Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Субетто А.И.
Архетипичность народной культуры творчества Д.М. Балашова

Oб авторе
«И я вновь берусь за перо, ибо труд мой стал уже больше меня самого, я должен его докончить во что бы то ни стало и даже умереть не вправе прежде конца».
Д.М. Балашов1


- *** -

Ставя вопрос об архетипичности народной культуры творчества Д. М. Балашова, мы сразу фактически выдвигаем уже в названии два тезиса: тезис первый – творчество Дмитрия Михайловича Балашова находится в потоке русской народной культуры, и, второй тезис, как некая форма выражения русской народной культуры, оно, в своем ценностном, метафорическом строе обладает всеми признаками архетипичности.
Категорию «архетипа» в социальную психологию ввел Карл Густав Юнг. По Юнгу «архетип есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны. Содержание коллективного бессознательного представлено в сознании как ярко выраженные склонности и понимание вещей».2 Далее Юнг расшифровывает архетип как «первичный» или «исконный образ»3. Теорию архетипов мы встречаем у Гете, который понимает под архетипом инвариант структуры (строения), например, растений (или цветов) того или иного вида, служащий основой классификации или типологизации. Если прибегнуть к активно развиваемому в России теоретическому комплексу системогенетики4, то «архетип» предстает как «системоген», носитель процессов наследования.
Народная культура как носитель «системогенетики культуры» архетипична по своей сущности, поскольку несет в себе функцию сохранения «памяти культуры», «памяти истории», сохранения «ценностного генома», определяющего те склонности и структуры поведения, которые и отличают один этнос от другого, один народ от другого. Именно различие структур ценностей и поведения положил Л. Н. Гумилев, учеником которого себя считал Д. М. Балашов, в основания своей исторической этнологии.
В романе из серии «Государи Московские» «Отречение» Дмитрий Михайлович не случайно обращается в своем прологе к значению памяти как фактору исторического стояния народа. При этом бережное отношение к памяти и бережное отношение к языку – это неделимый процесс внутреннего сохранения исторического достоинства, народной самости. Память у Балашова, как и у А. С. Пушкина, начинается со склонения своей головы перед погостом, перед могилами пращуров, перед их жизнью и их делами. «А потом – свежая земля и крест, либо обелиск, либо серая мраморная плита с надписью и фотографией? А потом – деревенское, городское ли кладбище, куда надо сходить «навестить бабушку» или уж совсем небылого, неясного, невидимого никогда прадеда, подчас и похороненного на чужбине, погибшего еще на германской, турецкой ли войне, и прапрапращуров, погибших под Москвою и Аустерлицем, на Кавказе, в Крыму, на Литовском рубеже, в сшибке с ногайцами или еще прежде, на поле Куликовом, на Ждане-горе, на Немиге, на Калке, на неисчислимом множестве иных великих и малых рек, иных и холмов, – так что, пожалуй, без хотя бы капли крови, пролитой пращурами, нет, не наберешь и горсти земли на просторах великой России. Ну и что? И помнить? Помнить – нельзя. Нельзя тогда и жить»5- таков делает приговор Дмитрий Михайлович. И затем ставит окончательно точку: «Народ исчезает с памятью своею»6.

- *** -

Архетипичность народной культуры творчества Д. М. Балашова и начинается как раз с этого императива, постоянно стоящего перед народом и его культурой, – сохранить память, сохранить историческое достоинство, с чего и начинается самоидентификация народа, с чего и творится в истории его «организм», о котором хорошо сказал в своей философии Иван Александрович Ильин: «…в религии, как и во всей культуре, русский организм творил и дарил, не отсекал и не насиловал»; «духовный организм России… создал особый язык, свою литературу и свое искусство»7.
Собственно говоря, все творчество Дмитрия Михайловича Балашова, особенно два главных цикла его писательского подвига: цикл исторических повестей и романов, посвященных истории Великого Новгорода, и цикл романов о «Московских государях» (XIII-XV вв.), – было посвящено этому великому делу – делу сохранения исторической памяти русского народа, который в очередной раз, войдя в эпоху смутного времени под натиском «волны вестернизации», терпит бедствие, держит оборону от «бесов», от всяких «смерядковых», стремящихся разрушить историческую память народа, чтобы затем, как ставит задачу в своем «манифесте русофобии» Ален Даллес, провозгласивший духовно-информационную войну против России – СССР, убрать его с исторической сцены навсегда.
Поэтому творчество Д. М. Балашова архетипично по своей функции, которую оно прекрасно выполняет: сохранить память русского народа, а значит обеспечить его будущее, дать ему в руки потенциал преодоления (как сказал бы недавно ушедший из жизни крупный философ А. С. Панарин - потенциал «действовать вопреки обстоятельствам»).
Дмитрий Михайлович в романе «Ветер времени» (1990)8 уподобляет «историю» «ветру» (кстати, метафора ветра часто используется в русской литературе: «Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч…»). Но память противостоит «ветру истории», его разрушительному воздействию. «Дует ветер. Проходят века. Никнут и восстают народы. Меняется лик земли. И только гусиное (железное, тростниковое ли) перо летописца дерзает удержать на ветхих страницах харатий примеры текучего вихря, исчезающего в небытии. Трудись, летописец! Ветер времени листает страницы судьбы»9. Как это предисловие Балашова с посвящением «своему учителю Льву Николаевичу Гумилеву» перекликается со словом летописца Пимена из поэмы «Борис Годунов» Пушкина:
«Еще одно, последнее сказанье
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от бога
Мне грешному. Недаром многих лет
Свидетелем господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду –
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу…»
10

