой, и с теорий катастроф. И от всего этого новые научные направления, в конце концов, избавлялись. Что касается теории катастроф, то она даёт яркий пример того, как наука свыкается и не с такими поименованиями своих новых направлений. В конце концов, терминология в науке – это вопрос договорённости между её деятелями. Ведь свыклись же даже с термином «тяжёлые лептоны» или, говоря целиком по-русски, «тяжёлые лёгкие частицы».

⁷ В этой связи см. [11]. Опять же, как и в былые советские времена, учёный-естественник веско демонстрирует части отечественных профессионалов в области философии науки, что такое действительно научная логика и методология науки. Что касается предметного ознакомления по крайне неудачному учебнику В. А. Канке с само́й эклектичной мешаниной современных западных изощрённых учений, то лично у меня оно резюмируется словами Виктора Пелевина: «Современные философы – это подобие международной банды цыган-конокрадов, которые при любой возможности с гиканьем угоняют в темноту последние остатки простоты и здравого смысла».

ЛИТЕРАТУРА

1. Лисичкин В. А., Шелепин Л. А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. – М., 1999.

2. Мигдал А. Б. Отличима ли истина от лжи? // В защиту науки: Бюллетень Комиссии Президиума РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. – М., 2011, № 8.

3. Абачиев С. К. Подлинная наука и спекулятивная псевдонаука. // В защиту науки: Бюллетень Комиссии Президиума РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. – М., 2008, № 3.

4. Абачиев С. К. Современное введение в философию. (Методы философии, её предметы и реальные возможности.) – М., 2006.

5. Shannon C. The bandwagon (editorial) // IRE Transactions on Information Theory, Mar 1956. – p. 3.

6. Порус В. Н. Реформа вузовской философии как условие её выживания // Высшее образование в России, 2008, № 2.

7. Абачиев С. К. Когда и как приобщать российское студенчество к философии? // Высшее образование в России, 2008, № 2.

8. Розов М. А. Философия без сообщества? // Вопросы философии, 1988, № 8.

9. Канке В. А. Основные философские направления и концепции науки. – М., 2011.

10. Стёпин В. С. История и философия науки. (Учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук.) – М., 2011.

11. Манин Ю. И. Наука в кривом зеркале: Лакатос, Фейерабенд, Кун // Бюллетень «В защиту науки» Комиссии Президиума РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований, № 3 – М., 2008.

12. Абачиев С. К. К проблеме фундаментализации и гуманитаризации высшего образования // Университетская книга, 2001, № 1.

13. Абачиев С. К. В защиту «Концепций современного естествознания» // Социальная политика и социология: междисциплинарный научно-практический журнал РГСУ, 2009, № 2.

14. Абачиев С. К. К проблеме конструктивной альтернативы былому базисному учебному курсу диалектического и исторического материализма. (Статья 2.) // Мир образования – образование в мире, 2009, № 4.

15. Абачиев С. К. Формальная логика с элементами теории познания. (Теория. Практикум. Словарь-справочник.): Учебник для вузов. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2012. – 635 с., илл.

16. Абачиев С. К. Концепции современного естествознания. (Конспект лекций. На СD-диске: Словарь-справочник. Приложения. Разбор тестов.): Учебник для вузов. – Ростов-на Дону: Феникс, 2012. – 1254 с., илл. 575.

17. Абачиев С. К. Эволюционная теория познания. (Опыт систематического построения.) – М.: Едиториал УРСС, 2004.

18. Пружинин Б. И. Ratio serviens? // Вопросы философии, 2004, № 12.