И ни Уваров, и не Усманов

Но такое Мiроустройство не может взяться из ниоткуда и просто так, без сознательной и целенаправленной, трудной и радостной работы и соработничества Человека и человеков над этим Замыслом Всевышнего, без преобразующего сопутствия этой работе Всевышнего, без конечного преобразования Всевышним "всего и вся" – текущих Мiроздания и Человечества в нем.

Такое Мiроустройство не может взяться без воплощения (хотя бы в самой малой части, но достаточной для исполнения Замысла Всевышнего) уже в текущем историческом контексте Правды, Праведности и Справедливости, в их целостном единстве:

– не будет Правды, если нет Праведников, которые являются ее полномочными представителями, и нет общества, которое реально ей следует;

– не будет человек Праведным, если он весь не стремится к Правде и не строит Справедливые отношения со своими искренними и ближними;

«...Вместе с сим считаю себя обязанным представить Вашему Величеству краткий, но чистосердечный отчет в моих понятиях о важном начале, мною принимаемом в руководство. Посреди всеобщего падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, невзирая на повсеместное распространение разрушительных начал, Россия, к счастью, сохранила доселе теплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим. В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности находится и весь залог будущего ее жребия...»

«... Чья рука – и сильная и опытная, может удержать стремление умов в границах порядка и тишины и откинуть все, что могло бы нарушить общее устройство?

Тут представляется во всем объеме Государственная задача, которую мы принуждены решить без отлагательства, задача, от коей зависит судьба Отечества, – задача столь трудная, что одно простое изложение оной приводит в изумление всякого здравомыслящего.

Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить, – имеем мы три главных:

1) Православная Вера

2) Самодержавие

3) Народность.

Без любви к Вере предков народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру – то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это была бы измена в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха. Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; можно их уверить, что они не знают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний. Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав государственный. Эту истину чувствуют неисчислимое большинство между русскими; они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении, и в образе мыслей, и в отношениях к правительству. Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании. Правительство не нуждается, конечно, в похвальных себе словах, но может ли оно не пещись о том, чтобы спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия – сильного, человеколюбивого, просвещенного, обращалось в неоспоримый факт, долженствующий одушевлять всех и каждого в дни спокойствия, как и в минуты бури? Наряду с сими двумя национальными началами находится и третье, не менее важное, не менее сильное – Народность. Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, дóлжно поддерживать и чувство Народности, их связующее. Вопрос о Народности не имеет того единства, какое представляет вопрос о Самодержавии; но тот и другой проистекают из одного источника и совокупляются на каждой странице истории Русского народа. Относительно Народности все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий; но Народность не состоит в том, чтобы идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей; довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если мы примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к народному воспитанию. Между обветшалыми предрассудками, восхищающимися единственно тому, что было у нас за полвека, и новейшими предрассудками, которые без жалости стремятся к разрушению существующего, посреди сих двух крайностей находится обширное поле, на коем здание нашего благосостояния – твердо и невредимо укрепиться может. Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность Монарху – все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках, равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы, наконец, утратить все остатки Народности, не достигнув мнимой цели европейского образования.

К составу общей системы народного просвещения принадлежит много других предметов, как-то: направление, данное отечественной литературе, периодическим сочинениям, театральным произведениям; влияние иностранных книг; покровительство, оказываемое художествам; но разбор всех сил отдельных частей повлек бы за собою довольно обширное изложение и мог бы легко обратить сию краткую записку в пространную книгу.

Конечно, принятие такой системы требовало бы более, нежели жизнь и силы одного или нескольких человек. Не тому, кто посеет сии семена, определено Промыслом пожинать плоды оных; но что значит жизнь и силы одного, когда дело идет о благе всех? Два или три поколения быстро исчезают с лица земли, но государства долговечны, пока в них сохраняется священная искра Веры, Любви и Надежды.

Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех подпор гражданского общества, посреди печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала? Разум, испуганный при виде общих бедствий народов, при виде обломков прошедшего, падающих вокруг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий, невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях. Но если Отечеству нашему – нам, русским, и сомневаться в том нельзя, – охраняемому Промыслом, даровавшим нам в лице великодушного, просвещенного, истинно Русского Монарха – залог невредимой силы государства, дóлжно устоять против порывов бури, ежеминутно нам грозящей, то образование настоящего и будущих поколений в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности составляет, бессомненно, одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени и вместе одно из труднейших поручений, коим доверенность Монарха могла бы почтить верноподданного, постигающего и важность оного, и цену каждого мгновения, и несоразмерность своих сил, и ответственность свою перед Богом, Государем и Отечеством».

«... И действительно, эти два славянства существуют совокупно: русское, другое – нам неприязненное. Отбросив слово славянство – что найдем мы под этой оболочкой? – Не что иное, как русский дух, источник нашего государственного начала, тот краеугольный камень, на коем твердою пятою стоят трон и алтарь...»

…бумагах, в числе их и наизамечательнейший «Закон Божий» [10], но преимущественно, что наперекор господствующему славянскому направлению мы видим здесь следы какого-то слепого стремления провинциального духа к разъединению, когда, напротив, славянство, не ставя в счет ни географические, ни политические препятствия, неуклонно хочет соединения всех частей в одно, уничтожения всякого провинциального духа, слияния всех местных патриотизмов в один общий патриотизм, сосредоточения всех сил в руках одного вождя и в недрах одной Церкви. Ничего подобного не находим мы в перехваченных бумагах, и я осмелюсь утверждать, что ни один восторженный, добродушный московский славянофил, кроме нравственного отвращения <к ним не проявил бы и> не согласился бы по своим понятиям вступить в тайный союз, целью которого было бы раздробление России или отделение одной или нескольких ветвей от корня обожаемого им всеславянского единства».

«...Доказательством сего могла бы служить не только печать украинского воззрения на всех перехваченных бумагах, в числе их и наизамечательнейший «Закон Божий» [10], но преимущественно, что наперекор господствующему славянскому направлению мы видим здесь следы какого-то слепого стремления провинциального духа к разъединению, когда, напротив, славянство, не ставя в счет ни географические, ни политические препятствия, неуклонно хочет соединения всех частей в одно, уничтожения всякого провинциального духа, слияния всех местных патриотизмов в один общий патриотизм, сосредоточения всех сил в руках одного вождя и в недрах одной Церкви. Ничего подобного не находим мы в перехваченных бумагах, и я осмелюсь утверждать, что ни один восторженный, добродушный московский славянофил, кроме нравственного отвращения <к ним не проявил бы и> не согласился бы по своим понятиям вступить в тайный союз, целью которого было бы раздробление России или отделение одной или нескольких ветвей от корня обожаемого им всеславянского единства».

«...Вообще я льщусь надеждою, что окончательный вывод всего дела положит резкую черту между славянством, столь истинно русским, что не следовало бы называть его славянством, и между безумными покушениями горсти заблудших, скрывающих под личиною славянства побуждения, ему и чуждые, и неприязненные, ибо осмеливаюсь повторить, что мысль о Славянстве даже в своих заблуждениях не имеет ничего общего с мелкими провинциальными мечтами нескольких лиц, тем более достойных наказания, что своим коварным безумием бросают тень на начало, в столь многих отношениях необходимое и священное».

«...Упоминая о провинциальном духе, нельзя не сказать открыто, что в брожениях, обнаруженных перед правительством, господствует не дух славянский, а какой-то отголосок украинских предрассудков. С полным чистосердечием приемлю смелость объяснить на сей счет мою мысль: Малороссия, верная престолу, непоколебимая в вере, питает действительно, в своих воспоминаниях, мысль о прошедшем, она на досуге жалеет о минувшей самобытности, о своем гетмане, о разгульном казачестве, об обращении в крепостное право вольных ее жителей, об утрате местных привилегий, может быть, об утрате вольной продажи горилки, но нельзя украинскому духу ставить в вину преступные замыслы нескольких безумцев, с коими, без сомнения, ни высшее сословие, ни туземное духовенство, еще менее неисчислимое большинство мирных и покорных жителей не имеют ничего общего».