- *** -

Память у Балашова соединяется с просторами Руси – России, потому что в них, в холмах, в городах, в лесах, во всем, что сохранилось, или перешло в землю, — память народа, память истории, и конечно бессмертие: «…упрямою верою в бессмертие пахнут просторы холмистой равнины, с синью лесов, с обязательной синью лесов, замыкающий дальний окоем!»11.
Привязанность народа к земле, к родному краю, к родным «корням» воспитывается памятью народной культуры, памятью народа. Память народа и «сердце» народа становятся единым. Имеешь «память народа» — имеешь «сердце». Чуешь свое «сердце» – чуешь и свою память. А «сердце» – это и любовь: любовь к народу, к державе, к земле, к «племени русскому», к матери, к отцу, к отчему дому, к родной природе, к березкам, к родному лесу или к родимой роще, к речке, к озеру и т.п. «Как уведать, почуять грядущее? – думает старый ростовский князь Андрей в романе «Отречение». И отвечает сам себе. – Сердцем. Только сердцем! По слову Христа о любви к ближнему своему. Он подчас и ворог тебе паче недруга, ближний-то, а все-таки ближний, свой, и без любви обоюдной не станет ни страны, ни державы, ни самого племени русского…»12.
Треугольник «понятий – смыслов» <память – сердце – любовь> – и есть важнейший компонент архетипа народной культуры русского народа (своеобразное «ядро символов»), которым пронизано все творчество Дмитрия Михайловича Балашова.
Со страниц книг Балашова с нами разговаривают московские князья, новгородцы – вольные люди – ушкуйники, митрополит Алексий и игумен – будущий святой Сергий Радонежский, простые люди – смерды, оратаи, и полководцы, вои. И в их жизни, непростой, тяжелой, через которую проходит главный смысловой стержень – стержень стояния, продолжения рода, продолжения народного творчества, созидания, любви, – главный, мучительный вопрос, который постоянно возникает в диалогах героев романов Балашова, – вопрос отстаивания Руси, православной веры, своих обычаев и своей культуры, т.е. всего того, что и определяет самость народа, его отличие от других. Вот часть диалога митрополита Алексия со Станятой, во время их пребывания в Орде, в Сарае:
«… Только Алексий вымолвил погодя: – Не хуже они нас и не лучше! Нет в мире плохих и хороших! Только с одними нам можно жить, а с другими – нельзя.
- С латинами нельзя? – подсказывает Станята.
- И с мусульманами не станет льзя, – возражает Алексий, – ежели они захотят изничтожить всех христиан!
- Сами себя уничтожат! – произносит Станята, еще и не ведая, насколько он прав.
- Не себя, Орду! – поправляет Алексий. – Уничтожат монгольскую власть, а без единого стержня, без власти единой, все и распадется на улусы и начнется война. Бают, в Хорезме уже началась, в Катае тоже, а там и до Сарая дойдет. – А нам с има как же тогда? – вопрошает Станята.
- Не с ними и не с католиками надо быть, а самим собой! И ежели сего не поймем – погибнем!» (выдел. мною).
А быть самими собой – это и означает обладать памятью, «сердцем», любовью к родине, к делу предков. Как-то Кутузов, возражая императору Александру I против перехода наших войск через границу в Европу во время войны с Наполеоном, аргументируя свою мысль, подчеркнул, что Россия – не Европа. А кто же мы, – спросил в сердцах император. – Азия? И не Азия – ответил Михаил Илларионович. – Мы – Россия.
Как этой мысли Кутузова, этого призыва митрополита Московского Алексия не хватает современному руководству России, реформаторам, которые подражают европейским и англо-американским «архетипам», разрушая экономику, культуру, образование, армию России, устои жизни русского народа, в то время как рядом с нами, социалистический Китай, демонстрирует чудеса развития на своей, «народной почве».

- *** -

Д. М. Балашов через ткань своих произведений восстанавливает структуру «ценностного генома» Руси – России – ее архетип.
Любовь связано с добротолюбием, а добротолюбие – с соборностью, с единением русского народа.
Вот так митрополит Алексий оценивает духовный подвиг троицкого игумена Сергия: «На земле нужен святой! Нужен тот, кто укажет путь добра и будет не запятнан не токмо деянием злым, но и помыслом даже! Нужен творец добра! – Сергий? – Да, Сергий»13.
Творить добро! – ценность архетипа русской культуры – и ведущая ценность произведений Балашова, которую он стремится донести до читателя.
Еще в XII веке, на стене Мартирьевской паперти Новгородской Софии («Граффити из Мартирьевской паперти») новгородский простолюдин выцарапал писалом слова: «И реку: — О, душа моя! Почему нежишься, почему не восстанешь, почему не помолишься Господу своему? Почему добра жаждешь, сама добра не творя?»14.
Творить добро, добротолюбие, любовь к ближнему – определяют соборное единение народа. Митрополит Алексий, вспоминая свое вызволение из «киевского заточения», отмечает про себя, что воины, его вызволявшие, «вели себя как древние христиане, жертвуя жизнью ради спасения братьи своей». И Алексий приходит к прозрению: уходят в прошлое люди, «коим «свое» застит «обчее»; «мыслю все же, что растет новая Русь, Святая Русь!»15.
Через эти мысли митрополита Алексия, князя Дмитрия Донского, собирающего войско боронить возрождающуюся Русь на поле Куликовом от мамаевого воинства, проходит одна идея, которую в 60-х – 70-х года поднимал в своих произведениях еще один славный русский писатель нашего времени – Василий Макарович Шукшин, - идея собирания русского человека, собирания русского народа. Соборность, общинность, клич Александра Невского «За други своя», забота об общем, «философия Общего дела» по Николаю Федоровичу Федорову, которое есть «Русь Святая», и в образе которой не только запечатлено соединение «земной Руси» с «Русью небесной, горней», но и гармония бытия человека с природой, справедливость, жизнь по правде, жизнь для других («жизнь для общества» как провозгласил Н. И. Пирогов в своей системе социальной педагогики) – все эти архетипические ценности и символы русского народа предстают как своеобразные «линзы» или «кристаллы», через которые подобно свету проходит балашовская мысль, одухотворяя героев его романов.
Века текут! Меняются люди и уклады, но остается земля, остается женщина-мать, растящая детей, остается мужик-пахарь, взрастивающий на пашне хлеб, остается, живет, развивается русский народ, отстаивая свое право на жизнь и в труде, и в битве, и живет культура русского народа, сохраняется и развивается Русская Православная Церковь, сохраняется и развивается русский язык. Все труды Балашова – это одно великое полотно «потока русских веков» между XII и XV веками, может быть самого трудного и самого великая времени, в «тигле» которого зачиналась Россия, в которой мы живем. Вот образ в повести «Бремя власти»: идут женщина, мальчик и корова; мальчик устал, ему хочется ухватиться за коровий хвост, но нельзя; но вот очередная остановка. «Остановясь в очередной раз, женщина достала деревянную мису и, пристроив ее между ног, стала доить корову. Нацедив мису, поднялась и сперва протянула ее мальчику. Тот отпил немного и молча отдал матери. Она стала пить мелкими глотками, не спеша, и пила долго, но выпила тоже немного и вновь отдала мису мальчику. Она вдруг подумала о хлебе – хлеба не ели они уже очень давно, – но ни она, ни он не сказали ничего»16. Автор внимательно всматривается в них, он как бы перенесся из своего времени силой своего воображения в век своих героев, встретился с ними, словно парящий дух, и сам себе задает риторический вопрос: кто они? И отвечает: «Ни по одежде – туго замотанному и долгому платью женщины, – не по ее мокрому, с мужского плеча зипуну, ни по долгой рубахе и лапотной свите мальчика в липовых лаптишках нельзя было сказать, кто они и даже – какой поры. Века неслышно текли над ними, сотни годов, и в любом из протекших столетий, после пожаров, недородов, моровых поветрий и войн, когда появлялись так вот бредущие по дорогам бабы с детями, с коровами на поводу, значило это, что не угасла еще и вновь и вновь возрождается жизнь на земле»17.
В этом слове автора – великий русский оптимизм, в нем великое терпение русского народа и его выносливость, в нем жажда жизни и уверенность, пока русский человек жив и трудится на своей земле, и мать растит своих детей, – Русь – Россия жива, жив русский дух, великий и непобедимый. Вспомним великие слова из поэмы Пушкина «Руслан Людмила»: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!». От произведений Балашова веет русским духом, в них «Русь пахнет!». А это и есть архетипичность той народной культуры, которая составляет основу творчества Дмитрия Михайловича.

- *** -

Память начинается с уважения родителей. Почитание родителей, почитание семьи, дома – глубокий архетипический конструкт, из которого произрастает все остальное, и память культуры, и память истории, и любовь к отечеству, и любовь к народу, и стойкость как основа жизни. Вот сидят за скромным трапезным столом три церковных служителя: митрополит Московский Алексий, списком тверской Федор и троицкий игумен Сергий. Алексий мучительно ищет основания, чтобы, хотя бы внутри церкви, погасить конфликт, противоречие, распрю или «котору». Федор пришел «настороженный, колючий». «Наконец Алексий положил вилку, отер уста полотняным платом и, откидываясь к спинке кресла, строго вопросил:
- Должен ли младший в роде своем слушать старшего и подчиняться ему?
- Да! – вздрогнув, епископ Федор не сразу нашелся с ответом. – Но князь Василий Михалыч чинит безлепое насилие над сыновцем свои Всеволодом и людьми его, несообразное ни с какими законами естества!
- Да! – властно прервал Алексий. – Но должны ли, вновь реку, младшие уважать старших по роду всегда или токмо по рассмотрении, достоин ли уважения старший родич? Должен ли, вопрошу, сын уважать недостойного родителя своего?!
- Должен! – подумав, и хмуро, с видимым затруднением произнес Федор.
- Должен! – повторил, утверждая Алексий. – Не можно разрешить сыну, подобно Хаму, насмеявшемуся над Ноем, отцом своим, позорить родителя своего! Не можно разрешить сие и разрушать тем самым весь строй жизни человеческой, ибо в поколениях, в веках токмо уважением к родителю, деду, прадеду, предку своему и зиждит жизнь народная! Всякий язык, покусившийся на уважение к старшим своим, как и забывший славу предков и их заветы, распадает и гибнет невестимо в личине времени!»18 (выдел. мною).
Это речь Алексия звучит как завет самого Дмитрия Михайловича, обращенный к нам, к народу, ко всей системе воспитания и образования России.
Архетипичность народной культуры творений Балашова – и в этом диалоге и в этом высказывании Алексия.
Она, эта архетипичность, – корень от корней всей русской литературной классики, от «Домостроя», от творчества «солнца русской литературы» — Александра Сергеевича Пушкина, от творчества Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, М. А. Шолохова, В. М. Шукшина, С. Есенина, В. Распутина, В. Пикуля других.

- *** -

Народная архетипичность творчества Балашова – конечно, в языке его произведений. В них Дмитрий Михайлович бережно, глубоко, как ученый-филолог-фольклоист, восстанавливал прекрасный язык, «строй слов» в говорении русских людей прошлых веков. Наверное, полностью осуществить реконструкцию разговорного языка русского человека – русича – времен XII – XV веков невозможно. Но основания для такой реконструкции есть: они в летописях, они в фольклоре, особенно в фольклоре, диалектах языка русского населения Архангельской, Вологодской, Ленинградской, Новгородской, Ярославской областей, литературных памятниках. И Дмитрий Михайлович Балашов, будучи великолепным ученым, умеющим слышать народный говор, любить его, любить русский язык, несомненно, сделал эту реконструкцию мастерски, обогатив нас, современников, богатством звучания великого русского языка, богатством «речения» наших предков.
Русский язык – это «системоген» русской культуры, носитель не только преемственности культур поколений людей, но, что самое главное, «ценностного генома»19. Рассуждая о свойстве русского человека стремиться к высоте, Дмитрий Михайлович останавливается на слове «гора», в которое наш пращур, русич вкладывал смысл определения «всякой суши, берега, земли, в отличие от воды»20. И, тем не менее, «при всем том ищет русский человек всегда высоты и выходит на высоту, «место красное», то есть высокое и красивое, откуда и видать далеко. Так, древние киевляне, получив под Выдубицким монастырем образованную подпорную стеною площадку Днепра, любовались видом оттуда, говоря: «Яко аэра достигше!». И для языческих треб своих славяне-солнцепоклонники избирали всегда холмы и подсыпали, насыпали даже «Велесовы горки». И места, где водили хороводы в деревнях, звались горками и устраивались обычно на открытых взору высоких обрывах»21. Балашов подчеркивает, что «в отличие от рыбаков – чудин, селившихся у воды в низинах, русский человек избирал всегда высокие красные места, а были такими на великой русской равнине главным образом высокие берега рек, крутояры (от слов яр, ярило, солнце, коему поклонялись славяне на высотах своих). И там же, на крутоярах ставили позже церкви, чтобы далеко видать было – шатер ли вознесенный, главу ли церковную или гроздь круглящихся в аэре луковичных глав»22. Слово для Д. М. Балашова, как и вообще для русского человека «из народа», как, тем более, для древнего нашего пращура, было несущим смысл жизни, знание, весть от предыдущих поколений людей, памятью, объединяющим началом, символом.
Такое отношение к слову пронизывает народную культуру, является архетипическим признаком, и такое отношение к слову пронизывает все творчество Д. М. Балашова.

