Страшные события на Украине совершенно непроизвольно заставляют наш разум искать ответа на вопрос, что происходит сегодня с русским народом и что ожидает нас впереди? Со всей исторической остротой этот вопрос возник перед моими российскими современниками в начале 90-х годов прошлого века, когда страна мучительно переживала разрушение советской державы, в течение прошедших 70 лет целенаправленно строившей общество социальной справедливости, солидарности трудящихся и пролетарского интернационализма, но нежданно рухнувшей по прихоти политических лидеров трех основных ветвей русской народности – малороссов, великороссов и белорусов. Ответ на этот ключевой в судьбе русского народа и российского государства вопрос я нашел на исходе рокового для моего отечества XX столетия, представив на суд читателей рассуждения о смысле русской идеи в исторической жизни современной цивилизации*.

Основная проекция представленного в трилогии понимания исторического пути русского народа была определена циклическим характером естественной жизнедеятельности органических и социальных систем. Органика исторического процесса целостных систем представлена этапами их усложнения и деградации, когда главные особенности нисходящей фазы функционирования общественного организма оказываются зеркальным, перевернутым отражением важнейших черт восходящей фазы развития. Приняв за основу традиционную схему российской истории, выражающую дух поступательности в преемственных стадиях Киевской Руси, Московской Руси и Российской империи, мы признали последующий цикл исторической жизни россиян явлением деградации их внутреннего, духовного потенциала, обрушившей первоначально Российскую империю, затем уничтожившей Советскую державу, а ныне приведшей украинский социум к гражданской войне, к взрыву межклассовых и межнациональных антагонизмов.

Таким образом, 15 лет назад нами был предсказан закономерный характер сегодняшнего украинского кризиса. Свои прогнозы относительно нашего ближайшего будущего мы не скрывали от научной общественности и по мере возможности напоминали о необходимости учета отмеченных циклических обстоятельств исторической жизни русского народа. Так, три года назад на сайте «Академия Тринитаризма» мной была опубликована статья, вновь напоминавшая об угрозе кризиса украинского социума. «Наиболее общей закономерностью естественного хода исторических событий, – говорится в ней, – является циклическое развитие природного существа в противоположных процессах возрастания и убывания его органической целостности. В этом плане общая линия жизни России прорисовывается как замкнутый цикл роста и увядания социальной системы, укрепления и ослабления ее внутреннего единства. Процесс восхождения России к мировому величию разворачивается на трех исторической стадиях: Киевской Руси, Московской и Российской империи − как юности, молодости и зрелости общественного организма… Народность, Православие и Самодержавие или, в современной терминологии, «национальность», «соборность», «державность» – таковы идейные основания исторического возвышения русского этноса к мировому величию. Киев, Москва и Петербург и являют собой зримые образы национальной идеи Русского мира – его чувства, волю и интеллект. Переломным событием в исторической судьбе России <…> стало поражение в Крымской войне от объединенных сил Британской, Французской и Османской империй. После этого Россия входит в эпоху старческого ослабления и духовного разложения, в период телесного и нравственного распада. В своем угасании она вновь проходит те же три этапа, но в обратном порядке − и с отрицательным результатом подрыва собственных идейных оснований. <…> Если в начале ХХ века «северная столица» не смогла отстоять свои державные ценности, то в конце прошлого столетия Москва добровольно сложила с себя бремя «нравственной столицы» русских земель, отказалась от «патернализма», моральной ответственности за провинции, и перестроила свои отношения с регионами на основе юридической дифференциации прав метрополии и колоний… К тому же и Киев, якобы ответственный (как первая столица русской державы) за единение братских восточнославянских народов, оказался на деле ярым сторонником радикального раздела «отчего дома», подтвердив твердость выбора иного пути в мире не столь давней «оранжевой революцией» и нынешними потугами к вхождению в объединенную Европу… Наше ближайшее будущее проистекает из давнего русского прошлого: оно представлено, во-первых, смутной эпохой Киевской Руси с ее героическими подвигами, братоубийственными раздорами и предательствами, завершившимися монгольским погромом, а во-вторых, еще более «темными временами» хазарского плена, когда восточные славяне были несвободны и платили дань правителям Хазарского каганата»**.

Годом позже я вновь напомнил посетителям сайта Академии тринитаризма об исторической перспективе социальной деградации русской этнокультурной общности к состоянию «хазарского рабства» восточных славян. «Проецируя идейную логику исторического роста и увядания России на реальную историческую действительность, можно признать, что сейчас практическая жизнь российского общества, совершив круг в идейном самоопределении собственного существа и перешагнув Московско-советский рубеж своей самобытной жизни, репродуцирует местечковое самосознание Киево-Владимирской эпохи, приближаясь к исходной и потому финальной стадии всего жизненного пути. Сегодня историческая Россия все более погружается в «докиевские времена» русской истории, когда восточные славяне были несвободны и платили дань хазарским правителям. Ныне народам России угрожает новое рабское состояние, от которого они были некогда избавлены воинской доблестью киевского князя Святослава Игоревича. Как и тысячу лет назад, «тайные силы» управляют волей нынешних «официальных лиц» Российской Хазарии, закрепощая ее народы в поклонении «золотому тельцу», отчуждая души людские от небесной благодати духовного творчества и обрекая их на погибель в телесном разврате»***.

Однако каких-либо откликов или критических замечаний от научного сообщества относительно предложенного прочтения характерных особенностей русской истории мы не услышали. Ответ на сомнения относительно правомерности представленной модели исторической жизни русского народа дала сама действительность, обозначившая начало 2014 года на Украине острым социально-политическим кризисом, приведшим к насильственному низвержению высших представителей государственной власти разрастанием пожара гражданской войны: прогноз конца прошлого века, к сожалению, оправдался. На фоне этих обстоятельств предлагаю вниманию читателей сайта «Академия тринитаризма» ключевую статью вышеназванной трилогии, нацеленную на осмысление идейных оснований всемирной истории российского социума****.

Русский путь: жизнь и смерть Русской идеи

Творческая суть человека воплощается в целенаправленном созидании будущего. Энергия этого устроения питается духовными родниками человеческой свободы, направляется полнотой идеальных смыслов мировой целостности. Только образ целостности освещает предельные горизонты творческих возможностей человека, предохраняя его от разброда и шатаний в перипетиях житейских обстоятельств, в коллизиях жизненной судьбы, спасая людей от бессмысленной растраты их жизненных сил. И как личность утверждает собственную значимость для мира в целостности идеальных замыслов своей деятельности, так и созидательный потенциал народов определяется идейной широтой их мировоззренческих установок. Лишь духовная зрелость, идейная полнота народной жизни превращает этносы из пассивного материала исторических обстоятельств в сознательных субъектов мирового развития, в творцов мировой культуры, в устроителей будущего человечества. В этой духовной проекции история общества открывается как развитие Мирового Духа, как поступательное движение Мировой Идеи в череде ее этнических модификаций, в последовательном ряде видов этнического самосознания человечества.

Так, современный мир "политических свобод", "либерально-демократических" ценностей оплодотворён смысловыми устремлениями англо-саксонской языковой общности. Мировоззренческий потенциал "просвещенного абсолютизма" ХV-ХVIII вв. определился в чистоте своего нормативно-правового основания в духовных запросах французской нации. Дух средневековья утвердился в полноте религиозной идеи в арабо-исламском натиске на Древний мир. Культура Античности обрела животворный источник в эстетическом миросозерцании древнегреческого общества. А раннеклассовые цивилизации эпохи бронзы, "азиатского способа производства", сформировались в своих определяющих ритуально-нравственных чертах в идейном лоне древнеегипетской духовной традиции с её сакрализацией социального регламента, обожествлением общественной нормы, культом неизменного миропорядка во Вселенной. В преддверии нового тысячелетия своей исторической жизни человечество ожидает пришествия нового духовного лидера общественного прогресса, способного избавить мир от глобальных пороков современной цивилизации, призванного возродить в людях веру в их творческое предназначение, в реальность будущего. Мир ждёт Спасителя, жаждет духовного преображения.

Подлинно спасает лишь тот, кто жертвует собой во благо мира, кто трагедией собственной судьбы извещает мир о грозной опасности, о гибельных путях наличной действительности. Сегодня в историческую бездну рушится русский мир, вершится крестный путь русского народа. И в предчувствии близящейся развязки русской исторической драмы мировое сообщество срывает с себя благодушную маску доброжелательности и сочувствия, бросая вдогонку русской истории упрёки и обвинения, требуя от русского народа предсмертного покаяния. Такого предсмертного покаяния в исторических прегрешениях, действительных и мнимых, жаждут услышать от русского народа даже его "кровные собратья", отметая какую-либо собственную сопричастность русской идее. "Какую же функцию выполняла эта иррациональная идея в русском самосознании на протяжении столетий? - разглагольствует один из таких обвинителей. - Не была ли она духовным орудием самосохранения в борьбе России с собственной судьбой? И не обречено ли российское сознание до скончания века стремиться к миру горнему, чтобы хоть как-нибудь вытерпеть ужасы земного существования?" А ведь "из того, что прошлое ужасно, а настоящее невыносимо, с логической неизбежностью вытекает лишь один вывод - и будущее будет не лучшим. А если так, то не лучше ли положить конец этому безнадёжному существованию" [3]. В этом призыве нашего ближайшего "сродственника" положить конец существованию русской идеи, русскому миру, русскому духу ощущается панический страх соучастника какого-то преступления, трусливо заметающего следы собственного в нём участия. Великий Достоевский, правдивейший свидетель русской идеи, всматриваясь в стихию текущих событий своего времени, ясно видел в них грозные предзнаменования сегодняшних внутренних коллизий славянского этнического массива. По глубокому «внутреннему убеждению моему, - подчеркивает русский провидец, - самому полному и непреодолимому, не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что все точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, - у них характер в этом смысле как у всех, - а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут» [4]/.

Что ж! Мыслитель прав: страх перед силой присущ многим, утратившим правду жизни. Но русский народ, при всех его недостатках, никогда не прятался за чужие спины. Веруя, что на миру и смерть красна, и признавая наибольшим бесчестием для себя "безвестную смерть", бес-славие Имени Славянского, он оставался самим собой и в дни побед, и в годины тяжких поражений. «Не в силе Бог, а в правде», - говорил он. И, совершая какой-либо исторический шаг, он всегда брал всю ответственность за его последствия на себя, открыто признавая собственную природу и в величии своих поступков, и в греховности своих деяний. И сегодня, быть может, в конце жизненного пути, даже смирившись со своей исторической судьбой и покорившись неизбежности её роковой развязки, русский народ не может изменить своему природному началу, "стихийному", "безрассудному" естеству, бессознательной искренности чувств и поступков, должен со всей ясностью познать причины крушения своей "национальной идеи", изведать тяжесть собственной вины перед миром и признать справедливость постигшей его кары. «Жизнь людей только в том и состоит, - подчеркивал эту правду жизни Л. Толстой, - что время дальше и дальше открывает скрытое и показывает верность или неверность пути, по которому они шли в прошедшем. Жизнь есть уясняющееся сознание ложности прежних основ и установление новых и следование им. Жизнь человечества, так же как отдельного человека, есть вырастание из прежнего состояния в новое. Вырастание же это неизбежно сопровождается сознанием своих ошибок и освобождением от них» [5]. Только "мужеством" осознанного примирения со смертью русский народ сможет утвердить себя не случайной фигурой исторических баталий, не ошибкой истории, а действительным участником мировой драмы, обозначит собственную роль в ней, подтвердив этим свою духовную суть, засвидетельствовав конкретным ликом своей смерти гибельные пороки современного мира и оставив человечеству в своём предсмертном прозрении спасительную тайну грядущей истины. И свет этой истины рассеет тот мрак, который застит сегодня маревом ложных видений горизонт будущего человечества и уже покрыл своим саваном историческую жизнь русского народа. Какие же духовные миражи направляли русский народ к гибельным пределам жизни, увлекая его ныне в бездну исторического безмолвия?

Духовный мир русского этноса, вызревая в обыденных установках его жизненно-практической ментальности, получил в XIX столетии своё идеологическое закрепление в сакраментальной формуле коронационного манифеста Николая I: православие, самодержавие, народность. "Уваровской", - разъясняет профессор В.А.Кошелев историческую канву становления данного символа русской духовности, - эта "триада" названа потому, что министр народного просвещения сумел (в ряде документов 30-40-х годов) придать ей логическую стройность и завершённость". В этом разъяснении, продолжает наш современник, "Уваров специально подчёркивает, что перед нами не три понятия, а лишь одно "тройственное понятие", в котором основные элементы русского просвещения приведены "по мере возможности к одному знаменателю" [6]. В мировоззрении славянофилов такое понимание ведущих смыслов русской жизни получает социально-историческое и философско-теоретическое обоснование.

