Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Академия - Публикации

Ю.М. Поляков
Желание быть русским
Oб авторе


ОГЛАВЛЕНИЕ

I. Заботники и алармисты

II. Наказанный народ

III. Узники матрёшки

IV. Нет такой партии

V.  Сослагательное наклонение

VI. Ненаши

VII. Зелёные мартышки

VIII. Историческая идеология

IX. Каменный топор и телевизор

X. Взрывоопасный компот

XI. Разнородцы

XII. Неувязочка

XIII. Инкубатор Фаберже

XIV. Этноэтика

XV. Дайте руку верную!

XVI. Не стать волохами!


 

 

I. Заботники и алармисты

В последнее время я всё чаще ловлю себя на желании быть русским. Видимо, это возрастное, почему-то свою племенную принадлежность мы острее чувствуем на закате жизни. Но возможно и другое объяснение: этнос – живой организм, у него тоже есть возрастные фазы, недуги, приливы сил и приступы бледной немочи, есть некие защитные механизмы.

Человек связан со своим народом не только через язык, обряды, обычаи, «вмещающий ландшафт», историю, культуру… Мне кажется, есть ещё и тайные, не изученные пока биоэнергетические узы, соединяющие нас. Иной специалист назовёт это примордиальной чепухой. Вольно ж ему: генетику тоже считали одно время «продажной девкой империализма», а теперь можно сдать защёчный соскоб на ДНК-анализ и выяснить пути-перепутья своего рода начиная чуть ли не с ледникового периода.

Впрочем, поэты всегда чувствовали эту связь. Помните, у Андрея Вознесенского:


Россия, я твой капиллярный сосудик.

Мне больно когда – тебе больно, Россия!


Как и большинство шестидесятников, автор «Треугольной груши» был озабочен тем, чтобы его личной, частной боли сочувствовал весь народ, большая страна. Но достаточно поставить знак препинания в другом месте («Мне больно – когда тебе больно, Россия») – и речь уже о том, что «капиллярный сосудик» тоже чувствует недуг всего организма. Возможно, моё обострённое желание быть русским отражает «нестроение во всём народном теле», как говаривали в XIX веке.

Речь не о зове крови, хотя она тоже, как известно, не водица. В нашем многоплемённом Отечестве русский – это тот, кто считает себя русским, не россиянином, а именно русским. Точнее, сначала русским, а потом россиянином. Ведь есть же граждане, которые считают себя сначала калмыками, вепсами, украинцами, немцами, евреями, грузинами, а потом уже россиянами или в крайнем случае гражданами РФ, что не одно и то же, о чём ещё поговорим. Этническая самоидентификация – категория тонкая: нажал и сломал. Она, подобно любови, не терпит навязывания. Русским, как и нерусским, никого нельзя назначить или обязать быть. Можно пытаться. А толку? В основе этнического самоопределения – желание человека принадлежать к данному народу, в нашем случае желание быть русским. Чем объясняется такое желание – генетикой, культурой, языком, комплексом причин – пусть разбираются специалисты. Нам важно другое: с нежелания или боязни людей принадлежать к тому или иному этносу начинается исчезновение народа. В нашем случае – русского. Именно на этом построена политика украинизации. Но мы говорим о России.

«А кто, собственно, вам мешает быть русским?» – строго спросит читатель, чуждый племенной романтики. Верно: по умолчанию слыть и быть русским мне никто не мешает. А во всеуслышание? Пожалуй, тоже не препятствуют, но и не поощряют. Помогает ли мне кто-нибудь быть русским? Вот уж точно – не помогает. А разве должны? По-моему, даже обязаны: чем меньше в стране будет граждан, ощущающих себя русскими, тем больше вероятность того, что Российская Федерация разделит судьбу Советского Союза. Если бы в советских прибалтийских республиках было столько русских народных хоров, сколько было эстонских, литовских и латышских, судьба этого региона могла сложиться иначе. И во поле под берёзонькой там не стояла бы теперь натовская техника.

Тема, за которую я взялся, щекотливая и, поверьте, рассуждая о «национальной гордости великороссов», я не хочу огорчить ни один из сущих в Отечестве «языков». Но если проблема существует, о ней надо говорить, «разминать», иначе она сомнёт нас, что уже и случалось в нашей истории, густо замешенной на межплеменных коллизиях.

Всякий раз, когда мой любимый телеведущий Владимир Соловьёв в эфире с гордостью напоминает миллионам зрителей про то, что он еврей, мне хочется вставить для полноты картины: «А я вот, знаете ли, русский!» Но даже стоя рядом с ним в студии, я этого не делаю. Боюсь? А чего мне бояться в 63 года? Смерти? Но она придёт по расписанию, которого мы просто не знаем. Лучше буду бояться поздней роковой любви. Один раз выручил Жириновский. Когда на меня за какое-то «неформатное» высказывание нажали почти все участники телешоу, Вольфыч остудил их пыл: «Вы его, Полякова, не очень-то. Он тут у нас в студии один русский… писатель». Как говорили во времена моей литературной молодости, в каждой шутке есть доля шутки. Увы, мы, русские, государствообразующий, но явно не эфирообразующий народ в Отечестве. Почему? Так сложилось…

Странно сказать, но в России русским во всеуслышание быть как-то неловко. Дома – пожалуйста, а вот на работе или в эфире не то чтобы нельзя – можно, но как-то не интеллигентно, что ли... Вы когда-нибудь слышали, чтобы у нас государственный муж заявил с трибуны: «Я – русский!»? Нет. Побаиваются. Многие годы именно с помощью клейма «великодержавный шовинизм» выбраковывали из политики и аппарата неугодных. Времена изменились, а привычка быть русским по умолчанию осталась. Конечно, «космополит» тоже не Знак Почёта, но тут я не хочу отбирать хлеб у наших либеральных правдолюбов. Впрочем, с этническим самоопределением исторических персон всё не так уж просто. Почти чистокровный немец Александр III считал себя русским. Сталин же, обожая кавказскую малую родину, морщился, если ему напоминали, что он грузин. Троцкий, тот просто приходил в ярость, когда кто-то заикался, что он Бронштейн. Троцкий – фамилия, кстати, дворянская. Однажды к нему, второму человеку в молодой советской республике, пришла делегация сионских мудрецов и стала просить, чтобы поубавил террор и реквизиции, мол, это и по евреям сильно ударяет. Демон революции ответил, что он по национальности интернационалист и частными вопросами не занимается. Кстати, я в молодости, работая в Бауманском РК ВЛКСМ, застал «комсомольцев 1920-х», искренне считавших себя интернационалистами по «пятому пункту». Странно, но дети и внуки многих из них в 1980-е уехали на ПМЖ на историческую родину. Видимо, «интернационализм» половым путём не передаётся.

Но вернёмся к главной теме нашего разговора. Так в чём же дело? Почему я, чувствуя себя русским, испытываю некий дискомфорт в России, как, впрочем, и многие мои соотечественники? Поверьте, прежде чем усесться за эти заметки, я долго колебался, мол, стоит ли так подставляться? В нашей стране «русская тема» в открытой публицистике, если не запретная, то и небезопасная: тронув её, легко прослыть русским националистом, а это совсем не то, что литовский или грузинский националист. В нашем языке слово «националист», в отличие от английского, имеет отчётливо отрицательную, как сказали бы специалисты, коннотацию. А сочетание «русский националист» – это вообще ярлык, который по опасности приближается к жёлтой звезде времён фашистской оккупации. После публикации этих заметок, полагаю, меня выставят вон из многих почётных общественных органов, из того же Совета по культуре и искусству при президенте. Жаль, конечно, но судьба Отечества важнее, а она напрямую зависит от русского вопроса.

Теперь обратимся к истории. Бывая на Маросейке, где родился, я прохожу мимо доходного дома, выстроенного в начале XX века, и всякий раз мне бросается в глаза табличка: «В память о тех, кто из этого дома ушёл и не вернулся. 1932–1937. 1941–1945». Со второй парой дат всё ясно – священная война. А вот первая озадачивает. Разве те, кого увели из этого дома с 1917 по 1932-й, не в счёт? Их не жалко? А ведь те, кто «ушёл и не вернулся в 1932–1937», заселились в квартиры тех, кого увели в 1917–1931 гг. Первопрестольная перед революцией была не такая многоплемённая, как ныне, и, выходит, речь идёт в основном о русской элите: инженерах, учёных, педагогах, деятелях культуры, чиновниках, присяжных поверенных, купцах, населявших богатый дом, высоко вознёсшийся над двухэтажной посленаполеоновской застройкой. Правда же, странная мемориальная избирательность? И вывод напрашивается интересный. Оказывается, в головах людей, сегодня живущих в этом престижном доме, витает мысль: революция 1917-го – дело, в сущности, хорошее, если бы потом не случились 1930-е годы. Увы, этот странный факт тоже имеет отношение к заявленной автором теме. Но об этом ниже.

Думаю, я уже насторожил тех, кто испытывает трудности с самоидентификацией или же признаёт право на обострённое национальное чувство только за своим племенем. Не волнуйтесь, друзья, автор – не русский националист, а скорее русский заботник – есть у Даля такое хорошее словцо. И заметки эти написаны именно с позиций русского заботника. Поверьте, таких заботников немало по всей стране и за рубежами. Я, к вашему сведению, прилежно выполняю совет Гоголя литераторам – «проездиться по России». Недавно, кстати, на Всемирном конгрессе русской прессы в Минске (для Николая Васильевича это была тоже, извините, Россия, точнее Российская империя) одна журналистка, лет двадцать назад вышедшая замуж в Канаду, задумчиво заметила: «Странно, но здесь с трибуны почти не звучит слово «русский», разве только с иронией…» Почему желание быть, называться русским вызывает иронию, сарказм, а иногда и раздражение? Почему мы должны быть русскими по умолчанию?

Что с нами не так? Мы древний, героический, более того – государствообразующий народ Отечества. Русские оставили в мировой истории грандиозный след. Задаться в эфире вопросом «Кто такие русские и есть ли вообще такой народ?» – может разве что телевизионная дура, которой мышцы, ворочающие языком, давно и окончательно заменили мозг. Серьёзные люди, принадлежащие к иному роду-племени, такого себе никогда не позволят, но и они напрягаются, заслышав «русскую тематику». Отчего? Почему озабоченность русского человека судьбой своего народа режет слух? Ведь мне же не режет слух, если, скажем, якут тревожится о сохранении своего языка, обычаев, генофонда, наконец. Я рад, если, допустим, человек, чьи предки сто лет назад вышли из Эривани, живёт в Москве, говорит только по-русски, но продолжает считать себя армянином. Эта верность своему роду-племени может вызывать только уважение.

Но едва заходит речь о проблемах именно русского, а не российского народа, в глазах иного «нетитульного» компатриота загорается тревога: а я как же? С ближними соседями совсем беда. Того же латыша, к примеру, начинает бить озноб, как будто слово «русский» – это «сигнальная ракета», следом за которой через границу пойдут танки. С чего это вдруг? Мы – не вы. У нас никогда правящий класс не был однородным по крови, наоборот, периодически возникали недовольства обилием «неруси» вокруг престола или политбюро. Одна из претензий декабристов к правящей династии заключалась в том, что она «немецкая». Но об этом вспоминать неполиткорректно. В России никогда, с призвания Рюриковичей, не было этнократического государства, как сейчас в Латвии. При советской власти никто не искоренял латышский язык, наоборот, развивали, как умели, а умели мы это лучше, чем шведы и немцы, владевшие этой землёй прежде. И вот русский язык теперь в Латвии изводят, хотя он родной для половины населения миниатюрной державы. Откуда такой алармизм, такая реакция на всё русское? Что с нами не так? Почему межнациональная политика у нас и при царях, и при коммунистах, и сегодня замешена на некой странной «русобоязни»?


II. Наказанный народ

Итак, читатель, продолжим наши рассуждения о том, почему в России неловко быть русским. Тут нам не обойтись без экскурсов в историю – сначала в послереволюционную, а потом доберёмся и до царских времён. После Октября победители взяли в межнациональной политике курс на «коренизацию». Напомню, суть её заключалась в том, чтобы каждый из больших и малых этносов бывшей империи обрёл все признаки развитого народа. Задача, что и говорить, достойная! У царей внятной программы развития империи как полиэтнического государства не было, на первом месте стояли конфессиональные различия, православная церковь имела приоритет не только перед иноверцами, но и перед староверами, а их, если взять все согласия, насчитывалось, по новым исследованиям, до четверти всего титульного населения. К дому Романовых и «никонианам» эти русские люди относились, мягко говоря, сложно. Это к вопросу о социальной базе революции. А то у нас всё: евреи да евреи. Отношения имперского центра с национальными областями определялись в основном исторической традицией. Было Великое княжество Финляндское, были протектораты, вроде Бухарского эмирата, были Тифлисская и Эриванская губернии, но большинство небольших и малых народов расточились по российским уездам, не уступавшим размерами иному европейскому государству.

Победившие большевики сначала подошли к делу системно. Бесписьменные племена получили алфавиты, срочно обучались коренные кадры управления, культуры, науки, образования. Крупные и средние по численности народы (большинство впервые) обрели свою государственность – союзную или автономную. Возникли границы, хоть и административные, но учитывающие компактное расселение этносов, правда, не всех. Кстати, сразу появилась ревность: почему одним даровано «самоопределение вплоть до отделения», а другим – нет? Сначала даже на уровне деревень и аулов старались соблюдать принципы национального самоопределения, но начались конфликты на околицах. Народы получали новые имена, восходящие к их самоназваниям, более соответствующие традициям. Обидно же слыть самоедом лишь потому, что тебя так назвал острый на словцо русский землепроходец, шедший «встречь солнцу». Теперь мало кто помнит, что до революции казахов называли киргизами, азербайджанцев – татарами, а марийцев – черемисами. 

А вот для самого многочисленного этноса империи, народа-богоносца, наступило тяжёлое время: кому коренизация, а кому искоренение, если брать такие крайности, как расказачивание. Для почина упразднили привычное при царе-батюшке имя – «великороссы»: видно, напоминало оно былую великодержавность. Великороссов, ставших русскими (малороссов и белорусов спешно вычленили в отдельные этносы) объявили сатрапами царизма, социальной базой для реставрации, черносотенной массой и привилегированными надзирателями в разрушенной «тюрьме народов». Бухарин в 1923 году на ХII съезде партии говорил, что русский народ «должен купить себе доверие прежде угнетённых наций». Как? «Побыть в более низком положении по сравнению с другими нациями». В местах не столь отдалённых это называется «опустить». О каких прежних привилегиях велась речь, трудно понять, ведь налоговая, воинская и прочие повинности лежали прежде всего на русских, точнее, на православных. Скажу больше, податей «угнетаемые» инородцы платили почти вдвое меньше, чем «привилегированные тюремщики». А когда дехкан попытались послать на германскую войну, началось мощное Среднеазиатское восстание 1916 года.

Но такова была изначальная теоретическая установка, Ленин ещё в знаменитой статье «О национальной гордости великороссов» писал в 1914 году: «Экономическое процветание и развитие Великороссии требует освобождения страны от насилия великороссов над другими народами». Впрочем, вождь видел в русских и много положительных черт: «Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и социализм, а не только великие погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями, помещиками и капиталистами». Надо заметить, что еврейских погромов на землях Великороссии не было, но у политической публицистики свои законы.

Конспектируя эту статью в школе и плохо зная родную историю, я всерьёз воспринимал пафос Ленина и даже чувствовал вину перед некоторыми своими одноклассниками, хотя мы, советские школьники, почти не придавали значения графе «национальность» в школьном журнале. А поди ж ты… Видимо, вот на таких совестливых невежд и была рассчитана статья. Кстати, в такой же стилистике и с теми же передёргиваниями писалась много позже перестроечная публицистика, только вместо «шайки Романовых», попов и капиталистов в инвективах фигурировали Политбюро, партноменклатура, коммунисты, чью безбожную власть тупо поддерживал «народ-рогоносец». Не верите? Возьмите тогдашние номера «Огонька», авторы которого тоже учились в советской школе и тоже конспектировали Ленина. Впрочем, имелись и отличия: любимое клеймо начала ХХ века «черносотенцы» заменили на другое – «патриоты», контрреволюционеров стали звать «красно-коричневыми».

А вот статью Сталина «Национальный вопрос и социал-демократия» (1913) мы ни в школе, ни в институте не конспектировали. Зря. Этот партийный текст гораздо взвешенней и объективней. Есть там строки, которые сегодня «нормандская четвёрка» могла бы включить в рекомендации для урегулирования конфликта на Донбассе: «Никто не имеет права насильственно вмешиваться в жизнь нации, разрушать её школы и прочие учреждения, ломать её нравы и обычаи, стеснять её язык, урезать её права…» Конечно, это лишь теория, но всё-таки… Особенно беспокоила будущего «кремлёвского горца» проблема «вовлечения запоздалых наций и национальностей в общее русло высшей культуры…» О том, что народы империи находились на разных этапах развития, включая почти первобытный, сейчас как-то подзабыли. Парадокс советской эпохи заключался в том, что тянуть к высшей культуре «запоздалые» народы пришлось «наказанной» нации – русским. В результате в Наркомате национальностей, который возглавил Сталин, не оказалось даже русского подотдела, хотя остальные народы былой империи были так или иначе представлены. Интересно, а сегодня в Агентстве по делам национальностей, которое возглавляет И. Баринов, есть русский подотдел? 

Зато на Украине коренизация приняла такой размах, что в конце двадцатых там запрещалось в учреждениях и даже на улице говорить по-русски. Вам это ничего не напоминает? Кончилось тем, что шахтёры Донбасса написали в ЦК: мол, в их русскоговорящем крае, недавно и директивно присоединённом к УССР, газеты выходят только на «мове» – читать нечего. Центр возмутился, нет, не ущемлением прав русских, а тем, что установочная политическая информация не доходит до трудовых масс. В Москве озаботились, сбавили обороты, поснимав с постов наиболее ретивых украинизаторов. Но процесс уже пошёл, и не только на Украине. В 1991 году СССР был разодран детьми и внуками той самой коренизации. Да, она была задумана и начата из благих побуждений, но проводилась в жёстком сочетании с умалением русских, с превращением их как бы в «этнический» эфир, заполняющий пустоты между иными племенами. Именно это сочетание вкупе с управленческими ошибками и предательством верхушки запустило механизм разрушения СССР, а возможно, ещё скажется на судьбе Российской Федерации.

Кстати, булгаковские «Дни Турбиных» из репертуара Художественного театра были сняты по требованию украинских «писменников», встретившихся с руководством страны. За что? А вы перечитайте пьесу, особенно эпизод, где показаны петлюровские бесчинства. Да разве ж можно так о народе, вырвавшемся из-под великодержавной пяты? В свежих республиках срочно писалась новая духоподъёмная местная история, где предательство, скажем, Мазепы, трактовалась как тираноборческий акт. В то же самое время школа Покровского спешно переиначивала русскую историю, рисуя жуткую картину: невыносимый гнёт, низкое холопство, бесконечные позорные поражения, идиотизм власти и жестокие бесчинства. «Россеюшка-Русь – распроклятое слово…» – вторил идейный поэт А. Безыменский. Оппоненты Покровского, такие как Тарле, Платонов и другие, были по делу «русских историков» изгнаны из науки, посажены в тюрьму или сосланы. Именно в ту пору пострадал молодой учёный, а впоследствии «совесть русской интеллигенции» Дмитрий Лихачёв. 

Зато один из столпов украинского национализм, первый председатель Рады (1918), историк Михаил Грушевский вернулся в 1924 году из эмиграции в Киев, где шла такая украинизация, о какой он и не мечтал. Став академиком, Грушевский умер в 1934 году в санатории в Кисловодске. Памятник ему стоит в Киеве. Для сравнения: именно в 1924 году были арестованы и разгромлены члены кружка поэта Алексея Ганина, обвинённые в «русском фашизме». Представить себе, чтобы кто-то из лидеров дореволюционного русского самосознания вписался в советскую общественную жизнь, просто невозможно. Михаила Меньшикова расстреляли на берегу Валдая на глазах детей в 1918 году, Гумилёва чуть позже поставили к стенке по делу Таганцева, а уцелевших сплавили на «философском пароходе». Дела давно минувших дней? Как сказать… Вы видели в Москве хоть один памятник хоть одному славянофилу? Я тоже не видел.

Чего в коренизации было больше – благородного стремления дать шанс на самоопределение и развитие каждому народу или же тактического лукавства? Политики, взявшие власть в 1917 году, имели конкретную цель: лестью и льготами удержать народы бывшей империи в составе единого государства до начала мировой революции, а попутно окоротить недавнюю опору трона – русских, у которых имелся, если хотите, особый, в чём-то мистический «завет» с государством, пронесённый сквозь тысячелетие. Приверженцы традиционной государственности, они были невольной угрозой грядущей Земшарной республике. Наши предки рано поняли: на бескрайней равнине, окружённые агрессивными соседями, народ может сохранить себя только в жёстких обручах державы – «наряда», по летописному слову, которое понималось гораздо шире, чем «порядок». Призвание на княжение Рюрика (возможно, балтийского славянина) объясняется именно этими обстоятельствами. Открытая соседская община восточных славян, построенная на сотрудничестве и соратничестве, не давала той агрессивной сплочённости, какую сообщает кровнородственная замкнутость тех же германцев. Не давала этнической сцепки. Тот, кто бывал на свадьбах или похоронах русских москвичей и московских, к примеру, грузин, понимает, о чём я говорю. Именно в силу своей открытости соседям русские создали огромное многоплеменное государство, но по той же причине, оставшись без «наряда», они расточаются и ассимилируются. Вы когда-нибудь видели горца в косоворотке, даже если он торгует в Рязани матрёшками? А вот русские на Кавказе вскоре надели бурки, папахи да черкески с газырями. Частный случай? Да как сказать…

Думаю, лукавства в коренизации было всё-таки больше, нежели искренней заботы о самоопределении. Во-первых, марксисты не сомневались, что народы скоро сольются в единый земшарный трудовой коллектив, и Маяковский горланил про это совершенно искренне. Во-вторых, сам СССР был задуман как открытая конфедерация, куда по мере побед пролетариата должны вступить Германия, Англия, Франция и далее по глобусу. Именно поэтому, как весело указывал Карл Радек, в названии новой страны и отсутствует имя «Россия». Согласитесь, продвинутому западному пролетариату присоединяться к отсталому российскому как-то неловко.