- *** -

Тема архетипичности народной культуры творчества Д. М. Балашова необъятна. Я только обозначил некоторые «линии» анализа этой «темы». Например, «линия» взращивания хлеба, труда на пашне, отношения к земле — матери – кормилице… – она одна из сквозных в его повествованиях. Вот описание осени в древней Москве: «В нынешнем году справились! Рожь была добра, а гречиха уродила даже и дивно. И обмолотили в срок…»23. Так может думать только крестьянин. А на Руси крестьянами были все, даже князь не брезговал, если позволяла минута, встать за соху, или плуг, как потом делали и Лев Николаевич Толстой, иДмитрий Михайлович Балашов.

- *** -

Творчество Дмитрия Михайловича – плоть от плоти народной культуры. И поэтому оно несет в себе громадный «воспитательный заряд», который должен быть востребован нашей школой.
Мы много говорим о воспитании поколений современной России, но очень мало делаем. Более того, современное «обрезание» обязательных программ по русской литературе, русскому языку, истории русского народа и России в средней школе, осуществленное в логике реформ Министерством образования, подрывает сами основы воспитания, о качестве которого оно официально печется.
Я считаю, что творчество Дмитрия Михайловича Балашова должно быть востребовано российской школой, потому что оно выполняет главную задачу нашего возрождения – задачу восстановления исторической памяти, без которого воспитание становится ложью, лукавством.
Наступило время собирания русского человека, без которого нет будущего у России в XXI веке. И творчество Д. М. Балашова в этом Общем деле – наше духовное основание.

Примечания
  1.   Балашов Д. Отречение. — Петрозаводск: Карелия, 1990. — 669с. (с.7).
  2.   Юнг К. Г. Психологические типы. — М.: АСТ «Университетская книга», 1998. — 720с. (с. 459).
  3.   Там же, с. 459.
  4.   Вопросы системогенетики Теоретико-методологический альмонах/ Гл. ред. А. И. Субетто — СПб. — В.-Новгород — Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2003. — 271с.
  5.  Балашов Д. Отречение. 1990, с.6.
  6.  Там же.
  7.  Субетто А. И. Россия и человечество на «перевале» истории в преддверии третьего тысячелетия (избранное). — СПб.: ПАНИ, 1999. — 827с. («Русская духовность как основание поиска ответа на вечный русский вопрос «Что делать?» и выживание российской цивилизации в XXI веке», с. 244).
  8.  Балашов Д. М. Ветер времени// Роман-газета. — 1990. — №1(1127). — 96с.
  9.  Там же, с.1.
  10.  Пушкин А. С. Сочинение в трех томах. Том второй. Поэмы. — М.: Худож. Лит., 1986. — 527с. (с. 362).
  11.  Балашов Д. М. Отречение, 1990, с.6.
  12.  Балашов Д. М. Отречение. 1990, с. 59, 60.
  13.  Балашов Д. Ветер времени// Роман-газета, 1990, №2, с. 88.
  14.  Субетто А. И. Россия и человечество на «перевале» Истории..., 1999, с. 245.
  15.  Там же, с.88.
  16.  Балашов Д. Бремя власти.// Роман-газета. — 1983. — №7(65) — с.5.
  17.  Там же, с.5.
  18.  Балашов Д. М. Ветер времени// Роман-газета. — 1990. — №2(1128). — с.44.
  19.  Субетто А. И. Разум и Анти-Разум. — СПб.: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2003. — 148с.
  20.   Балашов Д. М. Ветер времени// Роман-газета. — 1990. — №2(1128), с.56.
  21.  Там же.
  22.  Там же.
  23.  Балашов Д. М. Отречение, 1990, с. 282.

Субетто А.И. Архетипичность народной культуры творчества Д.М. Балашова // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.10842, 26.11.2003

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru