От Редакции АТ

Поскольку высшие чиновники России выступают за толерантность, то из публикуемой статьи понятно, что они хотят сделать из России и ее граждан. Именно этой задаче служит ЕГЭ, а не борьбе с коррупцией. Этой же задаче служит и озвученная С.Степашиным нелепая идея создания новой общности – российский народ. На смену советскому народу, объединенному единым устремлением к товариществу и братству – российский, объединенный жаждой наживы, самоутверждения, пошлости и молчаливого согласия быть обобранным. Смешно и жалко.

Эти чиновники никогда не понимали, что значит русский народ, что значит вообще русский. Поэтому с этими чиновниками невозможна никакая позитивная модернизация России, сколько бы они себя сами не сокращали в борьбе за власть.

«Милостью Божьей в нашей стране есть такие неоценимые блага, как свобода слова, свобода совести и благоразумие никогда этими благами не пользоваться», – сказал как-то Марк Твен. Это он сказал про Америку и американцев. Давно сказал, очень давно. А верно по сию пору. В том смысле, что по сию пору в Империи Добра кое-где иногда, время от времени, от случая к случаю, свобода остается не более чем декларацией, красивыми словесами, сотрясанием пьяняще свободного воздуха, а на практике противоречит и подлинной свободе, и благоразумию. И все чаще подменяется толерантностью и политкорректностью – новыми идолами, которым поклоняются жители свободного Запада. Идолами, ненасытными, как языческий Молох. Толерантность – она хоть и не всегда красота, но жертв требует постоянно. Всегда требуется принести в жертву чьи-то интересы, традиции, права, представления о морали и нравственности, Веру, чтобы кто-то другой чувствовал себя комфортно. Толерантность – это ведь терпимость. Т. е. кому-то надо потерпеть, чтобы другому было хорошо. Даже если от этого «хорошо» плохо будет многим другим людям.

Так вот, на сей раз в Империи Добра в жертву толерантности решили принести Марка Твена, мир его праху. Ну, не самого Твена, разумеется, а его бессмертные произведения, на которых выросло не одно поколение детей, в т. ч. и в нашей стране – «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна». Одно из американских издательств решило выпустить означенные произведения в современной толерантной «аранжировке», зачистив текст от т. н. «оскорбительных выражений на расовой почве» (racial slur). Эти твеновские непотребства, а именно слово «негр» и другие слова, обозначающие чернокожих, работающих на белых людей, предполагается заменить вполне себе политкорректным, с точки зрения издательства, словом «раб». Специалист по творчеству Марка Твена, некто Алан Гриббен, подсчитал, что в «Приключениях Тома Сойера» неполиткорректные выражения употребляются 4 раза, зато в «Приключениях Гекльберри Финна» – аж 219 раз. В тех самых «Приключениях Гекльберри Финна», из которых, по выражению Хемингуэя, вышла вся современная американская литература – подобно тому, как русская литература вышла из гоголевской «Шинели», что, как принято думать, было подмечено Достоевским, хотя, согласно утверждениям некоторых исследователей, подметил это французский историк литературы Вогюэ.

Так или иначе, но американскую «Шинель» – «Приключения Гекльберри Финна» – благодарные потомки Твена решили подвергнуть толерантной перекройке. Упомянутый Алан Гриббен уже получил уйму писем от разгневанных почитателей творчества классика, считающих подобную перекройку оскорбительной и недопустимой. Такой же точки зрения придерживается и ряд литературоведов. Однако о том, что это как-то поколебало решимость толерантно настроенных издателей, не сообщается, зато сообщается, что пропущенные через сито толерантности тексты увидят свет уже в феврале сего года. Совсем скоро.

Как же будут выглядеть эти классические тексты в политкорректном исполнении? Возьмем, к примеру, «Гека Финна», глава VI, диалог в дупель пьяного отца с Геком. Точнее, монолог. В соответствии с требованиями толерантности это должно звучать так (политкорректный синоним выделен мной): «Да, замечательное у нас правительство, просто замечательное! Ты только послушай. Там был один вольный РАБ из Огайо – мулат, почти такой же белый, как белые люди. Рубашка на нем белей снега, шляпа так и блестит, и одет он так хорошо, как никто во всем городе: часы с цепочкой на нем золотые, палка с серебряным набалдашником – просто фу-ты ну-ты, важная персона! И как бы ты думал? Говорят, будто он – учитель в каком-то колледже, умеет говорить на разных языках и все на свете знает. Да еще мало того. Говорят, будто он имеет право голосовать у себя на родине. Ну, этого я уж не стерпел. Думаю, до чего ж мы этак дойдем? Как раз был день выборов, я и сам хотел идти голосовать, если б не хлебнул лишнего, а когда узнал, что есть у нас в Америке такой штат, где этому РАБУ позволят голосовать, я взял да и не пошел, сказал, что никогда больше голосовать не буду. Так прямо и сказал, и все меня слышали. Да пропади пропадом вся страна – все равно я больше никогда в жизни голосовать не буду! И смотри ты, как этот РАБ нахально себя ведет: он бы мне и дороги не уступил, если б я его не отпихнул в сторону. Спрашивается, почему этого РАБА не продадут с аукциона? Вот что я желал бы знать! И как бы ты думал, что мне ответили? «Его, говорят, нельзя продать, пока он не проживет в этом штате полгода, а он еще столько не прожил». Ну, вот тебе и пример. Какое же это правительство, если нельзя продать вольного РАБА, пока он не прожил в штате шести месяцев? А еще называется правительство, и выдает себя за правительство, и воображает, будто оно правительство, а целые полгода с места не может сдвинуться, чтоб забрать этого жулика, этого бродягу, вольного РАБА в белой рубашке...». И т. д., по всей повести. Если, конечно, слову «мулат» дозволят остаться в тексте, а не заменят его на что-нибудь более политкорректное. Хотя что с «мулатом», что без него – все одно белиберда какая-то получается. «Вольный раб»…

И это – речь только о произведениях Марка Твена. А если политкорректные издатели обратят свои требовательные взоры на других американских классиков, в чьих книгах «негры» тоже встречаются, порой в изобилии? Например, у О’Генри. Или у Джека Лондона: «Здесь происходила охота на негров. Джерри родился, чтобы ненавидеть негров. Еще писклявым щенком он на опыте убедился, что Бидди, его мать, и его отец Терренс ненавидят негров. На негра следовало рычать. На негра, если только он не был домашним слугой, нужно было кидаться, кусать его и рвать всякий раз, когда он появлялся во дворе фактории. Так поступала Бидди. Так поступал Терренс. Этим они служили своему богу – мистеру Хаггину. Негры были низшими двуногими созданиями, которые, как невольники, работали на своих двуногих белых господ, жили в рабочих бараках далеко в стороне и, как существа низшие и ничтожные, не смели приближаться к жилищу своих господ» (повесть «Джерри-островитянин»).

А «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу, в конце концов? Она прямо с первых строк кишит всякими неполиткорректностями. «Позвольте, Гейли! Том стоит таких денег. Это – незаурядный негр: надежный, честный, смышленый. Под его присмотром хозяйство у меня идет как часы. «Честный, да честность-то негритянская!» – усмехнулся Гейли, подливая себе коньяку. «Нет! Честный без всяких оговорок. Том – добрый, разумный, набожный негр».

Это ж сколько редакторам перелопачивать придется! И что получится в итоге? Получится другое произведение. Можно, конечно, сказать, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется, и от перемены «негра» на «раба» смысл текста не меняется тоже. Может, оно и так, но судить о том, меняется или не меняется, возможна ли замена или невозможна, в каждом конкретном случае может только один человек – автор. Мнение которого в данной ситуации узнать невозможно по понятной причине. Поэтому решили за него, задним числом. Политкорректность превыше уважения к классику и его авторству. Ирония заключается еще и в том, что Марк Твен был не только выдающимся писателем, но и выдающимся гуманистом, убежденным противником рабства. Как говорится, за что боролся, на то и напоролся: теперь книги писателя оккупируют слово «раб» и его производные.

Впрочем, книги Марка Твена не первыми пойдут под нож политкорректной цензуры в США. Так, «Десять негритят» Агаты Кристи никогда не выходили в США под своим оригинальным названием – именно по расовым соображениям. Название трансформировалось либо в более политкорректное, по мнению американцев, «Десять маленьких индейцев», либо в абсолютно нейтральное «И не осталось никого». Почин США со временем подхватили и в других странах: в 2002 году антирасистское общество немецкого города Ганновера сочло название романа оскорбительным для чернокожих. Суд согласился и постановил, что отныне роман должен издаваться в Германии под названием «И не осталось никого». Слова же «негритенок» и «черненький человечек» постановили убрать из текста вообще. Хороша считалочка, ничего не скажешь... Под этим же названием – «И не осталось никого» – выпустило знаменитый детектив и одно эстонское издательство, которое, правда, заставили это сделать через суд потомки Агаты Кристи. Российские издания романа и фильм Станислава Говорухина чаша сия пока миновала. У нас «негритят» на «маленьких индейцев» или «маленьких рабов» пока, к счастью, не меняют. Это даже и представить себе дико. Все равно как если бы строки из «Мистера Твистера» Маршака «Вдруг на площадку, Играя мячом, Вышли из номера Два негритенка – Девочка Дженни И брат ее Том» переиначить на «…Вышли из номера Два маленьких раба». Оскорбительный (если не сказать неприличный) смысл появляется как раз в политкорректном варианте. Смысл же, заложенный в него автором, как и вообще здравый смысл, улетучивается. Политкорректность ставит на них крест.

А вот поставить крест в самом прямом смысле слова – на земле или постаменте – политкорректность иногда мешает. Крест в парке калифорнийского города Сан-Диего пока стоит, но судебные разбирательства по делу об его установке, продолжающиеся аж с 1989 года, на данный момент завершились тем, что суд признал установку креста незаконной, ибо она является примером насаждения религии со стороны государства, что противоречит первой поправке к Конституции США (гарантия того, что американский Конгресс не будет поддерживать какую-либо религию либо утверждать государственную религию). Ну это ж надо: установка религиозного символа считается противозаконной в стране, где президент во время инаугурации клянется на Библии и где на банкнотах пишут «In God We Trust» («На Бога уповаем»; официальный девиз США, между прочим)!

Впрочем, кресту в Сан-Диего грозит снос не только и не столько по причине его «антиконституционности» (это – формальный повод), сколько, повторяю, по причине его неполиткорректности. 9-метровый мемориальный крест был установлен в память об американских солдатах, воевавших на Корейской войне 1950-1953 гг. Всем известно, как трепетно относятся американцы к памяти своих погибших солдат. Казалось бы, какие проблемы? Ан нет: в 1989 году атеист Филип Полсон, ветеран не Корейской, но Вьетнамской войны, обратился в суд, заявив, что монумент не воздает должное тем ветеранам, которые не являются христианами. Недовольство установкой креста выразили также ветераны из числа представителей еврейской общины. В итоге 4 января этого года суд вынес кресту приговор. По словам судей, они не хотели оскорбить чувства ветеранов своим решением, но есть «бесчисленные способы чествовать ветеранов», кроме установки религиозных символов в общественных местах. Монументу, правда, дали крохотный шанс: судьи сообщили, что монумент может быть приведен в соответствие с Конституцией, однако каким образом это следует сделать, не уточняется. Власти Сан-Диего тем временем сообщили, что крест будет снесен, если только федеральное правительство не подаст на апелляцию. Толерантность, храни Америку!

http://news.km.ru/