Мы полагаем, что дело Литвиненко гораздо сложнее и намекабельнее, чем это сейчас трактуется, потому что оно невозможно без дела Березовского – их надо рассмотреть как общий феномен, хотя бы потому, что нас к этому уже принудили. И мы предлагаем рассмотреть не просто фигуры и судьбы, а их вписывание в текущий контекст, поскольку возникает вопрос, а случайно или нет именно эти две фигуры стали фактором глобальной политики, нет ли тут иной подоплёки?

В любом глобальном процессе, или глобальной акции есть множество смыслов, которые скрыты за внешней и доминирующей задачей, но которые прочитывают специалисты. В глобальном противостоянии даже самые малые фигуры могут стать мировыми факторами, особенно их смерти. Как сказала классик детектива, именно смерть человека является ключом к смыслу его жизни. И как добавил другой автор: «а если смерть насильственная, то она имеет смысл послания».

Мы хотели бы разобраться именно в этой, скрытой части, этого дела.

Сразу хотелось бы остановиться на том, что версия гибели от угрозы привезти в Россию чемодан компромата нам кажется не особо убедительным. Все эти чемоданы давно стоят в нужном месте. Да и о Путине он наговорил столько сквернот, причем непосредственно перед смертью, что представить, что он поедет для того, чтобы отработать говорящей головой и уйти в лучшем случае в сноудоновское небытие, вряд ли возможно. Был явно более масштабный замысел.

Но какой?

В чем состоит феномен Березовского как идеологический факт?

В массовом сознании Березовский остался совершенно неприятным и непонятным существом, который двенадцать лет бился за своё политическое возвращение в Россию, несмотря на то, что его аналоги уехали и успокоились – денег хватало на всё. Чего не хватало Березовскому? Чем объяснить его упорное стремление вернуться в страну?

Все эти годы он пересотрудничал со всеми политическими силами – от «красных» до «белых», написал свой либеральный манифест, пытался создать массу движений, написал ворох писем, дал массу интервью, поучаствовал, по сути, в антироссийском оранжевом перевороте в 2004 году в Малороссии, явно демонстрируя свою товарную интеллектуальную мощь.

Поэтому важно увидеть, что Березовский пытался возвратиться в Россию идеологическим путём, как лидер Идеи. Как ни парадоксально, неважно какой.

В 90-е годы, когда он, вкусив невероятной власти, которая к нему пришла в первую очередь благодаря его интеллекту (что невозможно не признать), комбинаторности ума, он увидел, что Россия – это политическая tabula rasa, «чистая доска», где возможно практически всё. Невероятный, невиданный, невозможный ни в какой другой стране мира взлёт е-факторного лаборанта с ужасной речью и неубедительными внешними данными был просто невозможен. Он увидел возможности своего интеллекта и понял, что с его помощью можно завоевывать страну, которая на тот момент отказалась от своего интеллекта вообще, арендуя направо и налево, надо-не-надо, суррогаты по всему свету.

То есть Березовский увидел, что Россия – это открытый полигон для формирования новой интеллектуальной силы, скрытой интеллектуальной касты – которая по масштабу страны могла дать сопоставимый масштаб интеллекта, который будет маркирован его именем. Это был уже первый толчок к мессианству, которое у него проявлялась в невероятной убежденности в своей правоте, прогнозах, несмотря на то, что они почти все не состоялись. И доминантой убеждения было главное: власть не умна, Путин не обладает должным федеральным, а по его функции, и мировым интеллектом. Намекая, разумеется, на то, что он как раз обладает.

Причем надо понимать, что потребность в системе взглядов начала возникать ещё и тогда, когда он взял под контроль огромные медийные ресурсы, которые вообще не могут работать без идеологической перспективы и оснащения. Особенно это стало ясно, когда были повержены противники и конкуренты: а дальше что?

В Англии изменилось главное: несмотря на то, что он чётко понял, что его успех – это успех его индивидуального ума, он эту власть не удержал. Поэтому возник простой вопрос: а как ум может эту власть удержать? И ответил на него.

Именно английский период – это поиск и формирование стратегической основы ума, интеллекта, которая в просторечии называется идеологией, в квалифицированной версии – доктриной. И тот, кто считал, что Березовский метался от идеологии к идеологии, ошибается: Березовский пробовал, тестировал потенциал наличных идеологий через своих резидентов, к примеру, Белковского, несомненного лидера интеллектуального бомонда нулевых, по которому сверялись идеологические часы. Более того, Березовский – единственный, кто целевым образом вкладывал деньги именно в идеологию – причем не партии, а именно страны. А о мере понимания и квалификации можно судить по его очень ловкому Либеральному манифесту нулевых, который страдал эклектикой, но явно тяготел именно к имперскому синтетизму.

Самое важное в этом процессе не то, как интеллект шел, а то, к чему он пришёл. А вот этот факт позволит нам приблизиться к пониманию причины его ликвидации.

Невзоров, тоже любопытный выбор Березовского, титульный патриот, бывший имперец, ставший платным нигилистом, который очень хорошо знал Березовского и работал с ним, под его началом, даже дружил, с ужасом охарактеризовал этот итог, оформившийся к концу нулевых, своей излюбленной издёвкой «православие головного мозга», причем однозначно заявил, что «болезнь» приняла у Березовского необратимый характер.

То есть Березовский пришёл к православному мессианству через имперские тенденции. Как можно понять, это не могло не разочаровать силы, которые ему помогали ранее. И это разочарование могло иметь крайний характер.

В лице Березовского мы видим собирательность против избирательности. «В любом выборе есть отказ» - такую крылатую фразу в частной беседе произнёс Герберт Спенсер, который, как социолог, уже в 19 веке стремился к глобальному синтезу (в пику марксизму), снимающему нарождающиеся социальные противоречия.

Если выбираешь одно, то отказываешь другому. Иначе говоря, у Березовского с принятием русской имперской версии одновременно произошёл отказ от, скажем так, своей природной доктрины.

Любой отказ может вызвать неприятие. Это версия, но в случае с Березовским важная: отказ от того, на чём восходил к власти, попахивало изменой. Но нас интересует два вопрос: почему всё-таки именно православие и почему отказ от «своего»? Если этого поза, комбинация, хитрость, адаптивный трюк, возможно, хотя Невзоров по этому поводу печалился всерьёз. Но нас больше волнует отказ – ведь тема принадлежности к идеологическому проекту сейчас открыта. Секретов нет.

Первая причина – мессианская. Где открыта tabula rasa, там открыта и миссия начертать на ней своё имя. Типичная русская мечта, которая обладает огромной движущей силой, потому что сделавший это входит в историю по определению, причём во всемирную.

Вторая причина – понимание бывшим математиком значительно большего потенциала учения о Троице, которое, несомненно, имело значение объединения различий, что было для мессианизма более важной стороной, чем жёсткая избирательность монизма. В мессианстве всегда собирательность будет иметь приоритет и противостоять избирательности.

То есть Березовский нашёл знамя объединения, собирания, что, разумеется, противоречило английской стратегии на диффамацию России, почему Англия всегда болезненно относилась к самостоятельным поискам ключа от русской мечты, «привязывая все экспортные» суррогаты к себе. Достаточно вспомнить учреждение I Интернационала Марксом именно в Лондоне 1864 году, несмотря на то, что подавляющее количество рабочих было с континента, и лондонское же происхождение большевиков. Чем разрешилось светлая мечта, известно.

На любую русскую мечту в Англии веками хранится английский топор. Ведь Березовский фактически принял почвенное учение неприятеля (для Англии), собираясь в рамках его осуществлять своё мессианство. А если Россия принимается как место исхода мессианского проекта, то закрывается «мессианская» Англия и её спутники.

Такого отказа от английских и сопутствующих приоритетов английская гордость могла не вынести. Роль прибежища всех диссидентов, которые в Англии автоматически становились идеологическими агентами со времён Герцена, Англия не могла потерять, потому что утрата приоритета идейного водительства – это потеря приоритета стратегического. И попытки поставить под сомнение этот приоритет имеет значение гораздо большего греха, чем чемодан компромата, который устареет через месяц.

Несмотря на то, что наша версия может вызвать вопросы, напомним, что в её пользу работает однозначно успешный и положительный личный успешный проект Березовского - первая реально идеологизированная (на тот момент) объединительная партия – «Единство», которая совершенно неожиданно для всех тогда, в 1999 году, блестяще выиграла выборы под однозначным патриотическим, почвенным лозунгом и с чисто русским тотемом на знамени (Медведем). И то, что партия сыграла огромную историческую роль в преодолении сепаратизма в России, укреплении страны, политическом укоренении Путина, не вызывает сомнения. Как не вызывает сомнения, что это вменяли Березовскому в большую и неоплатную вину, за что и мог поплатиться.

Так что план Березовского имел все основания быть воплощённым, что и подпитывало его православный новоимперский мессианизм.

Литвиненко при этом превращался в карикатуру «русской мечты».

Жажда в одночасье, одним махом, разбогатеть и стать «персоной грата» - обратная сторона мессианизма, принявшего форму вредного мечтания, жертвой которого стал Литвиненко. Но важно отметить, что даже карикатура создана Березовским, который фактически Литвиненко бросил, потому что менял режим, специфику и уровень борьбы. В некотором смысле Литвиненко неловкая жертва соблазнения, который вместо того, чтобы успокоиться и, как тысячи других, опроститься, решил реализовать свою карикатурную мечту обогатиться полониевым шантажом.

Что ж, мечту реализовал – стал фигурантом глобальных выяснений отношений. Карикатура стала пародией.

Это тоже вид английского топора.

Какой же можно сделать вывод?

Мораль этой истории довольно прозрачна: никогда никто, даже в лояльной, парадоксальной версии, не будет на Западе допускать призрак русского идеологического мессианства, полагающего опереться на собственную идеологему. Любую.

Так что в этом случае ждать поддержки «оттуда» не приходится в принципе.

Иначе говоря, пытаться идеологические труды в России соотнести, проверить экспертными оценками «оттуда» не имеют смысла вообще, поскольку полное отрицание такой возможности уже существует как недискутируемый факт.

Так что – только своими силами.