Но мегапроекты интернационалистов, сформировавшихся в эмиграции, – это одно, а планы местных национальных лидеров – совсем другое. В правящем слое СССР оказалось немало тех, кто «коренизацию» воспринял как сигнал к легальному национализму, прикрытому антиколониальной риторикой. В съездовских дебатах они постоянно пугали товарищей призраком «великодержавного шовинизма», возражая Сталину, внедрявшему идею унитарного государства с широкой национально-культурной автономией. В итоге, теснимый справа и слева, он уступил тандему Ленина–Троцкого, которые настаивали на конфедерации – СССР. Впоследствии Сталин назвал «национальное самоопределение вплоть до отделения» игрой, которую некоторые товарищи восприняли слишком всерьёз, а зря. Но одежда приросла к телу, и стало ясно: от этой игры отказаться уже нельзя, как нельзя отказаться от фундамента, дойдя до стропил. Конституционную вертикаль заменили партийные и силовые структуры, а также жёсткое отраслевое планирование экономики, они-то и сделали союзное по Конституции государство унитарным по факту. А с товарищами, всерьёз увлёкшимися самоопределением вплоть до отделения, безжалостно разобрались. На местах сегодня помнят в основном эти горькие плоды да имена жертв, но почти забыли о том мощном импульсе развития, который дала национальным окраинам коренизация. 

К середине двадцатых стало понятно, что мировая революция не предвидится, а Германия вряд ли станет республикой СССР. Да и коренизация всё чаще стала приводить к местному национализму и сепаратистским настроениям. Власть стала искать противовес – и нашла в лице русских. Демьяну Бедному объяснили, что негоже издеваться над Крещением Руси, и выгнали из кремлёвской квартиры. Вот тогда-то наказанный народ и уравняли в правах с остальными этносами СССР, даже со временем назвали «старшим братом». Случилось это, когда «потянуло порохом со всех границ». И Александр Невский с киноэкрана крикнул в зал, обнажая меч: «За Русь!» Ещё несколько лет назад это было невозможно. Помню, в перестройку один из «прорабов» жаловался в эфире, что в детстве, играя с мальчишками «в Невского», он стеснялся вслед за ними кричать «За Русь!», так как сильно картавил. Вывод «прораба»: подобные кличи бросать в многонациональной стране как-то неделикатно. Но мне кажется, тут проще обратиться к логопеду, нежели предлагать большому народу отказаться от своей истории.

Кстати, фашисты очень рассчитывали на обиды и мстительность русских, которые в случае нашествия поквитаются с обидчиками – «жидами и коммунистами». Ошиблись. Русские своему государству, как и богу, прощают всё, кроме улыбчивого бессилия. В начале 1930-х годов был отменён институт лишенцев, касавшийся в основном русской дореволюционной элиты. Детям «бывших» разрешили поступать в высшие учебные заведения. Но преемственность была уже нарушена, выпало целое поколение, – и русские кланы, наподобие Михалковых, в науке, культуре, политике теперь скорее исключение, чем правило. Если же сюда добавить погибших на Гражданской войне, бежавших из революционной страны и сгинувших в лагерях (в 1920-е там перемалывались в основном «социально чуждые элементы»), то размах утрат ошеломляет! Впору речь вести о геноциде русских. Конечно, революция подняла огромные пласты народных талантов, отчасти возместив эти утраты. Приход «рабфаковцев» в управленческие, а молодых антитроцкистов в партийные структуры запустил процесс обрусения власти. Но тех, кого можно назвать носителями естественной, а не ленинской гордости великороссов, почти не осталось. Уцелевшие, наученные горьким опытом репрессий, предпочли стать русскими по умолчанию. Тем более что словосочетание «советский человек» тоже звучало гордо…


III. Узники матрёшки

Когда я, молодой поэт, в 1980 году вступал в КПСС, опаснее ярлыка, чем «националист», не было в природе. Второе место занимал «антисемитизм», третье прочно удерживал «сионизм». Дружбой народов и интернационализмом клялись, как мамой и папой. СССР казался твердыней и оставался твердыней до тех пор, пока союзное государство стягивалось обручами партийной иерархии, а в информационном пространстве царила моноидеология. Кроме того, историческую общность «советский народ» неусыпно охраняли от сепаратизма органы, а страну прошивали суровой нитью экономические связи отраслей и предприятий-смежников.

Но едва КПСС во главе с Горбачёвым отказалась от руководящей и направляющей роли, тогда и началось. Светофор решил стать скворечником. Дело хорошее, но ставили-то его, чтобы движение регулировать, а не пернатых плодить. Затем республики и регионы, в основном национальные, как самые требовательные и капризные, получили экономическую самостоятельность, сохранив дотации центра. А когда в довершение всего КГБ из цепного пса целостности превратился в клуб улыбчивых вуайеристов, страна затрещала по швам союзных границ. И нерушимый СССР распался.

Кстати, за историю Советского Союза власти предержащие несколько раз хотели изменить территориальное устройство государства, понимая, какая мина заложена под страну. Но сначала козырную карту самоопределения почти пятнадцать лет разыгрывали в борьбе за власть. Однако даже Сталин, принципиальный сторонник культурной автономии, утвердившись в Кремле, не решился похерить проект союзного государства: тяжким грузом давили «ленинские заветы». Прослыть ревизионистом было небезопасно, да ещё на фоне сначала сбоев в индустриализации, а потом и «перегибов» в коллективизации, приведших к голоду во многих регионах.

Мы сегодня вообще преувеличиваем неколебимость сталинской власти, часто висевшей на волоске. Нравится это кому-то или нет, но партийная демократия в ВКП(б) существовала-таки, из президиума съезда вождь мог отправиться не только в Кремль, но и на Лубянку. Если партийные форумы, как порой утверждают, это запрограммированные фарсы, почему между XVIII и XIX съездами прошло 14 лет? Средства экономили? На фарсах у нас и сейчас не экономят.

Потом была страшная война, тяжкое восстановление, проблемы с новыми территориями. Кстати, тут удачно воспользовались возможностями Союза как открытой системы: в него вошли, а точнее вернулись, прибалтийские лимитрофы. Маленькие, но гордые, они стали аж союзными республиками с букетом прав вплоть до отделения. Оккупация? Это вы автономным татарам, калмыкам или якутам расскажите! Есть сведения, что Сталин хотел в начале пятидесятых вернуться к модели унитарного государства с широкой национально-культурной автономией, но не успел, а может, не отважился.

Решительных действий, казалось, можно было ждать от волюнтариста Хрущёва, отписавшего Крым Украине и бившего башмаком по трибуне ООН. Впрочем, сегодня впору стучать по той же трибуне головой полномочного представителя США. Жаль, как пел Высоцкий, «настоящих буйных мало». Но как раз троцкистский пестун Никита Сергеевич, жёстко наехавший на церковь и крестьянские подсобные хозяйства, вернувший в политический лексикон «мировую революцию», считал: открытый всем желающим Советский Союз – это именно то, что нужно коммунистическому и рабочему движению. Странно, что Куба не стала шестнадцатой республикой СССР, видимо, братья Кастро не пожелали переходить с гаванских сигар на «Беломор».

Осторожный Брежнев лодку не раскачивал и не внял мольбам Болгарии, упорно просившейся к нам в Союз. Я ещё помню обиду знакомых болгарских поэтов, задетых этим отказом. А вот Евросоюз их тепло принял в свои регламентированные объятья. Новая, брежневская Конституция 1977 года национально-территориальное устройство страны оставила без изменений, сохранив все накопившиеся противоречия, как в формалине. В 70-й статье с удивлением читаем: «СССР – единое союзное многонациональное государство, образованное на основе принципа социалистического федерализма, в результате свободного самоопределения наций и добровольного объединения равноправных Советских Социалистических Республик». Если вдуматься, это то же самое, как если б объявить, что семья создаётся на основе любви, верности, общих детей и совместного ведения хозяйства. Кто ж спорит? А если любовь кончилась, если «Земфира охладела»? Тогда – что? Развод – ведь тоже «результат свободного самоопределения».

В 1977 году я как раз служил в Группе советских войск в Германии, и в многоплемённом коллективе нашей батареи признаки надвигающегося межнационального неблагополучия ощущались довольно остро. Если кто и воспринимал себя частью «новой исторической общности», так это русские парни из промышленных центров, больших городов, включая столицы союзных республик и автономий. Про этих моих однополчан можно было смело сказать: советские люди. А вот деревенские ребята с Вологодчины или Рязанщины к многонациональной державе относились с улыбчивым недоверием. Что вы хотите, если их родные земли именовались официально не Россией, а «Нечерноземьем»? Русский рижанин и латыш выглядели как обитатели разных стран. Армяне и азербайджанцы в шеренге старались рядом не вставать. Призывникам из Средней Азии Москва казалась чем-то вроде Марса, дехкане-призывники по-русски почти не понимали. А мрачно непокорные чеченцы и ингуши уже тогда были главной головной болью отцов-командиров. В честных казарменных разговорах с нерусскими сослуживцами, даже с украинцами и белорусами, я улавливал странное отношение к СССР, как к солдатской шинели, мол, сейчас от неё никуда не денешься, но придёт «дембель», тогда и переоденемся во всё цивильное. Мне, столичному интернационалисту, это было в диковинку. Задевало меня мнение, что Москва за счёт национальных окраин жирует и опузыривается. Особенно комично это звучало из усатых грузинских уст.

Андропов почти решился на реформу государственного устройства страны. Генсек всех призывал понять, в какой стране мы живём, и, видимо, предчувствовал, что при ослаблении гаек «узники» большой союзной матрёшки могут разбежаться. О сепаратизме он знал не понаслышке, работая на северо-западной окраине СССР, а в том, как хрупка политическая стабильность, убедился, будучи послом в Венгрии в 1956 году. Если верить мемуарам его помощника Аркадия Вольского, предполагалось упразднить союзные и автономные республики, а страну разбить на три дюжины производственно-экономических наднациональных округов. Кстати, такая идея рассматривалась в Политбюро ещё в середине 1920-х, но не прошла. И вот опять тот же проект: свой язык, традиции, культура – пожалуйста, а в самоопределение – поиграли и хватит!

Однако Вольский отмечал нерешительность обычно жёсткого генсека при рассмотрении вариантов территориальной реформы. Думаю, колебания были связаны прежде всего с русским вопросом, ведь при этих переменах снова возрастала роль «имперской нации». А «русистов» (так Андропов называл коренную интеллигенцию, озабоченную судьбой самого большого народа страны) он недолюбливал и сажал их, будучи главой КГБ, охотнее, чем диссидентов-западников. Сопротивление нацкадров в республиках тоже не исключалось. Когда вместо Кунаева в 1986 году Казахстан по решению Москвы возглавил русский руководитель Колбин, в Алма-Ате начались волнения. Впрочем, что теперь об этом вспоминать: Андропов умер, почти ничего не успев. Ах, если бы он ещё не успел выдвинуть Горби!

Именно по национально-территориальным швам, сиречь по «союзным» границам, часто условным, непродуманным, продиктованным политическим моментом, и лопнул СССР. Оказалось, запретную игру «в самоопределение вплоть до отделения» никто и не думал забывать, включая руководителей равноправных республик. Под клятвы, лозунги и песни о вечной дружбе выросли национальная интеллигенция и номенклатура, ждущая и жаждущая самостоятельности. Совсем неслучайно «самостийников» на Украине возглавил секретарь по идеологии ЦК КП УССР Леонид Кравчук. В других республиках наблюдалась похожая картина.

Помню, от имени комсомола мы приветствовали XXVI съезд партии, и молодая надежда белорусской поэзии лауреат премии Ленинского комсомола Владимир Некляев взывал с трибуны Кремлёвского дворца: «Плыви, страна, эпохи ледокол!» От поэта буквально исходил ореол советского интернационализма. Лет через пять он стал лидером белорусских националистов. А «эпохи ледокол» подорвался на подводной мине самоопределения, болтавшейся у днища с 1920-х годов.

К моменту развала СССР сколько-нибудь влиятельных национальных лидеров и организаций не оказалось только в РСФСР, точнее, у русской части населения России, ибо в автономиях дело обстояло иначе: спасибо коренизации. А откуда им взяться – заботникам? Тех функционеров, кого явно заботила судьба именно русского народа, с 1920-х клеймили «великодержавниками» и регулярно прореживали. Институт «лишенцев» тоже не прошёл даром и обернулся утратой преемственности поколений. Когда будете в следующий раз смотреть довоенное советское кино, обратите внимание, как мало в титрах русских фамилий, особенно среди членов съёмочных групп, и это при тогдашней директивной моде на псевдонимы… Ханжонкова вы в титрах не найдёте, а ведь он остался в Советской России и даже продолжал работать в киноиндустрии.

В годы войны ситуация переменилась, ради победы и самовыживания партия на время свой интернационализм сдала на ответственное хранение. В «сороковые, роковые» он бы выглядел смешно и опасно. Любого политрука можно было спросить: «Не ты ли, гад, обещал нам, что немецкий пролетариат не повернёт штык против братьев по классу, что революционная Германия вступит в СССР? А они на Москву наступают!» К тому же тот особый завет русских с государством, о котором мы говорили выше, оказался одним из самых мощных ресурсов Красной армии. Эдакая этническая «катюша».

Командиры на личном опыте знали, если русских, скажем, в роте меньше половины, боевая мощь подразделения резко снижается. (Любопытно, что СССР рухнул, оказавшись не боеспособным, когда численность русского населения снизилась как раз до половины.) Конечно, сказанное не значит, что сыны других племён трусили на поле боя или плохо владели оружием, нет, личное мужество – явление наднациональное. Речь идёт об особом свойстве русских – сплачивать, уходящем корнями в обычаи восточнославянской общины и жестокие уроки истории. «Сплотила навеки Великая Русь…» Помните? Оказалось, не навеки. Впрочем, история ещё не кончилась.

А генералиссимус на победном банкете в 1945 году произнёс отдельный тост за русский народ и его долготерпение. Он знал, что говорил: в секретной папке вождя хранились отчёты «особистов» о том, как сыны разных племён державы вели себя на фронте и в тылу. Массовый героизм и трусость тоже подлежали учёту-контролю. Недавно я наткнулся на эти выкладки в малотиражной научной монографии. Впечатляет и озадачивает…


IV. Нет такой партии

«Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели…» – эта чеканная формула поэта-фронтовика Семёна Гудзенко многое объясняет тем, кто хочет понять сталинское время, отмеченное суровыми мерами в национальной политике. Речь прежде всего о депортации, которую я, в отличие от безоговорочных сталинистов, считаю преступной ошибкой. Но такова мировая история: то, что потомкам кажется преступлением, современники порой воспринимают как единственный выход из тупика. Война – это всегда состязание в жестокости. Если кто-то захочет сегодня снять совсем уж объективный документальный фильм о трагедии депортированных народов, соединив, как говорится, начала и концы, то, полагаю, против показа такой ленты на ТВ будут все – и правые, и виноватые….

В истории любого народа есть свои чумные могильники, которые лучше не вскрывать. Ведь тогда, к примеру, придётся признать: самым массовым депортациям в ХХ веке подверглись именно русские, которых в 1920–1930 годы взашей выселяли из обеих столиц, резко изменив демографию Москвы и Ленинграда; их депортировали из Центральной и южной России, борясь с кулачеством, гнали с Кавказа, Дона, Кубани в процессе «расказачивания». А скажите: с точки зрения этнической истории массовая переброска трудовых резервов и специалистов на национальные окраины – это не депортация? Да, сыграла роль яркая идеология созидательной жертвенности, которая всегда находила отклик в русских сердцах. Но разве добровольцы, миллионами ехавшие под «Марш энтузиастов» поднимать промышленность, образование, здравоохранение, целину, могли подумать, что их внуков через полвека так опустят местные этнократы? Лелея дружбу народов, российские ТВ и пресса молчат об этом, но никто не забыл о сотнях тысяч соплеменников, бежавших на историческую родину, спасая жизнь и бросив всё нажитое. Мы усвоили этот исторический урок неблагодарности. Кстати, руководство нашей страны извинилось перед депортированными народами ещё в 1990-е. Однако я не помню, чтобы кто-то извинялся перед русскими беженцами…

Но вернёмся в «сороковые, роковые». После Победы продолжилась борьба с националистами и сепаратистами по всем азимутам. Досталось и «старшему брату»: время тостов и здравиц закончилось. Была безжалостно разгромлена так называемая русская партия, сложившаяся в недрах КПСС под эгидой Жданова, Кузнецова, Вознесенского. Сформировалась она из тех молодых выдвиженцев, которые в конце 20-х, по замыслу сталинской группы, должны были вытеснить из партийных, хозяйственных, культурно-образовательных структур сторонников мировой коммуны и перманентной революции, заодно исправив перекос в национальном составе руководящих кадров. Практики и технократы, вчерашние рабфаковцы, они вошли в силу, распространились по союзным органам управления, ведь именно Жданов, а потом и Кузнецов ведали в ЦК ВКП(б) кадровой политикой.

Чего же они хотели, эти русские заботники? По нынешним понятиям, немного. Например, чтобы русские, точнее РСФСР, имели свою коммунистическую партию, академию наук, министерство культуры, свои творческие союзы… А ведь всем этим, как само собой разумеющимся, обладали союзные республики, даже такие миниатюрные, как Молдавия или Киргизия. Они хотели, чтобы Центр больше вкладывал в восстановление русских областей, пострадавших от коллективизации, экономического донорства и войны. Для улучшения снабжения оголодавшего населения ленинградские руководители пошли, к примеру, на возрождение ярмарочной торговли, что было квалифицировано потом как экономическое преступление. «Русскую партию» уничтожили в ходе Ленинградского дела, инициированного Маленковым и Кагановичем после смерти Жданова: тогда погибли сотни «русистов», включая лидеров, а тысячи лишились свободы или работы. Жертв этого политического погрома было несравнимо больше, чем пострадавших от борьбы с космополитами, которую принято считать пиком жестокости позднего Сталина.

Почему вождь увидел в «русской партии» угрозу государству? Разве для Сталина «русский вопрос» был новостью? С первых лет советской власти на съездах и пленумах обсуждалась идея объединить русские губернии, придав им статус отдельной республики. Но каждый раз инициатива наталкивалась не только на боязнь гидры «великодержавного шовинизма», но и на чисто организационные трудности. Посмотрите на карту СССР: земли, компактно заселённые многочисленными этносами бывшей империи, словно омываются русским океаном. Архипелаг… Попробуйте-ка провести границы! Выдвигался ещё один убедительный аргумент «против»: почти все столицы союзных и автономных республик тогда являлись по этническому составу русскими городами. Что делать с этим? Обижать нацменьшинства нельзя, это же СССР, надежда мира, а не нынешняя Прибалтика.

Были и другие опасения: а вдруг, получив свою, пусть и квазигосударственность, свои органы власти, русские сосредоточатся, откажутся от экономического донорства и займутся собственными проблемами, которых ещё со времён царя-батюшки накопилось выше крыши. Кто тогда потянет «запоздавшие» народы в социализм? За счёт кого будут дотироваться отсталые регионы? А ведь, возгордясь, «кичливый росс» может и так вопрос поставить: почему страной руководит грузин, а не русский? Так думал Сталин или не так, теперь никто не расскажет, но тех, кто пытался отстоять интересы самого большого этноса державы, уничтожили или загнали в подполье. Однако принцип «нет человека – нет проблемы» – тут не сработал. Людей не стало, а проблема никуда не делась.

Нельзя сказать, что русскую проблему совсем не сознавали наверху, с 1956 по 1966 год существовало Бюро ЦК КПСС по РСФСР. В 1953 году было создано Министерство культуры РСФСР. Наконец-то! В 1958-м – Союз писателей РСФСР, который возглавляли последовательно Леонид Соболев, Сергей Михалков, Юрий Бондарев. И хотя Союз объединил в своих рядах также литераторов, пишущих на языках народов РСФСР, именно эта организация стала центром возрождения и модернизации русского самосознания. Писатели (а литература в известной степени заменяла в советской системе политическую оппозицию) вновь подняли «русский вопрос». Исторические романисты, критики, публицисты А. Югов, В. Пикуль, В. Чивилихин, Д. Балашов, В. Кожинов, М. Лобанов, Ю. Селезнёв, Ю. Лощиц, Д. Жуков и многие другие развеивали чёрные мифы отечественной истории, засевшие в головах ещё со времён Покровского. «Деревенщики» Ф. Абрамов, В. Белов, В. Распутин, Е. Носов, М. Алексеев, П. Проскурин, Ан. Иванов повествовали о трагедии великого перелома и войны, о самоотверженности и бедственном положении современной русской деревни. Во многом под влиянием этих публикаций было принято постановление ЦК КПСС о развитии сёл Центральной России, выброшен лозунг «Нечерноземье – наша целина!». Лучше поздно, чем никогда, и несмотря на отрицательную демографию, русская деревня перестройку встретила на подъёме…

В 1990 году всё-таки была создана Компартия РСФСР, правда, без собственной программы и устава. Она честно попыталась противостоять разрушителям страны, но, во-первых, процесс зашёл слишком далеко. Во-вторых, долгожданная КП РСФСР во главе с Иваном Полозковым выглядела на политическом поле, как Медвежьегорский народный театр на сцене МХАТа: ни опыта, ни традиций, ни кадров, ни обаяния… Я в ту пору был молодым активным писателем, понимавшим, что гибельному курсу нужно активно противодействовать, но мне даже в голову не пришла мысль, прижав к груди партбилет, встать под знамёна КП РСФСР. Какая-то она была, прости Господи, стоеросовая.

Но даже этот неумелый шажок русских к обозначению своих политических прав, своего места в уже не дружной семье народов вызвал бешенство, поднялся визг о якобы «возрождении русского фашизма». Журналисты, которые тепло относились к параду национальных фронтов в республиках агонизировавшего СССР, буквально бесились, если кто-то произносил в эфире само слово «русский». «Это же прилагательное, – кривились он. – А настоящий народ – существительное!» Но это ещё полбеды. Тайно поощряя национальные «народные фронты», спецслужбы всячески препятствовали самоорганизации русского населения в союзных и автономных республиках. Ну, не любили в КГБ «русистов». И это потом роковым образом сказалось на судьбе страны, ведь если бы, например, против «саюдисов» вышли «светлояры»... Но не будем о грустном!

   Помнится, все горячо обсуждали тогда утку, запущенную Собчаком, о зверствах спецназа, якобы рубившего свободолюбивых грузин на площади в Тбилиси сапёрными лопатками. Мы сидели в молодёжной газете и выпивали с хорошим поэтом, моим старшим другом. Он никак не мог успокоиться: «Нет, Юр, ты подумай: лопатами! За что? За желание независимости! Да как же можно! Живых-то людей! Давай выпьем стоя!» Выпили. «А если на Красную площадь выйдут «русские фашисты»? – лукаво спросил я. – Их-то можно сапёрными лопатками?» – «Их? Ни в коем случае! Только огнемётами, а лучше – напалмом!» – был ответ. С тех пор мы никогда вместе не выпивали, да и вообще раззнакомились:

И с другом не будет драки,

Если у вас друга нет…


V.  Сослагательное наклонение

Таким образом, на историческом переломе «старший брат» остался без лидеров (Хасбулатов, понятно, не в счёт), без действенных политических структур и организаций. Трагическая судьба Фронта национального спасения, который возглавлял Илья Константинов, ещё ждёт своего исследователя. Партийная же номенклатура, русская по преимуществу, в смысле отстаивания интересов своего народа выглядела, точно кастраты в женской бане. Ельцин проявил себя в Беловежской пуще как обычный аппаратный перестраховщик. Ему, «уральскому самородку», в голову не пришло озаботиться интересами России в новой СНГ-конфигурации, поставить вопрос о судьбе русских (не по крови, конечно, а по языку и менталитету) в отделяющихся республиках. Это же великодержавный шовинизм, а карьеристов пугали им ещё в колыбели районной партшколы. В самом деле, как можно было не обсудить статус Крыма? Ведь украинская делегация, по воспоминаниям Кравчука, ради «незалежности» шла на любые уступки. Как можно было не оговорить транспортный коридор из России в Калининград? Даже поверженной Германии разрешили иметь транзит между ФРГ и Западным Берлином.

Теперь-то понятно, что Ельцин покупал власть в России ценой сдачи СССР, подталкивая союзные республики и даже автономии к разрыву с Центром. А как ещё понять дикий призыв: «Берите суверенитета, сколько сможете!» Многие местные руководители колебались, понимая ответственность за разрушение единого экономического организма. Но предательство тех, кто с помощью зарубежных специалистов по цветным революциям захватил власть в Москве, обрекло СССР на развал.

А был ли у многонациональной страны шанс? Мне сразу ответят: «Если бы да кабы… У истории нет сослагательного наклонения!» У истории, как движения общества из прошлого в будущее, нет, а вот история, как наука, этими самыми «если бы да кабы» просто-таки обязана заниматься с утра до вечера. В этом её предназначение. Просчитывая и анализируя возможные, но не случившиеся по разным причинам варианты событий, человечество осмысливает исторический опыт, работает над ошибками, предотвращает рецидивы. Нам в многоплеменной России сегодня анализ механизмов и причин и развала СССР необходим, как прививка от смертельного мора.

Давайте на минуту допустим: в Москве в конце 1980-х у руля оказался умный, волевой, патриотичный лидер. Наподобие Путина или Примакова. Мог бы он с единомышленниками изменить ситуацию? Думаю, да. Хочу напомнить: в 1990 году (об этом подзабыли) Съезд народных депутатов принял процедуру выхода из СССР. Опираясь на неё, можно было диктовать условия жаждущим самоопределения. Прежде всего за основу границ новых государств следовало взять те территории, с которыми союзные республики некогда вошли в СССР, а принадлежность земель, обретённых под игом «Красного Египта», определять уже с помощью референдума. Для подготовки плебисцита, уточнения границ, проработки прав нацменьшинств, в том числе русских, пришлось бы объявить переходный период. Обычная мировая практика. Именно так расходились чехи и словаки. А сколько лет дали Британии на выход из Евросоюза? То-то же!

Теперь прикиньте, кто бы с чем остался после такого референдума! Уверяю вас, процесс достижения консенсуса, а, значит, переходный период затянулись бы надолго. Полагаю, некоторые республики предпочли бы сохранить Союз, чтобы не сжаться, как мошонка на морозе. Не понадобилось бы через четверть века возвращать в родную гавань Крым, он бы никуда не уплывал. То же можно сказать о Донбассе, Луганске, Приднестровье… Не было бы утеснений русских в новых этнократических республиках, сноса памятников героям войны, запрещения русского языка, ведь в переходный период можно подробно прописать языковые, культурные и политические гарантии русских и русскоязычных граждан, составлявших кое-где половину населения. В Финляндии шведов меньше 10 процентов, а там официальное двуязычие. Представьте: сегодня в Литве, Латвии, Эстонии, Молдавии и т.д. этнический состав депутатского корпуса пропорционально соответствует национальным общинам. А? Мы имели бы под боком друзей, а не супостатов.

Могла история пойти таким путём? Могла. Но не пошла. И не потому, что хотели, да не вышло. Никто даже не пытался. Вот в чём трагедия! Но я надеюсь, в случае (не дай бог!) нового государственного кризиса русские не окажутся снова в положении «межэтнического вакуума», как это случилось в 1991 году. Напомню, что в оживившуюся после самоубийства КПСС игру «самоопределение вплоть до отделения» включились почти все народы СССР, кроме, пожалуй, евреев, цыган и русских. Первые уже имели своё национальное государство – Израиль и биться за независимость далёкого Биробиджана не собирались. Вторые как-то за тысячелетие таборных скитаний не заморачивались идеей государственности: «Мы кочуем по долинам и холмам…» А русские вообще не воспринимали себя народом, имеющим отдельные этнические интересы, все свои устремления связывая с многонациональной страной. Так их воспитали история, церковь и власть, не только советская.  

Вопрос об интересах русской части державы тогда не ставился, если не считать угрозы Валентина Распутина. На одном из съездов он предупредил, мол, смотрите, сепаратисты, а то Россия сама отделится от СССР, тогда посмотрим, кому будет хуже. Конечно, то была эмоциональная реакция на неадекватность иных «самоопределенцев», а не реальный проект, ведь «независимость» русских – это гибель великой российской цивилизации. Но такова была атмосфера тех лет. Помню, на форуме писателей украинский «письменник» договорился до того, что Чернобыль нарочно устроили москали, чтобы отравить украинскую экологию, – тогда «малороссы станут малорослыми». Сидевший со мной рядом поэт из Минска добавил с иронией: а ещё для того, чтобы белорусы стали бледными и малокровными. Майдан в головах кипел задолго до незалежности.

Кстати, в отношении государств, возникших после развала СССР, слово «независимость», по-моему, употребляется некорректно. Правильнее, на мой взгляд, говорить о самостоятельности. Если помните, даже в России при Ельцине пытались праздновать День независимости, тщетно призывая народ к ликованию. При Путине сообразили: с таким же успехом можно отмечать день ампутации ноги на том основании, что стало меньше расходов на обувь. Теперь у нас День единства.

Однако на просторах былого СССР дни независимости и сейчас широко празднуют, а наши отцы державы всякий раз поздравляют тамошних отцов с этой самой независимостью. Соседи могут называть своё самоопределение как хотят – их право. Но нас-то кто заставляет даже в официальной риторике повторять слово, бросающее тень на всю нашу историю? Освободившиеся колонии, например, Индия, Берег Слоновой Кости, Филиппины – совсем другое дело. Их сначала захватили, лишили государственности и долго грабили, а потом они завоевали себе независимость. Но кто захватывал и грабил Украину с Белоруссией? Разве что Польша…

Напомню: многие племена влились в состав России добровольно. А Грузия, доедаемая Турцией, слёзно умоляла Алексея Михайлович взять её под высокую царскую руку. Некоторые территории вместе с населением достались нам от побеждённых держав, где аборигены не имели вообще никаких прав и примет государственности. За те же прибалтийские земли, отошедшие к России по Ништадтскому миру, мы заплатили Швеции 2,5 миллиона золотых ефимков. Огромные по тем временам деньги! Как вы думаете, купленная Америкой и гораздо дешевле Аляска в случае распада США тоже будет праздновать День независимости?

Конечно, Россия раздвигала границы не бескровно, особенно там, где сталкивалась с интересами других империй – Британской, Османской, Австрийской... Да, Хиву и Коканд брали штурмом. Но день-то независимости празднуют не Хива и Коканд, а Узбекистан, сформировавшийся в нынешних границах и получивший государственность в составе СССР как союзная республика. Вряд ли плод в чреве матери стоит называть узником совести, а перерезывание пуповины – обретением независимости.

Даже западные специалисты называют СССР «империей наоборот», отмечая, что Московская метрополия всегда подпитывала свои окраины, а не выкачивала из колоний ресурсы, как Лондон или Париж. Достаточно в советские времена было перенестись из русской деревни в молдавскую или грузинскую, чтобы понять, где пироги пышнее. Катастрофическое падение уровня жизни в Грузии и Молдавии после 1991 года тому подтверждение. Ещё одним аргументом являются демографические показатели. Вот таблица этнического состава Российской империи накануне её гибели (1917) и СССР перед распадом (1989):


Этнический состав

1917 г. (млн. чел.)

 1989 г. (млн. чел.)

     Русские 

     71

     145

     Узбеки 

     1,9

     16

     Казахи 

     3,1

     8,1

     Азербайджанцы 

     1,9

     6,8

     Татары 

     3

     6,6

     Грузины 

     1,8

     4

     Армяне 

     1,9

      4,6

     Таджики 

     0,5

     4,2

     Киргизы 

     0,75

      2,5

     Чеченцы, ингуши

      0,3

     1,2


Даже если учесть национальные и религиозные особенности, климат, процент городского населения, военные потери, террор, массовый голод и т.д., любому очевидно: угнетаемые народы не дают такой высокий прирост населения в сравнении с «угнетателями». Никакие аналогии с западной колониальной системой тут не уместны, поэтому следует говорить об обретении бывшими республиками СССР са-мо-сто-я-тель-но-сти, и никак иначе. Пользуясь словом «независимость», мы приписываем России колонизаторское прошлое, которого не было. Надеюсь, мои строки прочтут если не сами отцы державы, то хотя бы их спичрайтеры. Если они вообще что-то читают…

Кстати, по переписи 1989 года, как вы заметили, в СССР обитало 145 миллионов русских, в РСФСР – примерно 118 миллионов. По переписи 2010 года русских в РФ – 111 миллионов. Считать умеете? К тому же мы сегодня самый многочисленный разделённый народ в мире. Печальное первенство. Но и об этом у нас тоже говорить не принято, ведь мы же русские по умолчанию…


VI. Ненаши

Из вышесказанного может сложиться впечатление, что русский вопрос возник при советской власти, а при царях-батюшках его и в помине не было. Но это не так. Конечно, в ту пору выходцы с Кавказа не обижали тихих насельников Кондопоги, а дехкане, ставшие гастарбайтерами, не теснили московских обывателей, вологодских пахарей и чалдонов. Но межплеменные «тёрки», как нынче выражаются, конечно, место имели. Первым в ряду стоял «остзейский» вопрос, ныне почти забытый. Помните, у Чехова Тузенбах восклицает: «Вы, небось, думаете: расчувствовался немец. Но я, честное слово, русский и по-немецки даже не говорю. Отец у меня православный…» Тут слышен отголосок давнего конфликта, вызванного обилием немцев, преимущественно прибалтийских, в правящем слое империи. А где власть – там и богатства. 25 процентов предреволюционной крупной буржуазии составляли немцы, хотя их доля в населении равнялась 0,75% (два миллиона). И это не могло не раздражать большинство.

Остзейская проблема уходит корнями в историю. Дворяне из небогатых германских княжеств и бывших орденских земель валом валили на щедрую русскую службу. Принцесса Фикхен, будущая Екатерина Великая, буквально заболела от потрясения, попав из своего скаредного европейского закутка в роскошь петербургского двора. Я упоминал уже, что Николай I воспринял восстание декабристов как мятеж русской родовой знати против «немецкой» династии. Неслучайно диктатором восстания был выбран Рюрикович – князь Трубецкой. К несчастью, варяжской решительностью предков он не отличался. А, может быть, это к лучшему. Наши школьные представления о целях и мечтах декабристов несколько романтизированы: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы…» Во времена моей литературной молодости классики любили пошутить: «А вы знаете, голубчик, что Пушкин советовал «душить прекрасные порывы»?»

Любопытен в этом смысле проект Пестеля по решению еврейского вопроса в России, который возник после раздела Польши. Так вот, декабрист, придя к власти, планировал собрать всех иудеев империи (тогда более двух миллионов) в одном месте, построить в колонны и пешкодралом отправить в Палестину. На сомнения соратников, мол, кто же позволит им пересечь столько границ, полковник отвечал: «А кто остановит такую орду!» Согласитесь, столетние колебания Романовых по поводу черты оседлости, стоившие им доброго имени в мире, – пустяк в сравнении с «окончательным решением вопроса» по Пестелю, бравшему за пример ветхозаветные депортации народов.

Николай I на свой лад усвоил урок Сенатской площади и после подавления восстания лишь усилил чужеземную партию вокруг трона, объясняя: мол, те же остзейцы служат мне и династии, а русские будут служить России, и к чему это может привести, уже видели! Отторжение коренной элиты от власти лишь умножило ряды тайных и явных недоброжелателей престола. Разумеется, среди немцев мы найдём и Тотлебена, и Дельвига, и Крузенштерна, и Брюллова, принёсших славу Отечеству. Но бывали кадровые ошибки. Так, внешней политикой сорок лет рулил Карл Роберт фон Нессельроде, которого Юрий Тынянов называл «злобным карликом». Родившийся в Лиссабоне и окончивший берлинскую гимназию, Карл так и не научился толком говорить по-русски. За откровенно проавстрийскую ориентацию его именовали министром Венского двора в Петербурге и даже считали «врагоугодником», агентом влияния, выражаясь по-нынешнему. Кончилась «нессельродовщина» предательством Австро-Венгрии, которую Николай I спас от развала в «бунташном» 1848 году, изоляцией России и крымской катастрофой. Некоторые исследователи считают, что на совести Нессельроде, точнее его окружения, включая жену, и гибель Пушкина. Потомок соратника Александра Невского, он, как истый русский дворянин, с африканской страстью выступал против тех, кто «дерзко презирал земли чужой язык и нравы», «жадною толпой» теснился у трона. Поэт сокрушался, что коренное дворянство вытесняется юркими иноземцами:


Мне жаль, что тех родов боярских

Бледнеет блеск и никнет дух,

Мне жаль, что нет князей Пожарских,

Что о других пропал и слух…


В новейших исследованиях, в частности в книгах калининградского историка В. Шульгина реконструируется целое идейное течение тех лет, названное автором «тайным русским консерватизмом». Опиралось оно как раз на чувство незаслуженного ущемления и принижения самого крупного народа империи. Неслучайно с польским вопросом связано знаменитое стихотворение «Клеветникам России», которое до сих пор возмущает наших либеральных авторов, готовых по любому другому вопросу «с Александром Сергеевичем поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа».

Про «дело падшее Литвы» писал и Михаил Лермонтов:


Да, хитрой зависти ехидна

Вас пожирает; вам обидна

Величья нашего заря;

Вам солнца божьего не видно

За солнцем русского царя…


И пусть читателя, приученного заглядывать в академические примечания, не смущает, что поэт как бы заступается за Николая I, подвергшегося оскорблениям во французской прессе из-за подавления очередного польского мятежа. На самом деле эти стихи, по-моему, – скрытый упрёк династии, упорно предпочитавшей «кичливого ляха» «верному росу». Кстати, травля императора в европейской прессе была организована польскими политическими эмигрантами. Клиническая «полонофилия» царей вызывала негодование. Вы будете смеяться, но контрибуцию от поверженной Франции Александр I потратил на переобмундирование русской армии и (внимание!) восстановление разрушенной Варшавы. А ведь сама Москва и полстраны после нашествия являли собой пепелище. К тому же все знали, что едва ли не на четверть наполеоновская армия состояла из перекинувшихся поляков. Патриотически настроенные современники были в бешенстве.

Польский вопрос – один из самых болезненных в дореволюционной России. Поляки по численности уступали только русским (великороссам, малороссам, белорусам), третье место занимали евреи. По российскому обычаю после присоединения части земель Речи Посполитой к России (остальные отошли к Пруссии и Австрии, инициировавшей раздел) тамошняя шляхта, даже самая захудалая, была приравнена к российскому дворянству, а ведь в сравнительно небольшой Польше шляхтичей насчитывалось почти столько же, сколько дворян в огромной Российской империи. В итоге правящий класс в значительной степени теперь состоял из тех, кто проиграл «семейный спор славян между собою» и потерял собственное государство, весьма, кстати, агрессивное, склонное к захвату и колонизации соседей. А каково поприще дворян, помимо помещичьего хозяйствования? Известное дело: военная или чиновничья служба.

Конечно, многие дворяне-шляхтичи, прежде всего выходцы из Русской Литвы, верой и правдой служили империи. Но немало было и тех, кто не смирился с поражением: статские использовали своё высокое положение, тайно борясь за возрождение Польши. Военные при первом возмущении поворачивали оружие против «московитов». Империя защищалась. В Сибири до сих пор живут многочисленные потомки ссыльных поляков, иные из них через столетия пронесли пламенную неприязнь к «поработителям». Сошлюсь хотя бы на одного из таких потомков – Александра Бушкова и его книгу «Россия, которой не было». За это упорство их можно уважать, но я смотрю на ситуацию глазами русского человека, озабоченного судьбой государства, созданного моим народом и союзными нам племенами. Чтобы понять, насколько мощной была (да и остаётся) эта доминанта неприятия русского мира, достаточно прочесть поэму «Дзяды» Адама Мицкевича (по крови, кстати, литвина, то есть по-нынешнему – белоруса). Он дружил с Пушкиным и другими светочами нашей культуры, но видел в нашей державе абсолютное зло, как, впрочем, и сегодняшние польские гости телешоу Владимира Соловьёва:


Рим создан человеческой рукою,

Венеция богами создана,

Но каждый согласился бы со мною,

Что Петербург построил сатана…


Кстати, о разветвлённом польском заговоре в верхах писали многие тогдашние авторы, тот же Николай Лесков в своих антинигилистических романах. Основания для опасений имелись: после восстания 1863 года царство Польское переименовали в Привисленский край, начали крутую русификацию, привилегии отобрали, а ненадёжным ляхам закрыли доступ к военной службе, и они ринулись в чиновничий аппарат империи. К чему я столь подробно останавливаюсь на этом вопросе? Из какой-то полонофобии? Полноте, нас, слава богу, советская власть воспитала интернационалистами. Но анализируя причины крушения империи, мы часто забываем этнический фактор. А разве вековая нелояльность к государству значительной части чиновничества, определяющего внутреннюю жизнь страны, не повлияла на судьбу державы? И совершенно неслучайно главным внешним врагом юной Советской России стала возродившаяся Польша, «географическая новость», сразу заявившая права на границы Речи Посполитой от моря до моря. Для полноты картины добавлю, что во время Первой мировой войны царское правительство вынуждено было национализировать банки, заводы и фабрики, принадлежавшие немцам. За что? Очевидно, было за что. Так что большевики лишь использовали опыт предшественников, включая такие жёсткие меры, как национализация и продразвёрстка…

Сознаемся: глухота к опасностям этнического противостояния – результат и царской, и советской идеологии. Первые считали, что конфессиональная принадлежность поглощает национальную самоидентификацию, вторые верили в примат классового самосознания. Ошибались. В результате и монархия, и «Совдепия» развалились, как вавилонские башни, едва их строители, утратив общий имперский язык, заговорили на своих племенных наречиях. Мыслящие люди неустанно предупреждали власти предержащие об этой опасности.


VII. Зелёные мартышки

Возьмём хрестоматийные стихи Лермонтова «Прощай, немытая Россия». Обычно на гигиеническом аспекте разговор об этой инвективе и заканчивается, хотя зарубежные наблюдатели всегда отмечали развитую банную традицию на Руси и удивительную чистоплотность населения, в отличие от европейских грязнуль. Однако попробуем взглянуть на знакомые строки иначе:

 

Прощай, немытая Россия,

Страна рабов, страна господ,

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ.

 

«Мундиры голубые» – это, помним со школы, форма жандармов, которых возглавляли лифляндские немцы Бенкендорф и Дубельт. Свою безопасность царь доверил людям, этнически близким. «Страна рабов» – тоже понятно: крепостное право, ужесточённое в XVIII веке до «рабства дикого», возмущало просвещённые умы. Правда, земледельцы были не свободны тогда не только в России, но и в некоторых европейских странах. Впрочем, такова наша национальная традиция – особенно остро воспринимать недостатки прежде всего своей Родины. У европейцев иначе: они остро воспринимают недостатки других. Странная «преданность» угнетателям укладывается в нашу метафору «завета русского народа с государством», ибо самая жёсткая власть лучше «смуты» или «замятни».

Но вот второе четверостишье всегда вызывало у меня некоторое недоумение:

 

Быть может, за стеной Кавказа

Сокроюсь от твоих пашей.

От их всевидящего глаза,

От их всеслышащих ушей.

 

Согласен: человека в действующей армии контролировать и отслеживать труднее. Это хорошо описано во фронтовой прозе. Война делает человека свободнее. Тот же Солженицын так «оторвался» в письмах с фронта, что угодил в лагерь. Я служил в Германии в мирные годы, но знал, о чём можно писать домой, а о чём – нельзя. Но вот читаем дальше: «Сокроюсь от твоих пашей…» Почему – «пашей»? «Пашей – ушей»? Но это плохие поэты ради рифмы загоняют в строку случайные слова. У хороших, а тем более великих – так не бывает. Почему не «сатрапов» или «подручных»? Выскажу гипотезу: Лермонтов проводит параллель с Османской империей, которая славилась своими жестокими политическими нравами и которую называли «больным человеком Европы». Однако подозреваю, поэт имеет в виду не только суровость режима, но и намекает на этническую чуждость правящего слоя народу. Напомню: элита Османской империи была интернациональной, она включала в себя представителей завоёванных народов – болгар, сербов, армян, курдов, греков, арабов, грузин, албанцев, евреев и т.д. Главное – не происхождение, а верная и плодотворная служба Великой Порте.

Меньше всего в правящем слое было тюрков (они пришли на земли Византии из Туркмении), давших название всей стране. Отношение к ним было пренебрежительным, даже насмешливым, что впоследствии породило движение младотурков и привело к созданию на обломках Османской империи этнократической Турецкой Республики во главе с Ататюрком. Говоря о «пашах», думаю, Лермонтов имеет в виду такую же отчуждённость российской верхушки от русского народа – этническую, но в ещё большей степени – ментальную и культурную. Возможно, профессиональные лермонтоведы, которые ныне препарируют «Парус одинокий», ссылаясь не на Белинского, а на Фрейда и Хайдеггера, поднимут меня на смех. Но я высказал гипотезу. Возражайте, если можете!

В своих настроениях Лермонтов был не одинок, схожие мотивы звучат у Николая Языкова в стихотворении «К ненашим» (1844):

 

О вы, которые хотите

Преобразить, испортить нас

И онемечить Русь, внемлите

Простосердечный мой возглас!..

Вам наши лучшие преданья

Смешно, бессмысленно звучат;

Могучих прадедов деянья

Вам ни о чём не говорят;

Их презирает гордость ваша.

Святыня древнего Кремля,

Надежда, сила, крепость наша –

Ничто вам!..

 

Художественное и научное творчество славянофилов также пронизано протестом против принижения русских в стране, которая носит их имя. В итоге в Москве, как уже сказано, нет ни одного памятника вождям этого крупнейшего течения отечественной мысли. Даже первому барду и певцу столицы Аполлону Григорьеву не удосужились поставить в Первопрестольной хотя бы бюстик. Зато его отдалённому последователю Булату Окуджаве воздвигли саженный кумир на Старом Арбате. Чубайс, говорят, позаботился, денег дал. Хорошие у Окуджавы песни, сам иногда пою, особенно про «виноградную косточку», но слово «русский» в них почти не встретишь. Да и вообще, что касается знаковых для русского самосознания памятников, то тут просто беда! Плисецкой памятник есть – Улановой нет. Мандельштаму есть – Заболоцкому нет. Бродскому есть – Рубцову нет. Ростроповичу есть – Свиридову нет, даже к столетию великого композитора не поставили. Кстати, памятник Ростроповичу на пересечении Брюсова и Елисеевского переулков возвели на том самом месте, где собирались установить бронзового Карамзина: он в этих местах живал. Но проект не состоялся, не нашли денег, даже к 200-летию историографа. А вот на Ростроповича нашли без всяких юбилеев: негоцианты скинулись. Что тут скажешь?! Стыдно за русских богачей, им до Морозова и Третьякова, как зелёным мартышкам до гомо сапиенса.

Но вернёмся к славянофилам. Помню, лет пятнадцать назад я завёл с одним крупным чиновником, рулившим в сфере культуры, разговор о том, чтобы создать в Переделкине на базе усадьбы Самарина, оказавшейся после закрытия детского санатория бесхозной, музей «Славянофилов и западников». Начальник в ответ лишь посмотрел на меня потомственно-печальным взором: мол, музей западников он бы ещё поддержал, а вот славянофилов… В этом смысле чиновники «новой России» продолжают традиции подозрительного отношения к «русскому духу» и царской, и советской администрации. Напомню, что многие активные славянофилы такие, как братья Аксаковы, состояли под негласным надзором полиции и жёстко цензурировались. Про настороженное отношение советской власти к самому слову «русский» я писал выше.

И ещё одно наблюдение в тему. После Сталина больше всего наши «прогрессисты» не любят императора Александра III, хотя с него вроде бы надо брать пример: миротворец, при нём Россия не воевала, он подавил в стране разгул террора. Но у царя был один серьёзный изъян: он не без успеха ввёл моду на всё русское, и сам всегда подчёркивал свою русскость не по крови, конечно, а по духу. Этого ему до сих пор не простили. Даже в «ЖЗЛ» книга о нём вышла последней, в прошлом году, когда уже обо всех возможных и невозможных царях написали, даже про Лжедмитрия и венценосного младенца Ивана Антоновича. Думаете, издатели не хотели? Мечтали! Просто автора никак не могли сыскать, никто не хотел браться за сей труд, опасаясь получить ярлык черносотенца, с которым потом на зарубежные конференции вряд ли позовут, да и с диссертацией намучишься.

А ведь царь-миротворец, предвидя «неслыханные мятежи», всего лишь хотел поднять самооценку самого многочисленного народа империи, сплотить его вокруг династии и власти, чтобы тот потом помог поддерживать стабильность в многоконфессиональной и многоплеменной державе. Не успел самодержец, как-то странно заболел и умер, а его лейб-лекарь сбежал в Австро-Венгрию. Предчувствия Александра III не обманули: Временное правительство, едва взяв власть, столкнулось с тем, что потом назовут «парадом суверенитетов». По мере ослабления центральной власти просьбы об автономии сменились требованиями немедленной независимости. Напомню, что Гражданская война была не только и не столько формой классовой борьбы, как уверяла нас светская и постсоветская школа. Она вылилась в кровавую цепь межэтнических конфликтов, иногда уходящих корнями во времена аргонавтов. И бились не только «инородцы» с «титульной нацией», почти у всех народов нашлись претензии друг к другу: у грузин к осетинам, у прибалтов к немцам, у таджиков к узбекам, у малороссов к полякам, и почти у всех – к евреям. Неудивительно, если учесть, что 60% купцов первой гильдии составляли иудеи, имевшие тысячелетнюю практику предпринимательства, а православные – всего лишь 34%. Так что длиннополые негоцианты Шагала в жизни встречались едва ли не чаще, нежели тучные купцы Кустодиева. И вот опять повод к размышлению: фамилию замечательного русского художника Кустодиева компьютерная проверка правописания «не узнала», подчеркнув красным, а Шагала «узнала». Опять случайность? Возможно…

Тут необходимо признать: сам Русский мир на историческом переломе тоже не выказал единства и разделился в себе. После отречения монарха участие нижних чинов и особенно офицеров в богослужениях (обязательных в царской армии, как политзанятия в советской) сократилось, по некоторым источникам, в 10 раз! А ведь именно православие стояло первым в знаменитой триаде Уварова: Православие. Самодержавие. Народность. Но в ту пору, кажется, сама Церковь была более озабочена возвращением патриаршества, нежели нашествием богоборцев во власть. Что же до самодержавия, напомню: в контрразведке Колчака имелся специальный отдел, который выявлял и ликвидировал подпольные монархические организации в рядах Белого движения. Подпольные! Улавливаете? Казачество, грезившее об автономии своих земель, объявило нейтралитет, также сыгравший роковую роль в нарастании новой смуты. Насельники Русского Севера и Зауралья роптали: «Хватит проливать кровь – немец к нам всё равно не дойдёт…» Интервенция, мятеж чехов, рейды карательных отрядов красных латышей впоследствии оказались для обитателей российской глубинки жестоким сюрпризом.

А вот многие старообрядцы в отличие от никониан восприняли революцию как долгожданное возмездие за поруганное древнее благочестие, за огнепального Аввакума, за столетия гонений, за жизнь на положении «лишенцев»: и этот институт большевики не выдумали, а позаимствовали у предшественников. Староверы сочувствовали многим идеям большевизма. Не зря же Николай Клюев писал:

 

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах…

 

Старообрядцы верили, что земля принадлежит Богу, а не людям, предпочитая общинную собственность частной, они поддерживали идею равенства и справедливости, выдвинутую большевиками, и были готовы строить социализм в России, не дожидаясь мировой революции.

 

И с железным Верхарном сказитель Рябинин

Воспоёт пламенеющий ленинский рай.

 

Для самого Клюева этот рай обернулся, увы, адом ссылок, лагерей и гибелью. Тем не менее, опираясь на молодых выходцев из староверов, сталинская группа отстраняла от власти упёртых интернационалистов, равнодушных к судьбе российской цивилизации. Вспоминается один случай. Будучи в Венгрии, я оказался на будапештском ТВ и сидел, дожидаясь своей очереди. Между тем пегий старичок, некогда, видимо, ярко-рыжий, страстно обличал кого-то в эфире на чуждом русскому уху мадьярском языке. «Кого он так ругает?» – спросил я переводчика. «Россию, русских и социализм…» – «За что?» – «За всё!» – «А кто это?» – «Сын Белы Куна…» – «Того самого?» – «Того самого…» Вот так, дорогой читатель! А тех, кого увлекла тема участия староверов в революции и строительстве советского государства, я отсылаю к работам Александра Пыжикова, в частности, к его монографии «Грани русского раскола».

Зачем я увлёк читателя в такой дальний и вроде бы необязательный исторический экскурс? А затем, что каждый раз кризис российской государственности был связан с охлаждением русских к тому сакральному завету, о котором мы уже не раз говорили в этих заметках. Я полностью согласен с замечательным учёным, автором уникальной монографии «Кровь и почва русской истории» Валерием Соловьём: Он пишет: «Сочетание сотрудничества и взаимозависимости русского народа и имперского государства с капитальным конфликтом между ними составили стержень русской истории, её главное диалектическое противоречие… Русский плебс и имперская элита… оказались двумя разными народами не только в метафорическом, но во многих отношениях и в прямом смысле… В своей глубинной основе революционная динамика начала ХХ века была национально-освободительной борьбой русского народа… (и завершилась гибелью Империи. – Ю.П.) …В виде новой трагедии, а не фарса, – продолжает В. Соловей, – история повторилась на исходе ХХ века... Русские больше не могли держать на своих плечах державную ношу, политика коммунистической власти, носившая антирусский характер (сначала – открыто, потом – завуалированно), бесповоротно подорвала русскую мощь. Освобождение от такого государства интуитивно ощущалось русскими единственной возможностью национального спасения…»

Жёстко, но зато честно…

А теперь пришло время поговорить о русском (шире – национальном) вопросе в нашей сегодняшней, путинской России. 


VIII. Историческая идеология

Несколько лет назад в российском эфире зазвучали мантры о формировании новой общности «российский народ», и я, знаете ли, ощутил некое тревожное дежавю. Когда провозгласили торжество новой исторической общности «советский народ», я, как помнит читатель, служил в армии. В нашей 9-й батарее самоходных гаубиц 45-го Гвардейского Померанского артполка было 70 бойцов 16 национальностей. «Советским народом» мы были только в строю или на занятиях в Ленинской комнате. В остальное время каждый оставался сыном своего народа. Чеченец Муса Мазаев, к примеру, в военном билете носил портрет бородача в папахе.

– Кто это? – спросил во время досмотра личных вещей наш взводный лейтенант Мамай. – Прадедушка... – свысока процедил Муса.

Прадедушка подозрительно смахивал на имама Шамиля, а при внимательном взгляде им и оказался.

В тени ветвистого советского пантеона тихо, но неискоренимо прозябали и казались тогда сорняками кумиры местной племенной истории. В момент «Ч» они, словно политые чудесным суперфосфатом, очнулись, вымахали, раскинулись и заглушили то, чем нас учили в СССР гордиться. Но, заметьте, осмеянию и осуждению подверглись почему-то в основном русские герои, подвижники и страстотерпцы. Павлик Морозов гнусно сдал папу чекистам; Василий Чапаев дрался с Фурмановым из-за Анки; Зоя Космодемьянская сожгла, будучи пироманкой, под зиму избы колхозников; Александр Матросов спьяну упал на амбразуру; маршал Жуков лил солдатскую кровь цистернами без всякой жалости; нарком Молотов был «железной задницей» и т.д.

А вот глумлений над «нацменскими» знаменитостями и героями я не припомню. Ругали за свирепость Емельку Пугачёва, но Салавата Юлаева – ни-ни. Не трогали Марата Казея, Автандила Кантарию, бакинских комиссаров, маршала Баграмяна, наркома Микояна, даже Лазаря Кагановича, который прямо-таки просился под розги мстительного сарказма, не задевали. Ну играет 90-летний дедок в домино возле своего дома на Фрунзенской набережной и пусть себе играет. В России подвиг 28 панфиловцев пытались и пытаются оспорить или перепроверить. А в Казахстане, где формировалась знаменитая дивизия, защитившая столицу, героизм бойцов, в значительной степени казахов, никогда не подвергался сомнению. Почему? Давайте разбираться.

В книге Султана Акимбекова «История степей. Феномен государства Чингисхана» (Алма-Ата, 2011) можно прочесть: «В образовавшихся на месте СССР новых независимых (всё-таки самостоятельных. – Ю.П.) государствах по-прежнему идут активные процессы государственного строительства, предъявляющие повышенный спрос на идеологию, составной частью которой является история. Соответственно, формируется необходимость в историческом знании, которая связана не столько с получением какой-либо новой, ранее скрытой информации, сколько с интерпретацией истории в интересах национально-государственного строительства и самоидентификации общества… По большому счёту любые обычные для идеологии государства оценки современного состояния общества наряду с чётко очерченными планами на будущее должны опираться, как на базис, на приемлемую историческую версию происхождения государства и общества. Этот базис условно можно назвать исторической идеологией…»

Если этот наукообразный текст переложить на обычный язык, то у нас выйдет следующее: надо независимо от реальных фактов писать такую национальную историю, чтобы она будила у людей гордость за свой народ и желание идти вперёд. В самом деле, в Европе под дежурное кремлёвское «ай-ай-ай» рушат памятники советским воинам-освободителям, из топонимики, особенно в Прибалтике и Польше, изгоняют всё, связанное с Россией и нашей общей историей. В Риге, например, запретили вешать доску на доме, где жил Валентин Пикуль: оккупант, понимаешь ли! Про вековое немецкое присутствие там тоже стараются забыть. Между тем в бывших республиках СССР появляются монументы местночтимых героев, улицы и проспекты, названные в их честь. Чингисхан стал грандиозным брендом сразу нескольких молодых государств. А у нас в столице до сих пор нет улицы Ивана Калиты, сделавшего Москву центром Руси. Да и вообще имена исторических деятелей Московского царства и императорской России представлены в топонимике крайне скупо. Где в Москве улица полководца Скопина-Шуйского, проспект Алексея Михайловича Тишайшего, переулок Дионисия? Нету…

Почему в «новой России» в 1990-е всё делалось не для того, чтобы укрепить дух народа, а совсем наоборот? Невский объявлялся ордынским прихвостнем; Грозный – садистом и психопатом; Кутузов – трусливым старым маразматиком; Александр Третий – антисемитом; Сталин – кровавым параноиком… Почему полки библиотек ломились от книг типа «Кто победил на Прохоровском поле?», «Кто начал Вторую мировую?», «Было ли татарское иго?»? Почему в книжных магазинах на самом видном месте теснились флотилии «ледоколов» перебежчика Резуна, совсем не случайно, а думаю, по совету кураторов и соавторов взявшего себе псевдоним «Суворов». Это как если бы человек с фамилией Христолюбов стал доказывать, будто Спаситель был внебрачным сыном римского легионера и фокусником.

В соросовских учебниках истории, словно написанных вставшим из гроба академиком Покровским, Сталинградская битва терялась где-то между восстанием в Варшавском гетто и операциями англичан в Африке против Роммеля, а количество жертв ГУЛАГа на круг превышало население СССР, включая абортированных младенцев. После «исторических хроник» какого-нибудь Николая Сванидзе» хотелось выбежать на балкон и заорать: «Как радостно Отчизну ненавидеть и сладко ждать её уничтоженья!» Я хорошо помню тот антирусский пафос 1990-х, гнусно сочившийся из каждой информационной щели. Да, ему пытались – и не без успеха – противостоять патриоты и заботники России. Тут надо вспомнить добрым словом покойных Вадима Кожинова, Александра Панарина, Ростислава Шафаревича, Дмитрия Жукова, Эдуарда Володина… Я тоже пытался бороться словом с этой напастью и отсылаю интересующихся к моей тогдашней публицистике, собранной в книгах «От империи лжи – к республике вранья», «Порнократия», «Россия в откате».

Но вернёмся к вопросу «почему?» Думаю, это связано прежде всего с тем, что развал СССР задумывался как начало далеко идущих геополитических пертурбаций, потом последовал «парад суверенитетов», и вёл он прямой дорогой к расчленению Российской Федерации на пару дюжин уютных самостоятельных государств, о которых так сладко грезил атомный подкаблучник академик Сахаров. Организаторы и вдохновители наших поражений прекрасно понимали: главным препятствием для проекта «Мир без России» являются не наши спецслужбы, прошляпившие Беловежский сговор, не номенклатура, охотно променявшая общесоюзную власть на счета и собственность за рубежом. Не представляла опасности и компартия, слившая выборы 1996 года, а тем более новая либеральная элита, которая уже заговорила об уральской республике и отдалённой бессмысленности Курил. Нет, главная опасность заключалась в русском народе, в его имперском инстинкте, в том мистическом завете с государством, о чём мы уже не раз говорили в этих заметках.

Да, наш народ надорвался под тяжкой державной ношей (её я бы назвал, переиначивая Киплинга, «бременем русских»), он обескровел от войн, репрессий, социальных и экономических экспериментов, донорства, ослабел духом от постоянного осаживания во имя единства и без того сникшей «гордости великороссов». Но его историческая энергия и вера в себя ещё не иссякли окончательно. Против этой остаточной пассионарности и был направлен главный удар. Тщательно и настырно в информационном пространстве выстраивался гнусный образ русского народа, исторические факты просеивались на решете ненависти, ТВ работало, как кривое зеркало, внушая автохтонному зрителю сомнения в себе и комплекс неполноценности. В сущности, это была та же «историческая идеология» Акимбекова, но с отрицательным знаком, ибо по отношению к России преследовались совсем иные цели – не помочь выстроить новую государственность, а, напротив, разрушить тысячелетнюю державу, не поспособствовать футурологическому прорыву, а, наоборот, лишить самый большой народ страны будущего.

Напомню, кстати, что иные из бывших советских республик упрочились и поднялись как самостоятельные государства на почти дармовом российском сырье, а также транзите. Прибалтийские лимитрофы стали крупными экспортёрами металлов, которые там никогда не добывались. Видимо, Запад пообещал, что независимость не отменит традиционной подмоги «старшего брата», а Ельцин это обещание старательно выполнял. Так было в течение десяти лет, но, когда в начале нулевых экономические связи стали переводить на обычную взаимовыгодную основу, это вызвало сначала оторопь, а потом новый всплеск русофобии. Заметьте, украинский национализм из ритуально-бытового «антикацапства» стал превращаться в оголтелую политическую силу после того как «москали» перешли в расчётах с «ненькой» за нефть и газ на общемировые цены, пусть даже и с большой скидкой.  

Тем, кто решил «перезагрузить», «перепрошить» и утилизировать российскую государственность, важно было представить упёртый русский народ «вечным рабом», «агрессором» и «должником», а лучше вообще историческим фантомом, чьё родовое имя в приличном обществе и произносить-то неловко. Кто же станет считаться с мнением и интересами призрака? Я хорошо помню, с каким сладострастием эфирная тусовка повторяли сакраментальную фразу: «Поскреби русского – найдёшь татарина». А ведь генетика, наука, вроде бы возлюбленная либералами, уже обнародовала к тому времени результаты исследований, из которых явствовало: русские не этнический фантом, наоборот, это один из самых гомогенных народов Европы. Носители маркеров, характерных именно для русских (белорусов, украинцев), составляют более 80 процентов. Для сравнения: у немцев, итальянцев, французов показатели гораздо ниже. Доля угро-финнов и тюрков в иноэтническом замесе русских составляет, по мнению учёных, не более 12–13 процентов. Я не поборник чистоты крови и с иронией отношусь к тем, кто повёрнут на поисках расовой девственности, но вынужден ссылаться на данные ДНК-анализа, чтобы поставить на место тех, кто упорно считает русский народ угро-татарской химерой.

Как-то в середине девяностых меня позвали на НТВ, и ведущий по фамилии Лобков аж передёрнулся, когда в разговоре под камеру я произнёс слово «русский». Оно в тогдашнем информационном пространстве воспринималось как антоним к понятию «интеллигентный». Слыть русским было неприлично. А ведь как раз со стеснения или боязни назвать своё племенное имя и начинается исчезновение народа. Многочисленные славяне в Греции, которой Россия помогла освободиться от Османского ига, сгинули в течение двух поколений, так как с них взяли письменные обязательства: именоваться впредь «греками» и не говорить по-славянски даже в семье. Вам это не напоминает сегодняшнюю Украину? Если ты боишься или стесняешься вслух назвать себя русским, ты почти уже перестал быть им.

Я неслучайно вспомнил Лобкова. Спустя лет десять, когда ДНК-анализ вошёл в моду, и люди с помощью защёчного соскоба стали выяснять свою родословную чуть ли не от Ноева ковчега, на НТВ запустили интересную передачу. Известные персонажи, в том числе телеведущие, сдавали в лабораторию биоматериал, а потом, с трепетом вскрыв конверт, объявляли аудитории, так сказать, племенную формулу своей крови, ведь этническая, а тем более расовая принадлежность каждого нашего предка оставляет след в геноме в результате мутации. Многие участники эксперимента были позабавлены или ошарашены результатами, ибо, как я уже говорил: наше национальное самосознание и этнический «коктейль Молотова», текущий в венах, совсем не одно и то же. Но больше всех меня удивил как раз Лобков, он вскрыл конверт, осунулся и мрачно сообщил, что его предки пришли в Россию из Венгрии. Что это значило и почему так расстроило ведущего, занимает меня до сих пор.  

Тем временем в бывших республиках СССР шло спешное строительство национальных государств. Ударно формировалась новая элита, по преимуществу этнически однородная, в отличие от прежней, советской, состоявшей, как правило, из местной интеллигенции, созданной в процессе «коренизации», а также из тех, кого в своё время прислали на подмогу «запоздавшим народам». О том, что стало с нетитульным населением на местах, говорить у нас не принято, об этом не рыдают по телевизору, как об отказниках, просидевших два года на чемоданах, прежде, чем отлететь в Вену. Об исходе «оккупантов» из построенных ими городов не снимают кино. В литературе об этом тоже мало пишут, на памяти лишь горькая проза Андрея Волоса про Хурмабад. Зря! Судьба тех, кто в одночасье из сливок общества превратился в беженцев, принимаемых Россией без особого фанатизма, заставляет задуматься о цене навязанного бескорыстия. Но не будем о грустном: СНГ – территория политкорректности. И, наверное, так правильнее. Да и быстро построить национальное государство по-другому, видимо, невозможно, а благодарность в геополитике – это что-то вроде денежной компенсации за объятия былой любви.

О качестве имперской элиты, прежде всего столичной, у нас тоже говорить и писать не принято. А мы поговорим и начнём с того, что она оказалась чрезвычайно охоча «к перемене мест». Как-то я встретил на Сицилии бывшего секретаря горкома комсомола, в 1990-х занявшегося бизнесом.

– Ты чего здесь делаешь?

– Живу.

– А как ты сюда попал? – обалдел я.

– Стреляли… – усмехнулся он.

Подробнее об этом можно прочесть в моей статье «Перелётная элита».

 

IX. Каменный топор и телевизор

И при царях, и при генсеках, и при президентах правящий класс в России отличался многоплеменным составом. Пройдитесь по старинным и новым престижным кладбищам, московским или питерским… О таком интернационале даже Маркс с Энгельсом не мечтали. К тому же в СССР в самом деле неуклонно росло число межэтнических браков, особенно в больших городах. Детям из смешанных семей, где всерьёз восприняли коммунистические идеи, проще было считать себя «советским», нежели мучиться самоидентификацией. А это порой не такой уж простой выбор. Лично для меня вопрос, кого я люблю больше – маму или папу – в детстве был самым сложным, но так уж получилось, что обе ветви нашей семьи происходят из Рязанской губернии. Мне легче.

В итоге в стране завелась особая страта людей с затруднённой или вытесненной из сознания национальной доминантой. Более того, многие из них, особенно получившие образование и высокий социальный статус, по моим наблюдениям, стали считать свою «бесплеменность» признаком избранности. Извините за параллель, но именно так лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией полагают себя существами более высокой пробы, нежели «натуралы», и стремятся не только легализовать, но и навязать, порой агрессивно, свои предпочтения обществу. Люди с «бесплеменным» мироощущением тоже иной раз раздражаются, замечая, как другие, видимо, от тёмного бескультурья заморачиваются национальной проблематикой. Так, некий радиоведущий велюровым голосом объявил слушателям, что он по национальности «москвич». Почему бы и нет, но странно как-то, что эти «москвичи», например, проворовавшись, скрываются не в чащобах Лосиного Острова, а в Англии, США или Израиле. А вот один мой литературный приятель, напившись, рыдал оттого, что не может понять, кто он по роду-племени, и эта его драма нашла отражение в моём романе «Гипсовый трубач», я имею в виду удивительную историю Жукова-Хайта.

«К чему вы клоните?» – спросит нетерпеливый читатель. А вот к чему: в наступлении на «русскость», развернувшемся в девяностые, наша «бесплеменная» элита стала невольной союзницей тех сил, которые желали развалить вслед за СССР и РФ. Нет, мой приятель, плакавший от мук самоидентификации, совсем не хотел гибели страны, но ему тоже мерещился призрак русской коренизации, наглого притязания титульной нации на ключевую роль в новом российской государстве. Объяснять ему, что у нас в Отечестве это в принципе невозможно по целому ряду причин, что даже в XIX веке русские занимали весьма скромное место в правящем слое империи, было бессмысленно: его светлый ум подёрнулся страхом оказаться под железной пятой русопятов. К тому ж, перед глазами стояли прецеденты в некоторых бывших республиках СССР, где проступали явные черты торжествующей этнократии. А как могут пугать другу друга и мировое сообщество наши гормональные либералы, общеизвестно. В результате – вместо «пяты русопятов» мы получили «семибанкирщину», однако про её национальный состав я деликатно умолчу.

Как ни странно, но в СССР, где русских насчитывалось менее половины, к нам, по крайней мере в ритуально-поминальном смысле, относились лучше, чем теперь, звали «старшим братом», поднимали за нас тосты, даже в гимне пели:

 

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки великая Русь.

 

А куда деваться, если именно вокруг великорусской Московии формировалась и прирастала не только Сибирью многоязыкая держава? Теперь в Российской Федерации, где русских более 80 процентов, нас как-то стараются лишний раз не привечать. Даже в новой редакции гимна Русью, как говорится, не пахнет, хотя именно для большинства земель и автономий, входящих в РФ, формула «сплотила навеки великая Русь» соответствует исторической реальности. Однажды в застолье я спросил автора гимна Михалкова, с которым был хорошо знаком: «Сергей Владимирович, куда же вы Русь-то подевали?» «Эх, Юра, – ответил он. – Я хотел оставить, но мне отсоветовали, мол, можно кого-нибудь обидеть». А вот русских у нас почему-то никогда не боялись обидеть! Конечно, сказанное нисколько не умаляет духоподъёмного содержания гимна и его вдохновенной формы, но даёт информацию к размышлению.

Напомню, в конце 1980-х в национальных регионах РСФСР шли те же центробежные процессы, что сотрясали союзные республики. Более того, в некоторых российских автономиях накал конфликтов и порывы к «самоопределению вплоть до отделения» достигали иной раз более высокого градуса, нежели на окраинах. Сегодня конституции наших автономий звучат, как клонированные оды единству и «неделимству», но тогда… Нет, я думаю, что Ельцин и его присные не собирались, объявив парад суверенитетов, сдать страну. Но они помнили, что белые, сражавшиеся за «единую и неделимую», проиграли Гражданскую войну, а красные, наобещавшие всем землю, волю и самоопределение, выиграли да потом ещё собрали распавшуюся империю в такой кулак, что сломали хребет фашизму.

Возможно, у «бурбулисов» и были благие намерения, но, увы, политические лозунги, выброшенные для одних целей, приводят порой к обратным результатам. Если бы на рубеже веков страну не возглавил человек с длинной волей, как любил говаривать Лев Гумилёв, ещё не известно, чем обернулись бы пресловутые парады суверенитетов. Собственно, чеченская война и задумывалась, как запал, от которого рванёт, заряд, заложенный под уцелевший «детинец» исторической России. К счастью, этого не произошло, Ельцин надорвался, работая с документами, и его сменил Путин, имевший совсем другие виды на будущность Отечества. А ведь ситуация была аховая: армия деморализована, разворована и плохо вооружена, вместо «Паши-мерседеса» министром обороны всерьёз собирались назначить Галину Старовойтову, и уже, как утверждали злые языки, пошили ей юбку с лампасами. В города пришёл гексогеновый террор. Почти вся медийная тусовка сочувствовала «повстанцам» и болела за победу Ичкерии. Если бы война перемолола остатки наших молодых пассионариев, то граждане, стесняющиеся вслух называть себя русскими, едва ли смогли бы сохранить страну.

Свинчивая державу, Путин не только укрепил спецслужбы и армию, обуздал сепаратизм, выгнал из большой политики олигархов, он пресёк явную русофобию, а точнее сказать, «русофырканье», изменив государственную информационную политику. Да, откровенные русофобы исчезли из эфира или спешно переквалифицировались в патриотов на зарплате. Иногда я буквально ощущаю, как трудно им даётся это амплуа, а что делать: приказано выжить и выжать из казны как можно больше. Встречаются среди них просто виртуозы. Так, один околотеатральный буддист и непримиримый борец с русской традицией, поняв, за что теперь платят, отпустил бороду и водит крестные ходы, поднимая культуру в Крыму. Если бы я не знал его до метаморфозы, когда он от слова «патриот» морщился, как от геморроя, я бы никогда не догадался о его прежнем поприще. Несмотря на смену курса, новых лиц в информационном пространстве появилось мало. А ведь от того, какие лица мелькают на экране, что и как они говорят, во многом зависит самочувствие общества.

И тут я выскажу мысль, очевидную и при этом почти табуированную: телевидение, особенно центральное, обязано учитывать этническую структуру всего общества и в известной мере её отражать. Отсутствие на экране лиц, близких нам по роду-племени, подсознательно включает чувство тревоги, восходящее к тем далёким временам, когда появление близ стойбища людей с другим цветом волос, разрезом глаз и покроем шкур, заставляло насторожиться и положить поближе каменные топоры. Конечно, с тех пор многое переменилось, культура смягчила нравы, вековой опыт межнационального общения отучил видеть в каждом иноплеменнике врага, да и смешанные браки, метисация, идущая вокруг любого этнического ядра, сделали своё дело. Но отменить этническую комплиментарность (термин Л. Гумилёва) никто не в состоянии. Более того, когда рушатся государства и социумы, а следовательно, снимаются все запреты, мы наблюдаем резкое обострение межнациональных противоречий и фобий, что приводит к большой крови. Так, было в СССР, так было в Югославии, так было в Сирии, так, надеюсь, не будет в России.

Зачем же будить лихо ксенофобии? Не проще ли в виртуальном информационном пространстве учитывать эти особенности человеческой психики? Подозреваю, наших компатриотов, живущих в Дагестане, Осетии, Якутии, Калмыкии, Татарии, Чечне и в других субъектах, не очень-то устраивает, как их народы представлены в общефедеральном информационном пространстве. Будь я башкиром или бурятом, у меня сложилось бы стойкое ощущения пренебрежительного отношения ко мне со стороны Центра. Впрочем, оно у меня и так есть. Или вот писатели, сочиняющие на языках своих народов, постоянно жалуются, что их почти не замечают в Москве, игнорируют жюри общероссийских литературных премий, той же «Большой книги», которая охотнее привечает наших бывших соотечественников, предающихся творчеству в Мюнхене или на Брайтон-Бич, нежели авторов из Элисты, Грозного или Уфы. На церемониях открытия и закрытия Года литературы не прозвучало ни одного имени, ни одной строчки национальных поэтов. Рубцова, правда, тоже забыли. Впрочем, этой теме я посвятил большую статью «Лезгинка на Лобном месте», и всех интересующихся отсылаю к ней.

Знаете, мне иногда кажется, что дело чиновников-поляков, работавших в недрах имперского аппарата вовсе не на Россию, а против неё, не умерло, у него нашлись продолжатели. Ведь, согласитесь, для целостности многоплемённой страны очень опасно провоцировать раздражение национальной интеллигенции, как никто умеющей заразить своим неудовольствием широкие массы. Я часто сталкиваюсь с теми, кто от имени государства периодически создаёт в культурной сфере такие вот конфликтные ситуации. На дураков они не похожи. Остаётся второе…

Но есть и другая сторона проблемы. В национальных автономиях порой замечаешь то, что я бы назвал «неокоренизацией». Признаки этого явления обнаруживаешь, встречаясь с тамошними чиновниками, глядя по телевизору местные программы, читая региональную прессу. Некоторое время назад в «ЛГ» была опубликована заметка о визите президента Путина в одну из автономий, где русских живёт едва ли не больше, чем титульной нации. Ну, понятно, хозяева рапортовали, показывали высшему кремлёвскому ревизору свои достижения и новостройки, в основном спортивные. Так вот, наш наблюдательный автор пишет, что в свите, которая ходила следом за двумя президентами, московским и автономным, он обнаружил всего одного человека славянской внешности, видимо, охранника главы РФ. Все остальные принадлежали к той категории, которую при советской власти называли «национальными кадрами». Хорошо ли это? Думаю, не очень… Русские в такой автономии испытывают двойное унижение: центральная власть воспринимает их как «этнический эфир», а по месту жительства они чувствуют себя лишними на празднике «неокоренизации».

Разумеется, я веду речь не о процентной норме, а о здравом смысле. Зачем создавать напряжённость? В Америке, например, есть жёсткое правило: если в штате или городе количество представителей той или иной национальности, а тем более – расы достигает определённых показателей, на телевизионном экране появляются дикторы, а в кабинетах госчиновники, принадлежащие к этому этносу. Так спокойнее и правильнее. И нисколько не противоречит идее формирования единой политической нации, которую составляют единомышленники, а не единоплеменники. У нас же порой зайдёшь в организацию, прочитаешь на табличке непростую для русского уха фамилию руководителя, а потом удивляешься, заглядывая в кабинеты: сколько же у него родственников и земляков! Когда же смятенный взор немного успокоится на статной блондинке, подающей кофе, тебе тихонько объяснят, что она офисная жена босса.

При советской власти это называли семейственностью и кумовством, строго поправляя выдвиженцев, если у них голос крови заглушал зов партии. Сталин строго отчитал на Политбюро наркома иностранных дел Литвинова, когда выяснилось, что в его ведомстве служит только один русский – швейцар при дверях. Конечно, это исторический анекдот, но суть дела он отражает. Сейчас вроде снова борются с «клановостью», но охотятся в основном за династиями экзотических профессий. Недавно наехали на братьев Запашных, хотят, наверное, ограничить их семейное право входить в клетку к хищникам. Лучше бы реагировали, когда большие папы ставят своих юных отпрысков, не имеющих в голове ничего, кроме оксфордского английского, на заоблачные посты в госкорпорации.

Кстати, нам, русским, сформировавшимся как этнос в условиях соседской общины, «мiра», а потом взявшим на себя имперское бремя, племенная сцепка свойственна в гораздо меньшей степени, и даже наоборот. Например, более недружного, разодранного, склочного сообщества, чем русские писатели, я в своей жизни не встречал. Малейший успех сородича они воспринимают как личное оскорбление, а умения сплотиться для достижения общей цели у них не больше, чем у дворовых футболистов, которым важнее завладеть мячом, чем забить гол. Впрочем, вы и без меня это знаете…

Но в ситуации, когда в стране сложилась двухобщинная литература, о чём я подробно написал в статье «Кустарь с монитором», солидарность на почве, извините за тавтологию, почвенничества необходима. У литературной группы, которую я условно называю «интертекстуалами», такая сплотка (словечко Солженицына) имеется, причём с центром управления, расположенным в солидном государственном учреждении – «Роспечать». А вот станет ли таким штабом почвенников и шире – русской словесности обновлённый Союз писателей России, наконец вышедший на свет из 25-летнего подполья, посмотрим. Я надеюсь…


X. Взрывоопасный компот

Прогнозы мировой либеральной мысли о слиянии народов на базе общечеловеческих ценностей не оправдались. США так и не стали «тиглем этносов», как предсказывали специалисты. Белые, чёрные, жёлтые и краснокожие насельники этого континента не сплавились в новую американскую расу, хотя в стране, населённой эмигрантами, такой «микс» был куда вероятней, чем в России, где народы веками живут на земле пращуров, храня язык и обычаи. Теперь в Штатах в моде теория «салата» или «компота», мол, все нации у нас вместе, крутятся в одном федеральном миксере, но отдельными кусочками. О том, что компот может забродить, и тогда миксер рванёт, как фугас, стараются не думать. Голливуд, как обычно, навевает сон золотой, и на экране негр, белый и латинос насмерть ссорятся из-за того, кто пойдёт в пекло спасать мир, а заодно четвёртого их друга – американизированного китайца. Кажется, миссия невыполнима, но выход из тупика, как всегда, находит пятый член «компотного братства» – лохматый «ботаник», похожий на молодого Эйнштейна. Впрочем, нет, не всегда в одном блокбастере решения за всё человечество принимал гениальный дельфин.

С Европой тоже не всё ладно, она напоминает мне советскую коммунальную квартиру, где общие только сортир и умывальник, а кастрюльки, корыта, электросчётчики и запасы продовольствия – порознь. В Евросоюзе очевидны центробежные процессы: случился «брекзит», едва не добились независимости каталонцы и шотландцы, надежд на самоопределение, вплоть до отделения, не оставляют северные ирландцы и баски. Не успел мир привыкнуть к «чехословакам», как на карте появились Чехия и Словакия. То же самое произошло с «югославами», мощная страна распалась на фрагменты, где теперь живут сербы, хорваты, македонцы, словенцы, боснийцы… Правда, тут дело не обошлось без бомбёжек и руки Госдепа. Даже Черногорию от Сербии в конце концов удалось оторвать. А ведь это примерно, как если вдруг Черноморское побережье Кавказа отделилось бы от Краснодарского края, и жители города-курорта Сочи объявили себя отдельным народом – «сочками», например. Но для сербов ситуация ещё чудовищнее. Наше-то побережье всё-таки многоплеменное, причём иные народы веками ориентировались на османов и приведены под имперскую длань силой оружия. А тут – язык один, кровь одна, история борьбы с турками общая… И на тебе! Вот на что способны манипуляции общественным сознанием и политтехнологии. Впрочем, мы это тоже проходили с Украиной.

Отторжение Косова – особый разговор. Для сербов остаться без Косова, как нам лишиться Куликова поля. Кстати, и в названиях этих знаковых полей есть общее: кос – по-сербски «чёрный дрозд». Ну а кто у нас своё болото хвалит, мы знаем. А начиналось всё с того, что албанцы-косовары спускались со скудных гор в цветущие долины, заселённые сербами, по-соседски устраивались рядом, множились, теснили хозяев. При случае умело использовали любой катаклизм в свою пользу (например, нашествие фашистов, с которыми сотрудничали), потом получали прощение: интернациональную власть, как всегда, заботила дружба народов, а не опасное изменение этнического состава населения в сербских землях. Когда очнулись, было поздно – и с помощью НАТО албанцы оторвали Косово от Сербии. Вам это ничего не напоминает?

В 2004 году я побывал в Косово. Туда надо свозить каждого политика, который недооценивает этнический фактор жизнеустройства, для которого резня в той же Кондопоге – лишь досадное недоразумение. Я видел взорванные храмы, построенные в первом тысячелетии, с остатков древних фресок на меня смотрели выскобленными глазами поруганные православные святые. Сербские городки и посёлки в Косово напоминали осаждённые крепости, где выход за охраняемый периметр означал смерть или похищение с последующим потрошением на органы. Перевозили нас с места на место на бронетранспортёре «кейфорс» под охраной до зубов вооружённых индусов в синих чалмах. А по броне гремели камни, которые швыряли в нас албанские подростки. Косово – это урок и предостережение всем. Не только славянам. Не было бы Косово – не было бы Пальмиры.

Мне кажется, мировая история выходит на свой новый виток, где межэтнические и межконфессиональные конфликты, возможно, будут играть всё бóльшую и бóльшую роль. Европейская цивилизация научилась сглаживать классовые противоречия, буржуи и пролетарии едят в одних «Макдоналдсах» и ходят в одинаковых джинсах, причём у миллионеров они более поношенные. Но с живущим даже в самом маленьком народе внутренним стремлением к самоопределению, вплоть до отделения, пока ничего сделать не удаётся и не удастся. Прилетаю в Ним и первое, что слышу: «Окситания – это вам не Франция!» В общем, как сказал поэт: «…Пресволочнейшая штуковина существует – и не в зуб ногой!»

В 2013 году меня пригласили в Вильнюс. Сначала я попал на экскурсию, которую вела молодящаяся блондинка, весьма иронично рассуждавшая о прежнем и новом литовском государстве. «Вы русская?» – удивлённо спросил я. «Нет, русские здесь себе такого не позволяют. Я полька. Вильно – наш город!» Потом была встреча с русскоязычными читателями, но вёл её литовский журналист. Назовём его Йонас. Отвечая на вопросы публики, я обмолвился, мол, напрасно власти Литвы так глупо задирают Россию. Зачем ссориться с могучим соседом? Ведь неизвестно, что может случиться в будущем…

– А что может случиться? – аж подпрыгнул на стуле Йонас. – Вы надеетесь восстановить СССР? Вам никто не позволит. Эти границы навсегда!

– Я надеюсь на мир во всём мире, – ответил я. – Но советую всем, когда вернётесь домой, заглянуть в школьный атлас. Только в ХХ веке границы европейских стран менялись много раз до неузнаваемости, а ваша столица 20 лет принадлежала другому государству. Так почему вы уверены, что в XXI веке всё будет иначе?

На следующий день после объявления о возвращении Крыма в Россию рано утром раздался телефонный звонок. Это был Йонас, он почти кричал:

– Откуда вы всё знали?

– Вы о чём?

– О границах.

– О каких границах?

– Вы заранее знали про аннексию Крыма!

Интересно, если бы Северная Ирландия, отделившись от Великобритании, вернулась в родную гавань Дублина, он бы так же нервничал или счёл бы это восстановлением геоисторической справедливости, вроде передачи Литве стольного града Вильно, за который Сталин прирезал Польше немецких земель не считая. Но о таких мелочах наши бывшие сограждане теперь даже не вспоминают. Зря: прирезанное не всегда прирастает.

Ошиблись в национальном вопросе и идеологи коммунизма, грёзы о слиянии наций в единый трудовой коллектив не сбылись, хотя по их лекалам полвека кроили жизнь на доброй половине планеты Земля. И что? Ничего! Пролетарии всех стран не захотели соединяться, голос крови и историческая традиция оказались сильнее классовой солидарности. Более того, кое-где строительство социализма сопровождалось ростом национальных амбиций. О Польше даже не говорю: её «посполитизация» заметна, как ночной макияж на лице профессионалки. Китай тоже не скрывает, что осуществляет тысячелетнюю великоханьскую мечту.

Вот ещё интересная подробность: в восточных землях Германии, именовавшихся прежде ГДР, мигранты почти не безобразничают, тамошние немцы при социализме сохранили прусский нрав и при случае могут навешать зарвавшимся гастарбайтерам от всего «херца». Сказалось и то обстоятельство, что наши воины, в отличие от союзников, не глумились над побеждёнными, не унижали, не выколачивали из них человеческое достоинство. Кстати, как следует из рассекреченных документов, в зонах оккупации Великобритании, США и Франции, присутствие которой среди стран-победительниц потрясло фельдмаршала Кейтеля, имело место запредельное число изнасилований немок. Долгое время это тщательно замалчивалось, наоборот, раздувался чёрный миф о сексуальном беспределе Красной Армии, чего просто не могло быть, хотя бы по причине лютости наших законов. Да и люди мы совсем другие. Я служил срочную в ГСВГ и хорошо помню отношение к немцам. Если что и раздражало в «камрадах», то это их паническое непонимание, как три «дупелька» шнапса можно слить в один стакан и залпом выпить. Тут просматривался явный коммуникативный сбой. Поэтому осмелюсь предположить, что вялое сопротивление западногерманских дам домогательствам озабоченных мигрантов связано с историческим опытом: привыкли к распущенности союзников… А мужики западногерманские, напомню, не взяли тогда в руки биты, а в знак солидарности с поруганными подругами надели платья и вышли на улицы.

Но мы отвлеклись. Увы, попытка создания новой исторической общности на одной шестой части суши, выкрашенной на карте в оптимистический розовый цвет, не удалась. СССР развалился, как наполненная бочка, с которой сбили железные обручи. Об этом печальном событии мы уж не раз говорили. Но сейчас я хочу обратить внимание читателей на тот факт, что в многонациональных государствах накопление гуманитарной энергии развала происходит в стабильные, «тучные» и мирные годы, когда отдыхающее государство, как дремлющий кот, вполприщура смотрит на мышиную возню этнических мечтателей. На поверхность жажда самоопределения, межнациональная неуживчивость, региональная спесь, территориальные претензии выходят позже, когда ослабевает власть, страна переживает кризис, падает экономика, уровень жизни, рушится социум, а с ними преференции и льготы, которые небольшие народы всегда имеют как бонус за лояльность в любой цивилизованной империи.

Про нецивилизованные империи речи нет: из них бегут, как рабы с галер, при первой возможности. В критические моменты у этносов, даже процветавших в составе большой страны, включаются механизмы самосохранения, никто не хочет тонуть вместе с «Титаником», даже если у него каюта класса «люкс», каковые имели в СССР Грузия и прибалтийские республики. Почему русские, занимавшие просторный третий класс с койками в четыре яруса возле машинного отделения, не бросились спасать черпнувшее воды судно, я уже писал в этих заметках, ссылаясь на выводы выдающегося учёного В. Соловья. Ныне волнение мирового политического океана в рамках допустимого, танкер «Россия» неспешно, но уверенно идёт к цели. Самое время тем, кто ныне у штурвала, задуматься...


XI. Разнородцы

Тысячелетний исторический опыт созидания и распада держав учит: почти каждый народ, даже самый немногочисленный, мечтает о независимости, подобно тому, как самая невзрачная кассирша грезит, что в их богом забытое отделение Сбербанка вдруг заглянет, «дыша духами и туманами», сам Герман Греф, влюбится в неё и, не сходя с места, женится. В личной жизни такое почти невозможно, а вот в геополитике редко, но случается. Иначе как объяснить, что тридцатимиллионный народ курдов до сих пор своего государства не имеет, а эстонцы и туркмены, которых в десять раз меньше, имеют. О княжестве Монако я даже не говорю, это просто какая-то шутка Предвечного Крупье.

Но вот что любопытно, когда история, как правило, на обломках рухнувшей империи, даёт шанс народу создать своё собственное государство, каждый лимитроф не прочь запереть в своих свежих границах несколько близлежащих племён, чьё точно такое же стремление к самоопределению вплоть до отделения воспринимается как злостный сепаратизм, достойный кары. Не замечать эту двуликость этнического свободолюбия при строительстве или демонтаже многонационального государства, то же самое, что мыть ноги в речке с пираньями.

Я не люблю «дракономанию» наших либеральных интеллигентов, но тут шварцевская аллегория работает на сто процентов. Борцы за общечеловеческие ценности боялись, что разрубленное на куски розовое тело имперского дракона, политое мёртвой водой русского шовинизма, оживёт, снова закогтит несчастных «узников матрёшки» и начнёт изрыгать во все стороны напалм. Но оказалось, некоторые из отсечённых кусков сами превратились в дракончиков, злых и непримиримых к чужой свободе.

Многие межэтнические узлы, разрубленные при распаде СССР и доставшиеся в наследство новым государствам, включая Россию, завязались ещё в начале прошлого века, в результате тех компромиссов и решений, которыми сопровождалось сшивание страны, расползшейся после революции и Гражданской войны. Скажем прямо: порой области и регионы, населённые в том числе русскими, становились бонусами и взятками тем племенным элитам, у которых были серьёзные намерения и шансы для отделения, но жажда территориальных приобретений пересилила. Гигантомания – болезнь лилипутов. С чаяниями и настроениями обитателей прирезаемых земель, с их «комлементарностью» никто не считался.

Происходило это не только в 1920-е, когда «ещё закон не отвердел» и не «подернулась тиной советская мешанина». Крым стал, наверное, самой грандиозной в мировой истории взяткой, которую получила от центра влиятельная украинская элита. На её поддержку Хрущёв очень рассчитывал в будущих схватках за власть. Дело в том, что украинские области были размерами невелики, но зато количеством почти не уступали областям громадной РСФСР. Это важно, ведь главными игроками на поле советской партийной демократии были как раз первые секретари обкомов, именно они чуть не свергли Сталина, когда тот в 1936 году задумал провести альтернативные выборы в советы всех уровней, чтобы убрать из власти «рубак», так и не понявших, что гражданская война и социалистическое строительство – вещи разные. Тех, кто заинтересовался этой малоизвестной страницей истории, отсылаю к замечательной книге Юрия Жукова «Иной Сталин».

С украинской партноменклатурой, рождённой «коренизацией», повторился тот же сюжет, как когда-то с польской шляхтой, приравненной к русскому дворянству, что не лучшим образом сказалось на судьбе империи Романовых. Думаю, чрезмерное влияние в общесоюзных органах власти выходцев с Украины, особенно с западной, с их особым мировосприятием сыграло свою роль в крушении Советского Союза.

Границы, проводимые внутри СССР, преследовали скорее политические, нежели этнокультурные цели, нередко центру приходилось заискивать перед впадающими в восторг самоопределения окраинами. Недаром злопамятный наркомнац Джугашвили, придя по-настоящему к власти, расправился со всеми лидерами националистов, начав, конечно, с русских. Но вот вопрос: а можно ли было сшить страну иначе, без территориальных бонусов и заигрывания с влиятельными этническими элитами, не жертвуя интересами малых ради великих задач? Думаю, вряд ли. У нас часто любят напоминать, что сперва Совет народных комиссаров был правительством инородцев, русских там не было. Это, конечно же, преувеличение, но не слишком сильное. Вспомним: борьба за власть в партии шла между не совсем русским Лениным и совсем нерусским Свердловым, а когда оба ушли из жизни при не выясненных до сих пор обстоятельствах, за трон схватились Троцкий, Каменев, Зиновьев и Сталин, все как есть нерусские.

Но я бы не стал именовать их инородцами, скорее уж – «разнородцами», по аналогии с разночинцами, которых так звали совсем не потому, что они дослужились до разных чинов: коллежский асессор, надворный советник... Нет, это были люди, вышедшие, выломившиеся из своих сословий (дворянства, духовенства, чиновничества, купечества, мещанства), образовав новую страту с особыми целями и идеями революционного обновления общества. Пути назад им уже не было. Так же и «разнородцы» оторвались от своих этносов, образовав, как сказал бы Лев Гумилёв, «консорциум», интересы которого были кровно связаны с судьбой большой России. На исторической родине, а она есть не только у евреев, делать им было нечего: там местные повара готовили свои острые блюда. Печальная судьба красных латышей, эстонцев, финнов, венгров, поляков, вернувшихся к себе на родину, тому свидетельство. Так вот, «разнородцы» больше всех стремились к восстановлению империи, рассчитывая на высокий статус в правящем слое. О том, что революция пожирает своих детей, эти марксисты, знавшие назубок историю Великой французской революции, как-то забыли. Они-то и собрали, склепали, сшили суровыми нитями, не считаясь ни с чем, СССР, в основание которого для прочности по старинной традиции и был замурован их мятежный прах.

Осмелюсь предположить: если бы во власти после революции царили политики, представляющие исключительно русский народ, уставший от донорства и имперской ноши, страну не собрали бы. Даже казаки хотели самостийности! Встал бы министр из вятских и сказал бы: «Да пропади они пропадом со своими арыками, акынами, кишлаками, кунаками и шашлыками. Без них проживём!» А товарищ министра, воспитанный на статьях Михаила Меньшикова, добавил бы: «А Польша в благодарность за дарованную свободу должна забрать от нас своих евреев! Пусть возвращаются, откуда пришли!» Был бы тогда у нас великий Советский Союз? Нет, боюсь, не было бы…


XII. Неувязочка

Учитывая явное или скрытое стремление этносов к самоопределению, власть в любой многонациональной стране ведёт с этническими группами, её населяющими, сложную административную и культурно-политическую игру, иногда тонкую, многоуровневую, а иногда грубую, жёсткую, даже свирепую, доходящую до геноцида, как с армянами на землях Османской империи или с евреями в Третьем рейхе. Вы удивитесь, но ещё во второй половине XIX века мировое сообщество призывало Россию учиться у Германии, как надо эмансипировать евреев. Более того, когда началась мировая война, царскому правительству своих подданных-иудеев приходилось из зоны боёв на Западном фронте переселять в города Сибири и Урала. Нет, власть не опасалась за их жизнь, её пугали симпатии иудеев к наступавшим немцам. Именно тогда рухнула черта оседлости, декрет Временного правительства лишь закончил начатое войной. Кто же мог вообразить, что немецкое государство через 20 лет придёт к патологическому антисемитизму?

Но есть и другие примеры. Так, Вена ради сохранения империи после грандиозного восстания венгров 1848 года, подавленного лишь с помощью России, верной букве и духу Священного союза, пошла на переформатирование всего государства и стала Австро-Венгрией. Будучи в течение нескольких лет председателем общества дружбы «Россия –Венгрия», я много ездил по этой стране, любуясь ландшафтными и архитектурными красотами, но особое моё восхищение, как драматурга, вызывали роскошные здания театров, построенных во второй половине XIX и начале XX веков даже в небольших городах. По сравнению с иными из этих храмов Мельпомены наш МХАТ в Камергерском – рабочий, извините, клуб. Так Вена доказывала Будапешту плюсы и выгоды от пребывания в «лоскутной империи» и в общем-то доказала. Если бы не мировая война, неизвестно ещё, как сложилась бы судьба этой сверхдержавы. Во всяком случае, Венгрия в итоге потеряла две трети земель, которые контролировала, будучи в составе империи Габсбургов. Сегодня в Будапеште в редком офисе или ресторане не висит на стене карта большой Венгрии, какой она была до Трианона. Не правда ли, странная любовь к былым границам? И это в стране Евросоюза, вроде как мечтающего вообще стереть всяческие рубежи. К тому же старые карты, как мы знаем, имеют свойство оживать…

Кстати, есть непроверенная версия, что эрцгерцог Фердинанд хотел, сев на престол, снова переформатировать страну, объявив её Австро-Венгро-Славией. Напряжённость росла: славяне, вдохновленные успехом русских войск на Балканах, не хотели больше мириться с положением второсортных подданных Габсбургов. Но не всем это нравилось. Лидеры национально-освободительного движения понимали, что высокий статус славян в империи снизит накал борьбы за самоопределение вплоть до отделения. Кстати, не все славяне кипели пассионарностью, как сербы и болгары. Не верится мне, что герои Гашека, покинув «пивницы», пошли бы на баррикады ради свободы и независимости. Может, именно за это просвещённые чехи и недолюбливают автора «Похождений бравого солдата Швейка»? Так или иначе, организация «Чёрная рука» дотянулась до несчастного Фердинанда и его беременной супруги. Вскоре на Балканах поднялось мощное славянское государство Югославия, выстроенное по имперскому принципу. А могло быть иначе? Не знаю, но когда сегодня за сорок минут доезжаешь из Вены в Братиславу, чтобы поесть гусиной печёнки, думаешь: «Наверное, могло…» Дружнее надо жить империям, глядишь, уцелели бы, но тогда бы они не были империями.

В России тоже власть вела с населявшими её народами свою игру, используя традиционные кнут и пряник. Бояр и воевод за лишние обиды, чинимые неруси, царь порой сурово наказывал. Своих русских смутьянов карали куда как строже: Пугачёву отрубили голову, а генералиссимусу Тадеушу Костюшко, пролившему крови не меньше, сохранили жизнь, а потом отпустили восвояси, вручив 12 тысяч рублей (примерная стоимость 1000 крепостных душ) Декабристов повесили, а Шамиль доживал век на обильных казённых харчах в Калуге, дети его были обласканы при дворе. Говорят, когда его, пленённого, полмесяца везли к месту ссылки, он вздохнул, мол, если бы знал, что Россия такая большая, никогда бы не стал с ней воевать. Впрочем, генерал Дудаев знал, даже излетал СССР вдоль и поперёк. А толку? История мне напоминает иногда даму, которая пользуется всеми мыслимыми способами предохранения и регулярно при этом залетает.

О межнациональной политике большевиков мы уже в этих заметках говорили, и не раз. Добавлю, она всегда была извилиста, противоречива и зависела от текущих задач, ибо к чему заморачиваться принципами, если впереди всё равно маячит слияние наций. Но учитель истории, поставивший мне в 10-м классе пятёрку за реферат «Советский народ – новая историческая общность», лет через 10 эмигрировал в Израиль. В 1920-е, когда надо было максимально ослабить русский народ, в котором ошибочно видели ресурс для реставрации монархии, советская власть в конфликте казаков с горцами горячо поддержала кавказские народы. «Расказачивание» по жестокости и размаху мало чем уступает холокосту. Однако через два десятилетия во время Великой Отечественной войны советская власть казаков, отважно воевавших, реабилитировала, частично вернув былые привилегии, а вот их вчерашних супостатов – горцев и некоторые другие народы наказала депортацией. Думаю, карала она не столько за коллаборационизм, этим грешили и другие народы, но прежде всего, мне кажется, за неблагодарность. Сталин, как человек с Кавказа, был очень чувствителен к этому: мол, мы вас холили и лелеяли, вознесли над русскими, а вы за предоброе презлым отплатили!

В руках государства есть ещё один мощный инструмент межнациональной политики, ведь мало быть отдельным этносом, надо ещё, чтобы власть тебя признавала таковым. А разве бывает по-другому? Да сколько угодно! Поляки в упор не видят кошубов. На Украине отказывают в праве русинам считаться самостоятельным народом, хотя у этнологов на этот счёт сомнений нет. Наоборот, учёные весьма скептически относятся к этнониму «украинец». В самом деле, много ли общего у галичанина, харьковчанина и одессита? Про Донбасс и говорить нечего. А поди ж ты – титульная нация! Лет десять назад у меня в радиоэфире возник спор с киевским академиком, который, упрекая нас, всё время твердил: «Вот вы, россияне…» «Вы кого имеете в виду?» – уточнил я, не выдержав. «Вас, русских…» – «Тогда, так и говорите. Россиянин – это гражданин России, он может быть русским, башкиром, якутом, евреем, аварцем… Вот вы сами-то, кто по национальности?» «Я… украинец…» – неуверенно ответил он. «Допустим, а если бы вы были русским, но при этом гражданином Украины. Как вас называть в таком случае?» «Украинцем!» – с нарастающей обидой ответил он. – «Но так не бывает!» «Бывает!» – в его голосе послышалась угроза. «Зря! Запутаетесь. Возьмите пример с России, – посоветовал я, – введите термин «украинянин», он будет обозначать гражданство, а «украинец» – национальность…» «Не хочем!» – взревел академик так, что ведущий испугался. «Тогда у вас всё плохо закончится…» – предостерёг я и, к сожалению, не ошибся.

Казалось бы, плёвое дело, как себя называть. Может быть, вообще не стоит циклиться на племенной принадлежности? Такая точка зрения существует, особенно среди тех, кто затрудняется с самоидентификацией, испытывая раздвоение этнического сознания или считая себя по национальности «москвичом», «парижанином» или «брайтон-бичом». О таких людях я писал выше. Кстати, в современной российской науке преобладает конструктивистское понимание этноса, мол, в реальности он не существует, а только в воображении людей. Кровь не имеет значения, важно, кем себя человек считает. Если африканец выучит русский язык, прочитает Пушкина и научится варить щи, он станет русским. Тех, кто думает иначе, презрительно называют примордиалистами. Думаю, наши конструктивисты и подсказали власти изъять графу «национальность» из паспорта, считая её ненужной, даже вредной, усугубляющей межплеменную рознь. Но у подавляющего большинства, отчётливо сознающего, какого они роду-племени, эта графа затруднений не вызывает и даже предпочтительна, судя по тому, что в некоторых автономиях ввели вкладыши, куда по желанию гражданина вписывается его национальность, чтобы не забыл.

Наша просвещённая власть, озабоченная формированием гражданского общества, изымая пресловутую графу из паспорта, рассуждала, видимо, так: для государства любой человек – прежде всего гражданин России, независимо от разреза глаз, цвета волос, формы носа и языка, на котором говорили его предки, а возможно, продолжает говорить и он сам. Скажем, судье вершащему закон, не важна ваша племенная принадлежность, хотя этнические преступные сообщества существуют. Если гражданину лишний раз не напоминать о его национальности, то чаемая российская политическая нация сложится быстрее и будет прочнее. Так ли это? Возможно, но пока оттого, что из паспорта исчезла эта графа, а из анкет пресловутый пятый пункт, я не перестал ощущать себя русским, мои друзья соответственно – татарами, евреями, аварцами, карелами и т.д. Национальность ведь не в графе, а в сердце или в голове. У кого как… В общем, налицо обычный административный эксперимент, причем более гуманный, чем в иных европейских странах, где в анкетах появились вместо пап и мам, родитель-А и родитель-Б.

Но возникает неувязочка. Как от родителей, чей пол теперь обозначают литерами, появляются дети, я ещё могу сообразить, но объясните мне, на каких правовых основаниях у нас имеются автономии, носящие имена Татарстан, Коми, Саха-Якутия, Калмыкия, Адыгея? Нет, я не унитарист, я, как говорится, поддерживаю, одобряю, желаю процветания им именно в таком автономном качестве. Но, согласитесь, если для государства не существует национальности граждан, то почему для него должны существовать национальные субъекты? Откуда они взялись? Зачем на планете, где размножаются с помощью почкования, будки с буквами «М» и «Ж»? Откуда мы знаем, что в Калмыкии живут калмыки, если их этническая принадлежность нигде не зафиксирована. У них заметный разрез глаз? Ладно. А карела от русского сразу не отличишь, но Республика Карелия вот она, на карте.

Можно, конечно, сказать, что это просто дань исторической традиции: есть же во Франции – Нормандия, Прованс, Шампань и даже Коньяк. Но, во-первых, такое сравнение очень не понравится титульным народам наших автономий, во-вторых, у этих провинций нет конституций, а в-третьих, там не говорят и не ведут делопроизводство на шампанском или коньячном языках. Более того, изначально смысл наших автономий в том и заключается, чтобы развивать и сохранять национальную самобытность того или иного этноса в многонациональном федеративном государстве. Плохо ли это? Замечательно! Благодаря такой политике в России не исчез ни один малый народ. Что же смущает? Скажу: абсурдистская логика и теоретическая беспомощность в государственном строительстве. Помните, мы уже говорили про то, что в конституции СССР тоже была одна маленькая неувязка: забыли прописать процедуру выхода из Союза. А чем все кончилось?

Но ведь национальность граждан всё равно учитывается, например, при переписях населения, этническая статистика всё-таки ведётся, что необходимо, скажем, для прогнозирования электоральных предпочтений, и тогда возникает другой вопрос. Почему это происходит втайне от общественного мнения? Разве этническая принадлежность – дурная болезнь, которую надо скрывать? Не думаю…

Мне кажется, исчезновение графы «национальность» не может нравиться тем, кто ощущает полноценную связь со своим народом. Русских это касается в первую очередь, и вот почему. В заметках не раз говорилось, что мы в силу многих исторических причин стали в Отечестве чем-то вроде «этнического эфира» – русскими по умолчанию, что слово «русский» довольно редко присутствует в нашей официальной риторике, информационной сфере, где его до сих пор как бы стесняются. Как член президентского совета, я много лет присутствую в Кремле на вручении государственных наград. Представители наших национальных автономий, принимая знак отличия, не забывают добрым словом помянуть свой, пусть даже совсем небольшой народ. Мал золотник – да дорог! Но я не припомню, чтобы кто-то обмолвился о своей принадлежности к великому русскому народу. Приучили-таки. А теперь ещё и сам «пятый пункт» убрали.

Можно, конечно, резонно заметить: другие этносы нашей страны оказались в таком же положении. Но вот ведь какая недодумка вышла: остальные народы, лишённые теперь как бы национального штрихкода, имеют при этом свои автономии с чиновничьим аппаратом, культурно-просветительскими учреждениями, с ресурсами, направляемыми на развитие титульного народа. Они являются консолидирующим и конституирующим центрами как для компактно живущего на исторических землях этнического ядра, так и для диаспоры. Кроме того, чем меньше народ, тем крепче он держится за своё родовое имя, язык, обычаи. Русские такого консолидирующего, сакрального, если хотите, центра не имеют. В романовской империи таковой была Первопрестольная, где сохранялись традиции, обычаи, нормативный язык, развивалась национальная мысль, в том числе и славянофильская. Неслучайно прогрессист Чацкий в сердцах обмолвился: «Дома новы, а предрассудки стары». То, что руководит человеком «пред рассудком», помимо расчёта, ох какая трудно искоренимая вещь! Теперь Москва – это Вавилон с непременным плачем на реках вавилонских. Полагаю, неслучайно содружество русских традиционалистов «Изборский клуб» выбрало для себя имя старинной северо-русской крепости Изборск, от которой мало что уцелело…


XIII. Инкубатор Фаберже

Справедливости ради должен сказать, наша федерация с точки зрения поддержания этнического разнообразия выстроена образцово, можно мастер-классы проводить с лидерами многонациональных держав, а Украина прямо-таки напрашивается на практические занятия с участием российского спецназа. У нас каждый, даже самый маленький народ имеет возможность учить детей на родном языке, развивать свою культуру, экономику, участвовать в управлении не только своим родным краем, но и выходить на федеральный уровень. Центральная власть делает всё возможное, чтобы показать и доказать автономиям: в единой семье российских народов им будет лучше, комфортнее, безопаснее, а повторять «парад суверенитетов» бессмысленно и опасно. Думаю, лучше других ощутила это на себе Чечня, возрождённая из разрухи и расцветшая после замирения. Что и говорить, не каждый автономный лидер – кунак Путина. Кстати, вы заметили, как незаметно, без шума президенты республик стали, по крайней мере, в информационном пространстве именоваться просто «руководителями» и «главами»? В результате в стране остался один президент, что абсолютно правильно. Страна, в которой дюжина президентов, долго не простоит, разделившись в себе…

Поддержка национальных регионов – это не только бюджетные вливания. Огромную роль играют символические действия и жесты. Ну где ещё столица государства уступит историческое старшинство региональному центру? Боже, как расцвела Казань к моменту празднования своего 1000-летия! Думаю, и под кремлёвской брусчаткой тоже могли найти монетку или фибулу времён легендарных «мосхов», фигурирующих в Библии под именем «магогов». Но ведь не нашли! Старшему брату иногда полезно побыть младшим. А чтобы у казанцев голова не закружилась, через некоторое время очень широко отметили 2000-летие древнего Дербента. Я там был, мёд-пиво пил и запомнил золотые слова, сказанные тогдашним руководителем Дагестана Рамазаном Абдулатиповым. Звучали они примерно так: очень хорошо, что у нас заботятся о самочувствии и благополучии народов и народностей нашей страны, но нельзя забывать, что стабильность и развитие державы в первую очередь зависит от самочувствия самого большого – русского народа, а про это у нас порой забывают…

Продолжу мысль видного государственного деятеля. Если сверхзадача нашей федерации – обеспечить развитие и процветание каждого «сущего в ней языка», то, полагаю, и мы, те, кто «от корня русского», в это число тоже входим. Но пройдите по любому областному центру, не говоря уже о Москве и Питере, много ли вы найдёте вывесок: «Дом русского народного творчества», «Центр традиционной русской культуры», курсы русской кулинарии «Демьянова уха», школа русской песни и пляски «Семёновна», «Беседа ревнителей русского языка», радиостанция «Русский голос», газета «Русский еженедельник»? Не найдёте. Более того, недавно обсуждался конфликт вокруг знаменитого коллектива «Баян». Оказалось, в целях повышения творческого потенциала его решили реорганизовать и заодно… переименовать. Зачем? Кому мешало знаковое для каждого образованного человека название «Баян»? Внятно ответить никто не смог. Но те, кто взрывал в 1920–1930-х годах храмы, тоже потом несли какую-то околесицу. Каганович, тот на все вопросы мрачно повторял: «Проезду мешали…»

А скажите, какие структуры или органы в нашем Отечестве отвечают или хотя бы контролируют на общефедеральном уровне проблемы русских как этноса, состояние его культуры, языка, демографии, уровня жизни, отслеживают миграцию, сохранность русских городов и сёл, что на грани исчезновения? Не будем забывать: русские перенесли в ХХ веке послереволюционный террор, Гражданскую войну, массовый голод, жуткие социально-экономические эксперименты, депортации, потеряли миллионы в войнах, в довершение после развала СССР оказались ещё и разделённым народом. При очевидной депопуляции и склонности к ассимиляции, объясняемой историко-культурными особенностями, дóлжно вести речь о системном кризисе государствообразующего народа России, на что весьма прозрачно намекнул Абдулатипов. Повальное пьянство в русской деревне – это лишь один из признаков неблагополучия: «Пошла по жилам чарочка – и рассмеялась добрая крестьянская душа…»

Так покажите мне тот «русский приказ» в украсно-украшенных теремах царя-батюшки, куда я, заботник-челобитник, могу принести, взыскуя справедливости, скорби и заботы о моём бедствующем племени? Нет такого «приказа». Ну хоть бы какой подотдельчик в Администрации Президента или в Правительстве завели. Даже у коммунистов такой отдел был. Наши центральные властные структуры принципиально наднациональны, и это правильно. Точно так же ведут себя губернские органы власти. Почему? Ну, во-первых, они копируют Москву, во-вторых, правящий слой там традиционно состоит из людей со стёртым или слишком глубоко спрятанным национальным сознанием: так работают карьерные лифты и фильтры. Эту строевую «безэтничность» прививают выдвиженцам в самом начале, и она особенно бросается в глаза на встречах со слушателями Академии государственной службы.

Мне кажется, стёртость национального самосознания становится для нас серьёзной проблемой. Например, она ведёт к снижению чувства ответственности политиков, чиновников, бизнесменов перед соотечественниками. Выполняя завет, оставленный Гоголем писателям, – «проездиться по России», я заметил такую особенность: наши автономии, особенно их столицы (не все, но большинство), выгодно отличаются от русских губернских центров, не говоря уже о районных городах, которые запоминаются лишь красотами, оставшимися от дореволюционных купцов и почётных граждан. Национальные регионы выглядят благополучнее, ухоженнее, богаче, чем русские. Отчасти так было уже при советской власти: помню, в начале 1980-х после Молдавии я сразу поехал в Людиново и оторопел от контрастов. Но теперь эти отличия просто режут глаз.

Вряд ли бюджетные вливания в наши автономии (за известными исключениями) в разы превышают вложения в русские области, хотя без традиционного донорства дело вряд ли обходится. Но главная причина, думаю, в другом: управленческая и бизнес-элита, сформировавшаяся в национальных регионах на основе сначала «коренизации», а потом и «неокоренизации», гораздо серьёзнее относится к будущему своих народов, чем элита русских областей. Это не значит, что там, «у националов», не воруют, не берут взяток, не злоупотребляют. Без этого, видимо, нельзя, если не казнить и не конфисковать, и то всегда отыщутся отчаянные головы. Но, простите за кощунство, патриотизм иногда выражается в понимании того, сколько можно украсть, а сколько дóлжно оставить на развод ближним – именно таким словом в Ветхом Завете именуются соплеменники. В какой-то момент просто щёлкает реле племенной солидарности.

Так вот, у русской политической, управленческой и бизнес-элиты такое реле (его ещё можно назвать «этнической совестью») сломано или отсутствует. Отчасти потому, что значительная часть этой элиты не чувствует кровной связи со страной, она готова при случае сняться и улететь в тёплые края. Моя наделавшая шума статья так и называлась – «Перелётная элита». «Перелётные» знают, в случае опасности или утраты выгод всегда можно укрыться там, откуда своих не выдают. Но к этой отчуждённости нам не привыкать, и выше уже говорилось, что русские никогда не преобладали в верхних слоях Российской, да и советской империи. Однако на Руси всегда хватало благотворителей и искренних патриотов. Но, увы, сегодня безответственность перед своим народом стала свойственна даже образцовым русским, чьи кабинеты и офисы заставлены иконами, как монастырские сувенирные лавки. Так они и сматываются из Отечества: одним самолётом вывозят чад и домочадцев, вторым – мешки с валютой, а третьим, грузовым, иконы и яйца Фаберже.


XIV. Этноэтика

Но ведь чувство долга перед соотечественниками – это не врождённое свойство, не прививка от гриппа. Чик – и готово. Его, это чувство, надо воспитывать, внушать, иногда пришивать суровыми нитками. А почему нет? Курить-то нас отучают по всей строгости карательного здравоохранения. Можно по-разному относиться к Белинскому, Писареву, Добролюбову, Чернышевскому, но так называемые революционеры-демократы, не говоря уже о славянофилах, отличались болезненным, гипертрофированным чувством долга, даже острой вины перед своим народом. Наша классическая литература воспитывала в гражданах ответственность, доходящую до жертвенности. Конечно, не все усваивали, но это другой вопрос. В СССР литература, кино, театр занимались тем же самым, в особо опасных случаях аккуратно именуя народ «трудящимися». Без этих чувств – вины и долга – невозможно понять Платонова, Шолохова, Бондарева, Распутина, Астафьева… А вот из современной российской литературы, которую окормляет почему-то Министерство связи и цифровых технологий, даже тень сочувствия к народу выветрилась, осталось в лучшем случае брезгливое снисхождение. Вот если человеку при советской власти дважды отказали в выезде на ПМЖ, это настоящая трагедия. А когда в одночасье учителя рухнувшей страны оказались нищими, рабочие – безработными, разве ж это катастрофа? Это реформы. К тому же в лесу полно грибов и ягод.

Более того, презрение к стране, к людям, к российской государственности, а то и русофобия стали своего рода маркерами премиальной литературы. В одном романе, помню, автор сообщал в первой же главе, что гимн с детства ассоциируется у него с испражнениями, так как в шесть часов утра его будило радио, всегда начинавшее вещание с гимна, и он брёл в туалет. Надо ли объяснять, что книга получила, кажется, «Букера», и автор вошёл в состав агитбригады, которую за казённый счёт постоянно вывозят на книжные ярмарки. В другом романе неграмотная татарка ужасается, видя на карте страшный силуэт СССР, и этот монстр терзает другие страны. Не важно, что тёмная женщина вряд ли разбирается в политической карте мира (у нас не каждый старшеклассник это умеет), главное – правильная позиция автора, за что была выдана премия «Большая книга». Это напоминает систему.

Вот ещё типичное, увы, наблюдение. На замечательный Грушинский фестиваль бардовской песни приехал один из «любимовцев» с молодёжной труппой и привёз спектакль по стихам Евгения Евтушенко. Я слушал, недоумевая: из всего наследия этого сложного и переменчивого в настроениях поэта с ювелирной точностью были вычленены только те стихи, где автор порицал Россию или предъявлял ей претензии, связанные в основном со сталинизмом. А что, разве нельзя? Ну почему же… Можно, например, поставить спектакль «Пушкин и Христос», где прозвучит только безбожная, но дьявольски талантливая «Гавриилиада». Но разве этой, по сути, кощунственной поэмой исчерпывается отношение великого поэта к Вере? Хочется спросить: зачем? Зачем замалчивать или просто купировать, как непородистые щенячьи уши, замечательные патриотические стихи Евтушенко? А затем, полагаю, чтобы молодой слушатель, не знающий метаний автора «Братской ГЭС», по окончании спектакля встал в полной уверенности, что один их самых громких русских поэтов ХХ века своё Отечество не любил и другим не советовал.

В своё время я долго убеждал руководителей разных каналов – вернуть поэтическое слово в эфир, ставя в пример «Стихоборье», которое я вёл на канале «Народные университеты» в 1995–1996 гг. Наконец это случилось: такая передача появилась, называлась она «Вслух», а вести её поручили длинноволосому телевьюноше, манерой говорить напоминавшему лимонадный фонтанчик. Замысел был прост: молодые и не очень молодые поэты, состязаясь, читали в эфире стихи, а мэтры, в основном самопровозглашённые, их оценивали. Но за несколько сезонов существования проекта я не услышал в эфире ни строчки о Родине, о России, о любви к Отечеству, хотя как главный редактор, читающий кипы присланных в «ЛГ» стихотворений, отлично знал: патриотическая, в том числе русская, тема весьма распространена в современной отечественной поэзии. Вопрос: кто и зачем устанавливает фильтры, не допускающие в эфир патриотическую тему, имманентно присущую отечественной поэзии? Если изготовители «контента» почему-то не любят Россию, им вообще не стоит доверять эфир, как педофилов нельзя пускать в пионерский лагерь. Кстати, те же самые фильтры в той же самой передаче почему-то не допускали в эфир и поэзию, написанную на языках наших автономий. Странное совпадение, не так ли?

А возьмём важнейшее из искусств – кино, чьё влияние на формирование стереотипов поведения и шкалы ценностей общеизвестно. Достаточно сказать, что кинематограф – главное орудие агрессивной американизации, а точнее, голливудизации жизни. Так вот, если и появляется в отечественном кино на экране персонаж, настроенный патриотически, да ещё озабоченный русским вопросом, в итоге он оказывается или мерзким расистом, или политическим авантюристом, или вором, прикрывающим риторикой свои махинации. Но чаще – и первым, и вторым, и третьим в одном флаконе. А ведь среди татар, якутов, адыгов, евреев тоже есть люди, болезненно озабоченные прежде всего судьбой своих народов, но я ни разу не видел, чтобы их представляли на экране в таком отвратительном виде, как русских. Характерна концовка фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Там героиня, чьё материнское равнодушие погубило ребёнка, появляется в последних кадрах облачённая в красный спортивный костюм с белой надписью «Россия». Неверная жена и преступная мать равнодушно крутит педали стационарного тренажёра, бессмысленно глядя вдаль. «Куда мчишься, птица-тройка?»

«Русский вопрос» на нашем ТВ заслуживает отдельного и подробного разговора. Пока приведу лишь один пример. Смотрю очередную передачу из цикла «Нерусские русские» – фильм о моём любимом актёре Василии Меркурьеве и его жене Ирине Мейерхольд. Авторы передачи с каким-то утробным удовольствием доносят зрителям, что Василий-то Васильевич, создавший на экране классические образы русских удальцов и хлебосолов, сам-то, оказывается, из немцев. Ну и что? По мне, хоть последний из удэге, был бы актёр хороший. А его тесть, продолжают нас просвещать авторы, великий Мейерхольд – невинная жертва большого террора. Минуточку, коллеги, зачем же лепить горбатого? Общеизвестно, что именно великий Всеволод Эмильевич, увы, сильно постарался, чтобы в советском искусстве репрессии стали одним из главных способов разрешения идейно-эстетических споров. И опять хочется спросить: зачем? Вы хотите нас убедить, что русским по духу человека делает не кровь? Мы знаем без вас. В этом и состоит сила нашей цивилизации. Или же вы стараетесь исподволь внушить нам мысль, что русская культура стала великой лишь потому, что её создавали люди нерусские? Вопрос весьма спорный. Что ж, запускайте передачу «Русские русские», посчитаем и разберёмся. Не забудьте прихватить циркуль – черепа мерить. Но ведь никогда на нашем ТВ не будет передачи «Русские русские». Ни-ко-гда! И тут мы вступаем в область этнической этики, о которой наша медийная публика даже представления не имеет…

Несколько раз мне доводилось подвизаться ведущим на разных телеканалах, и я обратил внимание на странное обстоятельство: эфирный персонал, чаще всего редакторы, нередко страдают странной ментальной болезнью с тремя симптомами: антисоветизм, отчизноедство и русоплюйство. Причём этот недуг служит своего рода признаком интеллигентности, даже избранности. А что? Считали же в XIX веке, что сифилис обостряет талант и что без бледной спирохеты на Монмартре делать нечего. В последнее время к триаде добавился новый симптом – путинофобия. Неприязнь к «бессрочному», как они считают, президенту сегодня сплачивает нашу либеральную интеллигенцию (даже ту, что с выгодой работает на правительство) покрепче, чем монархистов объединяло желание взять Царьград и проливы.

Став ведущим передачи «Дата» на ТВЦ, я сначала никак не мог понять, почему в сценарии фигурируют исключительно имена и события зарубежной истории и культуры, в крайнем случае – российские эмигранты, преимущественно третьей волны. Стал выяснять. Оказалось, в редакции есть только энциклопедия заграничных знаменательных дат. Купил им отечественный справочник. Результат тот же самый. Тогда в прямом эфире я понёс отсебятину про низкопоклонство перед Западом и Клавдию Шульженко, юбилей которой мы якобы прошляпили из-за Клаудии Шиффер. Вышел скандал. Наябедничали Олегу Попцову, тогдашнему начальнику ТВЦ. Он разобрался, навалял «западникам» и обязал их не менее половины сюжетов посвящать отечественным именам и датам. Потом я перешёл на работу в «ЛГ» и через месяц, увидев передачу «Дата» с другим ведущим, оторопел: всё вернулось на круги своя. Купленный мной справочник, видимо, на радостях сожгли, возможно, в ритуальных целях.

И на других каналах, где мне приходилось подвизаться, я замечал такую же особинку: юбилейные или скорбные даты, связанные с «нерусскими русскими», как-то сами собой попадают в эфирную сетку, точно по выделенной полосе. А вот про «русских русских» приходится напоминать, убеждать, давить. Мы даже в своё время в «ЛГ» открытое письмо публиковали,
когда все каналы дружно «не заметили» смерть крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова. Помню, как пробивал в эфир сюжет о премии имени Пластова, знаковой фигуры для русской реалистической живописи ХХ века. Но его вытеснил из сетки фестиваль то ли Шагала, то ли Кандинского. Я возмутился – мне клятвенно обещали: через год исправим ошибку. Год пролетел, как молодость. И вот сижу я, подгримированный, в студии, а пока выставляют свет, листаю сценарий:

– А где же премия Пластова?

– Какого Пластова?

– Того самого.

– Камера у нас сломалась, – отводя глаза, объясняет руководитель программы.

– Тогда считайте, что и ведущий у вас сломался, – отвечаю я, отстёгивая «петличку», и встаю.

– Ну что вы, Юрий Михайлович, так нельзя! Мы же интеллигентные люди…

– Неужели?

И всё сразу нашлось: и камера, и машина, и место в эфире… И ещё я заметил: когда борешься за место для «русских русских» в информационном пространстве, на тебя как-то странно смотрят, мол, вроде нормальный с виду, хорошо одетый и причёсанный гражданин, а вместо галстука повязал на шею змею.

Как ни странно, в нашей многоплеменной державе практически не разработана такая важная дисциплина, как этническая этика, а ведь её азы наряду с религиозными основами надо преподавать в школе и в расширенном формате в средне-специальных и, конечно, высших учебных заведениях. В вузах, готовящих учителей, медийный персонал, чиновников, будущих деятелей культуры, офицеров, этноэтика вообще должна стать одной из основных дисциплин и опираться на последние достижения науки. Точнее, на достижения наук, ведь «народоведение» – это и история, и археология, и генетика, и этнография, и психология, и фольклористика, и социология… Люди, которые принимают политические решения, учат, воспитывают, оглашают эфир, снимают фильмы, пишут книги и школят нашу многонациональную армию, должны понимать: национальное чувство, хоть и гнездится в голове, – это объективная реальность, которую необходимо учитывать. От того, что ты сам вырос на Арбате и считаешь себя по национальности «москвичом», эта объективная реальность никуда не исчезает, а порой набухает кровью.

Лет десять–двенадцать назад меня попросили слетать в Баку на конференцию вместе с одним правительственным чиновником. Когда самолёт набрал высоту, этот симпатичный молодой человек, прежде занимавшийся оптовой торговлей, хлебнув аэрофлотовского виски, попросил меня:

– А теперь расскажи мне по ходу, что там азеры и хачики не поделили?


XV. Дайте руку верную!

На протяжение этих затянувшихся заметок я не раз утверждал, что русские в России как этнос пребывают в некоем странном, межумочном положении, являясь в известной степени народом по умолчанию или своего рода «этническим эфиром», неразличимой субстанцией, в которой идут процессы формирования и развития других этносов, населяющих нашу страну.

Некоторые титульные этнические группы, развившись и территориально сформировавшись в недрах СССР, в начале 1990-х обрели самостоятельность, упорно именуя её независимостью, и превратились в национальные, по сути, государства.

Ситуация же с русским населением в РФ печально напоминает мне «османский синдром». О том, к чему он привёл в конце концов блистательную Порту, шла речь выше. Более того, ныне в федеральных центрах, особенно среди чиновничества, бизнесменов, творческой, научной и медийной публики укоренилась поощряемая ещё с советских времён мода на «безэтничность». «Желание быть русским» тихо, но последовательно не одобряется, даже осмеивается, как нечто нелепое, недостойное современного человека. Помните, у незабвенного Козьмы Пруткова есть пародийное стихотворение «Желание быть испанцем»?


Дайте мне мантилью

Дайте мне гитару.

Дайте Инезилью,

Кастаньетов пару.

Дайте руку верную,

Два вершка булата,

Ревность непомерную,

Чашку шоколату…


Примерно так же нынешние потомственные иронисты относятся к нашему с вами стремлению быть русскими. Но если стремление русского стать испанцем действительно забавно, то желание русского быть русским – совершенно естественное чувство, более того, оно просто необходимо для дальнейшего существования крупнейшего народа нашей страны. Только одно это обстоятельство требует коренного пересмотра «русского вопроса» на общегосударственном уровне и создания специальных властных органов в центре и на местах, выражаясь образно, «Русского приказа», ведающего нашими этническими интересами, проблемами и перспективами.

Но можно взглянуть на проблему и с точки зрения перспективной целостности всего нашего многоплемённого Отечества. Напомню, отсутствие структурированных русских общин и организаций в союзных республиках роковым образом сказалось на судьбе СССР. Мы хотим повторить этот печальный опыт? А ведь тогда в силу конституционного советского интернационализма и атеизма этноконфессиональный фактор ещё не вошёл в такую силу, как сейчас. Теперь всё иначе, а на что способен этот фактор, мы видели на примере ИГИЛ. Зря, что ли, было принято решение уничтожить или хотя бы радикально ослабить это зло ещё за порогом нашего общего дома?

Кроме того, ослабление русского самосознания, якобы не вписывающегося в концепцию новой общности «российский народ», ведёт к обратному результату, а именно: денационализированные русские хуже выполняют функцию «соединительной такни» федерального организма: просыпается регионализм, автономничество, усиливаются субэтнические настроения. Куда они могут завести, хорошо известно по истории Гражданской войны и лихих девяностых. Забыли про Уральскую республику и казачью автономию? Напомню, что ещё в начале прошлого века белорусы и малороссы были региональными субэтносами единого русского народа. Ныне это уже отдельные народы, а украинцы даже свою государственность строят на противостоянии Москве. Определённые силы сегодня этот процесс пытаются распространить и на РФ, ведь от регионального эгоизма до сепаратизма путь недолог, особенно в эру развитых политических технологий. А теперь вспомните этническую карту нашей страны, похожую на архипелаг, и вообразите, что случится, если областники и регионалы, которым центр порой мешает быть русскими, договорятся с национальными элитами, имманентно, в силу объективных законов этногенеза настроенными на самоопределение, о чём тоже не раз говорилось в этих заметках.

Распад СССР во многом был связан с тем, что русское население республик поверило в плодотворность сепаратизма, рассчитывая в будущих лимитрофах на лучшие условия национальной самореализации, нежели в советской системе, и временно сомкнулось с «народными фронтами». «Нас просто использовали и обманули!» – со слезами на глазах жаловался мне один рижский русскоязычный поэт. – Мы им этого никогда не простим!» Интересоваться надо этнической историей и обычаями соседей по «коммуналке», тогда они точно не обманут и не станут в одночасье «ответственными квартиросъёмщиками», предложив вам лечь на лавочку, а хвостик спрятать под лавочку. В своё время для комсомолок, высоко державших знамя девственности, издавали брошюрки типа «Знать, чтобы не оступиться…» Впрочем, все равно оступались.

Нет, я не утверждаю, что впереди нас непременно ждёт новый парад суверенитетов, скорее всего, наша федерация и президент Путин гарантируют нам целостность страны. А потом, после Путина? Редкий отечественный властелин угадывал с преемником, но даже если на этот раз повезёт, просчитывать различные футурологические сценарии в любом случае необходимо. К тому же, в отличие от советских времён, у нас нет теперь мощной системы интернационального воспитания, мы имеем лишь систему лукавых уклонений от национальных вопросов, доходящую до нелепости. Графы «национальность» в паспорте нет, а национальные автономии есть. Мы имеем не только этническую преступность, но и национальную клановость во многих сферах, особенно там, где ходят атлантические косяки бюджетных рублей.

А теперь давайте порассуждаем на перспективу. Трудовая миграция, в том числе из стран СНГ, будет нарастать. Недавно в метро я прикинул, сколько в вагоне пассажиров «неславянской наружности» – посчитал не из ксенофобии, из любопытства. Оказалось, почти половина. Катастрофа? Нет, реальность, на которую можно смотреть с разных точек зрения. Можно с философской: Константинополь был город греческий, а стал турецкий, Калининград был немецкий, а стал российский, Вильнюс был польско-еврейский, а стал литовский. Все течёт… Я же предпочитаю русский взгляд на проблему, хотя, безусловно, Москва – евразийская столица, кстати, никогда не знавшая межнациональных войн. Но мой родной город – это и духовно-исторический центр русского народа. Полагаю, чтобы сохранить эту его роль в будущем, вскоре придётся принимать особые меры. Или искать русским другой духовно-исторический центр. Может, Вологду?

Впрочем, этническое соотношение в русских областях тоже меняется и будет меняться не в пользу автохтонов, если вскоре, конечно, не изобретут какой-нибудь особый препарат, например, «Русород». Шутка. До «косовского варианта» у нас, надеюсь, не дойдёт, но уже сейчас ясно: «понаехавшие» зачастую понятия не имеют об этнической этике и ведут себя у нас так, как никогда не позволят никому на своей родной земле. Свадебная стрельба и ралли вокруг Могилы Неизвестного Солдата – это ещё цветочки. Главная беда, что многие из «мигрантов» вообще не понимают правил соседского сосуществования. Для них главное – кто кого нагнёт. Что же делать? Конечно, надо просвещать, объяснять, воспитывать, вводить преподавание этноэтики в школе. Но дело это нескорое. Полиция – тоже не лучший наставник в сфере межнациональной гармонии. Власть? Она старается и сделала немало, утвердив, например, Стратегию государственной национальной политики до 2025 года, которую вообще-то следовало сначала широко обсудить, учесть предложения заинтересованных сторон, а потом уже принимать в качестве установочного циркуляра. К тому же одно дело принять закон, скажем, об общественном питании, а другое дело отслеживать аутентичность котлет в каждой закусочной.

Вы никогда не задумывались вот над чем? Если, скажем, в русском городе случается конфликт на этнической почве, да ещё с жертвами (как правило, из числа местного населения), в дело тут же активно вмешивается национальная община, озабоченная судьбой буйных своих соплеменников. А вот интересы пострадавших русских представляет, но как-то вяло местная власть, зачастую сросшаяся с жёстким бизнесом «понаехваших». Не пора актуализировать идеи Конгресса русских общин? Именно местная община, или, как раньше говорили, «мiр», должна представлять интересы русского населения. Думаю, русская община того города, где случился конфликт, вряд ли возьмёт взятку или позволит спустить расследование на тормозах, как это часто случается. Именно мiр вместе с другими этническими объединениями, разрешёнными законом, должны обсуждать культурно-языковую ситуацию в городе (регионе) и жёстко требовать, например, чтобы крупнейшую продовольственную площадку Москвы перестали именовать «Фудсити». Чем хуже «Пищеград»? Развивать и финансировать нужно не только «Русский мир» за рубежом, что тоже необходимо, но и «Русский мiр» внутри страны. Неужели государство не поймёт этой очевидной вещи, не протянет нам, русским, руку верную?


XVI. Не стать волохами!

Читая недавно книгу историка Станислава Чернявского о наших предках антах, я наткнулся на любопытное место. Вот оно: «…богатая и цивилизованная Римская империя казалась в ту пору вечной. Римляне уничтожали более слабые народы или переплавляли их в «этническом тигле». Люди забывали родные языки и обычаи, воспринимали римскую цивилизацию, которая многим казалась мировой, учились говорить и писать по-латыни. Так в Средиземноморье возник новый латиноязычный народ, который условно назывался вельски. В русской летописи их именуют «волохами». Казалось, что за этим этническим субстратом будущее…» Однако случилось совсем иначе: вельски не смогли, а точнее, не захотели всерьёз сражаться и нести потери за империю, с которой не ощущали кровно-исторической связи. Они просто разбежались, сдав Римский мир пассионарным готам и другим «варварам», в том числе славянам. Часть «волохов», говорящих на испорченной латыни, осела на землях современной Румынии, сохранив некоторые свои не лучшие традиции, и заметьте: румынская армия потом если и прославилась на поле брани, то в основном жестокостью и мародёрством, во всяком случае, у нас на Восточном фронте. И ещё одно наблюдение: в русском языке «волохами» когда-то называли также и кастратов, а слово «изволошить» означало «кастрировать». Возможно, это случайное созвучие, но, согласитесь, весьма символическое.

Не сомневаюсь, читатель сообразил, к чему я привёл эту историческую аналогию. Но есть и принципиальное отличие: русская цивилизация, не в пример римской, никогда не занималась насильственной ассимиляцией, не говоря уже об этнических чистках, которыми так богата европейская и восточная история. Мы никому не навязывали нашу культуру, в том числе бытовую, наш русский язык стал естественным средством межнационального общения в процессе формирования единого хозяйственного и административного пространства. Другого варианта просто не было. А вот США вполне могли бы сегодня говорить на языке предков президента Трампа, так как число эмигрантов из немецких княжеств в Новом Свете, в той же колокольной Филадельфии, на момент обретения независимости едва ли не превышало количество переселенцев из Британии. Но зато у англосаксов оказался более высокий масонский градус – и это, как считают некоторые историки, решило спор в пользу языка Шекспира, а не Гёте. Страшно вообразить, куда могла двинуться История, если бы Гитлер и тогдашний президент США говорили на одном языке!

Повторю: Москва и Петербург никогда не занимались последовательной ассимиляцией, не пытались сделать из татар, чеченцев, эстонцев или бурятов русских. В той же Прибалтике школы, где обучали детей на родных языках, открылись лишь при царе-батюшке. При немцах и шведах таких школ в помине не было. При советской власти для некоторых народов на базе кириллицы (их так и называли – младописьменные) специально сконструировали алфавиты, чтобы люди могли читать и писать на своём наречии. Я был лично знаком с несколькими знаменитыми литераторами, которые являлись первыми писателями не только в своём роду, но и в своем народе. И сегодня, наблюдая, как кое-где в угоду политической конъюнктуре отказываются от кириллицы в пользу латиницы, я испытываю чувство обиды. Впрочем, о том, что благодарность в истории встречается ещё реже, чем в быту, мы уже говорили в этих заметках.

Несмотря на неизбежную в многоплемённой державе метисацию, в наших пределах сохранились почти все племена, когда-то объединённые под скипетром Империи. Для сравнения: из двух десятков славянских племён, занимавших добрую половину современной Германии, ныне остались только лужицкие сорбы, остальные давным-давно онемечились. Да, сейчас в ФРГ растёт интерес к догерманскому, славянскому, населению фатерланда, но этот интерес носит чисто археологический характер. Обычная западная практика: сначала безжалостно уничтожить, а потом любовно изучать. Уверяю вас, традиционная англосаксонская русофобия обернётся русофильством, как только мы исчезнем или утратим статус великого народа. «Ах, этот народ дал человечеству Рублёва, Чехова, Чайковского и Гагарина!» – воскликнет какая-нибудь очередная «псаки». И ни слова о нашествиях, санкциях, клевете…     

С учётом отечественных традиций и нынешней нашей национальной политики этносам, населяющим Россию, вряд ли грозит превращение в русскоязычных «вельски». Наоборот, налицо возрождении местных национально-религиозных традиций и культуры. Этот процесс, который я с долей условности назвал «неокоренизацией», вытекает из самой сути нашей федеративной государственности, и его можно лишь приветствовать. Зато перспектива превратиться в безвольных «волохов» есть у нас, русских. Такая угроза существует для всех народов с «широко разбежавшейся участью» (Пастернак), а если этому ещё способствует государственная политика… Собственно, эти заметки русского заботника и вызваны тревогой за судьбу моего народа, и не только моего… Если мы, русские, составляющие восемьдесят процентов населения страны, станем равнодушными «вельски», Россия разделит судьбу СССР. А на какие куски-фрагменты должна распасться наша держава, давно рассчитано, расписано и даже обнародовано западными партнёрами, страдающими острой русофобией уже лет пятьсот. Очевидно, при таком повороте большинство этносов РФ не смогут создать собственных государств из-за географического положения, климата, немногочисленности населения, экономической зависимости. А где гарантия, что в новых геополитических конфигурациях они не разделят судьбу двадцати славянских племён, что процветали на территории нынешней Германии?

Конечно, положение титульного народа нашей страны сегодня могло быть ещё хуже, ведь ХХ век можно смело назвать «антирусским», что особенно жёстко проявилось, в том числе, как отмечалось выше, в девяностые годы. Но стремительное возрождение Православной церкви, более других пострадавшей от карательного интернационализма и атеизма, способствовало не только легализации религиозных чувств, традиционных ценностей, восстановлению храмов и церковной жизни, но и благотворно сказалось на русском самосознании, ведь Церковь неотделима от отечественной истории, от становления государства российского. Не случайно первым отпевали в храме Христа Спасителя, стремительное воздвижение которого стало символом возрождения Веры в нашей стране, знаменитого писателя Владимира Солоухина – одного из самых ярких и влиятельных русских заботников советской эпохи. По странному стечению обстоятельств его творчество ныне старательно вытеснено на периферию общественного сознания, а недавний юбилей, кроме «Литературной газеты», кажется, никто не заметил. Впрочем, об искусственном замалчивании деятелей культуры «русского направления» я не раз уже говорил в этих заметках.

Также не случайно либеральные экстремисты, одно время видевшие в Церкви союзницу по борьбе с советской государственной системой, закосневшей в ненаучном атеизме, скоро поняли свою ошибку, наблюдая возрождение былого соработничества власти и Церкви по укреплению государства и продлению социального перемирия. Они под глумливой аббревиатурой РПЦ сделали православие объектом такой развязной критики, какую не позволяют себе в отношении других конфессий. Я сам неоднократно в редакторской практике или в эфирных дискуссиях сталкивался с какой-то запредельной неприязнью к Православной церкви и патриарху.     

Но с другой стороны, мне кажется: общеизвестная формула «русский человек – православный человек» верна прежде всего как футурологическая цель, как идеал, как метафора горних энергий нашей Веры. В реальности, на мой взгляд, «русскость», как мироощущение, всё-таки шире конфессиональной принадлежности. Да, я сам человек православный, но мне есть о чём поговорить и с русским атеистом, и со старовером, и с неоязычником. У нас общая цель, мы хотим, чтобы «нашему роду не было переводу»… Отец моего товарища, покойный Владимир Николаевич Ерёменко, считал себя агностиком, но это не мешало ему быть русским писателем и заботником Отечества. Конечно, вселенское православие шире Русского мира, но оно Русский мир не поглощает и не исчерпывает. С этим надо считаться без анафемных рацей, которые иной раз извергают модные пастыри, поблескивая дорогими очками и сбиваясь со старославянского на английский, мол, во Христе нет ни эллина, ни иудея, неужели непонятно! Понятно, виноват, возможно, впадаю в ересь, но мне и во Христе хотелось бы оставаться русским. Можно? И ещё у меня есть мечта: вот бы наша Церковь озаботилась судьбой русских не только как духовно окормляемого стада, но и как терпящего бедствия этноса, соединив свои авторитетные усилия с властями предержащими! Такой подвиг в упрочении российской государственности встал бы вровень с тем, что выпал православию в пору нашествий и смут.

Возможно, эти заметки субъективны и кому-то покажутся неубедительными, а то и возмутительными. Пусть. Возможно, я что-то преувеличил и сгустил, но шёпотом о пожаре не кричат. Если слово писателя не вызывает поначалу удивления и даже отторжения, он занимается не своим делом. Возможно, конформизм – это смазочный материал истории, но никак не горючее. Да, я не этнолог, не этнограф, не политолог, не историк, но знаете, иногда литератор замечает или угадывает то, что не способны рассмотреть в свою щель узкие специалисты, то, что не учитывают политики, озабоченные рейтингами и выборами. Главная же мысль, которую я хотел донести до моих читателей, а если повезёт – и до сильных мира сего, проста: от нашего с вами желания быть русскими (не по крови, конечно, а по самоощущению) зависит судьба всей тысячелетней евразийской державы. Имеющий разум – поймёт.

Некоторые титульные этнические группы, развившись и территориально сформировавшись в недрах СССР, в начале 1990-х обрели самостоятельность, упорно именуя её независимостью, и превратились в национальные, по сути, государства.

Ситуация же с русским населением в РФ печально напоминает мне «османский синдром». О том, к чему он привёл в конце концов блистательную Порту, шла речь выше. Более того, ныне в федеральных центрах, особенно среди чиновничества, бизнесменов, творческой, научной и медийной публики укоренилась поощряемая ещё с советских времён мода на «безэтничность». «Желание быть русским» тихо, но последовательно не одобряется, даже осмеивается, как нечто нелепое, недостойное современного человека. Помните, у незабвенного Козьмы Пруткова есть пародийное стихотворение «Желание быть испанцем»?


Дайте мне мантилью

Дайте мне гитару.

Дайте Инезилью,

Кастаньетов пару.

Дайте руку верную,

Два вершка булата,

Ревность непомерную,

Чашку шоколату…


Примерно так же нынешние потомственные иронисты относятся к нашему с вами стремлению быть русскими. Но если стремление русского стать испанцем действительно забавно, то желание русского быть русским – совершенно естественное чувство, более того, оно просто необходимо для дальнейшего существования крупнейшего народа нашей страны. Только одно это обстоятельство требует коренного пересмотра «русского вопроса» на общегосударственном уровне и создания специальных властных органов в центре и на местах, выражаясь образно, «Русского приказа», ведающего нашими этническими интересами, проблемами и перспективами.

Но можно взглянуть на проблему и с точки зрения перспективной целостности всего нашего многоплемённого Отечества. Напомню, отсутствие структурированных русских общин и организаций в союзных республиках роковым образом сказалось на судьбе СССР. Мы хотим повторить этот печальный опыт? А ведь тогда в силу конституционного советского интернационализма и атеизма этноконфессиональный фактор ещё не вошёл в такую силу, как сейчас. Теперь всё иначе, а на что способен этот фактор, мы видели на примере ИГИЛ. Зря, что ли, было принято решение уничтожить или хотя бы радикально ослабить это зло ещё за порогом нашего общего дома?

Кроме того, ослабление русского самосознания, якобы не вписывающегося в концепцию новой общности «российский народ», ведёт к обратному результату, а именно: денационализированные русские хуже выполняют функцию «соединительной такни» федерального организма: просыпается регионализм, автономничество, усиливаются субэтнические настроения. Куда они могут завести, хорошо известно по истории Гражданской войны и лихих девяностых. Забыли про Уральскую республику и казачью автономию? Напомню, что ещё в начале прошлого века белорусы и малороссы были региональными субэтносами единого русского народа. Ныне это уже отдельные народы, а украинцы даже свою государственность строят на противостоянии Москве. Определённые силы сегодня этот процесс пытаются распространить и на РФ, ведь от регионального эгоизма до сепаратизма путь недолог, особенно в эру развитых политических технологий. А теперь вспомните этническую карту нашей страны, похожую на архипелаг, и вообразите, что случится, если областники и регионалы, которым центр порой мешает быть русскими, договорятся с национальными элитами, имманентно, в силу объективных законов этногенеза настроенными на самоопределение, о чём тоже не раз говорилось в этих заметках.

Распад СССР во многом был связан с тем, что русское население республик поверило в плодотворность сепаратизма, рассчитывая в будущих лимитрофах на лучшие условия национальной самореализации, нежели в советской системе, и временно сомкнулось с «народными фронтами». «Нас просто использовали и обманули!» – со слезами на глазах жаловался мне один рижский русскоязычный поэт. – Мы им этого никогда не простим!» Интересоваться надо этнической историей и обычаями соседей по «коммуналке», тогда они точно не обманут и не станут в одночасье «ответственными квартиросъёмщиками», предложив вам лечь на лавочку, а хвостик спрятать под лавочку. В своё время для комсомолок, высоко державших знамя девственности, издавали брошюрки типа «Знать, чтобы не оступиться…» Впрочем, все равно оступались.

Нет, я не утверждаю, что впереди нас непременно ждёт новый парад суверенитетов, скорее всего, наша федерация и президент Путин гарантируют нам целостность страны. А потом, после Путина? Редкий отечественный властелин угадывал с преемником, но даже если на этот раз повезёт, просчитывать различные футурологические сценарии в любом случае необходимо. К тому же, в отличие от советских времён, у нас нет теперь мощной системы интернационального воспитания, мы имеем лишь систему лукавых уклонений от национальных вопросов, доходящую до нелепости. Графы «национальность» в паспорте нет, а национальные автономии есть. Мы имеем не только этническую преступность, но и национальную клановость во многих сферах, особенно там, где ходят атлантические косяки бюджетных рублей.

А теперь давайте порассуждаем на перспективу. Трудовая миграция, в том числе из стран СНГ, будет нарастать. Недавно в метро я прикинул, сколько в вагоне пассажиров «неславянской наружности» – посчитал не из ксенофобии, из любопытства. Оказалось, почти половина. Катастрофа? Нет, реальность, на которую можно смотреть с разных точек зрения. Можно с философской: Константинополь был город греческий, а стал турецкий, Калининград был немецкий, а стал российский, Вильнюс был польско-еврейский, а стал литовский. Все течёт… Я же предпочитаю русский взгляд на проблему, хотя, безусловно, Москва – евразийская столица, кстати, никогда не знавшая межнациональных войн. Но мой родной город – это и духовно-исторический центр русского народа. Полагаю, чтобы сохранить эту его роль в будущем, вскоре придётся принимать особые меры. Или искать русским другой духовно-исторический центр. Может, Вологду?

Впрочем, этническое соотношение в русских областях тоже меняется и будет меняться не в пользу автохтонов, если вскоре, конечно, не изобретут какой-нибудь особый препарат, например, «Русород». Шутка. До «косовского варианта» у нас, надеюсь, не дойдёт, но уже сейчас ясно: «понаехавшие» зачастую понятия не имеют об этнической этике и ведут себя у нас так, как никогда не позволят никому на своей родной земле. Свадебная стрельба и ралли вокруг Могилы Неизвестного Солдата – это ещё цветочки. Главная беда, что многие из «мигрантов» вообще не понимают правил соседского сосуществования. Для них главное – кто кого нагнёт. Что же делать? Конечно, надо просвещать, объяснять, воспитывать, вводить преподавание этноэтики в школе. Но дело это нескорое. Полиция – тоже не лучший наставник в сфере межнациональной гармонии. Власть? Она старается и сделала немало, утвердив, например, Стратегию государственной национальной политики до 2025 года, которую вообще-то следовало сначала широко обсудить, учесть предложения заинтересованных сторон, а потом уже принимать в качестве установочного циркуляра. К тому же одно дело принять закон, скажем, об общественном питании, а другое дело отслеживать аутентичность котлет в каждой закусочной.

Вы никогда не задумывались вот над чем? Если, скажем, в русском городе случается конфликт на этнической почве, да ещё с жертвами (как правило, из числа местного населения), в дело тут же активно вмешивается национальная община, озабоченная судьбой буйных своих соплеменников. А вот интересы пострадавших русских представляет, но как-то вяло местная власть, зачастую сросшаяся с жёстким бизнесом «понаехваших». Не пора актуализировать идеи Конгресса русских общин? Именно местная община, или, как раньше говорили, «мiр», должна представлять интересы русского населения. Думаю, русская община того города, где случился конфликт, вряд ли возьмёт взятку или позволит спустить расследование на тормозах, как это часто случается. Именно мiр вместе с другими этническими объединениями, разрешёнными законом, должны обсуждать культурно-языковую ситуацию в городе (регионе) и жёстко требовать, например, чтобы крупнейшую продовольственную площадку Москвы перестали именовать «Фудсити». Чем хуже «Пищеград»? Развивать и финансировать нужно не только «Русский мир» за рубежом, что тоже необходимо, но и «Русский мiр» внутри страны. Неужели государство не поймёт этой очевидной вещи, не протянет нам, русским, руку верную?


Литературная газета



Ю.М. Поляков, Желание быть русским // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.25588, 17.07.2019

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru