Содержание

ВВЕДЕНИЕ к запискам

Средневековые паломничества к Святой Земле в текстах пилигримов

Аннотация

ВВЕДЕНИЕ к паломникам

Часть первая. ПРЕДЕЛЬНЫЕ ФОРМЫ ЖАНРА

Глава 1. ПАЛОМНИЧЕСТВО и еще раз ПАЛОМНИЧЕСТВО

1.1. Что такое паломничество?

1.2. Обыденный взгляд

1.3. Ненаписанная история

Глава 2. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ПАЛОМНИЧЕСТВА В СУЖДЕНИЯХ

2.1. Точка зрения

2.2. Собрание суждений

2.3. Превратное мнение. Паломничество или путешествие?

2.4. «Время» определения. Чужие места

2.5. Простые определенности суждения, «паломничество» и «путешествие»

Глава 3. ПРЕДЕЛЬНЫЕ ФОРМЫ ЖАНРА

3.1. «Перезревший плод»

3.2. Что такое итинерарий?

3.3. Жанр итинерария

3.4. Гуссерль и идиллический пейзаж XVII века

3.5. Пределы жанра

Часть вторая. СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ. ПАЛОМНИК В ПЕЙЗАЖЕ И ИНТЕРЬЕРЕ

Глава 4. ПЕЙЗАЖ С ПАЛОМНИКОМ

4.1. Литургика - архитектоника паломнических текстов

4.2. Рафинированные формы

4.3. Последование, паломничество по стопам Господним

4.4. Церковный устав (типик) ранней Церкви

Глава 5. ТОПОГРАФИЯ БОГОСЛУЖЕНИЯ СТРАСТНОЙ И ПАСХАЛЬНОЙ СЕДМИЦ ИЕРУСАЛИМСКОЙ ЦЕРКВИ ПО РАННИМ ЛАТИНСКИМ ИТИНЕРАРИЯМ

5.1. О топографии святых и богоприходных мест

5.2. Страстная седмица. Паломнические станции в пределах Святого Гроба по итинерарию Эгерии

Глава 6. ИНТЕРЬЕР С ПАЛОМНИКОМ. Топография Западноевропейской литургии

6.1. Эпоха Каролингов. Крестный ход в Центуле

6.2. Идеальный город

6.3. Imagines. Литургический итинерарий

6.4. От действия к действу

6.5. От причащения к пресуществлению

6.6. Потерянное пространство. Паломничество в иконографии

6.7. Приходская жизнь

Глава 7. НЕБЕСНЫЙ ГРАД

7.1. Божественная топография

7.2. Несколько способов смотреть на капитель

7.3. Иерусалим Небесный

7.4. Ландшафт - интерьер – ландшафт

7.5. Церковь воинствующая

Часть третья. ПУТИ ЗЕМНЫЕ

Глава 8. ОБРАЗЦЫ ЧИСТОТЫ ЖАНРА

8.1.Самый строгий образец. Дорожник новгородского архиепископа Антония конца XII в

8.2. Композиция Феодосия De situ Terrae Sanctae VIв

Глава 9. БЛАГОЧЕСТИВОЕ ПОПРИЩЕ

9.1. Субъективная логика

9.2. «Центр обитаемого мира»

9.3. Мысленная картина. Описание Святой Земли Даниила, Митрополита Эфесского (1493-1499)

9.4. Быть паломником

Глава 10. HOMO VIATOR

10.1. Почему выбирают дорогу?

10.2. Имперский престиж. Паломничество Св. Елены

10.3. Из Рима в Рим. Путешествие блаж. Иеронима и Павлы в 385-388

10.4. Le roi pelerine

10.5. Покаянные паломничества

10.6. Купец, мудрец, шпион, рыцарь

10.7. Стушеванность норм

10.8. Братства пилигримов. Феликс Фабер

10.9. Кентерберрийские сказки

Глава 11. АБСОЛЮТНАЯ ПРАВДА

11.1. Вкус настоящего. Антонин Мартир

11.2. Еxperimenta. Епископ Аркульф

11.3. Абсолютная правда

11.4. Чудесные истории

11.5. Средневековый пейзаж. «Телесная топография»

Глава 12. ВЫСОКИЙ ОБРАЗЕЦ

12.1. Житейский опыт

12.2. Образы благочестия. Прототипные паломничества

12.3. Жизненный путь. «Автобиографические» сведения

12.4.Метафора жизни. Идеальное паломничество Франко Саккети

Глава 13. VIA DOLOROSA

13.1. Via dolorosa и идеально-нравственный принцип

13.2. Via dolorosa в конце XIX в

Часть четвертая. ПУТИ НЕБЕСНЫЕ

Глава 14. СУТЬ ВЕЩЕЙ

14.1. О логике практик

14.2. «Вещи, заслуживающие детального объяснения»

Глава 15. IMAGINES. Реальность в предельных идеализациях

15.1. Внешний критерий истинности

15.2. Логический предмет средневекового пилигрима

15.3. Предел земного странствия

Глава 16. ПУТЬ ПИЛИГРИМА

16.1. Причины абстрагирующих размышлений

16.2. Принцип пути

16.3. Зритель. Приемы абстрагирования

Глава 17. ЗАПЕЧАТЛЕННЫЙ САД

17.1. «Тесная тропа»

17.2. Формы паломничества позднего Средневековья. Бонавентура

17.3. Этический выбор

17.4. Философский итинерарий

17.5. Возвращение к путешестви

Глава 18. «ПОСЛЕДНИЙ ПАЛОМНИК». ШАТОБРИАН

18.1. Что изменилось?

18.2. Дорога. Сочинения палестинологов

18.3. Другой опыт

ПРИМЕЧАНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

Часть вторая. СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ. ПАЛОМНИК В ПЕЙЗАЖЕ И ИНТЕРЬЕРЕ

Часть третья. ПУТИ ЗЕМНЫЕ

Часть четвертая. ПУТИ НЕБЕСНЫЕ

ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ

БИБЛИОГРАФИЯ:

ИСТОЧНИКИ. Средневековые латинские итинерарии к Св. Земле

ЛИТЕРАТУРА

Список иллюстраций к Паломникам

Эта серия книг задумана нами как долг памяти тем, которые невольно, через годы стали нашими соавторами и собеседниками. Многие из них неизвестны. Они прожили жизнь незаметно, и не знали, что стоят на пути открытий, к признанию которых официальная наука подошла много лет спустя, а то и не подошла вовсе. А другие оставили после себя наследие, которое можно назвать и духовным. Здесь имена и записки только некоторых из них, мы отдаем долг памяти им и тем, чей опыт и мысли так и остались невостребованными.

Памяти этих замечательных людей посвящаются наши книги. Здесь мы представляем одну из них - философского научного направления, посвященную истории средневекового паломничества к святым местам, и приводим в этом введении краткую справку о нескольких других книгах - больше познавательных, чем научных, составленных из наших записок, уже опубликованных и неоднократно переизданных ранее. Ниже - несколько слов о замечательных людях, памяти которых посвящены наши предыдущие познавательные книги:

Владимир Благов, травознай от Бога, душевный, отзывчивый и прекрасный человек, безвременно покинувший наш беспокойный мир, оставил архив своих рецептов и к ним короткие записки начала века – случаи излечения целебными травами и рецепты, написанные земским фельдшером Святошниковым Иваном Михайловичем. Записки были неполны, многие листы в них были утрачены, и поначалу показались лишь обрывками воспоминаний. Из записок хорошо сохранилось только начало, всего несколько страничек.

«Я, Святошников Иван Михайлович, фельдшер Николаевского земства Самарской губернии, пишу нынче эти записки, к написанию меня подтолкнули удивительные случаи излечения страшных болезней целебными травами, историю коих привожу ниже. Мне было тяжело писать об этой практике. Я был долго мучим тяжелыми раздумьями о сути этих методов, едва ли приближающихся, а то и вовсе далеких от всякой научности, не поддающиеся рассудочному познанию. Имеют ли они право быть? Эти мысли часто были мне помехой к моим описаниям. Сомненья все еще гложут меня, и гложут доныне. Использовать в своей практике я их не мог и решился их описать для себя, так, какесли бы я был их беспристрастным свидетелем, ибо они не должны подлежать оценке, а исключительно подлинному восприятию. Представленья наши сложились на основе правил, ни одно из которых не представляется мне сомнительным, но…» и прочее.

Каждому, кто приходил к мысли о нетрадиционной медицине, должны быть понятны эти мучительные размышления. Не удивительно, что эти записи так и остались невостребованными в свое время. Но они западают в душу! И, видно, Благова захватили эти записки простого фельдшера. Примеры лечения, описываемые Иваном Михайловичем просты и легки в исполнении. Например, его советы при лечении геморроя описаны им следующим образом.

«…Из сырого картофеля вырезать свечу и вставить в задний проход. Если это средство сильно сушит, то следует обмакнуть картофельную свечу в мед… Вставить в задний проход свечку из засахаренного меда… Пиявки: на геморройные шишки ставят пиявки (от 3 до 10 штук). Пиявку кладут в круглую пробирку и приставляют ее к геморройной шишке отверстием. Как только пиявка присосется, ставят следующую. Когда пиявка напьется крови, она сама отпадет…».

Конечно, эти случаи самолечения практикуются и сейчас, и это не новые методы, а, скорее, забытые.

Сбором трав Иван Михайлович Святошников занимался любительски, но, видно, сам проверял верность рецептов, которые знал. Он описывает лечение только некоторых заболеваний, и даже здесь его трудно назвать специалистом. Но, те его рецепты, которые сохранились в его письмах и рукописях, те случаи исцелений, которые он описывал, надолго остаются в памяти.

Места на Волге красивые необычайно. Степи, которым нет конца, высокие травы, волнующиеся как море под ветром, и сам ветер, вольней которого нет, и запах степных трав, то сладкий, то горький, который всегда узнаешь. Нетронутые дремучие леса, реки прозрачные насквозь, до самого дна, заливные луга. Рассказать о Волге нельзя, ее можно только видеть.

Иван Михайлович был из простой семьи. Запись в метрической книге о его браке гласила: Самарской губернии, Николаевского земства, села Николаевка Иоан Михайлов Святошников, православного вероисповедания, первым браком. Самарской губернии, Николаевского уезда, села Михайловка Люция Мюллер, католического вероисповедания, первым браком.

Левобережье Волги занимали немецкие колонии, и больше их было в Николаевском уезде. Отец Люции Мюллер, врач, человек образованный, умер, оставив практику Ивану Михайловичу. Иван Михайлович начинал в небольшом медицинском участке с больницей и амбулаторией. Врач, Иван Михайлович был и еще один фельдшер.

А практика на селе в фельдшерском пункте, была совсем другой. Иван Михайлович, конечно, мечтал о Медико-хирургической академии, но практика отняла все время, все силы, все мечты, а после и жизнь. А вот что дала, совсем другое дело. Можно было потерять все, семья разорялась, переезжала с места на место, у отца и матери не было работы. А у Ивана Михайловича она всегда была, служил он или жил в своем селе. Этого нельзя было ни отнять у него, и ему не забыть, ни забросить. Он мог забыть о себе, о семье, но не о больных.

Зной ли, дождь, день, ночь. Хляби, тряская дорога, а то и пешком. Один на фельдшерском пункте, куда земский врач из больницы, в круговерти своих дел, заезжал не часто. Просить его помощи или совета было невозможно, слишком далеко. Дизентерия, лихорадка, обычное дело. А, бывало, холера, которую заносили из Астрахани. Холерные отделения при больницах не могли вместить больных. В голодные годы тиф и цинга косили изнуренных голодом людей. Дифтерит и скарлатина. Бывало, в эпидемию на помощь присылали из Петербурга врачей, а что чаще – справляйся сам. А чтобы самому не заболеть, пил водочку. Земский врач, тот в трактир не заходил, не положено. Но, врач приехал и уехал, а куда деться фельдшеру? Живых денег он почти не видел, из земского налога мало что поступало, но в других земствах было хуже оттого, что народ был беднее. Разве что однажды, участковый врач похлопотал перед губернским начальством, и министерство внутренних дел выделило премию в 100 рублей.

Бывал он и в Самаре. Снять меблированные комнаты ему было не по средствам, он снимал комнату в гостинице на Самарской улице в доме Ларина, где постояльцами были приезжие крестьяне.

Самара, город посреди необъятной степи у широкой реки, собравший к началу века предприимчивых людей, новых взглядов, сильной воли, удачливых и денежных, какие покоряли в свое время Новый свет, и возводили новые города, мегаполисы, принимавшие всех, уже только в силу своего размаха, людей разных сословий, и разных вероисповеданий, православных, католиков, здесь были польский костел, немецкая кирха, мусульманская мечеть, синагога. И в то же время, город сообщал им то общее, без чего ни один из них не обходился, куда бы судьба его не забрасывала. Строились дороги. В деревнях к этому относились с недовольством. В дороге видели и прок, и то, что она принесет новые веяния, новые мысли, новый образ жизни, который изменит привычный уклад, а, что вернее, нравы, которые сохранялись, и за которые держались… Но, от этого никуда было не деться.

И в селе появился немецкий врач. И в доме Ивана Михайловича стали собираться тесным кругом интеллигентные и образованные люди. Иван Михайлович уже думал превратить свои записки в книгу, но, не судьба. Его, жена, помогавшая ему с больными, умерла, заразившись тифом. У Ивана Михайловича осталось трое детей, которых ему пришлось вначале отослать в город к родственникам жены в немецкую слободу на Предтеченской улице, и самому перебираться в город. Службу пришлось оставить. Лечить продолжал, но уже не с теми силами, что на службе, потому что подорвал здоровье, и силы его оставили. Иван Михайлович перебрался в город, договорился давать уроки народной медицины в пятых классах в духовной семинарии. На этом записки обрываются.

Что он нашел в Самаре? Случился февральский переворот, жизнь в городе, в лечебницах и курортах, в деревнях, колониях и выселках, замерла. По каменной набережной и в Струковском саду никто не гулял, в кафедральном соборном храме не служили, электричества не было. Снегопад замел рельсы конки и железной дороги… О дальнейшей судьбе Ивана Михайловича ничего не известно.

Рецепты из архива Святошникова Ивана Михайловича и Владимира Благова легли в основу книг лечения травами, металлами и камнями гипертонии, сердечно-сосудистых осложнений и кожных заболеваний, а также таких тяжелых заболеваний, как экземы, холеры, пьянства, курения и других.

Десять долгих лет ушло на восстановление обрывочных, бессистемных записей, и на подготовку этого издания, собравшего рецепты и других травознаев. Надо сказать, впервые приступив к составлению записок, у нас не было намерения менять что-либо в них или добавлять. Но, после стало ясно, что представить к публикации их в таком виде невозможно, их необходимо строго систематизировать, и дополнить новыми сведениями из нетрадиционных методов по оказанию первой помощи. Также пришлось разделить материал на самостоятельные главы для лучшего их восприятия.

«Записки» содержат простые и точные рекомендации, и проверенные на личном опыте рецепты.

Другие дневниковые записи и письма сестры милосердия Покровской общины Илии Игнатьевны Дорогомиловой бережно хранились в семейном архиве ее родственников подо Ржевом.

Илия Игнатьевна прошла русско-японскую войну, куда отправилась с Покровской общиной милосердных сестер, а позже работала в военных и тюремных госпиталях, а еще позже – на фронтах Первой мировой войны, где и погибла в 1915 году.

Ее мысли, и опыт оказался поразительным образом сходным с нашими научными изысканиями.

Но, надо сказать, что вряд ли она стала бы исследовать обстоятельства этих случаев более внимательно. Конечно, ее взгляд скорее любопытствующий, нежели исследовательский, скорее простодушный, чем научный, каким он мог бы быть, если бы к тому были другие обстоятельства, которые мешали ей покинуть круг привычных представлений и с большим вниманием обратиться к медицинской их стороне. Но нет, этого не случилось и не могло случиться.

Илия Игнатьевна происходила из обеспеченной семьи.

Ее отец, военный врач, переселенец из Франции. Этика и прочие условности, которыми она была связана, были для нее непроходимой границей между научной медициной и знахарством, тем более, что Илия Игнатьевна - женщина, и медицинское ее образование не врачебное, а сестринское, что также было причиной ее любопытствующего наблюдения.

Но сами случаи излечения, которые она описывает, удивительны. Больше это преимущественно случаи излечения «святой водой», хотя и других она знала предостаточно. Мы терялись в догадках, было ли то удивительным наитием или научным чутьем. Как знать? Письма Илии Игнатьевны отличал прекрасный литературный слог.

“Тот опыт, который вы прошлый раз сочли неуместным, что странно, чем более простыми и банальными кажутся внешние его проявления, тем ближе и тем неприступней другая сторона этого опыта. И зримая его конкретность, к которой устремляется мой взыскательный взор, и кажущаяся хрупкость мирозданья, в попытках проникнуть в ее пределы оборачивается всей своей непроницаемостью и смыкается за спиной, упреждая всякую возможность выхода к ней. Она не спешит развеяться как утренний туман над застывшими лугами, а, напротив, встает незыблемой зеркальной твердью, о которую способно разбиться не одно прекраснодушное желание проникнуть к ее основам. Мирозданье зеркально, коль скоро отражает, отбрасывает взгляд созерцающего его красоты вовнутрь собственного чувствования. Зеркально, коль скоро позволяет лишь созерцать, а не знать его. И по прошествии лет оно все еще причудливо и изысканно, еще завораживает взгляд как ранее… А теперь же это уже унылая красота природы, сгубленная тоской…”

Эти письма читались с упоением, не только потому, что сестра Илия была человеком необычайной духовности, но и человеком восприимчивым, не чуждым и мистике, и пытливым. Возможно, поэтому вскоре в ее записях появились описания лечения святой водой, которые она описала достоверно и добросовестно, как это мог сделать только человек, обладающий практическими навыками лечения болезней. Поначалу казалось, что это просто эпизоды из ее жизни, которые она описывала в дневниках, а некоторые и в письмах к брату. Но, потом, потому как она настойчиво пыталась обратить на них внимание Федора Игнатьевича, спрашивала у него объяснений, стало понятно, что она сама уже отбросила некоторую предубежденность, какая есть в ответах ей брата, а стала их внимательным наблюдателем.

«Дорогой брат! Пишите, пожалуйста, когда Вы планируете приехать. Письмо посылаю Вам с оказией, и потому спешу продолжить прерванное было размышление по поводу того самого излечения раненого солдата с бельмом на глазу. С медикаментами у нас сейчас плохо… Полковой фельдшер, что меня чрезвычайно удивило вначале, собрал рядом с палаткой дождевых червей, обмыл их холодной водой, пересыпал сахаром и томил их в походной духовке 30 минут. Отфильтровав собравшийся сок, он принялся закапывать каждый вечер эту жидкость больному в глаз. Жидкость на ночь он оставлял в холодном погребе. Через несколько дней бельмо начало постепенно рассасываться. И, представь себе, бельмо полностью исчезло! Иногда для этого, обмытых червей он засыпал солью на полтора часа. Образовавшуюся жидкость использовал подобным же образом. Иногда - заливал червей медом. В этом случае он выставлял банку с червями примерно на две недели на солнце. Отфильтрованную жидкость закапывал в глаз по 2-3 капли, но уже два раза в день…».

Письма Илии Игнатьевны с фронта отличает та же строгость и обстоятельность, какая есть в других ее письмах брату… Одно ее письмо начинается рассказом о случае излечения проказы. Однажды она разговаривала с солдатом, которому удалось излечиться. По его рассказу выходило, что он каждое утро мыл свое лицо грязной, судя по всему, болотной водой. Вода эта имела еще и специфический, достаточно неприятный запах. Это был серо-водород. Уже через неделю, судя по ее запискам, болезнь отступила. Думается, что именно после этого случая она все больше внимания стала уделять свойствам «святой воды».

Ее наблюдения о воде разрозненны, и, тем не менее, удивительно верны. К примеру, в одном из писем к брату она пишет о том, что перекипяченная и охлажденная вода, задерживая образование слизей, является целебной для желчи, однако по истечении суток может стать ядовитой и обусловить возникновение различных недугов...

Еще в одном письме она писала о «крещенской» воде, освященной в церкви в дни крещения, и обладающей необычайными целебными свойствами. Писала она и о лечебных свойствах воды изо льда, воды с запотевших окон, озерной и снеговой. Оказывается, водой с запотевших окон можно лечить хронические ячмени. А медистые, железистые и соленые воды помогают при болезнях суставов, показаны при лечении подагры, укрепляют ослабленные органы, перед ними отступают приступы астмы и болезни почек. Эти воды сращивают переломы, помогают от фурункулов и от сквозных ран на коже…

Илия Игнатьевна прошла Русско-японскую и Первую мировую войны, куда в 1904 и в 1914 годы отправлялась вместе с Покровской общиной сестер милосердия.

Этим изданием мы отдаем дань уважения и памяти Илии Игнатьевны. Для нас эти записки стали дороги. Помнится, только начав читать их, захотелось взглянуть на нее. На старых фотографиях в семейном альбоме была женщина, хрупкая, в форме медицинской сестры Покровской общины, в переднике и с крестом на ленте. Этот образ стоял перед глазами, пока писалась эта книга.

Но, из воспоминаний близких мало что можно было узнать о ней, но, к счастью, в книге П.Власова «Обитель милосердия», среди прочих строк нашлись воспоминания современников об общинах сестер милосердия...

Начало сестринским общинам милосердия было положено великой княгиней Александрой Николаевной и принцессой Терезией Ольденбургской, основавших в 1844 г. в Петербурге первую в России общину, названную Свято-Троицкой. В Москве подобная община была создана в 1848 г. во время эпидемии холеры. Надо сказать, что мотивы, побуждающие к благотворительной деятельности, оказывались тогда весьма различны. В одних случаях это сознание долга и жажда публичной деятельности, в других – исполнение евангельских заповедей милосердия и любви к ближнему, в третьих – простое сердоболие. Для других же благотворительность была попыткой достигнуть признания, наград, титулов. Здесь искренность человеколюбивых намерений жертвователя можно поставить под сомнение, но отрицать пользу подобных поступков трудно. А что чаще всего, толчком к благотворительности был тяжелый психологический кризис из-за утраты близкого человека.

Во время Крымской войны 1853-1856гг. особенно остро был ощутим недостаток медицинского персонала. Великая княгиня Елена Павловна в 1854г. учредила в Петербурге первую в России и Европе общину сестер милосердия, названную Крестовоздвиженской, специально предназначенную для работы в действующей армии. Общину курировал великий русский хирург Н.И. Пирогов.

А женщины общины заслужили признательность и уважение самоотверженным трудом и безупречным поведением. Это был подвиг духовности и высокой нравственности. Под неумолкаемой канонадой, в солдатских сапогах, утопая в грязи, обходили они одну за другой намокшие палатки, и, стоя на коленях, перевязывали, поили и кормили раненых. «Сестры со спокойными лицами и с выражением не того пустого женского болезненно-слезного сострадания, а деятельного практического участия, то там, то сям шагая через раненых, с лекарствами, с водой, бинтами, корпией, мелькали между окровавленными шинелями и рубахами», писал Л.Н. Толстой в рассказе «Севастополь в мае». По окончании войны 68 сестер Н.И. Пирогов представил к медали «За оборону Севастополя».

Как и на той фотографии Илии Игнатьевны, на всех сестрах были коричневые платья с накрахмаленными обшлагами; ярко-белые и тоже накрахмаленные чепчики на простых гладких прическах; белые фартуки с карманами и – самое главное и самое заметное – наперсные золотые продолговатые кресты на широких голубых лентах. В этой глубоко обдуманной в Михайловском дворце униформе была и торжественность и отрешенность от светской жизни, которую вело до того большинство сестер и даже, пожалуй, обреченность. Это была особая форма подвижничества, выдержать которую могли только сильные духом. Вся жизнь сестер милосердия была в нескончаемом труде и заботах. Они не получали ни зарплаты, ни пенсии, не имели ни выходных, ни отпусков. Общины сестер представляли собой своеобразные трудовые поселения. Среди сестер милосердия было много женщин и девушек знатного происхождения. Все с одинаковой самоотверженностью переносили тяготы трудовых будней мирного времени и лишения фронтовой жизни.

Покровская община сестер милосердия открылась в районе Сокольников в 1870 г. Ее основательницей была печально известная матушка Митрофания, настоятельница Серпуховского Владычно-Покровского монастыря (в миру Прасковья Розен). С именем этой женщины связана полоса крупных неприятностей, чуть было не погубивших общину.

Она родилась и выросла в аристократической семье. Отец – генерал от инфантерии и генерал-адъютант наместник на Кавказе, барон Г.В. Розен, получил в свое время именную золотую шпагу за битву под Аустерлицем.

Надо сказать, игуменья Митрофания организовала общины сестер милосердия и в Петербурге и в Псковской губернии. Эти общины были новыми для России. В отличие от многих других монастырей, представлявших обители праздности и тунеядства или черствого бесцельного аскетизма, общины Митрофании были трудовыми. При них создавались ремесленные и художественные мастерские, она пыталась организовать разведение тутового шелкопряда, создавала школы, приюты для сирот, строила больницы, развивала систему подготовки медицинских сестер.

Игуменья действовала с размахом, который требовал больших средств. Общины существовали за счет частных пожертвований, и их всегда не хватало. Митрофания стала подделывать векселя, и это не осталось незамеченным. Купчиха Медынцева страдала алкоголизмом; родственники установили над ней опеку. Митрофания пообещала восстановить ее в правах. Обработав за 2 года Медынцеву и подчинив больную своей воле, Митрофания заставила ее подписать несколько чистых листов якобы для прошения высоким чиновникам и самому императору. Митрофания же заполнила чистые листы долговыми расписками и обязательствами, помеченными задним числом, когда над Медынцевой еще не была установлена опека, и она имела право распоряжаться капиталом. Она убедила Медынцеву изменить прежнее завещание и отписать свое состояние не Московскому университету, как было ранее, а в пользу Покровской общины. Еще более крупную аферу Митрофания провернула с фабрикантом М.Г.Солодовниковым, над которым нависла угроза ареста и ссылки… Солодовников сделал в пользу общины Митрофании крупный благотворительный взнос, но Митрофания не могла помочь Солодовникову, а может, не хотела. К чему он был нужен на свободе, если она еще до ареста писала от его имени векселя, которые оплачивал беспредельно доверившийся и благовестно почитавший ее старик? Солодовникова приговорили к ссылке в Сибирь. Вскоре он умер в Пречистенском полицейском доме.

Судебный процесс против Митрофании начался по заявлению петербургского купца-лесопромышленника К.К.Лебедева, который обратился к прокурору Петербургского суда А.Ф.Кони с жалобой на игуменью, обвинив ее в подлоге векселей на сумму 22 тысячи. Игуменью осудили, лишили всех прав и преимуществ, сослали в Сибирь. Общественные позиции были утрачены, но в Сибирь Митрофания не поехала.

В лице хитроумной игуменьи судили подспудные течения и теневые стороны монашеского образа жизни. Покровская община в результате скандала потеряла кредит. Но дело общин сестер милосердия вернуло к жизни неудачливую обитель.

При Покровской общине были приют для сирот, шестиклассная школа, школа шелководства, фельдшерские курсы (всего было 120 воспитанниц), амбулатория, больница, госпиталь, дом для призрения для престарелых монахинь и сестер милосердия. В 1901 г. в общине было 180 монахинь и сестер милосердия. В уставе общины (1872г.) определялись задачи: подготовка сестер милосердия, оказание помощи больным, воспитание детей. Сестры Покровской общины трудились в госпиталях, больницах, частных домах.

В русско-турецкую войну 1877-1878гг. 12 сестер милосердия во главе с настоятельницей общины матерью Антонией (в миру Аристова) отправились в Сербию. Часть сестер работала в Главном военном госпитале, на санитарных поездах и в других госпиталях.

Строительство дома общины (начало 1870 г.) продолжалось до Первой мировой войны. Это был прекрасный архитектурный ансамбль, в который вошли два памятника раннего зодчества – церковь Покрова Богородицы в Рубцове (позднее – Покровское) – старинной вотчины русских государей. Сегодня память об этом – в названии Рубцовско-Дворцовой улицы. Храм Покрова (Бакунинская, 83 б) – сравнительно редкий и весьма интересный памятник русской архитектуры начала XVIII века, который построен первым из династии Романовых – Михаилом Федоровичем в 1619-1626гг. Относительно авторства и времени постройки Покровского дворца точных сведений нет. Известно, что в 1733г. в царствование Анны Иоанновны в селе Покровском был построен дворец для русской принцессы, дочери Петра I Елизаветы, которой принадлежало дворцовое село. В 1752г. Елизавета Петровна, будучи уже царицей, поручила придворному архитектору Растрелли произвести реконструкцию дворца. Сохранились чертеж и свидетельство самого Растрелли о том, что им построен дворец в Покровском. В 1870гг., когда усадьба перешла к общине сестер милосердия, дворец был подвергнут основательной переделке, надстроен вторым этажом и мезонином...

Вот в такой Покровской общине сестер милосердия и нашла свое призвание Илия Игнатьевна Дорогомилова, чудесные письма которой вошли в эти книги…

И еще одна книга из собранных записок посвящена памяти выдающегося литургиста начала прошлого века А.А. Дмитриевского. Благодаря его изданию и комментариям к греческому уставу, по которому прослеживаются богослужения в Иерусалиме на страстную и пасхальную седмицы IX – X вв., мы имеем возможность указать на истинную природу средневековых дорожников или путников пилигримов к Святой земле, о которой до сих пор нельзя был сказать с определенностью.

Как бы то ни казалось парадоксальным, но пути паломников неизвестны, они долгое время представляли загадку для исследователей. Надо сказать, паломнические тексты сохранились благодаря трудам переписчиков. И обычно издания оставляли рукопись без систематизации, отчего текст был интерполированным, с видимыми следами редакций позднейших издателей. Современные исследователи дорожников пилигримов обычно разделяют воззрения своих предшественников, относительно того, что тексты редко можно видеть такими, какими они вышли из-под пера автора. Даже в тех случаях, когда содержание текста было более или менее сохранено в первоначальном виде, тексты были разрозненными, и, иногда без всяких связей.

Логики и впрямь не было, но в них было другое, чего не замечали. Географы часто сетовали на них за то, что путь паломников определен «раз и навсегда» поприщем благочестивых странствований и потому они скучны. Сам факт многочисленности переизданий, как, например, сочинения английского рыцаря Джона Манднвиля, претерпевшего более сорока изданий на всех европейских языках с конца XV до начала XVII века, вызывал недоумение географов и историков начала века. Весьма характерны следующие замечания: «причину успеха... должно искать в баснословном характере некоторых рассказов путешествия, - характере, который, в глазах Ученых, отнимает теперь у этого сочинения все истинное достоинство, но который, как нельзя более соответствовал страсти современников к чудесным повествованиям». О других сочинениях высказываются в том же духе: «Недавно также вырыты из пыли книгохранилищ два описания... труды Лионардо Фрескобальди и Симона Сиголи; о них можно сказать, что Наука ничего не утратила бы, если бы они остались зарытыми в архивной пыли» и прочее. Самое большое недоумение вызывали многочисленные переиздания дорожников, где какие бы то ни было описания, не говоря уже об описаниях «страны и обитателей» отсутствуют вовсе. Например, дорожник Бордосского пилигрима 333г. - скупой перечень станций и расстояний между ними от Бордо в Галлии до Иерусалима. Не говоря уже о дорожнике нашего новгородского архиепископа Антония, путешествующего в Иерусалим в конце XII столетия. Это несколько однообразных строк. «От Великого Новгорода до великих Лук 300 верст, от Лук до Полоцка 180... [...] а от Царя града до Иерусалима 1400 и всего от великого Новгорода до Иерусалима 3420 верст. Аминь».

А ведь этими сочинениями зачитывались. Они вызывали восторг и умиление читателей. Почему? Потому что эти расстояния пройдены паломником и есть его опыт. И в этом опыте достигается истина, недостижимая никаким другим путем.

В этом издании и записки средневековых паломников к Святой Земле и относительно недавние записки русских поклонников, конца XIX века. Скажем, если бы их не было, вряд ли эта книга была бы понятной читателю. Больше других нам дороги записки В.Н.Хитрово, основателя Православного Палестинского Общества. С ним Россия обрела Святую Землю, благодаря его трудам, научным и чисто человеческому подвигу. И сейчас остается только сожалеть об ее утрате. А сколько тех, кто сберегал это духовное наследие? И сейчас можно лишь пытаться понять значение духовной родины, какой была Святая Земля.

В заключение скажем, что записи, положенные в основу этих книг, были скупы и отрывочны, а перед читателем сейчас – системный труд, собранный из различных источников, от самых разных людей, от тех, кого невозможно даже назвать поименно. Их памяти, безвестных, забытых, мудрых и простых, посвящены эти книги.

«Ветхий архив» предназначен тем, кто хочет просто жить для себя и своих близких, видеть их в спокойствии и счастье. Примите для себя то, что Вам сегодня больше подходит – по состоянию здоровья, по складу мышления, по душевному настрою, или прочитайте эти архивы просто как увлекательные истории из прошлой жизни.

формате PDF (9185Кб)