|
|
Сытых Е.Л.
Свобода, насилие, культура
Феномену насилия очень часто противопоставляется феномен свободы. В гуманитарной мысли укоренилось представление, что там, где есть насилие, нет свободы, а там, где есть свобода — нет насилия. «Идея свободы для меня первичнее идеи совершенства, потому что нельзя принять принудительного, насильственного совершенства..»., — писал Н. А. Бердяев. (Бердяев Н. А. Самопознание. — М. 1991. — С. 57).
Свобода — абсолютная ценность, или проклятие человека? «Нет заботы беспрерывное и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение... Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом. Они созидали богов и взывали друг другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим!». И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и боги: всё равно падут пред идолами....Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть... Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы. Это так, но что же вышло: вместо того чтобы овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше! Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее». (Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. — М., 1987. Т. 1. — С. 265-267).
Для ответа на эти вопросы необходимо несколько глубже разобраться в феномене свободы, не претендуя на исчерпывающее освещение темы.
По этому поводу можно встретить, по меньшей мере, две диаметрально противоположных точки зрения. Одна из них наиболее характерно представлена в словах П. Гольбаха: «во всех своих поступках человек подчиняется необходимости...его свобода воли есть химера» (Гольбах П. Здравый смысл. — М., 1941.- С. 60).
Н. А. Бердяев же считал, что «настоящая свобода обнаруживается не тогда, когда человек должен выбирать, а тогда, когда он сделал выбор. Тут мы приходим к новому определению свободы, свободы реальной. Свобода есть внутренняя творческая энергия человека. Через свободу человек может творить совершенно новую жизнь, новую жизнь общества и мира. Но было бы ошибкой при этом понимать свободу как внутреннюю причинность. Свобода находится вне причинных отношений. Причинные отношения находятся в объективированном мире феноменов. Свобода же есть прорыв в этом мире» (Царство духа и царство кесаря. — М., 1995. — С. 325).
Как мы видим, в этих точках зрения свобода понимается либо как относительное понятие, относительность которого обусловлена социокультурными отношениями, либо как абсолютная ценность, освобожденная от рамок причинности. И здесь необходимо сразу оговориться, что применительно к этим отношениям, имеет смысл рассматривать свободу именно в относительном понимании.
Но эта относительность обуславливает вопрос о том, где кончается свобода одного человека и как соотносить интересы и цели отдельных личностей. «В одной французской легенде рассказывается о суде над человеком, который, размахивая руками, нечаянно разбил нос другому человеку. Обвиняемый оправдывался тем, что его никто не может лишить свободы размахивать своими собственными руками. Судебное решение по этому поводу гласило: обвиняемый виновен, так как свобода размахивать руками одного человека кончается там, где начинается нос другого человека». (Алексеев П. В., Панин А. В. Философия. — М., 1997. — С. 440 — 441). Иными словами, на индивидуальном уровне свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого человека.
При ответе на данный вопрос возникает соблазн либо впасть в крайний индивидуализм, либо, наоборот, к всеобщему отрицанию свободы личности. Можно ли быть свободным в несвободной стране? Может ли быть свободной страна с несвободными гражданами? Возможна ли взаимная свобода общества и личности в культуре?
«Мы называем государство свободным, если оно обладает суверенитетом по отношению к другим государствам. Однако, говоря о политической свободе, мы имеем в виду свободу народа, которая является внутренней свободой его политического состояния. Внешняя свобода государства может сочетаться с внутренней деспотичностью и несвободой. Внешняя несвобода государства обычно, хотя и не всегда, влечет за собой вместе с утратой суверенитета внутреннюю несвободу. Ибо, если порабощающая своих подданных государственная власть стремится к политической свободе, она может в рамках зависимого государства допустить это лишь до того предела, за которым порабощенные ею подданные становятся независимыми членами всеохватывающего государства». (Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М, 1994. — С. 171).
Это ясное и вполне логичное объяснение К. Ясперса, казалось бы, сложно опровергнуть. «Но сначала один исторический анекдот.
В 1948 году математику австрийского происхождения Курту Геделю предстояло пройти собеседование для получения американского гражданства... Так вот, этот Гедель перед экзаменом на получение заокеанского гражданства тщательно изучил конституцию Соединенных Штатов и незамедлительно пришел к выводу, что в этой стране может быть законным образом, путем голосования на выборах установлена диктатура..».. (Фокин С. Диктатура демократии. Наука доказала, что диктатуру может породить и демократия // Профиль. — 2000. — № 28. — С. 22).
В этом примере как нельзя лучше показано, что свободное самовыражение отдельных личностей на индивидуальном уровне ведет к потере свободы на уровне общественном. Таким образом, мы наталкиваемся на необходимость введения еще одного понятия — ответственности. Как писал Франкл, наличие свободы без осознания категории ответственности ведет к произволу. (Франкл В. Человек в поисках смысла. — М., 1990).
«Однако свобода есть вместе с тем и преодоление собственного произвола. Свобода совпадает с внутренне наличествующей необходимостью истинного.
Будучи свободным, я хочу не потому, что я так хочу, а потому, что я уверен в справедливости моего желания. Поэтому притязание на свободу означает желание действовать не по произволу или из слепого повиновения, а в результате понимания. Отсюда и притязание на то, что, забрасывая якорь в истоки всех вещей, мы исходили в наших желаниях из своих собственных истоков». (Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1994. — С. 161).
Как мы видим, свобода выбора, основанная на субъективном признании объективных критериев вырождается в произвол. Достоевский писал, что человек наделен свободой, но в своей свободе он наделен способностью осуществлять добро и зло, совершать великие поступки и творить мерзости. «Человек не обязан быть гуманным. Но он может им быть. Человек выбирает путь совершенствования или деградации». (Кувакин В. Твой рай и ад: Человечность и бесчеловечность человека. — М.; СПб, 1998. — С. 168). Поэтому неизбежны ограничения свободы человека в обществе. «Это преодоление совершается посредством тех ограничений, которые мы в качестве индивидуумов налагаем на себя в нашем совместном существовании с другими. Свобода осуществляется лишь в сообществе людей. Я могу быть свободным в той степени, в какой свободны другие». (Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1994. — С. 164).
Таким образом, признание свободы людей на социокультурном, причинном уровне ведет к хаосу и произволу отдельной личности. Чтобы этого не случилось, нужно ввести понятие необходимости и ответственности, но в этом случае открывается путь к манипуляциям этими категориями отдельными личностями или группами личностей, что ведет к произволу какой-то части общества над остальной. В этой ситуации напрашивается, по меньшей мере, два вывода: свобода отдельной личности несовместима со свободой общества, свободы личности не существует вообще. Но не будем спешить с выводами.
Итак, свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Свобода — целостность человека. И здесь необходимо ввернуться к бердяевскому пониманию свободы как выхода за рамки причинности. В причинном же мире приходится подчиняться необходимости, ибо это есть условие равновесия общества, которое поддерживается с помощью культурных регуляторов. Пока человек не выходит за рамки этих культурных регуляторов, они не давят на него. При попытках же преодоления этих самых регуляторов, возникает взаимное давление, силовое воздействие. Но как мы знаем, многообразие личностей обуславливает тот факт, что является условимем сохраниения целостности для одного, непригодно для другого. Отсюда и разнообразие способов воздействия личности на культуру и наоборот. Грань их взаимодействия — разрушение. Если действия личности разрушают систему, то она стремится силовым способом ограничить воздействие. И мало того, «когда я работаю с объектом, в который я сам включен, то ненасильственное, грубое его переделывание может вызвать катастрофические последствия для меня самого, ибо трансформируя объект, я изменяю свои собственные связи и функции. В этом случае неизбежны определенные ограничения моей деятельности, ориентированные на выбор только таких возможных сценариев изменения мира, в которые обеспечивают стратегии выживания». (Степин В. С. Перспективы цивилизации: от культа силы к диалогу и согласию // Этическая мысль: научно-публицистические чтения. 1991. — М., 1992. — С. 199). Таким образом, свободные действия личности могут повлечь угрозы существования самой личности. Но как быть, если общественная система целостна в своей основе, но разрушает личность? Нам известны подобные системы как тоталитарные. Но нам известно и то, что их целостность не выдерживает проверку временем и рано или поздно рушится. Так известный генетик В. П. Эфроимсон писал, что все социальные системы, основанные на внутреннем насилии — нестабильны. (Эфроимсон В. П. Генетика, этика и эстетика. — СПб., 1995. — С. 31-36).
Таким образом, взаимная свобода общества и личности возможна при максимальной эффективности общества и максимальном соблюдении интересов личности. В этом случае не обойтись без насильственного ограничения неимманентных притязаний обоих, но если насилие или превышает необходимый порог, или не достигает его, то начинается разрушение.
Даже певец свободы Н. А. Бердяев признавал: «есть насилие порабощающее, как есть насилие освобождающее», т. е. на причинном уровне возможно насилие, ограничивающее деструктивные порывы человека. «Свобода единичного человека — при условии, что все люди будут свободны — возможна лишь в том случае, если она может существовать наряду со свободой всех остальных». (Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1994. — С. 173).
Сытых Е.Л. Свобода, насилие, культура // «Академия Тринитаризма», М.,Эл № 77-6567, публ.10845, 28.11.2003
[Обсуждение на форуме «Публицистика»]
Свобода, насилие, культура
Сытых Е.Л. Свобода, насилие, культура // «Академия Тринитаризма», М.,
 |