Конкретные черты данных императивов русской жизни нашли своё практическое претворение в характерных особенностях важнейших этапов сознательной исторической деятельности русского народа, в основных идейных установках исторической динамики русской национально-государственной воли. На Киевском этапе этой истории русское самосознание, хотя и испытало значительное воздействие христианско-византийской идеологической системы, восприняв в эмблематику своего духовного строя её символические формы, развивалось в то же время в основных параметрах по собственным канонам, следуя прежде всего языческим, "местечковым", семейно-родовым традициям сращённости народных масс с землёй предков, сродненности людей с естественной средой обитания, пестуя свой духовный потенциал щедрыми дарами родной земли, культивируя дух местной самобытности, региональной вольности, удельного сепаратизма. Киев с его изобилием природного ландшафта и являет собой живописный образ селянской культуры процветающего хутора. Крушение Киевской Руси под ударом монолитной силы монгольских полчищ обнажило хрупкость исторического устроения на духовном фундаменте естественной "вольности народной", рыхлость этого основания для претворения будущего.

Московский период русской истории утвердил в ХIV-ХVII вв. идейным основанием народной жизни самоотверженный дух православия, вселенского предназначения человека, возвышенный образ богоносной святости Русской земли, провозгласив сакральный смысл русской государственности и освятив русского царя саном божьего наместника на земле. В те времена происходит радикальный сдвиг в культурной парадигме древнерусской народности, формируется психологический облик великорусской нации, отвергшей матрицу местечкового, семейно-родового, материнского сознания Киевской Руси во славу величественной идеи христианского универсализма, во имя долга служения Отцу занебесному, незримому, всемирному, единому, идеальному. "За формированием извне женственной восприимчивости русского народа приходит пора мужественного самосознания и духовного самоопределения, создание государственности, устойчивости быта, проявление всего своего активного творчества в искусстве и науке и развитие хозяйства и быта" [7]. Если идейным смыслом чувственной восприимчивости женской природы Киевской Руси служит, по мнению П.Флоренского, вселенский образ Софии-Премудрости Божией, вобравшей, впитавшей в себя телесный жар античной мудрости и озарившей творческий настрой равноапостольного Кирилла, то внутреннее оформление русской жизни, идейное возвышение духа Московской Руси символизируется ликами "Троицы", воплотившей чистоту помыслов Андрея Рублёва и его духовного наставника Сергия Радонежского.

Образы Святой Руси, Москвы как третьего Рима - земного града господня - осветили в недрах русской души беспредельные горизонты общемировых просторов, подготовили ее субъективный потенциал к практическому самоутверждению русской культуры на всемирной арене истории человечества Нового времени. Москва и есть конкретный, наглядно-чувственный символ религиозного строя русской жизни с раздвоенностью ее контуров в противоположности сакрального и профанного миров, совершенного бытия и грешного существования: с блеском золоченых маковок церквей и пьяным угаром кабаков, святостью церковного чина и разгулом естества обжорных рядов, с разбойной лихостью гулящих людей и просветленными бесконечной болью глазами божьего люда, сирых и убогих странников земли Русской. "Среди мятущихся обстоятельств времени, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, - обозначает П.Флоренский расходящиеся потенциалы Московской Руси, - открылся духовному взору бесконечный, нерушимый мир, "свышний мир" горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних. Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего от Троицы Рублева, эту ничему в мире не равную лазурь - более небесную, чем само земное небо... эту невыразимую грацию взаимных склонений, эту премирную тишину безглагольности, эту друг перед другом покорность - мы считаем творческим содержанием Троицы... Андрей Рублев питался как художник тем, что было ему дано. И потому не Преподобный Андрей Рублев, духовный внук преподобного Сергия, а сам родоначальник Земли Русской - Сергий Радонежский должен быть почитаем за истинного творца величайшего из произведений не только русской, но и, конечно, всемирной кисти" [8]. Исторические коллизии Смутного времени и церковного раскола ХVII столетия показали непрочность религиозного основания для продуктивного осуществления исторической практики, когда сакрализация царской воли служила теологическим оправданием неограниченного насилия государственной власти над народной массой, а идейные расхождения в вопросах церковной обрядности грозили привести к государственному расколу.

Петербургский период истории русского народа оградил приоритеты общественной жизни от давления духов "народности" и "соборности", "региональности " и "всемирности" и заложил в основание общественного устройства идею "державности", самобытной локальной цельности, самодостаточной «органичности» как необходимой сопряженности общих и особенных факторов социального функционирования. Эта идея воспроизводила в самосознании общества дух самодостаточности, национально-государственного самоопределения, автономного развития на основе правовой регламентации социальных функций людей как важнейшего средства концентрации их усилий в достижении общенациональных целей, в разрешении государственных проблем. Петербург и представляет собой архитектурный символ разграфлённой жизнедеятельности гигантской канцелярии, возникшей из небытия по циркуляру начальствующего лица лишь в силу социальной необходимости, для выполнения сугубо "искусственных", административных функций общественного воспроизводства. "Петербург и глава и сердце России… - писал Достоевский. - Все – промышленность, торговля, наука, литература, образованность, начало и устройство общественной жизни – все живет и поддерживается одним Петербургом" [9]. Художественно-эстетическим воплощением петербургского стиля жизни российской империи традиционно считается Медный всадник, символизирующий непоколебимую Волю, державную мощь Закона, попирающего все земное, тленное, природное в мире, утверждающего титаническое напряжение человеческого характера. Однако в этом символе не просматривается внутренний мотив, конечный смысл державной воли, взнуздавшей природное естество России. Гораздо более явно открывается этот смысл в собственном детище Петра - твердыне Петропавловской крепости с её бастионами и казематами, росчерком инженерных сооружений и стянутостью всего архитектурного пространства к острию шпилевидного собора, к непомерной выси державных устремлений. Однако культ бюрократической исполнительности, характерный для императорской России, гипертрофированная регламентация общественной жизни, жёсткая зависимость деятельности народных масс от властных полномочий административных органов сковывали творческие возможности людей усредняющим стереотипом, превращая в итоге государство в тюремного надзирателя за своими гражданами, противопоставляя во взаимном антагонизме официальные структуры управителей власти и массив гражданского населения - исполнителей канцелярских повелений. В конечном счете дух "державной цельности" исчерпал свой созидательный потенциал и в социальных взрывах на изломе ХIХ-ХХ столетий был отвергнут русским народом, вступившим в новую эру своей исторической деятельности, в эпоху разложения "естественной органики" русской жизни.

К началу ХХ века дух "триединства" как первооснова русского мира исчерпал свой идейный потенциал, обнажил внутреннюю ограниченность, противоречивость, разрозненность своих повелений, когда его отдельные принципы - православной соборности, державного единства, вольности народной - теряют взаимную связь и начинают жить обособленной жизнью, подрывая устойчивость целого. Критическая оценка традиционных устоев русского мира была дана западнической идеологией, вскрывшей абстрактный характер славянофильских воззрений, их опрокинутость в прошлое, оторванность от чувственной конкретности сегодняшней российской действительности, от ее жизненных противоречий. Телесный образ "триединой сути" русского народного духа оказался лишенным в чувственно-практических проявлениях характерных признаков одушевленного целого, наглядных очертаний живого организма, главные органы которого соразмерны друг другу, совпадают в генеральном свойстве своего функционирования, подчиняясь его требованиям. Отсутствие такого "субстанционального" основания русской духовности всегда грозит обернуться распадом всего идейного комплекса, разрушением целостности жизненного мира, расщеплением общего смысла практических усилий народных масс, безумием народной жизни.

Русское философское самосознание конца ХIХ столетия попыталось предотвратить угрозу такого безумия за счет интеллектуальной профилактики, путем углубленной проработки содержательных потенциалов русского духовного склада, в процессе согласованной реконструкции и интеллектуального укрепления идейных столпов русского мира, надеясь обрести в одном из них фундаментальную опору для духовного преображения России и раздвигая идейный каркас русской жизни до вселенских масштабов, до конечных пределов человеческой жизни. Так, В.С.Соловьев углубляет своей концепцией "всеединства" прежде всего соборную суть русского религиозного склада, выходя в умозрительных построениях за границы собственно "русского", православного канона, обосновывая идеи воссоединения христианских церквей в грядущем обществе "свободной теократии", где религиозная вера и научная рациональность должны гармонично сочетаться с философским умозрением. Общим идейным фоном всех составляющих русского образа жизни должен служить, по мнению мыслителя, мировой Разум, символически запечатленный в образе Софии-Премудрости. Содержательные контуры этого образа, вобравшего в себя сокровенную суть конечных устремлений русской души, очерчиваются, в его понимании, славянофильской концепцией соборности, совершенной целостности, всеединства бытия, определяются духом мировой гармонии. Предшествующее "философское развитие, - рисует В. Соловьев исторические перспективы в развертывании русского интеллекта, - завещало ближайшему будущему полное, универсальное разрешение тех вопросов, которые самим этим развитием разрешались односторонне, а потому неудовлетворительно" [10].

Постижение характерных свойств мировой целостности предполагает прежде всего преодоление глобальных расхождений в духовных истоках человеческой жизнедеятельности, примирение религии и науки творческой энергией философского разума, воссоединение аналитической конкретики, формальной определенности западной науки с религиозным величием восточных созерцаний. "Новейшая философия с логическим совершенством западной формы стремится соединить полноту содержания духовных созерцаний Востока. Опираясь, с одной стороны, на положительные науки, эта философия, с другой стороны, подает руку религии. Осуществление этого универсального синтеза науки, философии и религии - должно быть высшей целью и последним результатом умственного развития" [11]. Первоистоком этой целостности сознания выступает совершенная полнота бытия как взаимопроникновение духа и тела, взаимоопределение мышления и вещества, взаимосовпадение длительности и протяжённости, взаимосогласие времени и пространства. "Ни чистого вещества, состоящего в одном протяжении, ни чистого духа, состоящего в одном мышлении, на самом деле не существует... Вся наша действительность, мы сами и тот мир, в котором мы живем, одинаково далеки от чистой мысли и от чистого механизма. Весь действительный мир состоит в постоянном взаимоотношении и непрерывном внутреннем взаимодействии идеальной и материальной природы" [12]. Если конкретно-чувственным выражением гармонической реальности служит свойство красоты, то ее внутренним основанием выступает взаимосогласие частей, совпадение целого и частного. "Достойное, идеальное бытие требует одинакового простора для целого и частей, следовательно, это не есть свобода от особенностей, а только от их исключительности. Полнота этой свободы требует, чтобы все частные элементы находили себя друг в друге, и в целом, каждое полагало себя в другом и другое в себе, ощущало в своей частности единство целого и в целом свою частность ,- одним словом, абсолютная солидарность всего существующего, Бог - все во всем. Полное чувственное осуществление этой всеобщей солидарности или положительного всеединства - совершенная красота..." [13].

Символическим завершением, личностным воплощением этой гармоничной полноты бытия, совершенной красоты чувственного мира и становится интуитивно зримый образ пресвятой Софии-Премудрости Божией, направляющий множественный строй телесного мира к божественному единству. София - это совершенная цельность, несказанная красота тварного мира, "живая душа природы и вселенной" [14]. Историческим ликом, символическим воплощением живой души мира сего служит "церковь" Христова, духовное единение людей как истинная, соборная суть человечества, завершающая процесс духовного восхождения человека к богу, в котором мир становится "полным воплощением божественной премудрости" [15]. В свете этого идеального смысла истории человечества важнейшей практической задачей русской исторической деятельности должно стать, по мнению В.Соловьева, восстановление единства христианских церквей. "Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа" [16]. Однако стремление В.Соловьева к глобальному мировоззренческому синтезу, символически обозначенному в образе Софии-Премудрости Божией, отстраняет и уводит мыслителя от конкретных реалий российской действительности, оборачивается лишь критическим преодолением национальной ограниченности русского мира, а не его просветлением и преображением, не становится возведением русской национальной символики во всечеловеческое достоинство. Женская природа русского мира, запечатленная в идеальном лике Софии-Премудрости, - это его всечеловеческая сущность, а не национальное своеобразие, отдельные грани которого представлены в чувственной реальности православно-самодержавными устоями русского народного быта. Но русское православие, самодержавие и народная самобытность не достигают, в восприятии Соловьева, всечеловеческого, всемирного размаха. "Согласно убеждениям Вл. Соловьева конца 80-х годов, - характеризует Е.В.Барабанов его понимание конечной сути "русской идеи", - такой субстанциональной сущностью является Вселенская церковь, авторитету которой Россия должна подчинить власть государства, отказавшись при этом от национального эгоизма и утвердив общественную свободу; "русская идея", таким образом, представлялась как "частный случай" или модус универсальной" [17].

Попытки глобализации традиционных символов русского мира, возведения их значений во всемирное достоинство, предпринимаются в работах ряда других русских мыслителей второй половины XIX - начала XX столетий. Так, в творчестве К.Леонтьева осуществляется религиозная фундаментализация русского самосознания, связанная с возрождением в его стихии первородной чистоты православной, греко-византийской веры, с восстановлением исходных канонов греко-византийской культуры, с освобождением христианской истины от национальных одеяний и выявлением кристального ядра, сакрального смысла союза церкви и государства, соборности и самодержавия, духа Слова и силы Дела, богооткровения и боговоплощения. "Дело не в славянах или в греках... Дело в церкви Православной, которой дух дал нам знамя, - восклицает К.Леонтьев, - ...Если бы в каком-нибудь Тибете или Бенгалии существовали бы православные монголы или индусы с твёрдой и умной иерархией во главе, то мы эту монгольскую или индуистскую иерархию должны предпочесть даже целому миллиону славян с либеральной интеллигенцией" [18]. У Н.Ф.Федорова священный образ Любви как искры вечной жизни оформляется и углубляется силой рассудочного потенциала, низводя символическую суть христианского учения к незыблемому Закону "борьбы со смертью", с естеством "стихийной", "натуральной" жизни как ограниченной, несовершенной и потому неразумной реальностью, предназначенной для полной переделки самодержавной мощью всемирного разума человечества, возрождающего энергией "общего дела" всех представителей рода человеческого, утверждающего меж людьми дух всеобщего равенства, абсолютной справедливости, устраняющего в мире какую-либо особенность, отдельность, в том числе и русскую, возвещающего миру самодержавную волю разума. "В русской богословской мысли, - раскрывает С.Булгаков сакральный пафос федоровского учения "общего дела", - прозвучала дерзновенная идея, которая, конечно, пока остается на ответственности высказавшего ее мыслителя: овладение силами природы ("регуляция природы") имеет для себя оправдание только через участие сынов человеческих, которые исполняют тем дело Божье, во всеобщем воскрешении отцов. Если же это дело не будет совершено сынами человеческими, оно будет совершено волею божией в суд и осуждение тех, кто не исполнил своего дела" [19].

В противовес этому проекту интеллектуализации, технологизации, индустриализации жизненного процесса В.В.Розанов просматривает общие перспективы натурализации русской жизни, освещает естественные токи народной самобытности. В его миросозерцании христианская идея любви как творческого потенциала жизни наполняется "естественным" пульсом, подкрепляется природным содержанием, оживляется чувственно-эмоциональной энергией, возрождая в русской ментальности вольный дух народного темперамента, самобытный настрой семейно-родовой стихии, заслоняя естественной органикой жизни духовный облик русского Домостроя, низводя русский быт к естеству природного существования, возводя натуральность русского быта в сакральный символ русского народа, возвышая языческий культ плоти над самоотверженным духом христианства. Он, как и весь русский народ, "из страха принял православие, но православие без Христа, - православный быт, всю животную теплоту православной плоти, все языческое в православии" [20]. Если К.Леонтьев ищет мира горнего, жаждет света духовного, бытия божественного, нетварного, то Розанов пропитан соками мира дольнего, теплом телесного существования, жаром народного быта, красками и ароматом родной земли. Он, по характеристике Н.Бердяева, "держится за христианство, за православную церковь по посторонним, не религиозным соображениям и интересам, по мотивам национальным, житейско-бытовым, публицистическим. Нельзя быть до того русским и не иметь связи с православием! Православие так же нужно Розанову для русского стиля, как самовар и блины" [21].

Русский философствующий разум в лице В.Соловьева и К.Леонтьева, Н.Федорова и В.Розанова жаждет обрести всемирную почву своей жизнедеятельности, расщепляя в этом стремлении все реальные, конкретно-исторические нормы собственного существования на чистые, абстрактно-всеобщие и потому безжизненные, мертвые формы, не способные породить соборный образ русского будущего, лишенные творческих потенциалов грядущей жизни. Неопределенная ширь, бездонная глубина этих мучительных метаний русского разума в поисках точки опоры, первообраза своей самобытности символизируется С. Булгаковым в сокровенном таинстве религиозных ожиданий человечества, в тайне грядущих свершений, в таинстве новых откровений, в повелениях Слова Божьего. "Философия исходит и возвращается к религии… И религиозная тайна охраняется пламенным мечом херувимским, имя которому на философском языке есть антиномия. Как соединить три распавшиеся точки, чтобы из них получился треугольник, и возможно ли это? Очевидно, честный ответ на этот вопрос может быть только один: или философия невозможна и остается ее уделом только новое повторение старых и исхоженных путей, бег белки в колесе… или же она возможна как антиномически обоснованная и религиозно, т.е. догматически, обусловленная философия. И это не принижение, но высшее предназначение философии - быть богословием" [22]. Таким образом, все попытки русского философского сознания укрепить собственными силами духовный каркас русского мира не увенчались успехом, не привели к постижению его самобытной целостности, внутреннего единства, не достигли творческой концентрации воли русских масс, не защитили русскую душу от безумных метаний, не спасли ее от идейного расщепления и разложения, от нравственного вырождения.

Общий смысл "новейшей эпохи" российской истории XX столетия оказался по своим практическим результатам сугубо отрицательным, обнаружил себя как радикальное, революционно-нигилистическое отрицание русским людом своих прежних идеальных ценностей, как время угасания Русской идеи, как духовное крушение русского мира, как время погибели Земли Русской. Если в прежние века русской истории телесное сокрушение России не поражало ее духовную суть, позволяя ей вновь восставать из пепла, то ныне истребляется сам духовный светоч русской жизни, убивается в русских людях их русская душа. Сегодня "русский народ" всё стремительнее превращается в бесформенное сборище "людей", не знающих ни своего родного Имени, ни своего предназначения в мире, не ведающих ни зова совести, ни заветов предков, все более напоминает скопище безродных существ, толпу рабов, глухих к призывам свободной воли, не слышащих голоса своего творческого гения, лишенных самобытной силы жизни и признающих лишь власть внешней силы, распределяющей меж людьми милость наград и ужас наказаний.

Этот процесс духовного сокрушения русского этноса прошел три основные стадии. На начальном, большевистско-ленинском, его этапе была развеяна в прах идея "русской державности" как воплощения практического единства воли русских народных масс. На втором, коммуно-советском, этапе разрушения русской духовности подверглась истреблению православно-соборная суть русской воли, уступившая своё место в сердцах людей духам стяжательства и индивидуализма, насилия и эгоистического безразличия друг к другу. На нынешнем, либерально-демократическом, этапе разложения русской ментальности уничтожаются последние крупицы ее идейного смысла - дух "народности", "самобытности", "вольности" как сопереживания людьми естественной полноты жизни, собственной сродненности, взаимной сращённости в природном пространстве своего общежития, в любви к родной земле, в святости Отчего Дома, Отечества, России. "Огонь", "вода" и "медные трубы" сделали своё дело - исковеркали русскую душу, истребили ее созидательный настрой, развеяли ее исторический смысл, сгубили ее веру.

"Родной ландшафт… Под дымчатым навесом

Огромной тучи снеговой

Синеет даль – с ее угрюмым лесом,

Окутанным осенней мглой…

Все голо так – и пусто – необъятно

В однообразии немом…

Местами лишь просвечивают пятна

Стоячих вод, покрытых первым льдом.

Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья –

Жизнь отошла – и, покорясь судьбе,

В каком-то забытьи изнеможенья,

Здесь человек лишь снится сам себе.

Как свет дневной, его тускнеют взоры,

Не верит он, хоть видел их вчера,

Что есть края, где радужные взоры

В лазурные глядятся озера" [23].

Злой Дух революционного насилия, исторического нигилизма, овладевшего в XX столетии душами русских людей, полностью разрушил созидательный потенциал русского мира, разорвал жизненные артерии российской действительности, искоренил её национальные устои, прервал интимные, духовные связи русского народа с его "почвой", родной землёй, с природным истоком русской жизни. "Русская революция антинациональна по своему характеру, она превратила Россию в бездыханный труп", - подчёркивает Н.Бердяев эту страшную, безобразную, безумную природу революционного нигилизма, истребляющего жизненный дух русской культуры, живой смысл русской истории [24]. В этом безумии нынешняя радикал-демократическая, революционная Россия, вновь попирающая своё прошлое, не "воскрешает отцов", к чему призывал нас в недавнем прошлом Н.Ф.Федоров, а предаёт, отвергает их, губит, истребляет их «души», убивая тем самым и семена собственного будущего, обрекая себя на скорую гибель.

В глобальных контурах тысячелетней истории России перед нашим взором вырисовывается формальная полнота основных состояний жизненного цикла всякого "естественного организма": его рождение, затем созревание как углубление внутреннего, субъективного потенциала организма и далее практическое плодоношение продуктов его зрелости для преображения окружающей объективной действительности, после чего наступает время старости, истощения и угасания сущностных сил природного тела. Содержательные особенности этих главных состояний исторической жизни человеческих сообществ были проинтерпретированы мыслителями XIX столетия в духовно-психологических очертаниях. Крайности биологизаторских и социологизаторских моделей цивилизационного процесса преодолевались в утверждении идеальных первоистоков общественного прогресса. Организационная сбалансированность, функциональная стабильность жизнедеятельности отдельных цивилизаций могли быть достигнуты лишь за счет цельности духовных потенциалов народных масс. В свете логических наработок немецкой классической философии выделялось, как правило, три основных способа идейно-психологического устроения общественного организма: во-первых, "эмоционально-чувственный" (обыденный) или, другими словами, непосредственно-практический, стихийный; затем, утилитарно-рассудочный или, по-другому, рационально-реалистический, опосредованно-практический; наконец, "религиозно-идеалистический", представляемый обычно в русской духовной традиции как высший этап в развитии сообщества, как высшее состояние духовной жизни социума. В цивилизациях первого рода доминируют в основном чувственные влечения к телесному благополучию, материальной комфортности, житейским удобствам, безмятежной сытости. В российской истории воплощением этого образа жизни стала Киевская Русь с ее агро-хуторянской культурой, удельно-местечковым самосознанием, с ее привязанностью к традициям прошлого, могилам предков, к "родной земле" как естественной основе существования народа, как живой связи поколений, как материнскому лону народной жизни. Однако такие "естественные" цивилизации с их погруженностью в чувственные реалии окружающей действительности лишены глубоких пластов жизненной силы, не обладают развитым субъективным потенциалом, духом культурно-исторического творчества, динамического роста, качественного совершенствования, не создают самобытный облик своего существования, доверяя собственную жизнь естественным циклам природного функционирования и растворяясь в массовых чертах повседневного быта большинства народов. В своей "заземленности" эти натуральные сообщества малоустойчивы к внешним колебаниям исторической среды, а их собственный исторический путь представляет собой процесс постепенного нарастания внутренних деградаций под влиянием внешних изменений. Подобные культуры исчезают с исторической арены почти бесследно, мало что передавая последующим векам от своей самобытности.

Основу религиозно-идеалистического типа цивилизации составляет предельная глубина субъективных потенциалов человеческой деятельности, ясность безусловных символов Веры, выражающих сверхчувственный строй совершенного мира, требующих от человека не просто удовлетворения его ограниченных естественных влечений, а их сведения воедино к духовному первоистоку, их наполнения единым смыслом, собирания душевных сил людей для восприятия откровений божественной благодати, направляющих людские усилия на преодоление земных пределов жизни, настраивающих человеческие души на возвышение над тварной хрупкостью тела, возводящих творческий дух личностей к Вселенскому величию, к вечной жизни, к соборной полноте сущего. Императив такого субъективного собирания бытия на основе концентрации вечного смысла мироздания, предельного охвата всего горизонта сущего стал генеральной жизненной установкой Московского периода русской истории, наполненного трепетом абсолютной значимости Святой Руси для исполнения божественных предначертаний земной истории человечества, ощущением всемирности русской судьбы. Однако данный тип общественной жизнедеятельности предполагает реальность не только значительного субъективно-личного потенциала, но и соответствующего комплекса объективных средств его претворения в действительности, не получивших в историческом пространстве Московской Руси должного развития. Отсутствие такого единения между субъективными и объективными факторами общественной жизни породило глубочайший разрыв между величием субъективных замыслов российского общества той эпохи и скудостью средств их реализации, поставив Россию в Смутное время рубежа ХVI-ХVII столетий на грань национально-государственной катастрофы. Но вновь, как и после крушения Киевской Руси под валом монгольского нашествия, земля Русская смогла возродиться к новой исторической жизни. Это воскрешение было связано с усилением объективных факторов в духовном устроении русской земли, с укреплением административных органов в управлении общественным воспроизводством, с реформированием церковного уклада на основе восстановления чистоты православного канона как объективного символа христианской веры.

Окончательно вырвал Россию из тисков религиозных ожиданий Петр I. Он подкрепил субъективные претензии русского общества на мировое величие мощью объективно-практических усилий, объективировал его исторические задачи в концентрации народной воли для достижения не вселенского, всеобщего смысла и не местечкового умиротворения, а государственного блага, в котором всемирное и местное срастаются в органическое единство. При этом главным средством достижения такого национально-государственного блага становится воинская спаянность действий людских масс, слаженность коллективных усилий, утверждая символом державного разума военную мощь страны, подчиняя жизнь людей задачам укрепления военного могущества государства. Итогом такой "продуманной" перестройки России, начатой Петром I, стало ее превращение в военно-бюрократическое, полицейское государство, идейной сутью которого служит рассудочно-практический, рационально-реалистический тип цивилизации. Характерной чертой этого уклада общественной жизнедеятельности является признание приоритета "общего дела" перед частными задачами, верховенства общенациональных целей над личными, утверждение единомыслия людей в решении практических вопросов, возвышение объективно-всеобщего разума, отстраненного от индивидуальных склонностей людей. Абстрактный Закон, рожденный в кабинетной тиши бюрократической иерархии, должен управлять материальной стихией, подчиняя своей власти индивидуальный потенциал людей, отвергая их претензии на какую-либо самостоятельность.

Человек в рамках такой монолитной бюрократической системы перестает быть независимой личностью, теряет право на свободу воли, совести, морали. Жизнь движется силой служебных инструкций и циркуляров, когда всякий несанкционированный шаг расценивается как преступление против Закона, как подрыв государственного строя. Эффективность этого общегосударственного дела обеспечивается фискальными средствами, полицейской профилактикой общественного организма, устраняющей его ненадежные звенья. Идеологическим оправданием такой профилактики служит образ "справедливости" как признание верховенства общего над частным, сопричастности всех граждан государственному благополучию, как их соучастие в присвоении общего достояния. Укрепление общего Закона земной жизни, его защита от "произвола" частных лиц, утверждение равенства всех перед Законом - становится высшим идейным смыслом данных общественных систем. Отсюда высокая прочность военизированных цивилизаций в столкновениях с другими сообществами, устойчивость к колебаниям исторически переменчивой социальной среды. В отечественной культуре воплощением такой безусловной власти Закона в развертывании практической деятельности людей стал Петербургский период российской истории с его канцелярско-городским, размеренно бюрократическим жизненным укладом.

Но в утилитарно-практическом типе цивилизации вместе с индивидуальной свободой подавляется всякая субъективность, отвергается ее единый, универсальный потенциал, когда всеобщая природа субъективного подвергается "кастрации", лишается самобытности, сращивается с объективностью частного, ограничивается им и низвергается в "особенное", когда разумно оправданным существованием признается лишь локальное, жестко ограниченное бытие, соответствующее требованиям внешнего тождества, подчиненное не внутренним устремлениям, а абстрактной силе формальных различий, насильственных ограничений. В этом насильственно расчлененном мире субъективная устремленность к полноте сопереживания божественного, к гениальным прозрениям духа цельного бытия, к творческой уникальности, духовному самоопределению личности третируется как безрассудное самомнение людей, а человек расценивается как расхожая деталь государственного механизма и низводится к своим социально регламентированным, исторически преходящим функциям. В общении человека с "богом" здесь всегда присутствует тень государства, общей необходимости совместного проживания людей, заставляя их усмирять безудержные порывы своего гения, приглушать голос совести, подстраивая ее под объективные требования окружающей среды. Государственная жизнь - это не божественная реальность всеобщего духовного единения, но также и не естественная разнородность телесного бытия, а сконструированная, автономно развивающаяся реальность, возникающая в процессе искусственного расчленения человеческой природы на отдельные составляющие, обособленного их культивирования и последующего сочленения на основе подчинения единой цели, императивам общей воли, утверждающая формальное равенство "граждан", заключенных в государственной ограде, перед Законом как общей границей их субъективной свободы, их практической деятельности, индивидуальной воли. Содержательные черты этой общей воли определяются ее способностью подчинить себе внешний мир, овладеть чувственной реальностью, утвердить свою власть над миром, поработить его. Поэтому идейной сутью рассудочно-практического типа цивилизации является путь войны, безграничной внешней экспансии, непрерывного поглощения мирового пространства, закабаление мира.

Однако консерватизм, присущий утилитарно-практическому типу общества, закабаляя субъективный потенциал людей, нагнетает в общественном организме внутренние напряжения, вызывает расхождения "правителей" и "исполнителей", противостояния гражданского населения и бюрократического сословия. Острота этого противоборства значительно возрастает на фоне внешнеполитических и военных неудач государственной бюрократии, свидетельствующих об истощении разумного потенциала в деятельности "военизированного общественного организма". Для России такая полоса военных потрясений начинается со второй половины XIX века, всё более убедительно демонстрируя, что полицейско-бюрократический уклад Российской державы, объективированный в её военной мощи, начинает давать сбои, не способен противостоять духу времени, недееспособен в динамических свершениях новационной культуры современного общества. Поражения в Крымской, Японской и Первой Мировой войнах возвестили историческому разуму об истощении энергетического потенциала Русской цивилизации, о близости заката ее исторической жизни. Революционный кризис 1917 года обозначил переломный момент в судьбе России, подвёл черту под восходящей линией её исторического развития. Исчерпав к концу XIX века потенциалы главных энергетических резервуаров цивилизационной жизни - обыденно-практического, субъективно-идеалистического и утилитарно-реалистического, - Россия все более погружалась в ХХ столетии в стихию старения, всё более распыляя запасы духовных сил и не восполняя их утрату новыми обретениями, теряя разумный смысл своего дальнейшего существования, завершая жизненный цикл в старческом разложении своего духовного строя.

Главной причиной крушения цивилизаций в исторической действительности служат, согласно психологической модели цивилизационного развития, истощение духовной энергии народов, прекращение притока в общественное самосознание свежих мыслей, новых идей. В результате высший тип общественной жизнедеятельности вырождается в низший, когда полный путь социального разложения духовной культуры воспроизводит в обратном порядке основные ступени ее возвышения. Признавая "наблюдаемость" такого «дракона» духовного вырождения культуры в исторических реалиях российской действительности ХХ столетия, следует все же подчеркнуть тот факт, что сокрушение Русской цивилизации протекало при существенном соучастии внешних сил, провоцировалось и углублялось как бы "искусственно", за счёт концентрации против русской культуры разрушительных мыслей и дел всего современного мира, потенциалов наиболее могущественных держав современности, и прежде всего западных. «Мнение Запада о России, - предупреждал в свое время соотечественников А.С.Хомяков, - выражается в целой физиономии его литературы, а не в отдельных ни кем не замечаемых явлениях. Оно выражается в громадном успехе всех тех книг, которых единственное содержание – есть ругательства над Россиею, а единственное достоинство – явно высказанная ненависть к ней» [25]. И уже в Крымской войне прошлого века мы видим столкновение России с объединенными силами наиболее мощных стран Европы и наиболее агрессивной супердержавы Востока - Османской империи. Поражение русских в войне с Японией также было обусловлено не в последнюю очередь финансовой, технической и дипломатической поддержкой Западом военного противника России.

Восток и Запад все более объединяли свои усилия для уничтожения России. Эта концентрация против Русской цивилизации бессмысленной злобы, агрессивной ненависти всего мира была вполне ясна лучшим умам России еще в прошлом столетии. «Какая путаница в понятиях и даже в словах, какая бесстыдная ложь, какая наглая злоба! – возмущенно восклицает А.С.Хомяков. – По неволе родится чувство досады, по неволе спрашиваешь: на чем основана такая злость? чем мы ее заслужили? Вспомнишь, как того-то мы спасли от неизбежной гибели, как другого, порабощенного, мы подняли, укрепили, как третьего, победив, мы спасли от мщения, и т.д. Досада нам позволительна: но досада скоро сменяется другим, лучшим чувством – грустию истинной и сердечной. В нас живет желание человеческого сочувствия, в нас беспрестанно говорит теплое участие к судьбе нашей иноземной братии, к ее страданиям, так же как к ее успехам; к ее надеждам, так же как к ее славе. И на это сочувствие, и на это дружеское стремление мы никогда не находили ответа: ни разу слова любви и братства. Всегда один отзыв – насмешка и ругательство; всегда одно чувство – смешение страха с презрением. Не того желали бы человек от человека» [26]. Поток этой ненависти уже тогда буквально захлестывал ближайшие пределы русского мира, покрывая темным валом антирусских настроений и славянские народы. Сила и блеск западного мира подавляли интимный пульс славянской жизни, заглушали «личное» самосознание братских народов, не позволяя им постичь свое духовное родство, направляя их друг против друга, против русского «старшего брата» как главного попечителя материнского крова, завета материнской любви. «России надо серьезно приготовиться к тому, - предупреждал своих соотечественников реалистический Достоевский, - что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем особом славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью» [27]. Так «для чего это все, наконец, - восклицает русский пророк, - и зачем брать России на себя такую заботу? Для чего?» И тут же отвечает – всем нам: «для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и честной идеей, воплотить и создать в конце концов великий и мощный организм братского союза племен, создать этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести наконец всех малых сих до себя и до понятия ими материнского ее призвания – вот цель России, вот выгоды ее, если хотите [курсив наш – Л.Г.] » [28].

Против такого духовного равенства всех детей Земли в материнском лоне любви и выступает современный мир частного права – права Силы, интеллектуального и физического насилия. «Знание – это сила» – таково главное кредо современного мира. Именно действие этих всемирных агрессивных сил и стало главной причиной разрушительных процессов в российской действительности нашего столетия, когда деградационный процесс был инспирирован сознательно, запущен в русскую жизнь искусственно, вызван неким "болезнетворным вирусом" чужеродной органики, стал результатом деструктивных усилий чужого разума, злой воли чужого духа. «Странно, - удивлялся когда-то А.С.Хомяков этой антирусской патологии современного мира, - что Россия одна имеет как будто привилегию пробуждать худшие чувства Европейского сердца» [29]. Действительность такого всемирного противостояния "русскому курсу", отторжения современной цивилизацией "русского естества", свидетельствуя интенсивностью мировых усилий об "искусственном" подрыве России, оставляет нам шанс на преодоление фатального исхода. Безумие нынешней России - это не столько ее собственная болезнь, сколько обнажённое выражение всех язв, пороков, безумств современного мира. Россия ныне являет собой символическое воплощение всех страданий мира сего, вбирая в себя все токи, все скрещения исторических путей вселенского развития человечества.

Та "триединая логика" исторического возвышения и низвержения России, которая замкнула ее жизненный цикл и исчерпала её «естественный» исторический смысл, явно просматривается и в общей панораме развития мировой Цивилизации, запечатленной в телесных очертаниях её основных этапов: 1) начального «Варварства» с его местечковым, обыденно-практическим жизненным укладом; 2) традиционного общества «Древности» с его религиозно - идеалистическим, сакрально - мифологическим углублением субъективного потенциала; 3) новационного общества «Современности» с его рационально-реалистическим, рассудочно-практическим мировоззрением. Абстрактная логика этого триадического процесса мирового развития была раскрыта усилиями немецкой классической философии. Немецкая философия «не была вытеснена новым учением, восставшим в силе: - нет, - подчеркивал А.С.Хомяков.- Она одна из всех философских школ совершила свой путь вполне, строгая до последнего вывода. Она остановилась и пала только перед невозможным, перед восстановлением, или лучше сказать, перед воссозданием сущего из отвлеченного закона. Ей принадлежит неотъемлемая и бессмертная слава в истории науки. Круг отвлеченного, чисто рассудочного мышления ею обойден и очерчен: законы его определены строго и отчетливо, и определены для всего человечества и для всех времен» /30/.Однако рациональная очерченность данного процесса, как свидетельствует русский опыт, не спасает историческую реальность от распада, не гарантирует осмысленность, продуктивность исторического действия. Германскому умозрению «была доступна только истина возможного, а не действительного, или иначе, закон, а не мир, в котором закон проявляется» [31]. Диалектическая абстракция, спекулятивная логика Гегеля действительно "всеобща", вполне адекватна любому историческому материалу, но именно поэтому и бесполезна, бессмысленна, так как ведёт человека не только к Богу, а и в бездну небытия, не только созидает мир, но столь же эффективно разрушает его. Гегель «шел путем аналитического сознания (рассудка)… Он не сознал, как и все немецкие мыслители не сознают, того правила, что путь анализа тождествен с путем реальности, но только в обратном направлении» [32]. Абстрактный, аналитический ум науки, властвующий в современном мире, неудержимо влечет его к погибели. И первой жертвой истребления мира человеческого должен стать русский мир. «Наука, т.е. анализ, по сущности своей везде один и тот же. Его законы одни, для всех земель, для всех времен, но синтез, который его сопровождает, изменяется с местностями и со временем. Тот, кто не понимает внутренней связи, всегда существующей между анализом и синтезом, из которого он возникает, впадает… в жалкую ошибку. В России эта ошибка достигла громадных, почти невероятных размеров» [33]. Сегодня Россия, спасая себя от гибели, спасает весь мир. Но для того, чтобы победить разрушительный дух мирового Зла и спасти свое Отечество от исторической смерти, русский народ должен пробудить все свои силы, собрать воедино свою духовную энергию, напрячь интеллектуальную мощь собственного разума, сконцентрировать волю свою в стремлении к Истине, совершенному бытию, к духу вечной жизни, к Богу. Жизнь конкретна, проистекает из реального источника, питается животворной силой совершенного существа, дышит духом божьего откровения.

Спасение России - в утверждении ее собственной воли как Воли всемирной, в обретении своей самобытной сути как подлинной сути всякого бытия, в символизации своей жизни, в её идеальном пробуждении и духовном преображении, в озарении русского «естества» чистым светом истины, животворным сиянием Мира вечного. "Для того, для кого кажется единственно возможным путь, уже пройденный не нами, именно путь Западной Европы, для того Россия должна быть неудовлетворительною. Но если ум сможет возвыситься над образами, ему данными, и настолько смыслит, что понимает возможность пути самостоятельного, для того Россия представляет вечный интерес и надежду, ибо обещает уму новое зрелище, расширить горизонт, уяснить идею, заданную человечеству, явить новое человеческое духовное величие" [34]. Но для такого просветления русской жизни сам русский народ должен прежде всего покаяться перед миром, познать себя в полной обнажённости своих прегрешений, родовых пятен, пороков и слабостей: только в признании собственных слабостей и реальной борьбе с пороками своей жизни можно обрести силу для будущей жизни.

Сегодня русский народ должен прежде всего усилием собственной воли спасти свою русскую душу от погибели, сохранить ее для дальнейшей исторической жизни, укрепив в ней стремление к Истине как образу вечного бытия, ибо без души сила тела становится безумной, саморазрушительной, так как созидательная мощь тела питается прежде всего потенциалом духа, величием творческого, свободного, самодеятельного настроя духовной энергии людей. Лишь только воля, напоминает А.С.Хомяков, «ставит все сущее, выделяя его из возможного… свободою своего творчества. Она, по существу своему, разумна, ибо… она – разум в его деятельности» [35]. Ныне мы воочию видим, что с угасанием самобытных потенциалов русской духовности меркнет как мираж и пространственный облик России, стягиваясь, как шагреневая кожа, в лоскутные останки былого величия. Сегодня у русских уже нет, судя по всему, Отечества, ибо последнее - это не просто географический ареал нашего появления на свет, а духовное пространство сыновней любви людских масс к Родной Земле, поднимавшей их когда-то в едином порыве на защиту материнского крова - Родины. Родная земля коренится прежде всего в сердцах людей, в их безотчетной и безрассудной любви к родному, соборному Духу Отечества. Если еврейский народ, утратив в древности свою родину и государство, сохранил себя в идеальных помыслах, в символах Веры, возродивших его ныне к полноте новой жизни, то русский этнос подверг в XX столетии свой идеальный мир тотальному истреблению, с бесстрашием безумного устремившись к погибели духовного разложения, к тлену бездуховного существования, к исторической бездне небытия. Общий итог тысячелетних странствий России по дорогам исторической судьбы выразил наш поэт-современник.

"Я - по полю вдоль реки:

Свет - тьма, нету Бога!

В чистом поле – васильки,

Дальняя дорога.

Вдоль дороги - лес густой

С бабами ягами,

А в конце дороги той -

Плаха с топорами.

Где-то кони пляшут в такт,

Нехотя и плавно.

Вдоль дороги все не так,

А в конце – подавно" [36].

Откуда в русском народе этот парадоксальный исторический мазохизм? Ответ на поставленный вопрос должен осветить нам интимную тайну Русской жизни, прикрытую пышными атрибутами "народности", "державности", православной "соборности" как лишь внешними одеяниями.

Свет этого тайного смысла еще мерцает в изорванных ризах русской жизни, еще вспыхивает последними бликами своей энергии в разодранных частях общерусского этнического тела - в духовных чаяниях оторванных друг от друга великороссов, белорусов, малороссов-украинцев. Каждый из этих братских народов восточнославянского единства позаимствовал у "Русской идеи" одну какую-то наиболее близкую и привычную его жизненно-практической ментальности черту, отбросив все другие, надеясь лишь в ней найти себе утешение и обрести путь к спасению. Так, основные чаяния великорусского людского массива обращены сегодня прежде всего к соборному духу Православия, питая свои последние надежды на просветляющее, примиряющее и собирающее Слово Церкви. Самосознание украинской нации упивается ныне духом вольности, переживанием чувства "народности", любви к родной земле и собственным правом быть её полным хозяином, обладать собственной вотчиной. Исторические невзгоды, выпавшие на долю белорусского народа, приучили его к стойкости и единству в своих действиях, утвердив идею "государственности", рациональной сплочённости, равной справедливости определяющим принципом его жизненно-практической ментальности. Сегодня хозяйственный украинец ждет спасительной помощи от природной благодати своей земли, рассудительный, законопослушный белорус надеется на сплоченную мудрость своих вождей, а отрешенный от "мира сего" великоросс верует в милость Божию.

Однако все эти надежды каждого из братских народов на спасительную помощь сохраненных идеалов сегодня совершенно беспочвенны, так как данные идеалы полностью уже раскрыли свой непосредственный созидательный потенциал в прошлой истории русского народа, выполнив в полной мере уже тогда свои исторические задачи и до конца исчерпав свои особые жизненные силы. Сейчас для полнокровной жизни русских масс уже недостаточно простого повторения прежних идеальных формул их деятельности, отброшенных когда-то в безумном беспамятстве, а потребно созидание действительно новых духовных символов, соответствующих теперешним реалиям мировой истории и способных воссоединить отдельные грани Русской идеи, скрепить разделенные части русского мира в органическую целостность, направив их потенциал к единой конечной цели. В этом духовном обновлении российской действительности нельзя уповать на свежесть чужих мыслей, отрекаясь от собственных традиций, обрекая себя лишь на подражание чужим замыслам, растворяя свой дух в мыслях и делах иных народов и теряя в собственной безликости последние черты исторической значимости для человечества. Новые горизонты русской жизни должны быть обозначены содержательными интенциями самой русской духовности, прочувствованы в интимном пульсе сердечных переживаний русского народа, питающем единой стихией русскую душу, организующем общим ритмом и эмоциональный колорит "вольности народной", и соборный уклад "православной веры", и императивный строй "державного разума".

Трехликий образ Русского мира, представленный в ландшафтных очертаниях Киева, Москвы и Петербурга, еще не выражает внутренний склад сердечности русской, духовного сродства великороссов, белорусов и малороссов. Таким историческим сердцем Русской земли является Великий Новгород, вобравший в себя и вольность природной стихии Киева, и церковную театральность Москвы, и закоснелый консерватизм бюрократических регламентаций Петербурга. Киев, Москва и Петербург лишь выразили, воспитали и окультурили природную "почву" Новгорода, очистили и отшлифовали отдельные грани "новгородского духа", синкретически сращенные в своей первородной натуре, в своем историческом "сердце" стихийными силами естественного традиционализма. Откуда вышла в мир Русская идея, туда же должна она и возвратиться по завершении исторических странствий, чтобы постичь свой сокровенный дух в полном объёме, узнать первородную тайну своего рождения, суть своей жизни, силу и слабости своего естественного, первобытного традиционализма.

Сокровенный традиционализм "русской жизни", сгущенный в повседневном укладе новгородского быта и представляющий естественную суть "русской души", довольно рельефно просматривается сквозь пелену нынешних реалий русской действительности в идейном стремлении отдельных побегов восточнославянского этнического единства к наследию прошлого опыта, явно обнаруживается в самом факте апелляции каждого из братских народов к историческим корням, к духу исторической традиции. В этой "естественной", "стихийной традиционности" русской жизни перед нами обнажается прежде всего внутренняя расслабленность русской души, определившая главную черту русской истории во всей ее тысячелетней протяженности - грех безынциативности, безмыслия, бесталанности, безответственности перед задачами созидания своего будущего сознательным творческим усилием, «упорное нестройство наших умственных сил» [37], «неподвижная сила общественной апатии и умственной лени» [38]. Именно самодовлеющий традиционализм, отсутствие стремления к прояснению и углублению внутренних основ своей жизнедеятельности, неспособность или, точнее, нежелание постичь внутреннюю гармонию триединой сути державности, соборности и народности и породили в русском этносе сегодняшние тенденции к их взаимообособлению и противопоставлению, когда каждый из символов русской духовности утверждает лишь собственное значение, отметая права других символических форм. В этой абсолютизации отдельных сторон реального целого в полной мере проявился догматический, приземленный духовный строй русской народности, приучивший ее к пассивному, чувственному восприятию действительности, к бездумному следованию за привычными стереотипами жизни без их критического осмысления, вне их творческого развития, когда идейное прояснение жизни отдавалось на откуп другим народам.

Сокровенный дух стихийного традиционализма - вот одна из "тайн" русской души, способной примириться со всем, что обещает стать привычкой, что не потребует от нее постоянного внутреннего усилия, напряженной самоконцентрации, интеллектуального самоконтроля. Эта стихийная "расслабленность" русской души являет собой сокровенный исток ее сегодняшнего исторического бессилия и смертельной усталости, увлекая маревом своих видений русский народ в пучину духовного распада. Такая стихийная склонность к привычному образу жизни, бездеятельному, по сути бездуховному существованию, не способствовала накоплению в русском народе творческого потенциала, не сформировала в нем сознательного настроя на творческую самореализацию его собственных убеждений, направляя духовный опыт русской жизни к внешним заимствованиям чужих мыслей и достижений. "Не поразительно ли, - отмечал в начале ХХ века эту зависимость русской души от сил чужеродного интеллекта историк русской мысли О. Гершензон, - что история нашей общественной мысли делится не на этапы внутреннего развития, а на периоды господства той или другой иноземной доктрины? Шеллингизм, гегелианство, сен-симонизм, фурьеризм, позитивизм, марксизм, ницшеанство, неокантианство, Мах, Авенариус, анархизм, - что ни этап, то иностранное имя" [39]. В контексте данной естественной установки русского духа творчество становилось лишь побочным, второстепенным продуктом от решения прикладных, обыденно-практических задач. В своей практической заземленности русская ментальность оказалась лишенной того теоретического полёта мысли, который был характерен, например, для древнегреческого самосознания с его любовью к истине ради нее самой, с его обожествлением мудрости. «Молодежь, - с горечью констатирует А.С.Хомяков приземленный дух русской образованности, - не покорившая ума своего законам методического развития, переходит у нас в совершенный возраст, вовсе неспособный к правильному суждению о вопросах сколько-нибудь отвлеченных, и этой неспособности должно приписать многие не радостные явления в нашей жизни и в нашей словесности» /40/. Но даже в этой прикладной интенциональности русская ментальность, как свидетельствует и фольклор в символическом образе "Емелюшки", и сегодняшняя практика нашей хозяйственно-экономической жизни, не слишком склонна к продуманным, сознательно организованным преобразовательным усилиям. И с исчезновением практической потребности в прикладном применении духовной энергии русская ментальность может вообще лишиться какой-либо тяги к творческому напряжению. Наш приземленный ум «как будто неспособен к напряжению чистого мышления, к созерцанию отвлеченного понятия. В нем есть какая-то тучность, что-то похожего на сельскую попадью, для которой легкий пар над сытной кулебякою есть крайний предел духовного представления» [41]. В свете сегодняшних общемировых перспектив автоматизации и кибернетизации материального производства вся русская духовность очень легко может превратиться в бездуховное болото, в жизненную среду всякого нечистого зверя, всякой бездушной нечисти. Сегодня, как и вчера, выглядит «почти безнадежно стремление тех, которые вздумали было просить образованного Россиянина сделаться Русским человеком и задумать Русским умом… Думать своим умом! – легко сказать: не легче ли не думать вовсе? И сидим мы у моря, и ждем погоды… Видно трудно заспавшимся проснуться, замершим оживать!» [42].

Дух традиционализма, закрепленный сознательным усилием рассудка в идеологическом консерватизме, витал над историей России, подавляя творческую энергию человека стереотипами наличных форм действительности, привычного уклада жизни, застилая разуму пути к самостоятельному постижению бытия, не позволяя мысли свободно творить мир идеальной гармонии, формируя сознание русского люда догматическим, безжизненным, не способным к саморазвитию. Этот догматизм русского самосознания, некритичность в самооценках, не давали ему возможности узреть за внешней оболочкой своих идейных символов животворящую энергию Разума как жизненного истока триединой истины бытия. Будучи общим основанием Державности, Соборности и Народности, Разум требует в своей истинной сути гармонической полноты их идеальных смыслов и потому отрицает как заблуждение абсолютизации одной из сторон за счёт принижения других. Критическое отношение Разума к односторонним особенностям своих земных воплощений, представленных идеалами народности, державности и соборности, предстает в догматическом восприятии русской ментальности прежде всего как отрицательная энергия, разрушительная сила, направленная на полное отметание каких-либо идеальных устремлений, на искоренение незыблемых идеалов, вечных истин, насыщая догматический строй русской души ложным пафосом безграничного отрицания, нигилистического скепсиса. Именно такой деформированный, ложный облик разума и нашёл своё практическое претворение в новейшей истории русского народа в XX столетии, где прежний традиционализм русской духовности приобрёл сатанинский дух традиции разрушения - "государства" как вразумлённой, кооперированной целостности, "личности" как одухотворенной, самодеятельной индивидуальности, "народности" как одушевленного естества семейно-родовой сплоченности, подменив эти живые образы духовной энергии бездушными масками насилия, эгоизма, клановости. В своем отрицательном заряде "русский разум" сегодняшнего образца полностью искоренил смысловую цельность своих деятельных устремлений, превратившись в воплощение абстрактного, безжизненного разума, безмерного духа всеобщего разрушения, став действительным претворением, наглядной концентрацией мирового безумия, символом мирового хаоса. "Революции - эти судорожные и безумные покушения на самоубийство - суть тоже выражения прошлого, обнаружение тенденций, идущих из прошлого: в них сказываются губительные действия ядов, накопленных в прошлом, и судорожные попытки освободиться от них" [43].

В этом истреблении русским народом собственных культурообразующих смыслов происходит его самоуничтожение как особой творческой силы истории, идет процесс глубинного перерождения, коренная гипермутация, освобождая из-под внешних оболочек традиционализма и сознательного консерватизма страшную суть древних, первородных, бессознательных сил мироздания, собранных в теле человека и представлявших животные страсти его души. Эти страсти, стеснённые в русской душе на протяжении тысячелетней истории государственной жизни целенаправленными усилиями державного разума, вновь предъявляют миру своё первородное право власти над человеком в связи с крушением русской государственности. Сегодня нашему взору открывается девственная стихия русской души, интимная тотальность её первобытных устремлений. Срывая с себя мишуру внешних украшений державности, соборности, народности, она обнажает миру звериный оскал своих изначальных, естественных влечений, претворяясь в силу толпы, культ насилия, власть беззакония, в торжество произвола. Дух Криминала - вот та демоническая сила, которая лицедействовала на всем протяжении российской истории, сохраняя себя под разными обличиями для заключительного акта мировой драмы, для открытого предъявления своих прав на мировое владычество.

Реальность такого клейма, проставленного на теле всего человечества мировыми духами Зла, наглядно демонстрирует история России, пропитанная на всём своём протяжении насилием и кровью и принесшая в XX столетии миллионные жертвоприношения на алтарь своих заблуждений. Первородная мощь этого звериного, обезличенного начала русской жизни со всей отчётливостью засвидетельствована исторической хроникой в парадоксальном характере нарождения древнерусской государственности, когда острота внутренних "разборок" древних новгородцев заставила их во имя спасения от самоистребления призвать для власти над собой чужеземцев. В нашем столетии безумство самоистребления вновь овладело русской душой. И в своём "идейном безумии" русский народ сегодня окончательно добивает себя, расчленяя во славу идола мировой охлократии собственное этническое тело на три самостийных обрубка, лишённых целостной полноты жизни - независимых украинцев, суверенных белорусов и вполне самобытных великороссов, предоставляя каждому из них право вполне самостоятельно завершить их жизненный путь, вполне независимо покончить свои счеты с жизнью. Остаётся лишь надеяться, что эти обезумевшие части бывшей целостности не столкнутся в кровавом раздоре новой междоусобицы, что они, как в прошлом, найдут для себя где-то на Востоке или Западе, Севере или Юге новых умудрённых правителей, способных обуздать их разрушительный потенциал, удержать их от взаимоистребления, первобытного каннибализма, направив их энергию в русло созидательной деятельности.

Однако тотальная мощь разрушительных потенциалов русского этноса, взорвавшего собственные идеальные ценности, едва ли покорится духовным узам чужого образа жизни, вряд ли допустит повторения новгородского эксперимента, уже не примет для себя локальный закон чужой жизни. В условиях своей исторической зрелости первородная стихия русской ментальности, отвергнув собственные идеальные императивы и не склонившись перед чужими богами, должна будет для самосохранения обрести "самобытные" формы соорганизации своей энергии, открыто провозгласив власть своей "реальной", "овеществлённой" сути, явно подчинив себя криминальному Закону, утвердив обнажённую власть физической "массы", поклонившись власти воровского Авторитета силы. "Отсутствие дисциплины при утрате религии, - характеризует Арсений Гулыга разрушительный потенциал русской ментальности, - ведет в интеллигентской среде к нигилизму, а в малообразованной народной толще - к хулиганству" [44]. И сегодня в социальной среде "новых русских" все более укореняется мысль об отсутствии существенных различий между объективной строгостью Закона и жёстокой силой Беззакония, прививая массовому сознанию идею компромисса между правовым и криминальным обществом, допустимости власти криминальных слоев, о приемлемости воровского образа жизни, оправданности в нынешних условиях господства Авторитета, который только и может спасти "русское сообщество" от крушения.

Интенсивной криминализации массового сознания русского населения в современном мире способствует в значительно степени и сознательная политика нынешних руководителей ряда бывших советских республик, ориентированная в конечном счёте на отстранение русского люда от легальных, правоприемлемых форм социальной деятельности, направленная как на выдавливание русских масс с территорий новообразованных независимых государств жёстко-этническими законами о гражданстве, так и на разрыв связей этих масс со своей "исторической родиной". Официальный закон этих стран, существенно ограничивая права русских в реализации их этно-культурных и индивидуально-личных интересов, противопоставляет себе "русскую среду", выталкивает её представителей в подзаконную сферу жизни, ставит их вне закона, превращая русскоязычное население помимо его воли в субъекта криминального сознания. Третирование официальным законом жизненных интересов русского населения как неправомочных приводит к тому, что эти интересы обретают внезаконные формы своей реализации, все более втягивая русские массы в недра криминальных организаций, когда криминальные сообщества становятся единственной организационной формой этнического самосохранения.

Прорастанию в сердцах русских людей этого соблазна спасения в криминальном сплочении активно способствуют и некоторые социально-политические мероприятия нынешней российской администрации, превратившей государство в основного экспроприатора жизненных благ своих граждан, беззаконно лишившей их честно заработанных средств существования. На фоне таких мероприятий перед нами все более отчетливо прорисовывается криминальный строй "новой России", поднявшей авторитет воровского права до государственного величия. Так, вековечная мечта русской духовности о всечеловеческом значении русской идеи обретает в ХХ столетии свое телесное воплощение в международном утверждении российского криминалитета.

Концентрация криминальной энергии в жизни современной России может стать существенным фактором в сегодняшних геополитических противостояниях традиционного Юга и новационного Севера, с вожделением уже склонившихся над телом поверженного Российского гиганта, в надежде поживиться от его природных богатств - не подозревая при этом о гибельной мощи бацилл беззакония, способных разрушить и их организмы, обеспечив победу криминала в общемировом масштабе. При всей кажущейся "дикости" такой перспективы утверждения господства воровского Авторитета на мировой арене она не является столь уж абсурдной. В контексте стремительного обострения глобальных проблем, грозящих уничтожить все человечество, мировое сообщество вполне может взять на вооружение в качестве спасительного средства от надвигающейся катастрофы стратегию тотального контроля за деятельностью индивидов и национально-государственных сообществ, истребив в сердцах людей дух вольности, изгнав из пространства человеческого общежития всякую свободу самостоятельных решений и действий отдельных лиц, превратив все народы в бессловесных исполнителей священной воли мировых "авторитетов", лишив человека под страхом смерти каких-либо прав на собственную волю, когда "всякий человек обещает повиновение тому, в чьей власти спасти или погубить его" [45]. Обнажённый ужас смерти может взнуздать человеческую свободу, способен раздавить тотальным насилием в людях жажду творчества, искоренить духовность в сердцах людей звериной жестокостью. "Непреодолимое могущество, - проповедует английский мыслитель, - оправдывает все действия" /46/.

Важнейшим условием утверждения в обществе такого криминального строя тотального насилия служит подавление в человеке идеальных устремлений, подрыв духовных оснований жизнедеятельности людей, разрушение общественного образования как целенаправленной социальной силы формирования духовной сущности человека, как системы сохранения, накопления и передачи последующим поколениям необходимой полноты духовного опыта человечества. Сегодня весь мир переживает кризис образовательных основ общественной жизни, порождённый на стыке производственно-технологических и организационно-управленческих возможностей общества, инициированный стремительным техногенным обновлением производства, отвергающим традиционные виды образования, и мощным всплеском раскрепощенной человеческой свободы, подрывающей традиционные нормы человеческого общежития, устойчивость социальной организации. Вызревающий конфликт между динамизмом производственно-технологического комплекса и традиционализмом образования, обращенного прежде всего к историческому опыту прошлого, может послужить удобным поводом для свертывания образовательной деятельности, для развала всей системы народного образования под громкими лозунгами его "оптимизации", "индивидуализации", "муниципализации" и тому подобного, для свертывания образовательной деятельности в обществе как непродуктивной сферы приложения общественных сил, не успевающей за обновлением производственных потребностей социума. Подобное "экономически обоснованное" удушение образования может выглядеть в глазах обыденного сознания даже рационально оправданным, так как перспективы автоматизации и кибернетизации производственных процессов устраняют из сферы производства непосредственную энергию живого человеческого труда с его образовательным потенциалом, требуя для научного углубления производственного базиса очень незначительного числа высокообразованных профессионалов - исследователей, узкой группы лиц "образованной элиты".

Но свертывание традиционных видов образования и прежде всего гуманитарно-исторического, представляющего вечные императивы созидательной деятельности людей, означает при росте человеческой свободы накопление в обществе неуправляемой, разрушительной энергии человеческих масс, возрастание неконтролируемого потенциала нелегальных форм человеческой деятельности, криминогенных слоев общества, подрывает правовую устойчивость общества и угрожает ему будущими социальными потрясениями. Особенно интенсивными темпами идет ныне этот процесс скоропалительного "реформирования" образования в сегодняшней России, закладывая для будущих времён гигантские пласты "освобождённых" от социальных традиций людских масс, лишенных полноценного видения наличной действительности во всей ее духовно-исторической глубине, не ведающих своих корней, не признающих идеальных смыслов истории и знающих лишь блики настоящего как краткого мига между пустотой прошлого и неопределенностью будущего, верящих лишь в чувственную данность физической силы как подлинно всеобщий и единственный критерий мировой справедливости, преклоняющихся лишь перед непосредственной мощью насилия. Для такой необразованной, обездушенной людской массы, обожествившей телесное естество, всякое действие "становится справедливым или несправедливым в результате осуществления права повелителя" [47].

В своей оторванности от высших смыслов мировой истории, в отстраненности от полноты духовных смыслов творчества необразованные массы становятся воплощением сугубо телесного существования человека, лишённого избирательного, свободного отношения к действительности, закрепощенного давлением материальной среды. Закрепощенность необразованного, бескультурного человека массивом внешних обстоятельств превращает его в потенциального исполнителя чужой воли, в потенциального проводника криминально-силового мировоззрения, настроенного низвергнуть любые социальные нормы под прессом внешнего принуждения. Такой обездушенный человек, признавая лишь чувственную реальность Силы, начинает претворять этот свой "идеал" в повседневной практике, возвеличивая его до глобальных, в итоге - до мировых - масштабов, созидая авторитарно-криминальный строй общества, обожествляя закон Силы, возводя преступный закон воровского мира во всемирное владычество, где высший "естественный закон требует исполнения любого права суверена" [48]. В этом контексте противостояние "образованного" и "необразованного" общества, борьба одухотворенных, соборных объединений людей и бездуховных, "овеществлённых" человеческих масс становится определяющим противоречием исторического развития человечества, обретая в современном мире свою кульминационную напряженность, предельную остроту, судьбоносную значимость для будущего мировой культуры, когда всякое унижение образования становится новым шагом в возвышении Криминала к всемирному владычеству. Сохранение творческого потенциала мировой истории и защита ее духовных ценностей от посягательств криминальных сил возможны сегодня только на путях генерализации образования в жизни общества как определяющей сферы общественного воспроизводства, как первоосновы целенаправленной реализации исторического прогресса.

Глобальная угроза торжества в современном мире криминального общества свидетельствует со всей трагической очевидностью еще об одной печальной истине нашей эпохи - об идейном крушении ее духовного лидера в лице англо-саксонского этноса. Выиграв локальное сражение в геополитическом споре с союзом советских республик, он потерпел глобальное поражение в борьбе за духовное лидерство в мировом сообществе, подкрепив в результате своих непродуманных действий силы мирового Криминала общероссийским потенциалом, воочию показав человечеству всю недальновидность своих практических решений. Как победой над Наполеоном в 1812 году русский народ освободил Европу от французского рабства, так своим поражением в 1991 году он освобождает весь мир от американского духовного владычества, требуя пришествия нового идейного лидера мирового прогресса. И предоставив германскому этносу возможность восстановить полноту его национальной жизни, устранив политико-правовые препоны на пути к свободному развитию его духовной энергии, русский народ создал естественные предпосылки, обеспечил внешние условия для самоутверждения нового лидера мировой истории, вскормленного идейной силой критического потенциала немецкой классической философии, исповедующего дух целостного миросозерцания, отвергшего крайности и французского рационализма, и англо-саксонского эмпиризма.

Однако плата за это освобождение человечества от иллюзий его нынешних вождей оказалась для самого русского народа слишком высокой, потребовав от него полного идейного саморазоружения, сокрушения всех своих идеалов и всечеловеческого опрощения собственной духовной сути. В этом опрощении русский этнос разлагает все специфическое, отличительное, особенное в собственной жизни, срывает с себя все национальные регалии, растворяет себя в исходном естестве первоначального состояния человечества, возрождая в реалиях современного мира первородный облик "человека естественного", "человека искреннего". Призыв Руссо к восстановлению чистоты первобытного облика человека был "услышан" русской народной массой, воплотившей его завет в своей практической жизнедеятельности. В первичной наготе своего безыскусного существования русский человек, пережив и отвергнув всякую свою особенность, национальную исключительность, обнажил для всеобщего обозрения всечеловеческий лик естественных потенциалов субъективной энергии современной цивилизации, субстанциональную простоту человеческого рода как полноты возможностей всех динамических состояний цивилизационного процесса, как общего, исходного потенциала всякой "цивилизации".

Русский этнос ныне - это просто "народ", сохранивший в современном искусственном мире первичный настрой "естественного образа жизни" со всеми его достоинствами и недостатками, способный в своем "естестве'' стать началом новых путей развития человечества, обозначивший полнотой своих естественных возможностей "свободное состояние" человеческого рода в претворении будущего, точку "бифуркации" мировой истории, исторического выбора человеческой субъективностью магистральных путей своего дальнейшего развития. Если еврейский народ обозначил своим одухотворенным ликом вселенскую глубину конечного, субъективно-должного смысла истории человечества в его стремлении к Богу, то русский этнос воплотил своим телесным естеством всемирную объективно-реальную полноту начал этого движения. "Всякая народная индивидуальность, как и индивидуальность человека, - характеризует Н.А.Бердяев напряженность народной жизни, - есть микрокосм и потому заключает в себе противоречия. Но это бывает в разной степени. По поляризованности и противоречивости русский народ можно сравнить лишь с народом еврейским" [49]. Символическим воплощением этого "природного естества" русской жизни как исходного начала исторического пути человечества служит мифологема русского самосознания "Родной Земли", "Святой Руси" как первоистока жизненных сил народа, идея неразрывной связи русских людей с "Русской Землёй". Не индивид и даже не народ является в русском мировоззрении субстанцией русского образа жизни, а Русская Земля - вечная прародительница жизни. "Наш царь над царями царь, Светла Русь земля - всем землям мать", - говорится в народном "Стихе о Голубиной Книге" [50]. Русский человек - это лишь путник, странствующий по Русской Земле. Для русских Земля - это не физико-географическая или же хозяйственно-экономическая категория, а живая среда, организм, кровная, интимно-личная суть русской жизни, вне связи с которой люди утрачивают русскую душу, свою русскую "ауру", русское естество. "Тоска по Родине", разъедающая душу русского человека в эмиграции, есть концентрированное проявление его "естественной", "земляной" стихии:

"Лечь в тебя, горячей плоти родина,

В чернозем, в рассыпчатый песок…

Над глазами расцветет смородина –

Терпких ягод кисловатый сок.

Тихий корень, прикоснись к груди моей,

Выпей кровь из охладевших жил,

Мчи ее наверх, в поля родимые,

Где когда-то я дышал и жил.

Осенью лиловые и красные

Гроздья ягод птицы поклюют…

Где конец твоим высоким странствиям,

Плоть моя, где для тебя приют?" [51].

Поэтому за пределами Русской земли мы перестаем быть русскими, перерождаясь в немцев, французов, англичан в соответствии с духом новой земли.

Все исторические достижения цивилизации выросли из первичного потенциала этого чисто земного существования человека, возникли в процессе дивергенции, расхождения отдельных свойств его естественно-практического опыта и их духовного культивирования силами разума, дав начало своеобразию различных форм национальной жизни, претворив в действительность всю полноту естественных возможностей человеческого рода. Но рядом с действительными плодами этого природного потенциала, воплотившими всенародную полноту творческой свободы человека, произрастали и вызревали хищнические, разбойные, агрессивно-паразитические побеги человеческой жизнедеятельности, всосавшие в себя всю сгущенную духом мощь физической, телесной энергии, спрессовавшие всё разнообразие жизненного мира человека в одно безраздельное тождество, могущество которого не может быть поколеблено никакими отступлениями, колебаниями, отклонениями по какой-либо национальной или личной, социальной или же природной причине. Утверждение этой сгущенной мощи телесного естества в реалиях современной действительности означает изгнание из стихии человеческой деятельности потенциалов духовной свободы, возможностей какого-либо выбора человеком норм своей жизни, полагает стандартизацию человеческого рода по единому "безнациональному" шаблону, провозглашает пришествие всемирной власти абстрактного, безликого, всеобщего Закона, отстраненного от нравственного сострадания живой человеческой души.

Естественной ячейкой существования такого обезличенного, унитарного человечества и служит "криминальный строй", сводящий все разнообразие человеческих отношений к связке "господства и подчинения", к всеобщему распорядку "силы", устраняющий какую-либо двусмысленность человеческих различий, превращающий род людской в безликую, одномерную массу "индивидов", лишённых свободы волеизъявления. Символической эмблемой властных полномочий этой сгущенной "силы" телесных масс человечества служит демонический блеск Золота. В концентрированной чистоте своей вещественной сущности Золото воплощает полноту телесной мощи, безраздельную власть Телесности, символизирует уничтожение свободы человеческого духа, изживание его самобытной природы, утверждает беспрекословную силу Власти, наличности, необходимости. Подчиняя человека чисто "физическим" основаниям, убивая в нём собственно "человеческое", духовное начало, уникальный колорит "личности", своеобразие национальной особенности, Мировое Золото низводит жизнь людей к исполнению своих властных предписаний, вовлекает людские массы в "естественный круговорот вещей", превращает их в безвольную органику "финансовых масс", управляющих как центральные силы мироздания всеми процессами во Вселенной. Человек, теряя свою свободную душу, начинает собственной кровью питать, оживлять Дух Золота, трансформируя общество в механический космос финансовых влияний, в мир господства и подчинения, властителей и исполнителей, господ и рабов. Сегодня эта безликая мощь Золота стремится к мировому господству, подавляя в людях действительность свободы, разрушая национальное своеобразие, уничтожая творческую самобытность человеческого духа, убивая саму субстанцию человеческой жизни, душу человека. В контексте этих процессов грядущий ХХI век будет иметь для человечества судьбоносное значение, станет его Судным Днем - или торжеством духовной свободы, творческой сути человека, или же триумфом бездушной силы Золота, обездушенной власти телесной массы. Решающее столкновение Добра и Зла, глобальные всполохи которого на историческом горизонте мы уже дважды наблюдали в ХХ столетии, еще ожидает нас впереди, но громовые раскаты его сражений уже отдаются в сердцах людей, уже стелется над землей сладко-едкий дым, горьковатый вкус нового и последнего мирового пожара, испепеляющего всю неправду земной жизни и открывающего действительный остов бытия. «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь» [52]. «Ибо пришел великий день гнева Его и кто может устоять?» [53]. «Пятый ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны: Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя» [54].

На всем протяжении своей тысячелетней истории русский народ, сохраняя первородную непосредственность, оставался индифферентным и к высшим запросам человеческого духа, и к властным притязаниям "золотого дьявола". Ныне русским людям предстоит сделать свой окончательный выбор, добровольно признав власть над собой либо энергий Святого Духа, либо сил золочёного Идола. Сегодня мы должны или возродить свою духовную энергию, собрав всечеловеческий потенциал духовных плодов цивилизации и наделив их естественным, нравственным чувством природной гармонии, утверждая собственное одухотворенное лицо в мировом сообществе, или же, покорившись дьявольской силе Золота, стать подножием его мирового владычества, отдать себя в услужение воровскому Авторитету, возводя его на трон всемирной власти. Нравственный выбор русского человека должен определить облик грядущего мира.

Сегодня русский народ еще сопротивляется мистической власти золота, еще противится бездуховным символам современности. Разрушив почти все свои духовные устои, русский народ пока еще сохранил первородную, непосредственную, естественную основу своей жизни - кровную, интимно-личную, живую, духовную связь с Землей, которая и является телесным воплощением "Русской идеи" в её натуральных, естественных очертаниях.

«Эти бедные селенья,

Эта скудная природа –

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Удрученный нашей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде царь небесный

Исходил, благословляя» [55].

Только в этой укорененности русского быта в родной Земле, в сакрализации русской Земли как материнского лона собственной жизни русский народ и сохранил себя в перипетиях исторической судьбы как особую этническую общность, концентрируя до предела свою энергию в годины военных испытаний, выжимая до последней капли свои силы для сбережения этого живительного истока своего существования. И стоит только разорвать эту первородную пуповину русского бытия, прервать "естественную", бессознательную, кровную связь русского человека с родной Землёй, как исчезнет и сам русский народ, растворившись среди человеческих масс, ибо каких-либо других символов национального единения у него на сегодняшний день не осталось. Поэтому так страшны для будущего русского этноса нынешние планы радетелей вещественного "экономического преображения" России проградуировать степень родства русских людей с их землей в "золотых эквивалентах".

Для русского народа единственно всеобщей мерой связи человека с Землей всегда была связь "кровная" - способность человека отдать свою кровь родной Земле, встать на защиту родной Земли от захватчиков, пожертвовать собственной жизнью ради неё, ибо в русском воззрении не люди созидают мир, преобразуя землю, но Земля творит человека, украшая его бытие. Русский человек - это "дитя" Русской Земли и потому просто Защитник русской земли: это каждый, кто готов ради неё на самопожертвование. Кто будет владеть Землей, тот и будет править Россией. Самобытность и свобода России зиждутся на кровной связи народных масс со своей землей. Пока крепка "естественная" связь людей с духами родной Земли, будет жить и Россия. Подмена этих первородных скреп жизни "золочеными узами" будет означать смертный приговор русскому народу, его физическое подавление. Сегодня лишь общий дух Русской земли еще питает общенациональную жизнь русских масс. Стоит только перерезать эту пуповину русской жизни, подменив ее искусственными, безнациональными кровотоками, как тут же умрёт и русский этнический организм, рассыплется в прах органика его тела, превратившись в придорожную пыль исторических путей мирового развития человечества. "Интернационализм и абстрактность, - раскрывает Л.П.Карсавин зловещую природу, агрессивную среду тотального космополитизма, - существенно противоречат духу всякой живой органической культуры. Они возможны, как страшные призраки, только на почве её разложения" [56].

С падением Русского мира, вместе с крахом Русской идеи сокрушится и живительная сила Святого Духа и восторжествует Дух Жёлтого дьявола, утверждая своё всемирное величие и превращая людей в кабальных рабов, не имеющих ни своей уникальной, свободной души, ни национальной почвы, не ведающих высших, творческих смыслов существования. И явится тогда действительный "гражданин мира", его подлинный Хозяин, исповедующий абстрактный дух Власти, отвергающий всякие границы государственного суверенитета, всякий особый уклад национальной жизни, всякий закон национально-государственной автономии во славу глобального, безличного закона Силы, когда сила живет и действует лишь ради насилия. "Этот тип является врагом всякой национальной органической культуры..., - предупреждает Л.Карсавин. - Ему чужда и непонятна идея соборности, раскрываемая православием... Этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действен. Но лишь только культура начинает заболевать или разлагаться, как он быстро просачивается в образовавшиеся трещины, сливается с продуктами распада и ферментами ее разложения, ускоряет темп процесса, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью" [57]. Первой жертвой этого глобального плана разложения мировой Культуры, закабаления человечества и утверждения воровского Авторитета на троне всемирного владычества и должен стать русский народ. Как подчёркивал В.В. Розанов, "жизнь, ставши безобразною, умрет в самом коллективе своем, в самой целостности своей. Это уже хуже индивидуальной смерти, это - народная смерть" [58].

Однако жизнь русского этноса еще не оборвалась трагедией могильного безмолвия. В разорванных останках русской духовности ещё мерцают искры прежней жизненной энергии, оплодотворявшей устроительную деятельность русских людей на протяжении тысячелетней истории России, спасавшей Русь от погибели в самые страшные лихолетья ее исторической судьбы. Истоки этой животворной энергии, возрождавшей Россию из небытия, поднимавшей ее буквально из темного провала смерти, питаются силой Духа Святого, истинным потенциалом Разума как творческого смысла земных образов "державности", "соборности" и "народности", как высшего таинства тысячелетних исканий русского народа, как драгоценного дара, сокровища всякой телесной жизни. Истинный разум, подчеркивает П. Флоренский, - это "вид связи бытия" [59]. Сегодня спасение русского народа от исторической смерти кроется в концентрации его природных задатков, в полноте духовных особенностей, возрождавших его всечеловеческую натуру, в духовном преображении русского естества животворной энергией Разума, в сакрализации русской душой чудотворного света Разума. Культ разума, таинство познания Истины должны стать для русской духовности высшим напряжением Веры, священным долгом, безусловным императивом ее жизненных устремлений. "Нам остается, - пророчествовал Владимир Ильин, - только следовать и идти, так сказать, путями путей и иными путями, идти путем специально русским, путём абсолютного творчества" [60]. Софийность, мировая Мудрость - вот последний энергетический бастион земного бытия, телесный оплот созидательной мощи Святого Духа, способный возродить русский народ к новой жизни, оградить человечество от ужаса тотального насилия, защитить свободную душу человека от кабалы вечного страха, проложить людям новые пути к творчеству, светлые пути к спасению. "Только в софийности истории, - напоминает людям С.Булгаков, - лежит гарантия, что из нее что-нибудь выйдет и она даст какой-нибудь общий результат... История организуется из внеисторического и запредельного центра. София земная возрастает только потому, что существует мать её София Небесная" [61].

Но для обретения этой животворной силы истинного Разума необходимо прежде всего развеять мираж абстрактных порождений человеческой гордыни, ложных видений произвольного умствования, лишенных созидательной мощи телесного воплощения: Разум нужно постичь в конкретных формах его объективного претворения, в чувственной наглядности его интимных откровений, индивидуальных телесных воплощений. "Свобода мысли и суждений невозможна без твердых основ, без данных, сознанных или созданных самобытною деятельностию духа, - подчеркивал А.С.Хомяков, - без таких данных, в которыя он верит с твердою верою разума, с теплою верою сердца" [62]. Таким действительным воплощением творческого потенциала всего сущего, объективным ликом "Русской идеи" в высших, истинных смыслах ее субъективных устремлений, является Слово, одухотворенное тело природного Космоса, земной образ Божественного Логоса, его земная тень, открывающая человеческому духу гармоничный строй мироздания, свидетельствующая об Истине, о реальности совершенного, вечного бытия. Истинный, живой Бог русской духовности - это Слово во всем многообразии его символических модификаций, во всей чистоте его сакрального смысла, его священного замысла. "Ибо идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности" [63]. Слово - вот тот конкретный первообраз вразумленной души человека, который даровал прежней русской истории мировое величие, который питал высшие прозрения русского гения, который в течение веков хранил и пестовал русскую душу, творил православный строй русской жизни, который одарил мир Русской Идеей, - Верой в соборную суть Мира и Человека, в живительную силу Слова. И если всех этих исторических свидетельств "недостаточно, - подчеркивает В. Соловьев, - то есть еще более великое и вечное свидетельство - откровенное Слово Бога. Я не хочу сказать, чтобы в этом Слове можно было найти что-либо о России: напротив, молчание его указует нам истинный путь" [64]. Ибо русский Путь - это вселенский Путь Божественного Слова. "Я лично думаю, - говорит С.Булгаков о своих чаяниях новых откровений христианской веры, - что здесь мы имеем еще не раскрытую сторону христианства, и её раскрытие принадлежит будущему... мы чаем пробуждение нового пророческого духа в христианстве, его начатки уже видим в русском православии XIX века и на его дальнейшее вызревание уповаем в послебольшевистской России. Речь идет о большем, даже неизмеримо большем, нежели "христианский социализм" в разных его видах, как он существует в разных странах. Речь идёт о новом лике христианства общественного, о новом образе церковности" [65].

Именно Слово служит ныне последним оплотом жизненных сил русского народа в противостоянии разрушительным процессам, оставляя ему надежду на возрождение, на преодоление тлена духовного разложения, на пробуждение к новой жизни. Мировое Слово, хранящее в себе жизненный потенциал всей Вселенной и полагающее в своём созидательном порыве пути претворения будущего, должно стать для русского человека высшим сакральным символом, конкретным прообразом всех его практических действий. И лишь постигнув сокровенные тайны созидательных смыслов Слова, Русская идея сможет воплотиться в новом слове мировой истории человечества - во всемирной культуре "общества Разума", озарив жизнь человека сиянием Истины, единения Бога и Человека, живительным светом Спасения.

«Над этой осенью - во всем

Ты прошумела и устала.

Но я вблизи – стою с мечом,

Спустив до времени забрало.

Души кипящий гнев смири,

Как я проклятую отвагу.

Остался красный зов зари

И верность голубому стягу.

На верном мы стоим пути,

Избегли плена не впервые.

Веди меня. Чтоб все пройти,

Нам нужны силы неземные» [66].

По своей конечной сути "русская идея есть эсхатологическая идея Царства Божия" [67]. "Поэтому можно надеяться, - предвидит Н.О.Лосский, - что русский народ после преодоления безбожной и бесчеловечной... власти, сохранив свою религиозность, будет с Божьей помощью, в высшей степени полезным сотрудником в семье народов на путях к осуществлению максимального добра, достижимого в земной жизни" [68].

«Грустный вид и грустный час –

Дальний путь торопит нас…

Вот, как призрак гробовой,

Месяц встал – и из тумана

Осветил безлюдный край…

Путь далек – не унывай…

Ах, и в этот самый час,

Там, где нет теперь уж нас,

Тот же месяц, но живой,

Дышит в зеркале Лемана…

Чудный вид и чудный край –

Путь далек – не вспоминай…» [69].

О Русская Земля! Ты еще за холмом!

*Гореликов Л.А., Лисицына Т.А. Русский путь. Опыт этнолингвистической философии. Ч. 1–3. Великий Новгород, 1999. З84 с.

**Гореликов Л.А. Русский путь: в поисках будущего // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.16488, 18.04.2011.

*** Гореликов Л.А., Гореликов Е.Л. RESTITUTIO IN INTEGRUM. Возвращение к первоначалам: белорусский горизонт глобального будущего России в XXI веке // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.17705, 29.10.2012.

***Гореликов Л.А., Лисицына Т.А. Русский путь. Опыт этнолингвистической философии. Ч. 3. Судный час русской идеи. Великий Новгород, 1999. С. 8–59.

1. Слово о плъку ИгоревЬ, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова // Цит. по кн.: Лихачев Д.С. Слово и полку Игореве. Историко-литературный очерк. М., 1976. С. 125.
2. Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1998. С. 370.
3. Доля Е.В., Дьячкова Н.Н. Русская идея в зеркале украинской философской культурологии // Русская философия: новые решения старых проблем. Второй Санкт-Петербургский симпозиум историков русской философии. Тезисы докладов и выступлений. Ч. 1. СПб., 1993.
4. Достоевский Ф.М. Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 26. Л.: Наука, 1984. С. 78.
5. Толстой Л.Н. Конец века // Запрещенный Толстой. Толстовский листок. Вып. 3. М., 1993. С. 23.
6. Кошелев В.А. Славянофилы и официальная народность // Славянофильство и современность. Сб. статей. СПб.: Наука, 1994. С. 129.
7. Флоренский П. Собр. соч. Т. 1. Париж, 1985. С. 71.
8. Там же. С. 76-77.
9. Достоевский Ф.М. Петербургская летопись [1847] //Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 18. Л.: Наука, 1978. С. 26.
10. Соловьев В.С. Сочинения: В 2-х т. Т. 2. М., 1988. С. 5.
11. Там же. С. 122.
12. Там же. С. 328-329.
13. Там же. С. 395-396.
14. Соловьев В.С. Собр. соч. в 8-ми т. Т. 8. СПб., Б.г. С. 240.
15. Соловьев В.С. Россия и вселенская церковь. М., 1911. С. 304.
16. Соловьев В.С. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. М., 1988. С. 245-246.
17. Барабанов Е.В. Русская идея в эсхатологической перспективе // Вопросы философии. 1990. № 8. С. 66.
18. Леонтьев К. Сочинения. Т. 5. М., 1912. С. 351.
19. Булгаков С. Православие. Париж, 1985. С. 359.
20. Бердяев Н.А. Судьба России // Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 1997. С. 261.
21. Там же.
22. Булгаков С. Сочинения. Т. 1. М., 1993. С. 388.
23. Тютчев Ф.И. Сочинения. Т. 1. М.: Худ. лит-ра, 1984. С. 183-184.
24. Из глубины. М., 1990. С. 55.
25. Хомяков А.С. Мнение русских об иностранцах // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 32.
26. Хомяков А.С. Мнение иностранцев о России // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 3-4.
27. Достоевский Ф.М. Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 26. Л.: Наука, 1984. С. 80.
28. Там же. С. 81.
29. Хомяков А.С. Мнение иностранцев о России // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 4.
30. Хомяков А.С. По поводу отрывков, найденных в бумагах И.В. Киреевского // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 273.
31. Там же.
32. Хомяков А.С. Второе письмо о философии к Ю. Ф. Самарину // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 345.
33. Хомяков А.С. Аристотель и всемирная выставка // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 181.
34. Аксаков К.С. ИРЛИ, ф. 3, оп. 7, № 91, л. 16 // Цит. по кн.: Анненкова Е.И. Аксаковы. СПб.: Наука, 1998. С. 159.
35. Хомяков А.С. Второе письмо о философии к Ю.Ф.Самарину // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 345.
36. Высоцкий В.С. Моя цыганская // В ы с о ц к и й В.С. Собр. соч. в 2-х т. Т. 1. М.: Худ. лит-ра, 1991. С. 204-205.
37. Хомяков А.С. По поводу отрывков, найденных в бумагах И.В. Киреевского // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 283.
38. Хомяков А.С. По поводу Гумбольдта // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 170.
39. Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 83.
40. Хомяков А.С. О современных явлениях в области философии // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. М., 1861. С. 288.
41. Хомяков А.С. Второе письмо о философии к Ю.Ф.Самарину // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 326.
42. Хомяков А.С. Аристотель и всемирная выставка // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 183-184.
43. Франк С. Духовные основы общества. Париж, 1930. С. 119.
44. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М.: Соратник, 1995. С. 220.
45. Гоббс Т. Избр. произв.: В 2-х т. Т. 2. М., 1965. С. 224.
46. Гоббс Т. Сочинения в двух томах. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 589.
47. Гоббс Т. Избр. произв.: В 2-х т. Т. 1. М., 1965. С. 370.
48. Гоббс Т. Избр. произв.: В 2-х т. Т. 2. М., 1965. С. 240.
49. Бердяев Н.А. Русская идея // Бердяев Н.А. Цит. соч. С. 4.
50. Барабанов Е.В. Русская философия и кризис идентичности // Вопросы философии. 1991. № 8. С. 106.
51. Андреев Д.Л. Русские боги. Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1989. С. 19.
52. Апок. 6 : 12.
53. Апок. 6 : 17.
54. Апок. 9 : 1-2.
55. Тютчев Ф.И. Сочинения. Т. 1. М.: Худ. лит-ра, 1984. С. 171.
56. Карсавин Л. Малые сочинения. СПб., 1994. С. 450.
57. Там же. С. 453.
58. Розанов В.В. Сочинения в 6-ти т. Т. 2. М., 1994. С. 398.
59. Флоренский П. Столп и утверждение истины. М., 1994. С. 820.
60. Ильин В.Н. Статика и динамика чистой формы, или Очерк общей морфологии // Вопросы философии. 1996. № 11. С. 92.
61. Булгаков С.Н. Сочинения. Т. 1. М., 1993. С. 171.
62. Хомяков А.С. Мнение русских об иностранцах [1845] // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 33.
63. Соловьев В.С. Сочинения: В 2-х т. Т. 2. М., 1989. С. 219-220.
64. Там же. С. 227.
65. Булгаков С.Н. Православие. Париж, 1985. С. 365.
66. Блок А.А. Полн.собр. соч. и писем. Т. 1. М.: Наука, 1997. С. 289.
67. Бердяев Н.А. Русская идея // Бердяев Н.А. Цит. соч. С. 123.
68. Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 360.
69. Тютчев Ф.И. На возвратном пути // Тютчев Ф.И. Сочинения. Т. 1. М.: Худ. лит-ра, 1984. С. 183.