Обладает ли природа целевой причинностью? Наука и религия дают на поставленный вопрос противоположные ответы, чем, по сути, и определяется их противостояние и дистанцирование. Рационалисту непонятно, как может действовать конечная цель, а будущее влиять на настоящее. Но телеология, как фундаментальная идея, лежит в основе христианства, как впрочем – в неявной форме – и других религий.

И она же является особой философской концепцией, находившей своих приверженцев в лице Аристотеля, а позже и немцев — Вольфа, Лейбница, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра и Э.Гартмана. Характерно, что античная и средневековая наука тоже предполагала существование рядом с механистической обусловленностью какого-то другого принципа связи событий и отказалась от целевой причинности лишь сравнительно недавно — с Нового времени. Но нельзя ли рассчитывать на возрождение этой идеи, если по-новому и философски осмыслить достижения современной науки? Не получается ли так, что – в духе известного изречения – малое знание фактов уводит нас от телеологии, в то время как их всеобъемлющий охват, наоборот, приводит? Что дело обстоит именно так, и будет показано ниже.

Телеология в естествознании. В своём каузальном анализе субстанции Аристотель полагал, что движущая и целевая причины могут совпадать – особенно в биологической сфере. А под последней напрашивается иметь в виду весь геобиоцеоз, как высшую целостность планетарного масштаба, только в которой и можно, очевидно, обнаружить следы глобальной целесообразности. Если же исходить из аристотелевского «целое прежде своих частей», то интуиция подсказывает, что именно в целостной организации, по-видимому, и завуалирована телеология. Собственно, и в нашей практике любой завершённой вещи предшествует идея, концепция или замысел, а всё великое, достигнутое в мире, сначала было тщательно обдумано и взвешено. Даже собачью конуру нельзя построить без предварительного плана…

Наконец и наука сделала первую уступку телеологии, признав антропный принцип – как удивительную согласованность мировых констант, нацеленную на появление на Земле разумного наблюдателя. Но оказывается, что указанный принцип есть лишь частный случай общей «целевой миссии природы». И первое, что бросается в глаза – поразительное сочетание «аномальных» свойств воды, делающих её уникальной «субстанцией жизни», включая и многие сопутствующие процессы. Другой «необъяснимый феномен» – идеальная комплементарность газообмена СО₂ — О₂ между животным и растительным миром, обеспечивающий их нормальное функционирование.

Телеологическая связь заявляет о себе в природных циклах – повторяющихся и полностью согласованных процессах. Например, в цикле углерода протекает фотосинтез и происходит горение органических веществ. И если бы эти два совершенно различных по своей сущности процесса, разделённых в пространстве и времени, не были согласованы, то цикл углерода перестал бы существовать, что и отразилось бы самым плачевным образом на окружающей нас атмосфере. Увы, первые плоды этого рокового дисбаланса мы уже пожинаем сегодня, особенно в больших городах.

Оставляя в стороне другие важные циклы (азота и серы), а также впечатляющую согласованность окислительно-восстановительных реакций, перейдём сразу к выводам.

При объективном рассмотрении выясняется, что телеологическая связь широко распространена в природе. Но тогда следует найти силу, ответственную за такое повсеместное согласование. И непредвзятая мысль должна допустить наличие в природе какого-то особого – телеологического – взаимодействия, несводимого к известным четырём физическим силам.

В логике («твёрдых тел») современного естествознания во главу угла ставится структура и всевозможные манипуляции с нею. Но теперь такой взгляд должен быть пересмотрен и дополнен учётом цели и смысла, а другими словами, мы приходим к иному пониманию причинности – как дуалистическому единству действующей и целевой причины. В новой, грядущей, парадигме система мышления принципиально изменяется, и мы взираем на мир как бы одновременно с двух точек зрения. С одной стороны, перед нами материальный универсум, состоящий из дискретных вещей, а с другой, — целевое воздействие «со стороны смысла», интригующий источник которого и предстоит установить. Теперь структура оказывается вторичной и вместо прежнего статуса «внепричинной», она становится следствием стремления к некой цели.

Отсюда приходится признать наличие, наряду с обычными физическими, и нового – телеологического движения. А это требует определённых интеллектуальных усилий и перестройки мышления. Речь идёт о прорыве к трансцендентному (П.П.Гайденко), предполагающему, очевидно, возврат к философской субстанции как предельному основанию бытия. Как известно, декартовское учение о двух субстанциях, материальной и духовной, Спиноза заменил представлением о единой субстанции, имеющей два атрибута – протяжённость и мышление. Спрашивается: а не согласуется ли эта диада с упомянутым выше дуализмом? Если – да, то телеология сводится к идеальному движению, родственному самой мысли, — движению, чьи геометро-числовые «аксессуары», возможно, поддаются определению — если они описывают ту глобальную целостность, которая и выступает как цель и смысл бытия. И эта целостностная организация должна, в таком случае, оставить свои следы на морфологии и строении всех природных объектов.

Прорыв к духовному через новый взгляд со стороны на обычную электродинамику. Нельзя не отметить «нумерическую» общность относительно первоначал мира во все времена: и в греческой философии (огонь, вода, воздух и земля), и сегодня мы имеем четыре фундаментальных данности плюс «вечно бегущий» эфир — пятую сущность, учение о которой впервые было разработано в платоновской Академии, а потом углублено Аристотелем, называвшим её «первым элементом», «божественным» и «круговращающимся» телом и т.д.

Этот особый «пятый элемент» («квинтэссенция»), служащий основанием остальных четырёх и называемый эфиром, заполняет всё пространство; у стоиков он – тончайшее первовещество (пневма), из которого всё состоит и который, как «мировая душа», во всём действует. Согласно Гердеру, немецкому философу-просветителю, эфир – возможное «местопребывания Творца вселенной», а по Канту – первоматерия, модификации и уплотнения (!) которой составляют отдельные вещества. Эфирный «дух мира» встречается у Бруно, Ф.Бэкона и других мыслителей.

И наконец уже в наше время световой эфир – как всепроникающая гипотетическая среда – стал переносчиком света и вообще электромагнитного взаимодействия, пока не был отменён в специальной теории относительности, хотя в общей – снова возродился. И сегодня без него не обходится ни одна модель или «всеобщая концепция» мироустройства.

Но вот незадача: в «жидкообразном» эфире в принципе невозможны поперечные волны, каковыми является электромагнитное излучение, а спасая ситуацию и полагая его подобием твёрдого тела, мы вообще впадаем в полный абсурд. Не получается ли так, что искусственный и произвольно вводимый в умозрение эфир незаконно занимает чьё-то место, предназначенное для совершенно иной – нематериальной субстанции? Почему многочисленные «эфирные теории» калейдоскопически сменяют друг друга, не принося удовлетворения?

Физическая мысль фатально упирается в эфир, не находя покоя, потому что останавливается перед материальной данностью, чувствуя, что за ней не может не быть ещё чего-то. Но чего? Всякий успех той или иной теории, по сути, лишний раз свидетельствует о разумном устройстве мира. Но если быть последовательным до конца, то тогда в основе мира нужно признать мысль. В самом деле, если мы, изучая мир, идём как бы «снизу» от структуры, то в конечном счёте, приближаясь к смыслу всего, должны прийти к той мысли, которая этот смысл «сверху» и заложила. Так, собственно, и постигается истина – как момент совпадения мысли с родственной ей другой — вселенской мыслью, ибо совпасть с чем-то материальным, как инородным ей, она не может. И великий Ньютон писал: «Наука есть движение мысли человеческой вслед за мыслью Творца».

Подобное откровение мы и находим неожиданно в уравнениях Максвелла, созданных на кончике пера и острие математической мысли и написанных, как говорят, рукой самого Бога. Не потому ли электромагнитная теория оказалась абсолютно безупречной и точной, прекрасно работающей в масштабном диапазоне от протонов и нейтронов и до галактических просторов…

Важнейшим свойством максвелловских уравнений является возможность существования электромагнитного (э-м) поля в отсутствие источников, что и позволило их автору предсказать новый эффект – распространение со скоростью света э-м волн в свободном пространстве. Соответствующее волновое, или однородное уравнение Даламбера, имеет вид:

(1)

где «с» — скорость волны, а вместо «А» можно подставить напряжённость электрического или магнитного поля.

Существенно, что в (1) нет никаких материальных параметров, введённых в электромагнетизм, вообще говоря, со стороны. И более того, данное уравнение универсально, следует из механики сплошной среды и описывает также звуковые волны, поперечные колебания струн и продольные – стержней. Известна и поразительная аналогия между уравнениями Максвелла и Гельмгольца для жидкости, которых объединяет, в частности, идея непрерывности.

А это наводит на мысль, что речь здесь может идти о некой общей закономерности, «возвышающейся» над материей. В философии отмечается, что соотношения, справедливые для низших онтологических ступеней, часто выступают в качестве инвариантных и для высших. Да и Платон говорил о подражании (мимезисе) видимого мира вещей высшему миру идей. В этом проявлялась и диалектика прерывного и непрерывного, когда ещё атомизм Демокрита соперничал с континуализмом Аристотеля, причём последний связывался с физической субстанцией, эволюционировавшей, позже и в частности, к духовному основанию бытия (Беркли).

Теперь мы сосредоточимся на главном – решении уравнения (1), где, собственно, и «зарыта» ключевая идея всего изложения. Переходя к трёхмерному случаю, получаем общее решение в виде двух встречных сферических волн:

(2)

Первая описывает поле, расходящееся и «запаздывающее» относительно источника, а вторая – сходящееся к центру и «опережающее». Возникшая амбивалентность естественно обескураживает любого физика, поскольку опережение во времени означает, что величина А может быть наблюдаема раньше того момента, когда она будет возбуждена источником. Привычная связь причины и следствия оказывается в данном случае обёрнутой, и потому это решение всегда отбрасывается как логически несостоятельное и невозможное.

Подобную «стратегию здравого смысла» подытожил К.Поппер, рьяный антииндуктивист и рационалист, испытавший влияние позитивизма и утверждавший как раз, что причинными могут считаться только условия, организованные из одного центра (как действующая причина?!). Но экзистенциалист М. Хайдеггер был, очевидно, иного мнения, когда обронил свой знаменитый афоризм: «будущее временит настоящее» (намёк на целевую причину?!). Да и древние греки, считали, что настоящее определяется будущим. Но как оно, собственно, воздействует на настоящее – и главное – посредством каких сил?

Любое общее решение логично считать обладающим непротиворечивой полнотой – свойством, каковое оно наследует, очевидно, от рассматриваемого уравнения. И эту полноту, следовательно, нужно раскрыть и осознать. А сам Максвелл как-то сказал по поводу своих уравнений, что они «оставляют слишком много простора для введения новых идей по мере их выявления из новых фактов». Какие же там были предпосылки для дальнейших эвристических находок?

Прежде всего, вслед за Фарадеем Максвелл воспринимал поле как некое «живое» образование, наделённое самостоятельными и уже не зависящими от источников свойствами. Одно из его рассуждений, приведшее к необходимому обобщению уравнения, определяющего источники вихрей электрического поля, именно и привело к полям, оторванным от зарядов и токов. В итоге Максвелл блестяще выполнил намеченную им самим программу – «облечь идеи Фарадея в математическую форму» — ту форму – скажем теперь – которая сохранила в неприкосновенности образ континуального поля, или идею «электромагнитной сплошности» его великого предшественника.

Вспоминая, что непрерывность присуща ноуменальному миру, вернёмся к «отброшенной» сходящейся волне. Если, образно говоря, внимание физического наблюдателя всегда устремлено на приходящий свет, то не приковано ли наше умозрение, наоборот, к потоку, уходящему, так сказать, за горизонт вещей и событий? Инвертируем ситуацию, полагая первичным не источники, а поле, чья энергия – согласно Максвеллу – распределена в пространстве с определённой плотностью. Тогда компактифицируясь, эта энергия могла бы «консервироваться» по известной формуле Эйнштейна в первых образованиях материи, приводя к столь загадочному «творению из ничего». И тут сразу на ум приходит своеобразная теория строения вещества и взаимодействия частиц на основе единого закона сил Р.Бошковича – оригинальная натурфилософия, на которую нет-нет да и ссылались классики физики, в том числе и Максвелл.

Обосновывая далее в сходящемся движении целевую причину, мы немедленно приходим к целостности — как «тому, ради чего» всё и задумано. А эта целостность – причём во вселенском масштабе – исчерпывающе описывается «золотой, или Божественной пропорцией» — знакомым каждому инвариантом красоты и гармонии, интриговавшим пытливые умы на протяжении многих столетий. А недавно нам удалось сделать решающий шаг и, восходя от следов чудесной «золотой организации» в природе к породившей их причине, найти изоморфное и адекватное описание уже действующего начала, или духа.

Кардинальным моментом явилось обнаружение направленности «золотого потока», соотносящей его с интенцией сознания. Дух «собирает» целое в точку по вихреобразной – условно – «траектории», описываемой «золотой» логарифмической спиралью, с тем, чтобы развернуть его затем в структуры феноменального мира. Тем самым – в дуальном движении и прямо по Кузанскому (!) – происходит замечательное объединение действующей и целевой причины.

Вполне очевидно, что предложенный «сценарий» сводится к чистой геометродинамике – максимально абстрактному представлению, к которому, собственно, тяготеет и новейшая физика, реализуя в этой тенденции (возможно бессознательно) стремление добраться до предельных оснований бытия. Примечательно, что и Максвелл строил свою теорию с оглядкой на динамику и одно время даже тщился изобразить ячеисто-вихревую «начинку» поля.

И вот теперь наша картина дополнилась энергетической составляющей. Оказалось, что свободное э-м поле, «разлитое» в пространстве и образующее «колебательную систему с бесконечным числом степеней свободы», тоже представимо через сходящееся и расходящееся движения, которые вдруг обретают новый смысл. Для этого стоит только перейти, сохраняя непрерывность (!), от трёхмерных гармонических функций (угловая часть плюс радиальная в виде полиномов Лежандра или шаровых функций), на которые обычно разлагают сферическую волну, к некому трёхмерному аналогу «золотой» логарифмической спирали, увы, уже не поддающемуся нашему образному представлению и воображению. Тем более мы бессильны в отношении четырёх- или бесконечно-мерного мира, где, по-видимому, и бытийствует вездесущий дух, сообщаясь через нульмерную точку с нашим миром. Неспроста за этим онтологическим средоточием и закрепилось название монады (Пифагор и Лейбниц) или центра сил (Бошкович).

Новое воззрение на э-м энергию совместимо, конечно, с богословской концепцией о нетварной энергии (Гр.Палама, В.Н.Лосский и многие другие), которую сплошь и рядом отождествляют с духом (в основном те же авторы). Однако у нас эта энергия приобретает ещё и конкретную целостную организацию, чьи зримые чудесные следы и запечатлены во всей окружающей природе. «Первоэнергия» служит основой для всех остальных видов энергии, но в первую очередь – для поддержания жизнедеятельности организмов, а у человека – ещё и для духовного питания. Любопытно, что один из крупнейших физиков современности Р.Пенроуз («Тени разума») находит – правда, совсем в другой связи – фибоначчиевы и спиральные структуры в нашей неврологии, могущие служить – если посмотреть на них под нашим углом зрения — «приёмными антеннами «золотосеченного» духа. Вот так метафизика оправдывает и проясняет непреходящее завещание Серафима Саровского о цели жизни как «стяжании Духа Святого»! Наша «золотая» психосоматика (см.,например, А.Г.Суббота. «Золотое сечение» в медицине. СПб.1996) всегда готова принять в себя изоморфную ей по организации животворящую энергию, хотя «высший резонанс» — на уровне любви (!) — достигается только при сознательном выборе.

Но насколько новое видение электромагнетизма согласуется с известными каждому школьнику законами Кулона, Ампера, Фарадея и т.д.? Всё разъясняется, если сознаться в определённой стереотипности нашего мышления. Со времён Декарта научная мысль неотступно привязана к ортогональным координатным осям; сам Максвелл в своём «Трактате» ещё не пользуется принятыми сейчас обозначениями rot и div, а проецирует свои уравнения на три оси.

Такая привязка к осям сказалась, видимо, и на эксперименте. Начиная ещё с Гильберта и Кавендиша, электромагнитные явления видятся происходящими в двух перпендикулярных плоскостях, с чего и началось роковое разделение единого движения. Мы продолжаем оперировать двумя ортогональными компонентами неизвестного «нечто», которые мы назвали напряжённостями электрического и магнитного поля, Е и Н, не отдавая себе отчёта об их сущности.

Но вот Р.Фейнман в 6 томе своих лекций (М.1977, с.131) замечает, что в случае встречных «опережающих» и «запаздывающих» волн вектор Е «смещается по спирали» (!). Не есть ли это истинное движение? В самом деле, спиральное движение совмещает в себе два ортогональных: радиальное и трансверсальное, или тангенциальное, направленное по касательной. «По винту» движется фотон, а нейтрино имеет левостороннюю «закрутку», да и само поле, оказывается, обладает моментом количества движения (там же, с. 304).

Одним словом, всё указывает на спиральность «перводвижения», что неудивительно – если считать его именно универсальной основой. Но тогда сразу снимаются по крайней мере две неразгаданные фундаментальные проблемы – хиральность изомеров белка и несохранение чётности в слабых взаимодействиях. Впрочем, спираль мы наблюдаем и невооружённым глазом – от филлотаксиса растений и строения многих организмов до галактик.

Ещё одна коллизия, о которой нельзя не упомянуть, касается дальнодействия и так называемых «скрытых параметров». Фарадей, Максвелл и Герц много бились над объяснением передачи силового действия поля в пространстве. Генрих Герц даже заикнулся как-то, касаясь притяжения, о «взаимном духовном (!) влиянии», а Максвелл в «Трактате» с нескрываемым пиететом цитирует известное мнение Ньютона о том, что полагание всемирного тяготения имманентным свойством материи выглядит абсолютной нелепостью. И он же, ища общность между электромагнетизмом и всемирным тяготением, посвящает анализу последнего две страницы, приходя к заключению, что «каждая часть окружающей среды обладает, будучи невозмущённой, громадной внутренней энергией, а присутствие плотных тел влияет на среду в сторону уменьшения этой энергии…». Не служат ли тела как бы «стоком» данной энергии, удерживающей их во взаимном равновесии?

Заключительное замечание Максвелла звучит прямо-таки в духе его именитого соотечественика: «Поскольку я не могу понять, каким образом среда может обладать такими свойствами, я не могу идти дальше в этом направлении в поисках причин тяготения».

Но ранее нам удалось дать положительный и обоснованный ответ на вопрос «Прав ли был Ньютон относительно нематериальной природы гравитации?» // МОСТ, № 10, с.56-58 и № 11, с.57-59. 1999 – БМВ. Казалось бы, к духовной природе гравитации подбирается и Максвелл, констатируя, что передача э-м волн «не слишком сильно» зависит от среды. Но далее, вместо того, чтобы допустить их полную индифферентности к ней и самостоятельность, он вдруг заключает: «эти волновые движения относятся к эфирной субстанции». Так в очередной раз – словно птица Феникс из собственного пепла – материализуется старый «костыль» науки — злополучный эфир, без которого никак нельзя обойтись.

Однако в маргинальной концепции «тонкоматериальных» торсионных полей, критикуемой официальной наукой, эфир за ненадобностью отбрасывается и постулируется мгновенная передача информации. Но и в квантовой механике «выползало» дальнодействие (ЭПР-парадокс), породившее, в частности, длительную дискуссию о «скрытых параметрах» (Эйнштейн, Бом, Луи де Бройль и Нейман) – гипотетических субквантовых переменных, ускользнувших от нас на данный момент и долженствующих полностью характеризовать состояние системы. Небезызвестная теорема Белла «вызвалась» спасти «увечность» квантовой механики, наложив запрет на использование скрытых параметров.

Первоначально представлялось, что скрытые параметры должны быть в сущности аналогичны механическим микропеременным классических частиц. Но есть и другая совершенно удивительная параллель на эту тему. Представление о скрытых объектах и циклических движениях (!) встречается и в «Механике» Герца (1894) – несколько обособленном его труде, не часто упоминаемом в литературе, но заслужившим высокую оценку (хотя и не без оговорок) у Гельмгольца и Пуанкаре. Движение материальных тел определяются кинематическими условиями, создаваемыми скрытыми массами системы. Последние, по Герцу (и вслед за Гельмгольцем), образуют консервативные (адиабатные) циклические системы, совершающие повторяющиеся, т.е. циклические движения, которые, будучи скрытыми, не вызывают изменений в распределении масс, или в картине мира.

Но позвольте: а не напоминают ли эти установившиеся «движения» жизнеобразующие телеологические и тоже невидимые циклы, обсуждавшиеся вначале? Действительно, поскольку, по мнению Герца, носителем циклических систем служит мировой эфир, передающий влияние на реальную систему посредством связей, то заменяя его на движение целенаправленной мысли, мы и ставим всё на свои места.

И хотя, создавая континуальную физику э-м поля, Герц продолжал цепляться за эфир и неоднократно задавался вопросом, а «не произошло ли всё, что есть, из эфира?», он интуитивно надеялся, что «природа эфира раскроет нам, наконец, сущность «невесомых сил». Как бы не так! И всё же научная мысль, всегда намертво привязанная к материи, весьма неохотно, но вынужденно, начинает предполагать, что за непосредственно наблюдаемыми явлениями скрываются вещи, нами не видимые, и «побуждает искать скрытых актёров, действующих за барьерами, недоступными нашим ощущениям». Отсюда – спекуляции о «тёмных» видах энергии и материи и т.д.

Проиллюстрируем сказанное метафорой бумажных денег, использованной Герцем в одной из своих лекций. Дензнаки имеют своим «скрытым» эквивалентом золото, и если оно обращается именно потому, что обладает истинной ценностью и стоимостью, то бумажные деньги, наоборот, имеют стоимость, поскольку находятся в обращении. Наука, запустив в «обращение» эфир, гипостазировала его статус, приписав ему самостоятельное бытие, и упустила из виду, что последнее присуще скорее самой мысли, работающей «за сценой» и не нуждающейся даже ни в каких биологических субстратах. А теперь мы обнаружили и неотъемлемое от вселенской мысли её «золотое обеспечение», или содержание — в лице Божественной «золотой пропорции», несущей в мир гармонию, красоту и целостность.

Подведём первые итоги. Непредвзятый взгляд со стороны на обычную электродинамику подвигнул к объединению научной и религиозной картин мира. В общей основе теперь видится энергийная мысль, которая в богословии оборачивается «нетварной энергией», или духом, а в физике – иерархией четырёх главных взаимодействий, или сил. Последним, можно сказать, отвечает разная степень «сгущения и разрежения» «праматерии» по Анаксимену, а сегодня – процессы, описываемые уже точной и завораживающей формулой Е= mc. «Наислабейшие» (гравитационные) и слабые силы (между лептонами) универсальны и не зависят от природы взаимодействующих «партнёров». А «средние» (электромагнитные) и сильные — образуют конкретные элементы и молекулы с ощутимыми свойствами. Таким образом, разная интенсивность взаимодействий порождает различные связи и плотности материи – от субтильной гравитации разрозненных тел до сверхплотных атомных ядер.

Создав первый гальванический элемент (1799), мы разорвали внутренние молекулярные связи, назвав их электромагнитными, и научились канализировать освободившуюся новую энергию по проводам и «эфиру», усиленно реализуя по стране нашумевший завет Ленина. И всё было бы ничего, но мы пошли дальше и выпустили куда более мощного «джина из бутылки» – ядерного, а теперь помышляем и о призрачном термояде…

Но не нарушаем ли мы тем самым изначальное и хрупкое равновесие между энергией и материей? В самом деле, если Бог, превращая первую во вторую, творит вещи, зная, где и когда надо остановиться, то мы, по существу, двигаясь неудержимо в обратном направлении, бездумно пытаемся рассотворить созданное. Вот – откуда неизбежные экологические издержки и побочные эффекты – подчеркнём — у любой нашей технологии. Напротив, у Творца всё «схвачено» до конца, ибо «по множеству могущества и великой силе у Него ничего не выбывает» (Ис.40:26). Именно так! Запущенные Им стабильные «телеологические циклы» восхищают своей мудростью и безукоризненностью.

По-видимому, Бог продолжает созидать и сегодня – словно компенсируя «несанкционированный» распад материи. Одним из симптомов Его чудесных действий, представляющих единство сходящихся и расходящихся движений, может быть так называемое расширение Вселенной. Не разбегается ли она от нас как раз потому, что Бог заботливо пополняет своё творение в избранном Им центре, где Он по своему промышлению создал саму жизнь. А мы – «по образу и подобию» — естественно наследуем этот творческий импульс и даже больше – отражаем в своих головах обе стороны и направленности этого интимного процесса.

Отображение дуальности мирового движения мысли в межполушарной асимметрии мозга. За работы, касающиеся последних трёх слов в подзаголовке, американец Р.Сперри получил в 1981 г. Нобелевскую премию. Но теперь, когда вскрыта церебральная несимметрия, без труда соотносимая с вековой демаркацией культуры на «физиков» и «лириков», самое время обратиться к объясняющим духовным истокам.

Не исключено, что две энантиоморфные половины нашего мозга приспособлены порознь к буквальному «правостороннему» и «левостороннему» движению мысли, «центростремительному» в первом случае и «центробежному» – во втором (Рене Генон). По утверждениям нейрофизиологов при обдумывании (когда мы «собираемся с мыслями»!), наше сознание движется от фигур к точкам, а не наоборот. А вот результат мысли, выдаваемый для других в речи или письме, эксплицируется, очевидно, в обратном порядке. Из предыдущего ясно, что оба встречных движения поставляются духом, а отнюдь не мозгом – как продолжает считать реликтовый материализм. Предмет нашей гордости, находящийся в черепной коробке, просто интернирует в себя дух, становящийся источником всей нашей ментальной и психической жизни.

Блестящее подтверждение тому было получено из объединения двух фундаментальных законов психофизики – Вебера-Фехнера и Стивенса – когда в результирующей формуле, описывающей логспираль (!) выскочило «золотое число» 1,618 (И.А.Рыбин. «Психофизика: поиск новых подходов» // Природа, № 2 с.!9-25. 1990). Автор данной работы, видный психофизиолог, был «поражён — как чёртиком из табакерки» — явлением знаменитого числа в качестве «инварианта метрики сенсорного пространства». «В резонанс» с нами входит и упоминание там двух процессов: кодирования (по Фехнеру) и декодирования информации (по Стивенсу), понимаемых теперь как хирально противоположные движения.

И хотя интеллектуальной дихотомии в культуре вообще – как следствию сказанного — посвящено немало книг (Уваров М.С. Бинарный архетип. СПб 1996; Фейнберг Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке. М.2004), любопытно проследить её проявление в математике и физике – особенно на примере затронутых в нашем контексте мыслителей.

Первое противостояние наметилось ещё у Фалеса Милетского (VII в. до н.э.) с Пифагором. Неоплатоник Прокл Диадох, воспитанный на всех тонкостях Евклида, укорял Фалеса за его опору в рассуждениях больше на наглядность, чем на дедукцию. Пифагор же демонстрировал противоположный и более арифметический стиль мышления. Напомним, что левое полушарие заведует логическим анализом и другими алгоритмическими процедурами, связанными с упорядоченным набором действий. А правое – командует зрением и образным восприятием мира, а также эмоциями.

Другую пару антиподов в античности составили Платон и Аристотель. Мышление первого было в высшей степени картинным, а яркая образность составляла, быть может, самую сильную сторону его диалогов. В противовес своему наставнику Аристотель пишет гораздо суше и даже скучнее: его заботят не красоты изложения, а исключительно доказательность всех его положений. Полная противоположность интеллектуального склада Платона и Аристотеля бросается в глаза каждому, кто начинает читать их сочинения; это несоответствие, вероятно, и вызывало известное «интеллектуальное отталкивание» двух выдающихся умов.

Перенесясь сразу в плодовитый 17 век, мы находим целый ряд «бинарных оппозиций»: Галилей и Кеплер, Декарт и Ферма, Лаплас и Лейбниц и, наконец, Ньютон и Лейбниц. Внутреннее отталкивание у последней пары часто сводят к весьма неприятным спором за приоритет открытия дифференциального исчисления, но оно скорее было связано с категорическим неприятием Ньютоном научной идеологии Лейбница, базирующейся на твёрдой вере во всемогущество строго логического мышления.

Ньютон, например, был уверен в неустойчивости Солнечной системы, побуждающей Бога к непрестанному вмешательству в её функционирование. А «Божественному сенсориуму» человек обязан всеми своими ощущениями. Лейбниц же ограничивал участие Бога в жизни людей только первичным актом творения и считал Его гарантом истинности логики, аксиомы которой никак не доказываются. Поскольку законы логики в наши головы вложил Бог, говорил Лейбниц, они должны быть верны.

Во время поездки Лейбница в Англию с демонстрацией «математической машины» состоялась как будто его единственная с Ньютоном встреча, которая, видимо, сразу настроила последнего против Лейбница, ибо сама идея механизации интеллектуальной деятельности была глубоко чужда «правополушарно» ориентированному Ньютону. Даже внематематические идеи Лейбница носили печать повышенного внимания к «линейно развивающимся процессам», подобным счёту или устной и письменной речи, которые считаются прерогативой левого полушария. Таким образом, Лейбница можно охарактеризовать как логика (или алгебраиста), а Ньютона – как физика и геометра (И.М.Яглом).

Ещё одна область – аналитическая геометрия – размежевала по манере мышления и почти в одно время Декарта и Ферма. Если второй мыслил в основном формулами, то в значительной степени образный подход первого подарил нам картину космогонических вихрей, остающуюся привлекательной и по сей день, учитывая наш контекст да и потуги «эфиродинамики» с её «эфироворотами» прийти к тому же, но на материальной основе.

То, что деление на «право- и «левополушарников» может быть условным и относительным, говорит сопоставление того же Декарта с Паскалем – одним из основоположников современной экспериментальной физики и предтечей проективной геометрии. Представ перед юным талантом-Блезом суровым судьёй и сухим логико- алгебраистом, наш мэтр, увы, прискорбно недооценил его труды.

Из более поздних пар, олицетворяющих противоположные типы математического мышления, стоит выделить Бернгарда Римана и Карла Вейерштрасса. Риман безусловно — один из самых глубоких и неординарных мыслителей за всю историю математики. Будучи сыном сельского священника, он, видимо, унаследовал образно-чувственное восприятие мира, проходящее через правую половину мозга, связанную с сердцем. А согласно К.Г.Юнгу, именно на этом «фланге» действует Бог, внушая нам искреннюю веру и давая временами пророческие озарения. И все подобные акты так или иначе сводятся к смыслу и целостности в русле сходящегося инволютного движения.

Так Риману и «даны» были «сверху» идеи, почти каждая из которых знаменовала переворот в науке. Врождённым свойством его интеллекта являлась способность мыслить сложными геометрическими образами, «видеть» их и полностью – без витиеватых формул и логических обоснований – чувствовать все их свойства и особенности.

Диаметрально противоположен Риману был создатель арифметико-алгебраической теории функций Вейерштрасс, стремившийся – где только можно — «арифметизировать математику». Не удивительно, что взаимного понимания между ними не было. Вейерштрассу претила «логическая беспечность» Римана – и он достаточно свирепо его критиковал. Но младший коллега не был склонен вслушиваться в эти головомойки, сохраняя уверенность в истинности своих результатов – в чём, кстати сказать, не сомневался и сам Вейерштрасс. Когда он, будучи на отдыхе в деревне вместе с Германом Гельмгольцем, взял с собой докторскую диссертацию Римана по теории функций комплексного переменного, чтобы на досуге её проработать и разобрать, его компаньон, в высшей степени обладавший физическим мышлением, вообще недоумевал, во что, собственно, там надо вникать. «Разделяющее» кредо Вейерштрасса состояло в превознесении «незыблемости алгебраических истин» в сравнении со «смутной областью геометрического видения».

Тонкий мыслитель Герман Вейль в итоге констатировал (1931) два подхода в математике: первый связан с геометрическими соображениями, наиболее полной выразительницей которых представлялась ему топология, а второй – с абстрактной алгеброй. И он же обратил внимание на одну деталь, выводящую нас из математики и касающуюся, вероятно, всего социума. Оказалось, что со временем топология полностью переменила своё лицо, обратившись в преимущественно алгебраическую дисциплину и её аппаратом стали формально-алгебраические конструкции, в которых геометрии уже места не оставалось. Любопытно отметить, что эта трансформация сразу же «выбила из седла» ряд крупных топологов с геометрически складом мышления, а в отдельных случаях сопровождалась даже и психическими травмами.

Продолжателем и наследником Римана, считает Вейль, был знаменитый глава и организатор гёттингенской физико-математической школы XX в. Феликс Клейн, отличавшийся «геометричностью» мышления, в силу которой он мог свободно, скажем, при доказательстве тех или иных свойств римановых поверхностей апеллировать к распределению электрического заряда на проводнике, имеющем форму рассматриваемой поверхности. И как нетрудно догадаться, именно эти приёмы Клейна вызвали явственную взаимную неприязнь между ним и Вейерштрассом.

Но с другой стороны, нельзя не отметить тесную дружбу, связывавшую Клейна с сыном провинциального норвежского пастора Софусом Ли. Возможно, что здесь, напротив, сработал принцип «притяжения противоположностей», поскольку создатель теории групп Ли и алгебр Ли, играющих столь большую роль в современной науке, имел гораздо более «алгебраическую голову», чем Клейн.

Сказанное развенчивает встречаемое иногда утверждение о тесной связи математики именно с левым полушарием мозга. Любая успешная интеллектуальная деятельность зиждется в конечном счёте на обоих полушариях и определяется, безусловно, их согласованным функционированием и взаимодействием.

Это превосходно иллюстрирует «эстафетно-преемственная последовательность» Фарадей-Максвелл-Герц-Хевисайд, где каждый из мыслителей в той или иной мере сочетал обе стратегии мышления, что и обеспечило их общую ментальную совместимость. Вообще, оптимальным выглядит образно-формальное развитие идей – когда неожиданный и новый взгляд зарождается в доминантно правополушарной голове, а затем формализуется и приводится в систему общепринятых понятий – в левополушарной.

Именно «правополушарнику» Фарадею пришла в голову идея о сплошной заполненности пространства силами (озарение – милость Божия!); он схватил эту картину и оживил её, переводя в динамику, что и привело к стойкой концепции близкодействия.

А Максвелл со своим функционально разносторонним умом подхватил данную мысль, не переставая повторять, что он не сделал ничего иного, как только переложил идеи Фарадея на математический язык. Причём, видимо, — не всегда в удобоваримой форме.

Удивительно, но факт – миссия математически «очистить» и опытно подтвердить выкладки Максвелла выполнена одним человеком – Герцем, чья двойственность – левополушарный стиль, унаследованный от Гельмгольца, + правополушарная элегантность в экспериментах, — изумляла всех его близких. В результате Герц «в железе» доказал верность максвелловских предсказаний и не менее изящными теоретическими ходами освободил его уравнения от некоторого косноязычия, перейдя от кватернионов к «нормальным» скалярам и векторам.

Бесподобная по слаженности и целеустремлённости работа была завершена Оливером Хевисайдом, отшельником от науки, чьё своеобразное мышление сопоставимо с герцевским, но как бы антисимметрично ему. Будучи стопроцентным «правоплушарником», он, тем не менее, умудрился придать уравнениям Максвелла двойственно-симметричный вид, введя в них удобные магнитные заряды и токи.

Резюмируя перипетии «разнополушарных» подходов в философии, математике и физике, мы неотвратимо приходим к мысли о том, что эта полярность явилась результатом интериоризации двумя половинами мозга изоморфных им по хиральности движений, стимулирующих наше «параллельно-образное» и «последовательно-логическое» мышление. Близкое соображение высказывал и Максвелл, когда писал, что «процессы нашего мышления должны приводиться в полное гармоническое соответствие с природными процессами».

Но почему бы не пойти и дальше, потребовав, чтобы наша мысль совпала с родственной ей объективной мыслью, царящей в мире и с которой всё началось? Прислушаемся к восторженным словам Герца: «Нельзя изучать эту удивительную теорию (Максвелла –БМВ), не испытывая по временам такого чувства, будто математические формулы обладают собственным разумом, что они умнее нас, умнее даже самого автора, как будто они дают больше, чем в своё время было в них заложено». Не они ли и приоткрывают завесу над упомянутой вселенской мыслью?…

Заключение. Небывалый научно-технический прогресс в наше время превратил мир в глобальную электромагнитную систему, а человека – в homo electromagneticus – новый подвид, обставленный и обвешанный со всех сторон электроникой и уже не мыслящий без неё своё существование. Но ещё в XVIII в. классик физики П.Лаплас пророчески предупреждал, что прогресс будет стоить человеческому разуму гораздо меньше усилий, чем познание самого себя. И не получилось ли так, что запутавшись в этом познании, мы позволили — говоря библейским языком — лукавому «князю мира сего» снова совратить нас, и сорвали «запретный плод», обратив во зло то, что было дано во благо?

В новом видении, свободном от инерции сугубо физического мышления, электромагнитная энергия представляется идеальным движением без привычного материального носителя – как «нетварная», или «первоэнергия», которую мы на рубеже XVIII и XIX вв. ненароком делокализовали и «распаковали». Вследствие такого «взлома» Божьего творения немедленно возникли многочисленные проблемы – «совместимости» устройств на новом излучении и его влияния на здоровье человека и особенно – на мозг.

Всё дело в том, что Бог попустил нам пользоваться только надлежащим диапазоном интенсивностей и частот электромагнитных колебаний, создав уже в первый день на заре мира благодатный видимый свет, причём – как ни странно — без источников, которые появились лишь на четвёртый день. Но света как такового было уже достаточно, чтобы запустить фотосинтез у «зелени и травы, сеющей семя», созданной в третий день и начавшей продуцировать огромные количества органического вещества и кислорода.

Создав «зверей земных», энергийная Божья мысль, удивительно совмещающая в себе силу и смысл, произвела грандиозный природный цикл, в котором автотрофные организмы – растения — поставляют всё необходимое для гетеротрофных животных, а продукты жизнедеятельности вторых бесследно исчезают и перерабатываются первыми.

Механизм фотосинтеза подробно изучен, но нечто остаётся под покровом тайны, ибо уникальность действия хлорофилла заключается в том, что он работает только в живом листе. Фотосинтез, таким образом, неразрывно связан с жизнью: он генерируется ею и, давая кислород, сам порождает жизнь. Но тогда эволюционное происхождение фотосинтеза становится проблемой «курицы и яйца». Что же раньше?

Ответ даётся не в научной, а в телеологической логике мышления, поскольку первая касается лишь линейного причинного ряда, а вторая – скорее замкнутого круга, где каждый элемент связи выступает условием другого и обусловлен им. Но именно такая «система», внутри которой причина одновременно является следствием, а полагаемое предпосылкой, и есть целое. А тогда спрашивается: а не бытийствует ли в глубоко продуманных природных циклах, непрерывных и целостных, породившая их активная и тоже континуальная мысль?

Действительно, любые материальные – а следовательно и диссипативные – процессы в организме должны были бы заглохнуть, если бы их иерархию не венчала безэнтропийная энергия-мысль, отождествляемая с самой жизнью как таковой. «Дух животворит», — сказано по этому поводу в Библии (Ин.6:63 и 2Кор.3:6), а в другом месте употребляется и совсем уникальный глагол: «…и Ты живишь всё сиё» (Неем.9:6).

Богодостойная энергия как «лестница домостроительства» нисходит в мир, организуя его в неповторимую целостность, восхищающую нас свой гармонией и красотой. Имя этого чуда – золотая, или Божественная пропорция, зарегистрированная сегодня во всём творении — от консонансных аккордов нашей Солнечной системы до строения элементарных частиц и клеток крови человека. Замечательно, что и мы в своём малом уделе, творя «по образу и подобию Божию» и с любовью, воспроизводим тот же «дизайн» во всех шедеврах искусства.

Сегодня идёт осознание феномена «золотого сечения», и, например, в апологетическом издании «Библия и наука» (серия «Азы православия». М.2006) мы читаем: «Согласно…Максиму Исповеднику, бытие каждой вещи …определяется её трансцендентно-идеальным «корнем» — логосом, являющимся энергией Логоса Ипостасного. Имея внепространственную и вневременную природу, логос принципиально недоступен для прямого научного изучения. В то же время его «присутствие» ощущается в законах мироустройства и гармонии и, в частности, … в пропорции золотого сечения». О том же неоднократно пишет и к.ф.-м. наук свящ. О. Петренко («Сокровенный узор Вселенной» // Человек и христ. мировоз. Вып.7 Симферополь.2002, с.241-246).

Понимание «энергии Божией сущности» в святоотеческой традиции, проводимое также в трудах Григория Нисского и Василия Великого, вполне согласуется с «золотосеченным оформлением» этой энергии. Наше познание постепенно проясняется, и вместо видения «сквозь тусклое стекло», по словам ап. Павла, наступает момент, когда «я познаю, подобно (тому) как я познан» (1 Кор.13:12). Именно так! Всё наше психо-соматическое устройство как раз и «познано» сегодня в «золотом ракурсе» — о чём свидетельствует упомянутые выше работа И.А.Рыбина и великолепная книга проф. А.Г.Субботы. Тем самым находится и конкретное подтверждение слов прот. К. Копейкина о том, что «весь мир соединяется в … человеке, завершающем гармонию мироздания и содержащем мир «в сердце своём» (см. Екк. 3:11). И в самом деле, не вдаваясь в детали, скажем только о точном «золотом» соотношении между систолой и диастолой в нашем главном – сердечном – цикле! (В.Д.Цветков. «Сердце, золотое сечение и симметрия. Пущино, 1997).

Итак, «золотосеченное» представление Духа, выдвинутое в наших прошлых исследованиях, дополняется и наполняется теперь энергийным содержанием, ибо «у Него могущество и премудрость» (Иов 12:16), а «дело Его – слава и красота» (Пс.110:3) и «всё соделал Он прекрасным в своё время» (Екк.3:11).

Именно эстетическая сторона и упускается наукой, так и не разглядевшей глубокого онтологического смысла нашей пропорции. А не видя чарующей «правополушарной» красоты творения, мы проходим мимо и «левополушарно-изоморфной» ей целостности. Эта безысходность и была, собственно, зафиксирована отрицательными теоремами математической логики Гёделя (1932), Тарского (1936) и других, навсегда развеявшими планы дедуктивного построения «теории всего».

Напротив, «великое объединение» научного и религиозного подходов вполне достижимо — если только рационалистический ум включит своё дремлющее пространственно-образное полушарие. Такой сбалансированный взгляд открывает нам интригующее взаимодействие между двумя мирами, дольним и горним, и переполняет нас чувством безмерной благодарности к Создавшему столь удивительную гармонию.

СПб, октябрь 2007

E-mail bys-michail@rambler.ru д.т. 369 80 84