Склонность к языкотворчеству является характерной чертой отдельного человека и групп людей, объединённых по общему интересу, профессиональному или конфессиональному.

Маленький ребёнок начинает познание мира с придумывания собственных слов, которые умиляют родителей своей оригинальностью и часто неожиданной меткостью. Молодежные компании, воровские шайки, трудовые бригады и другие подобные ассоциации вырабатывают собственный язык в рамках единого русского, для самоидентификации и в стремлении сохранить определённый информационный барьер между своим внутренним миром и остальным макрокосмом.

Современные духовные деятели зачастую стремятся выделить свой письменный язык, применяя небольшие модификации шрифтов в рамках общепринятых. Например, один из авторов постинга на форуме «Религия» сайта http://www.trinitas.ru/ использовал греческую эту «η» вместо русской «н», а в документах свежесозданной в Донбассе Святогорской Лавры иногда используют сербское «џ» вместо русской «ц».

Маяковский назвал народ языкотворцем, а поэта - подмастерьем, явно подразумевая значение творческой личности в процессе создания новых слов и понятий.

При защите докторской диссертации соискатель ученой степени специально отмечает, какие новые термины он ввёл в научный обиход. Хорошо, когда таких терминов 2-3.

Таким образом, в наше время проявляется процесс образования специфического научного языка из обиходного. Другой способ – образование новых слов из запаса греческих корней. Эти корни существуют исключительно в научных трудах отечественных и европейских ученых, но совершенно неизвестны всё ещё малообразованному в целом населению Греции.

Таким легальным способом одни и те же, одинаковые по звучанию слова, приобретают смысловые различия в восприятии их членами различных социальных групп единого народа, имеющего формально один язык. Участники научного общения, носители научного языка изменяют смысл общепринятого слова и делают его непонятным профанам.

Работы любого видного ученого содержат новые слова, старые слова, получившие новый смысл. Это называется, ввести понятие в научный обиход. Такую операцию ученый имеет право делать, только находясь на определённой ступени признания, отмеченной научным званием или должностью.

В.И.Вернадский [1] совершенно спокойно говорит о явлениях известных, но не введённых в научный оборот и, вследствие этого, игнорируемых научными кругами. Круги ждут команды от своих начальников – ученых, облеченных достаточным рангом для принятия такого решения, чтобы начать изучать новое явление, а изучение начинается и завершается созданием новых слов и понятий, что зафиксировано регламентом процесса защиты диссертации.

Таким образом, процесс языкового разделения, дробления на сленги, искусственного создания непонятных непосвященным молодежных говоров, специфических «фень» происходит на наших глазах.

Вернадский прямо отмечает в своём докладе, посвященном двухсотлетию рождения Ломоносова, в 1911 году, что именно Ломоносов создал современный научный русский язык терминов. Поскольку я уже отмечал, что до Ломоносова в России были, по крайней мере, химики мирового уровня, то и язык у них был свой научный. Следовательно, роль Ломоносова, как автора нового научного языка, состоит в разобщении старого и нового научного поколений, что неизбежно привело к некоторой потере информации о научных результатах предшественников.

По мере накопления изменений и смысловых отличий в словах групповых сленгов, происходит постепенное создание кастовых языков, на которых говорят члены различных сословий. Для таких кастовых языков в рамках общепонятного русского известны даже собственные названия. Язык маргиналов называется феня, язык чиновников – канцелярит- командный, язык военных – командный. Различаются также локальные действующие языки разных местностей России. Например, жители Петербурга называют магазин, в котором продают сыр и колбасу, «гастрономией», а в Москве такой же магазин именуется «гастроном». В данном примере различаются не только окончания слова, но и его род.

Параллельно стихийному языкотворчеству происходит управляемый процесс революционного изменения языка. Например, после 1918 года в русском языке в результате реформы орфографии многие слова даже изменили свой изначальный смысл. Ярким примером является название романа «Война и мир». До отмены буквы i оно означало примерно следующее «Война и общество». Более глубокие нумерологические последствия реформы анализирует В.А.Чудинов в своей статье «Сакральный смысл реформ русской орфографии», помещённой на сайте http://www.trinitas.ru/

В наше время бурный процесс создания нового языка с целью разобщения единого народа происходит в Украине.

Такие революционные изменения в существующих языках, приводящие к потере информации, накопленной предками и записанной, разумеется, на понятном им языке, который становится малопонятным потомкам, после усвоения результатов языковой реформы, происходят периодически. Можно указать эпоху Пушкина, как период очередной языковой революции, подготовленной и проведённой на высочайшем организационном уровне. Для подготовки революционных кадров, предназначенных для практического изменения русского языка, был создан Царскосельский лицей и его первый выпуск, сплошь состоявший из поэтов первой величины, с блеском выполнил свою задачу. Это одна из причин, по которой творчество Пушкина представляется загадочным нашим современникам. (А.Барков. Прогулки с Евгением Онегиным).

Пушкин выполнял сверхзадачу государственной важности. Его произведения насыщены сверхсмыслом, который заключается в перестройке мышления читателя, приучении неофита к новому ритму и звуковому оформлению языка, который должен был заменить собой русский язык 18 века, слишком мудрый для того, чтобы удовлетворять насущным политическим задачам правящей российской касты по воспитанию населения в правильном ключе.

Коротко про этот ключ можно сказать, что состоит он во всемерном понижении самооценки русского человека, прививании мысли о том, что «ничего хорошего у нас быть не может», убеждении нас в том, что все знания и умения в Россию приходят из-за границы. Начиная с 19 века, русский язык отведён для простолюдинов и крестьянской касты в рамках единого арийского кастового государства. Русская аристократия 19 века иногда гордилась тем, что не знает русского языка, как князь Гагарин.

Пушкин упростил русский язык. Ещё более упростила его реформа 1918 года. Это означает, что в ходе этих реформ была потеряна определённая часть информации, заключенная в русском языке, как звуковой и буквенной системе, развитой по определённым законам и с определёнными целями учеными и реформаторами прошлых эпох, задолго до Пушкина и Ломоносова.

Для понимания глубоких общественных причин, которые двигали пером Пушкина и его товарищей по литературе, проведем небольшое историческим расследование. Цель этого расследования состоит в уяснении роли письменности в русском обществе 18, 17-ого и более ранних веков.

Не претендуя на всеохватность своего анализа, отметим, что эту роль можно обобщить по трём большим группам.

Первая группа – бытовое предназначение письма. Трудами академика Янина в новгородских раскопках обнаружены сотни записок на бересте, по всей территории современного распространения славян археологи уже обнаружили многие сотни предметов быта с надписями, которые показывают, что письменность была до 17 века распространена для бытовых нужд. Общей характеристикой этих находок можно указать немногословие и бытовую направленность текстов.

Муж просит жену прислать ему на сенокос новую рубаху. Другой автор сообщает жене, что отправил ей ведро осетрины. Мальчик Онфим или девочка Лилия радостно царапают первые буквы и письменно восторгаются результатом.

Другая роль письма проявляется в служебной деятельности административных органов и касты священников.

В русской истории известно множество письменных документов в виде договоров между крестьянином и землевладельцем, оговаривающих права и обязанности сторон. Такие документы содержат налоговые и юридические нормы, полезные для восстановления реальной картины жизни средневекового русского общества, в котором не было рабства и беспросветного угнетения крестьян, как это принято представлять российским школьникам. Однако законы не менялись, как пейзажи в окне кареты, и такие документы за целые века достоверно фиксируют общественные отношения, но мало прибавляют в общую копилку культурных достижений народа.

Русская правда причисляет невыучившегося грамоте священника к изгоям, что явно приводило к неблагоприятным последствиям для такого недобросовестного неуча.

Роль грамоты для священника по большей части сводится к умению правильно прочитать богослужебные тексты, при нужде переписать без ошибок и искажений. Однако пишут эти тексты единицы из тысяч, если не меньше, поэтому и в данном случае, письменность имеет ограниченное применение передачи информации, но не её накопления. Более того, существование различных индексов запрещённых книг, апокрифической литературы, церковной цензуры, которую осуществляют, как и прежде, соответствующие духовные образовательные учреждения, показывают, что церковь скорее ограничивала уже накопленный в обществе массив письменной информации, чем дополняла или обогащала его. Можно учесть также определённые дизайнерские усилия церковных литераторов по приглаживанию, втискиванию в заданные идеологические рамки данных этого объективно существующего массива культурных достижений в виде всей письменной информации, доступной изучению для нашего современника.

Это обстоятельство позволяет задаться вопросом о том, кто, когда и в каких условиях создавал этот массив, который и является материальным свидетельством человеческой культуры.

Обратимся теперь собственно к расследованию. Поставим следующий вопрос.

Кому в старинном русском обществе могло понадобиться наилучшее владение пером, языком, причем не в редких случаях, Златоусты рождаются от бога и их не надо специально готовить, а в бытовых общих условиях?

Вспомним, с каким интересом в детстве мы читали описания путешествий. Адмирал Головнин, Гумбольдт, Бугенвиль и множество других авторов оставили нам замечательные книги, основанные на реальных событиях и литературно совершенные. Отметим, что фактическую сторону повествований перечисленного ряда авторов никто и никогда не подвергает сомнению, в отличие от гораздо более захватывающих романов Верна.

Все знают, что Головин, Крузенштерн, Беринг были людьми военными и писали то, что видели, без литературных украшений, а проще говоря, плодов собственного воображения, чем грешили романисты Скот, Дюма, Верн, Рид и другие.

Здесь самое время вспомнить, что военные люди постоянно фиксируют свою деятельность письменно. На каждом корабле имеется вахтенный журнал, в каждом воинском подразделении имеется журнал дежурного. В эти книги заносится не только всё, достойное упоминания. Содержание этих книг регламентировано, и дежурный офицер точно знает, что следует записывать в данную книгу.

Интересно посмотреть, что же в свои журналы записывали русские офицеры во время дальних и ближних походов.

Вот, например, Извлечение из журнала А. Ингестрома с дополнениями из путевых записок И. Сизова о плавании на боте «Сивуч» по островам Атхинского отдела в навигацию 1828 г.[4].

Мореход Ингестром вел журнал во время плавания на «Сивуче». С ним на корабле находился правитель этих островов г. Сизов, который параллельно вел свои записки.

Ингельстром описывает Семисопочный остров, даёт размеры и координаты в цифрах. Сизов добавляет, что по всему острову горы, по утёсам берегов видно множество птиц, на мысах приметили лежащих сивучей и нерп. Вершины гор голы и представляются черными. А потому кажется, что оный остров также имеет на себе огнедышащие горы.

Остров Амчитка.

Ингельстром отмечает в своём журнале, кто и когда открыл и измерил остров, кто и как определил его координаты, где находятся удобные гавани, рифы. Опасные камни, глубины, ветры и течения.

Сизов добавляет, что на острове хоть и есть речки, но в них никакой рыбы никогда не входит. В море иногда удят треску, но очень редко.

Из растений находятся в большом количестве ягоды шикши, морошки и княженики. И немного питательных кореньев, как-то сараны, макарши, желтого кутагарника и чигильника. Из птиц много куропаток и уток разных сортов, гусей также много на сем острове, но они водятся на восточном мысу.

Остров Св. Павла покрупнее, и в описании его видна уже система.

Явно автор пользовался инструкцией по составлению описаний малоизученных земель. Содержание этой инструкции можно восстановить по названию главок описания.

1. Положение острова. В этом разделе приведены исчерпывающие данные, достаточные, чтобы найти остров в океане любому мореходу.
2. Климат. Климат описан настолько подробно, что любая экспедиция вполне может подготовиться к зимовке на острове.
3. Растения. Перечислены наиболее распространенные и съедобные растения. Отмечена возможность посадки картофеля. Много внимания уделено съедобным кореньям: желтый корень величиною и видом походит на морковь, питателен, приятен вкусом, но не всегда здоров. От излишнего употребления оного омрачается зрение и последует временная слепота. Если употребляют его больные, имеющие на теле раны, тогда больной почувствует на теле жар и раны загнаиваются. Кутагарный корень вкусом горек, но когда будет сварен и по заквашении придёт в брожение, тогда делается приятным, здоров и очень питателен.
4. Птицы морские. В этом разделе даны русские и международные, латинские названия птиц с указанием имён ученых, которые ввели эти самые латинские названия, скорее всего, просто придумав их на латыни, кастовом языке ученых.
5. Береговые птицы. Здесь перечислены филин, жаворонок и воробьиный род. Вот как описывает Сизов иволгу. Цветом желтая, с черными крапинками. Нос черный. Поёт приятно. Далее упомянуты воробьи и снегирь.
6. Земные звери.
7. Морские звери. Самый большой и подробный раздел описания, поскольку составлено оно именно для промысловых целей. Описаны места лежки и привычки котов, сивучей и моржей. Менее подробно говорится о китах, рыбах и черепокожных, суть, круглых раках (крабах).

В описании других островов, имеющих особенности геологии, выходы руд и другие характерные черты, все эти особенности отмечены и описаны данными авторами без всяких затруднений.

В результате литературных усилий Ингестрома и Сизова можно было собирать и посылать экспедиции на далёкие острова, которые имели значительные шансы выжить в реальных условиях, чего совершенно нельзя сделать, пользуясь трудами Верна и прочих романистов.

Практически, русский морской офицер Ингестром и промышленник (купец) Сизов, совершенно неизвестные потомкам, как литераторы, были энциклопедистами, разобравшимися и в географии, и в ботанике, и в зоологии и в геологии и во множестве других научных дисциплин применительно к изучаемым объектам – островам Русской Америки.

Приведённый пример показывает, что литературный труд был одной из основных, массовых служебных обязанностей военных и гражданских руководителей той эпохи. Они отмечали особенности вновь открытых и колонизованных земель, записывали все происходившие с ними события, попутно отмечали интересные особенности местного населения.

Мелочей не было, отмечалось всё, что фиксировал глаз наблюдателя, а для этого наблюдениями занимались все офицеры, которые несли вахты по очереди, и специальный натуралист, который чаще всего присутствовал на корабле – первопроходце.

Таким образом, в России 19 и более ранних веков имеется значительный слой образованного населения, который не принято упоминать в письменной культуре, как массовый источник авторов литературных произведений. Это каста военных, прямо обязанная отмечать события своих походов в тщательно охраняемых вахтенных журналах.

Кроме военных, каста купцов, или, как их называет Хлебников, промышленников, тоже тщательно записывала свои наблюдения в путешествиях, из которых и состоит жизнь купца.

Именно по этой причине нам известно о путешествии Афанасия Никитина за три моря. Он добросовестно вел свои дневники, несмотря на лишения и трудности путешествия.

Интересный вопрос, в какую эпоху начались на Руси эти записи, имеет не менее интересный ответ.

Ежедневные записи обо всех, происходящих в поле зрения наблюдателя, событиях велись у военных всегда.

Вспомним Записки о галльской войне Цезаря. Ведь это литературная обработка того же самого вахтенного журнала, который присутствует на любом корабле любой страны мира. В сухопутных частях любой армии мира такой журнал тоже имеется, просто называется по-другому.

Сама специфика военной жизни, в которой одновременно можно стать героем или преступником, в зависимости от угла зрения на событие, заставляет и заставляла всегда военных тщательно фиксировать свои действия, происходящие события, принимаемые решения, чтобы было чем оправдаться перед всегда возможным обвинением.

Судьба офицера часто зависит от того, насколько грамотно и талантливо он смог литературно описать события, в которых его можно представить равно и героем и изменником. Таким образом, литературные таланты и грамотность были жизненно необходимы для каждого офицера, особенно в древние эпохи, когда его единственным свидетелем и оправданием могла быть только его же собственная запись в вахтенном журнале.

Принято считать, что корабли, а вместе с ними, вахтенные журналы, которые был обязан вести любой офицер, несущий вахту по очереди, появились в России с начала 18 века, благодаря Петру.

Таким образом, в 17 веке, на первый взгляд, нет оснований находить особо грамотных офицеров. Такая точка зрения существует, но следует отметить, что поддерживают её гуманитарные научные круги, относящиеся к офицерам, как Грибоедов к Скалозубу. Побаиваются и слегка презирают за солдафонство, несовместимое, якобы, с литературными талантами нарождавшейся в это самое время касты профессионалов – журналистов, из которой вышли все известные широкому кругу читателей русские писатели, романисты 19 века. Отличительной чертой мировоззрения и соответственно, языка этой новой прослойки общества, является допущение определённой безответственности, фантазий и неоднозначности сказанного и написанного.

Офицер в каждом походе ежедневно пишет свою энциклопедию ( дневник, записки, отчет, названий много, суть одна) с умеренным литературным талантом, зато добросовестно и ответственно перед своими коллегами офицерами, которым, возможно, судьба уготовит жить на таком острове Амчитка, имея в виде запасов только описание съедобных корней из дневника предшественника. В отличие от офицера, столичный журналист не обязан вникать в особенности гнездования гусей и уток на конкретном дальневосточном острове в пользу занимательности и гладкости слога. Самобытность журналистского языка в отличие от офицерского (при том, что оба эти языка состоят из одних и тех же слов, по разному понимаемых) можно выявить в трудах современника Ингестрома, литератора Гоголя, который описывал такие странные плоды своего воображения, как нос майора Ковалёва. Характерно, что труды морехода Ингестрома содержатся в неопубликованных записках Хлебникова, также прочно забытого, а труды Гоголя изучаются в школах в обязательном порядке уже почти двести лет. Кажется, дело в том, что вольности журналистов по отношению к фактам, почерпнутым из вахтенных журналов, позволяют использовать язык не только для передачи эмпирических данных от одного носителя информации к другому, но и воспитывать этих других носителей в заданном ключе.

Таким образом, карикатурный образ майора, потерявшего нос, служит маяком, который показывает исторический момент развилки, на которой русский язык, использовавшийся до того момента в качестве инструмента фиксации и сохранения и, главное, накопления доброкачественной информации, приобрел в устах членов касты носителей писательского дара ещё одно качество.

Он стал служить инструментом воспитания населения. В данном конкретном случае, история майора Ковалёва объективно служит опорочению образа военного, что не могло не сказаться на мировосприятии населения России, что закономерно привело к снижению уважения к армии в умах современников. Естественно, я не утверждаю, что один Гоголь в этом виноват. Я утверждаю, что его произведение «Нос» объективно является идеологическим оружием одной касты русского общества - интеллигенции, против другой касты – военной.

Именно по это причине оно находится в школьной программе и изучается в возрасте, когда учитель требует беспрекословного подчинения от ученика, малоспособного ещё к самостоятельному анализу.

Вместе с тысячами других литературных произведений, основанных на научных фактах, почерпнутых из дневников и записок представителей каст военных и промышленников, представители касты интеллигенции под управлением касты властителей создавали в эпоху Гоголя, и создают сейчас религиозные трактаты, основанные не на фактах, а на вере.

К таким трактатам можно отнести труды Пушкина на темы из русской истории. Недвусмысленную оценку своим трудам дал сам Пушкин, охарактеризовав себя после завершения очередного опуса на историческую тему: ай да Пушкин, ай да с. сын!

Таким образом, мы видим, что религия в широком смысле, как система необсуждаемых верований в любой области человеческой культуры, не только в теологии, базируется на достижениях науки, как источника объективных знаний о мире. Офицеры описывали то, что видели в своих походах.

Литераторы в походы не ходят, как правило. Они пользуются первичным литературным сырьем в виде дневников, записок и вахтенных журналов, для создания своих религиозных по сути произведений, метарассказов, как принято сейчас говорить.

Для нас важно, что всякому метарассказу, как религиозной догме, предшествует энциклопедия, как научное описание реальности, а не наоборот.

Религия в таком представлении является просто одним из инструментов управления народом.

Базируются обобщающие религиозные постулаты, открытые членами касты управителей – жрецов, на научных фактах, открытых представителями других каст, военных и промышленников, нуждающихся в точном эмпирическим знании. Без такого точного научного знания о мире корабль не приплывёт в заданный порт, а войско не дойдет до заданной цели, как у Голицына не получилось довести свою армию от Москвы до Крыма в самом конце 17 века, не такого уж древнего. Всего через одно поколение Пётр и его полководцы свободно водили свои рати по всей Европе без явных признаков сопротивления или недовольства аборигенов, видя только одного реального противника – турецкую державу. Это говорит о том, что русская наука уже могла в эпоху Петра обеспечить перемещения больших человеческих контингентов по просторам Евразии.

Вопреки общераспространенному мнению, наука предшествует религии, а точнее сказать, оба эти метода познания макрокосма находятся в неразрывной диалектической связи между собой, переходя друг в друга.

Это проявляется даже в масштабе одной человеческой жизни.

Знаменитый ученый делает открытие, когда является аспирантом, а всякое открытие всегда порочит достижение его учителя, уже сформировавшего устойчивый взгляд на проблему и считающий его единственно верным. Затем бывший аспирант становится академиком и в свою очередь создаёт из своих взглядов религию, обязательную для нового поколения аспирантов. Если среди них найдется следующий ученый, то он разрушит религиозные постулаты учителя актом научного творчества, а затем актом религиозного творчества в свою очередь создаст религиозные постулаты для последователей. Таким образом, религиозное творчество, как создание совокупности необсуждаемых, априори правильных для зависимого круга лиц постулатов, является завершающим этапом любого научного исследования, и служит фундаментом для следующего научного исследования.

Можно указать объективный критерий для определения момента перехода научного описания определённого природного явления в религиозное.

Этот переход совершается в тот момент, когда автор или пользователь научного описания некоторого природного явления отбрасывает граничные условия, при которых были получены решения конкретной задачи, сформулированной в терминах специфического языка уравнений математической физики на основе опытного исследования данного явления.

Тем самым эти решения становятся абсолютной истиной, используемой во всех мыслимых сферах приложения, без учета ограничивающих изначальную задачу условий.

Конкретным примером является переход научного постижения реальности, выраженного Эйнштейном в виде общей теории относительности, в религиозную всеохватывающую догму, обязательную для усвоения всем прогрессивным человечеством.

Научные рамки краевых условий, при которых уравнения, выведенные Эйнштейном, имеют силу, давно и прочно забыты. Тем самым, его теория, справедливая, как любая научная теория, в границах принятых краевых условий, превращена во всесильный религиозный догмат, не знающий никаких ограничений применения.

Критику этого догмата пресекают не ученые, а жрецы храма наук, для такой роли обеспеченные высокими званиям и должностями, дающими административную власть над потенциальными критиками теории.

Поскольку научной власти, по определению, быть не может, сама структура современной науки в виде мощных государственных органов, пользующихся административным ресурсом для убеждения скептиков в своей научной правоте, показывает, как далеко зашел к нашему времени планомерный процесс разделения арийского общества на враждующие группки, как можно более мелкие.

Процесс превращения письменных источников культуры русского народа из энциклопедий ещё в 18 веке, через произведения писателей реалистов 19 века, писателей соцреалистов 20 века, закономерно завершился к нашему времени формированием когорты авторов рекламных сюжетов, ничего общего с реализмом не имеющих, в полном соответствии со словами Ленина, обращенными к пишущим силам страны. Вождь считал и доносил эту мысль до каждого, что ни одно слово не должно быть написано без учета выгоды для партии.

Под партией не обязательно понимать только большевиков, сейчас явно этой партии нет, но заветы идеологов Павловской эпохи, повторенные Лениным для ясности, не только живут, но и скрупулёзно выполняются.

Таким образом, под партией, как единственной реальной мировой силой, следует понимать правящий слой арийского общества, который никуда не исчезал, несмотря на революции и перестройки, многократно сотрясавшие страну за прошедшие двести лет наблюдаемого процесса разделения российского общества на кланы и группы. Собственно, революции и перестройки только для такого разделения и нужны.

Всякая настоящая религия немыслима без карающего органа, предназначенного для искоренения инакомыслия. Такой орган был у марксистов-ленинцев. Есть такой орган и у современной чисто религиозной организации – Российской академии наук в виде комиссии по лженауке.

Маленький пример из истории освоения Русской Америки помогает осознать очень важные обстоятельства нашей истории, относящейся к эпохе Пушкина. Мы видим, что в эту эпоху в русском культурном обществе существовали ученые – энциклопедисты, в виде представителей многотысячных офицерского и промышленного (купеческого) корпусов, которые в одном лице совмещали знания и обязанности, которые в наше время соответствуют кандидатским ученым степеням специалистов доброго десятка дисциплин. Чтобы в наше время изучить подобным образом несколько островов, необходимо организовать многолюдную научную экспедицию, в которую войдут специалисты по всем отраслям знаний, затронутым мореходом Ингестромом в своём отчете. При этом полученный объем исследовательской информации будет состоять из некоррелирующих между собой массивов, как результатов работы каждого отдельного узкого специалиста. Для практического использования эти разнородные массивы необходимо будет свести воедино, что само по себе может оказаться неразрешимой задачей.

Поскольку в свою очередь для такой работы требуется ученый – энциклопедист, которых современные учебные заведения высшей школы не готовят.

Таким образом, исследование на уровне глубины междисциплинарного обобщения, которое был способен обеспечить безвестный русский офицер начала 19 века, в наше время не может быть реализовано силами дипломированных исследователей.

К этому результату закономерно привело разделение общества на профессиональные, изолированные информационно друг от друга касты со своими собственными языками, только по внешности похожими на общепонятный.

Наблюдаемый сегодня процесс разделения единой науки, как цельного мировоззрения, на отдельные дисциплины, а русского языка – на отдельные сленги, начался именно усилиями первых выпускников Лицея.

Это не означает, что данный процесс первый по времени. До него существовали другие процессы разделения исходного «русского» (кавычки для того, чтобы отделить язык 17 века от современного) языка на современные европейские языки.

Главным результатом описанного процесса разобщения общества в информационном плане явилось бесконечное проникновение специалиста в частности своей специальности. Современные зоологи, ботаники, биологи опишут свою часть общего исследования неизмеримо более подробно, чем это сделал Ингестром. Современный специалист совершенно точно укажет латинские названия каждой травинки и каждого червячка. Современное исследование приведёт к появлению множества диссертаций, украшенных компьютерными графиками и таблицами в популярных форматах, но тому невезучему путешественнику, которого судьба в чрезвычайных обстоятельствах забросит на описанный остров, больше помогут уцелеть труды Ингестрома двухсотлетней давности, чем современная диссертация.

Просто потому, что он рассмотрел важные для выживания человека особенности данного участка земной поверхности в сфере каждой из необходимых научных дисциплин, и эти дисциплины служили ему всего лишь совершенным орудием решения данной задачи.

В огромном массиве данных современного исследования задача выживания, как единственная, по – настоящему интересная каждому человеку, независимо от обстоятельств и его духовного уровня, будет просто потеряна, как слишком приниженная для настоящего современного ученого, который не отвечает за судьбу своих читателей.

Мы подошли к основной проблеме, которая возникла в обществе в процессе разделения его на отдельные касты. Разделяй и властвуй, эта древняя мудрость, приписываемая императору Юстиниану, лежит в основе идеологического обоснования того проекта, планомерная реализация которого привела к современному разделению общества на отдельные касты по профессиональному, экономическому и множеству других признаков. Этот проект я условно называю Павловским, по имени того русского императора, который явно начал его проводить в жизнь и заплатил за это собственной головой.

К настоящему времени проект практически реализован в части разделения русского арийского общества на непонимающие друг друга, ограниченные в своём восприятии мира кастовыми предрассудками, утерявшие ощущение единства в народе и в Творце отдельные группы населения, непонимающие, что происходит и не знающие, что делать.

Проследим отношения привилегированного русского сословия к самостоятельным научным описаниям действительности ранее начала 19 века, которых современная школьная программа родной истории просто не усматривает.

В истории 17 и более ранних веков есть факт, который восстанавливает преемственность военных вахтенных журналов от 18 века, по крайней мере, до эпохи Куликовской битвы.

Как известно, любимым развлечением русских бояр в мирное и военное время было местничание, с которым боролись прогрессивные предки Петра Первого. В пылу борьбы со стариной цари даже жгли разрядные книги, как его старший брат Федор.

Конфликты между боярами на почве служебных отношений, не соответствующих историческим прецедентам, занимают важное место в истории С.М.Соловьева. Однако после сожжения разрядных книг всё будто бы успокоилось.

Нам важно осознать, что местнические споры возникали по разным поводам, были следствием служебных отношений между боярами, как носителями государственных должностей и званий.

Проще говоря, местничество было рутинным делом, обязательным этапом подготовки и выполнения любого царского указа, ставящего в подчинение одного боярина другому. Для выполнения этого этапа и служили Разрядные книги, как источник информации о должностях предков каждой аристократической фамилии России. Здесь возникает важное обстоятельство.

Разрядные книги, которые были сожжены при царе Федоре, были официальным государственным документом. Хранились в столице. Записи вели чиновники специального государственного учреждения – Разрядного приказа.

Естественно, книги эти никуда из Москвы не ездили, как не ездят по стране правительственные архивы.

В то же время, в обществе постоянно ощущалась потребность исторической справки. Например, во время Ливонской войны воеводы писали царю, что им быть невместно. Царь, кручинясь, прислал к ним из Москвы посольского дьяка Андрея Щелкалова, а из слободы (Александровской) – дворянина Данила Салтыкова, и велел им промышлять своим делом мимо воевод[7].

Как воеводам уточнить свои местнические отношения в военной обстановке? Ехать в Москву невозможно за дальностью, военная обстановка быстро меняется, необходима оперативность, а бояре не шли в подчинение друг к другу без проверки законности этого акта, это могло кончиться изгойством, если род сочтет, что его член нанёс ему бесчестье, подчинившись недостойному такой чести командиру.

Отсюда следует вывод о том, что копии разрядных книг брались войсками в каждый поход, следовательно, их было много.

Второй, менее очевидный, но вполне естественный вывод состоит в том, что для практического пользования в каждом боярском роду хранились свои собственные разрядные книги. В которых члены рода на протяжении столетий записывали славные дела своих родичей. В самом деле, как можно доверять свою честь и честь всего рода чужой книге, которую недолго и подкорректировать, ведь ставка очень высока.

Для избежания различных взглядов, различных толкований (вопросов старшинства между представителями разных аристократических родов, прим. Авт.), вынесенных из разных мест, разных княжеств древней Руси, московское правительство должно было приводить их к единству своим приговором, своим уложением [7].

Это как раз означает, что в «разных княжествах» хранилась своя собственная историческая информация в письменном виде, не с устными же преданиями на тему, чей дедушка подчинялся чьему прадедушке лет сто назад, боролось московское правительство своими уложениями!

За сохранение чести, чтобы не подчиняться худородному с его точки зрения начальнику Ордину – Нащёкину, стольник Матвей Пушкин соглашался на потерю поместий и ссылку, но не подчинился бесчестящему его приказу царя, заявив: «Отнюдь не бывать, хотя вели, государь, казнить смертью, Нащокин передо мной человек молодой и не родословный»[8].

Значение родовых версий разрядных книг не сводится только к установлению служебных отношений между потомками. Ведь надо знать выдающиеся подвиги предков, а также неблаговидные поступки соперников на должность и власть, чтобы иметь средства повлиять на царский указ, устанавливающий иерархию подчиненности в войске. Следовательно, кроме славных дел, в фамильных версиях разрядных книг необходимо было иметь компрометирующие материалы на потенциальных соперников, а это делает такие книги просто бесценными, но и опасными для владельца.

Мы достаточно проникли в ситуацию, чтобы понять следующее.

1. Боярские роды имели собственных летописцев и историков, результатом которых были внутрифамильные версии русской истории.
2. Эти книги имели огромное значение для членов боярского рода. Их охраняли тщательнее любых сокровищ.
3. Эти книги, хотя бы частично, были написаны на «незнаемом языке». Для того, чтобы избежать превратностей судьбы, в которых книги могли попасть даже не во вражеские руки, а просто к другим боярским родам. Практически, этого было бы достаточно для уничтожения такого неудачливого рода соперниками в борьбе за власть.
4. Такие «незнаемые языки» можно указать.

Сделанное предположение п.4 можно подкрепить следующими фактами. Известна в русской эпиграфической литературе расшифрованная запись стольника Барятинского. Она сделана на листе из личной книги стольника, якобы, шифром, но зачем нужен шифр для обозначения принадлежности книги? Если хочется скрыть принадлежность книги определённому владельцу, то разумнее не оставлять никаких надписей на ней, даже шифрованных. Следовательно, есть вероятность, что данная надпись сделана фамильной азбукой князей Барятинских.

Более многословный пример текста из букв боярской азбуки содержался на знаменитом Звенигородском колоколе, уничтоженном в период Отечественной войны неизвестно кем.

Как пишет Пыляев, Алексей Михайлович из скромности на дарёном монастырю колоколе сделал дарственную надпись непонятной широким массам азбукой. Правда, массы всё равно узнали, что колокол – это царский подарок. Кроме того, перевод надписи даёт сам Пыляев, в нем нет ничего нескромного, он соответствует русской надписи на другой стороне колокола.

Третий пример. Когда в период стрелецких бунтов арестовали боярина Артамона Матвеева, у него изъяли значительное количество книг на разных языках. Историк Соловьев указывает, что книги были на латыни, французском, английском и «незнаемом» языках.

Четвертый пример приводит профессор Чудинов. Последний русский император сделал в Ипатьевском доме надпись знаками древнего славянского слогового письма, само существование которого подвергается бесконечным сомнениям по сей день[2, c.474].

Таким образом, обычай писания дневников, записок, журналов наблюдений, распространённый в русском аристократическом обществе настолько, что саму историю России Соловьев строил на материале таких записей Петром, Екатериной, их военачальниками, сенаторами [6], офицерами вплоть до мичманов, не появился вдруг в 18 веке.

Этот обычай ведения дневников практически всеми носителями и создателями культуры России, от Петра до Льва Толстого, просто продолжает древний русский боярский обычай отмечать свои заслуги перед родом и государём собственноручно, в собственных летописях, дневниках и письмах.

Иногда такие записи требовали применения «незнаемого» соперниками языка, или, как минимум, собственного родового алфавита.

Таким образом, современные языки могли выработаться, по крайней мере, частично, из описанного стремления к информационному разобщению между генетически родственными родами.

Эту точку зрения подтверждает искусственность многих современных алфавитов, которые явно являются одномоментной продукцией одного автора – дизайнера.

В качестве примера можно привести еврейской алфавит, который создан в полном соответствии с библейским описанием.

И сказал господь Моисею: вытеши себе две скрижали каменные, подобные прежним, и Я напишу на сих скрижалях слова, какие были на прежних скрижалях, которые ты разбил.

\Исход, гл.34\

Моисей изготовил вторую пару каменных скрижалей самостоятельно, видимо, из горной породы под названием пегматит. Природная структура этого камня настолько похожа на еврейское письмо, что его так и называли ещё в середине 20 века, «еврейские письмена».

Само собой разумеется, что справедливо было бы еврейское письмо называть пегматитовым, поскольку именно вид этого камня вдохновил автора современного еврейского алфавита на разработку его дизайна, а не наоборот.

На фото приведён вид поверхности пегматита из Минералогического музея имени Ферсмана.

Ещё до обретения первых скрижалей, вскоре им разбитых, Моисей написал все слова господни, … взял книгу завета и прочитал вслух народу\Исход, гл.24.\.

Таким образом, писать Моисей умел и раньше, вот только неизвестно, каким алфавитом он пользовался, поскольку «божественный» квадратный, популярный в средние века среди ученых Европы, а точнее сказать, пегматитовый, появился только со скрижалями, самолично изготовленными Моисеем, уже после написания им книги завета.

Поскольку существовала потребность в локальных боярских и кастовых алфавитах, можно предположить, что и касты древнего русского общества испытывали потребность в своём особом, кастовом языке и кастовом алфавите, на котором можно было бы хранить внутрикастовые секреты.

В качестве примеров кастового языка можно указать латынь средневековых ученых и современных врачей, которой предшествовал еврейский язык, в том же качестве секретного языка ученых и священников. Которые были одними и теми же людьми ещё в 18 веке.

Арабская вязь, которой украшены шлемы и сабли русских властителей, хранящиеся в Оружейной палате, изначально может быть кастовым алфавитом русских воинов, поскольку современный ислам содержит принципы воинской морали и мироощущения.

Греческий язык и алфавит стали распространёнными в России после никоновских реформ, как специальный язык новой касты, отделившейся духовно от носителей старого мироощущения. Именно по этой причине сакральный смысл греческих текстов совершеннее русских. Ведь именно из соображений сакральности он и разработан.

Французский язык, как кастовый язык русских аристократов, позволявший им дистанционироваться от многочисленной дворни, жившей в ту эпоху с аристократами в одной большой коммунальной квартире – дворце с комнатами без дверей.

Современными исследователями фиксируется достаточно большое количество разнообразных письменных знаков. Вполне возможно, что большая часть из них принадлежат искусственно созданным системам письма для внутриродовых и кастовых целей сохранения частной и компрометирующей информации, и не имела широкого распространения.

Таким образом, считающиеся сегодня диахроничными системы письма вполне могут оказаться на самом деле синхроничными, существовавшими одновременно, но в различных общественных слоях одного и того единого арийского общества, говорившего одновременно на нескольких языках, кастовом, профессиональном, религиозном и ко всему ещё на общепонятном русском языке.

Такое допущение тем более вероятно, поскольку выходцы из русских привилегированных сословий, гимназисты, ещё в 20 веке изучали в качестве разговорных, кроме русского, греческий, латынь, английский, французский и немецкий.

В результате проведённого анализа можно сделать вывод о том, что во все времена отдельные касты и кланы развитого, хорошо структурированного человеческого общества испытывают потребность в сохранении полезной и значимой информации в тайне от соперников и конкурентов. Эта потребность приводит к непрерывному языкотворчеству, стихийному и управляемому изобретению новых сленгов, алфавитов, шифров и прочих письменных знаков, содержательных для людей, принадлежащих определённому кругу общения, и «незнаемых» для остальных категорий читателей. Вспомним, как специально введённые ошибки в документах помогли разоблачить диверсантов капитану Алёшину из романа Богомолова «В августе сорок четвёртого».

Вместе с тем, в обществе ощущается потребность межгруппового и межкастового общения. Для этой цели изобретаются искусственные языки типа эсперанто, для преодоления постоянно возводимых межгрупповых языковых барьеров. При этом обе этих противоположных цели: общение и разобщение, присутствуют в тенденции развития любого живого языка, как, например, русского.

Интересно, что современная эпиграфическая наука, развиваемая работами профессора Чудинова по расшифровке древних надписей (см. материалы сайта), приводит к парадоксальной ситуации. Надписи на предметах, традиционно датируемых первым тысячелетием до нашей эры, после прочтения оказываются свободно понимаемыми носителями современного русского языка. Непрерывные усилия отдельных людей и целых коллективов по созданию новых кастовых и клановых языков за прошедшие эпохи не привели к исчезновению изначального кода, который, вдобавок, оказывается русским по содержанию.

Такими образом, русский язык можно понимать, как изначальный ствол, от которого отделяются ветви других языков, что не мешает развиваться и сохранять собственное существование самому стволу. Тысячелетняя устойчивость русского языка, как носителя объективной информации о мире, должна базироваться на природных стабилизирующих ритмах, не зависящих от суетного человеческого интереса.

Необходимый ритм может задаваться определённой частотой излучения центрального светила нашей Галактики, которое обеспечивает стабильность своего творения в виде галактических рукавов, содержащих крохотные материальные искорки вроде нашей звезды класса G3, по имени Солнце, и ещё более крохотных планет.

Этой всеохватывающей космической связью между Сияющим Творцом и его материальным творением объясняется информационная насыщенность слов русского языка об эмпирически наблюдаемых явлениях макрокосма, которая вскрывается в рамках русской алгебры, науке о побуквенном, изначально божественном, смысле русских слов.

Литература.

1. В.И. Вернадский. Биосфера и ноосфера. М.: «Айрис – пресс», 2004. - 576 с.
   
2. В.А.Чудинов. Загадки славянской письменности. М.»Вече».2002.528 с. см. также материалы сайта.
   
3. М.И. Пыляев. Старое житье. Замечательные чудаки и оригиналы. СПб. «Паритет».2003.656с.ил.
   
4. Русская Америка в неопубликованных записках К.Т. Хлебникова. Л. «Наука», 1979. 280 с.
   
5. В.М. Головнин. Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку. М. Географгиз. 1961. 480 с.
   
6. Записки сенатора И.В. Лопухина. Лондон. Издание Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарёва. 1859. Репринтное воспроизведение. М.: «Наука», 1990. - 212 с.
   
7. С.М. Соловьев. Сочинения. В 18 кн. М. Мысль. 1993. том 7 стр. 16.
   
8. С.М. Соловьев. Сочинения. В 18 кн. М. Мысль. 1993. Том 13. стр.61.