Цель этой статьи наметить основания для выработки не биологического, а социокультурного подхода к поиску и утверждению национальной идеи и русской или, если кому угодно, российской идентичности. Ведь ещё патриот Ломоносов называл великороссов и иных славян, проживавших в России россиянами, а за границей и поныне всех граждан России любой национальности называют русскими. Русь и Россия — идентичные имена многонационального государства, созданного гением русского народа, и говорящего на едином объединяющем языке общения, на русском языке.

19 сентября стало для ревнителей и патриотов России днём долгожданной и пока ещё робкой радости и надежды. На Валдайском форуме в эпохальной поворотной речи Путин поднял наконец дискуссию о необходимости не только уважения прав меньшинств на отличия, но и права большинства на сходство, на сохранение того, что его объединяет и формирует в единый развитый социокультурный государственный организм. То есть права на национальную идентичность, социокультурную общность, преемственность поколений, наследие предков, на соблюдение устоявшихся норм морали. В новой озвученной позиции власти теперь предположительно найдётся место и для русских националистов, которые как раз и выражают интересы этого подавляющего большинства.

Однако и на этот раз Путин отметил, что Россия так и не обрела до сих пор в полной мере свою национальную идею, а это означает, что идентичность россиян если и не отсутствует, то размыта, не оформлена. Президент отметил следующие факторы, усложняющие нахождение национальной идентичности:

1. Кардинальные быстрые изменения в глобализующемся мире, который стал более открытым, прозрачным, взаимозависимым, выдвигают перед современным типом идентичности новые высокие требования.

2. Ущербность принципов, на которых основывались прежние типы идентичности в России до 1917 года, в советскую эпоху и постперестроечное время, не позволяет использовать их как основу для национальной идеи в нынешней России. «Мы ушли от советской идеологии, вернуть ее невозможно. Приверженцы фундаментального консерватизма, идеализирующие Россию до 1917 года, похоже, также далеки от реальности, как и сторонники западного ультралиберализма.»

3. Сильнейшее катастрофическое повреждение национальной матрицы за прошедшие 100 лет. «… Сегодня Россия испытывает не только объективное давление глобализации на свою национальную идентичность, но и последствия национальных катастроф ХХ века, когда мы дважды пережили распад нашей государственности. В результате получили разрушительный удар по культурному и духовному коду нации, столкнулись с разрывом традиций и единства истории, с деморализацией общества, с дефицитом взаимного доверия и ответственности.»

4. Потеря государством идеологической функции, запрет на идеологию в Конституции в результате потери национального суверенитета в 1991 году.

«После 1991 года была иллюзия, что новая национальная идеология, идеология развития, родится как бы сама по себе.

Практика показала, что новая национальная идея не рождается и не развивается по рыночным правилам. Самоустроение государства, общества не сработало, так же как и механическое копирование чужого опыта. Такие грубые заимствования, попытки извне цивилизовать Россию не были приняты абсолютным большинством нашего народа, потому что стремление к самостоятельности, к духовному, идеологическому, внешнеполитическому суверенитету — неотъемлемая часть нашего национального характера.»

Учитывая отмеченные выше факторы, приходится констатировать, что в настоящее время у народа России пока ещё нет отчётливой и принимаемой большинством идентичности. И в этом представления Путина парадоксальным образом сходятся с идеями этнических националистов, последовательным противником которых он, будучи Президентом всего многонационального народа России, является. Они также не находят устойчивую национальную идею или идентичность в области идеологии, в области социокультурной, духовной, душевной, в области устойчивой общности чувств и идей. А потому видят возможность объединения и выживания своего этноса лишь на базе биологического единства крови и ген.

Вот типичный дискурс одного известного этнического националиста. «Что до русских, то причина всех наших неурядиц действительно, на мой взгляд, в том, что мы никогда до сего времени не объединялись по принципу крови, находя другие, чисто внешние, а потому ложные основания для объединения. Из этого порочного круга пора выходить. Сегодня, когда нас не объединяет ни служение династии, ни территория, ни вера, ни идеология, именно сегодня в этих условиях пора, наконец, осознать, что кроме крови у нас, русских нет ничего общего, нас ничто не объединяет и объединить не может. Пора поставить принцип крови во главу угла и неуклонно ему следовать. Если мы хотим, конечно, уцелеть в веках, а не сгинуть, «аки обре».

Однако так ли это? Правы ли те, кто считает, что кроме принципа крови нас ничто не объединяет и объединить не сможет? Целью этой статьи как раз является попытка опровергнуть это заблуждение, страдающее биологизмом в социальной сфере, и наметить устойчивые основания к социокультурному подходу в поисках национальной идеи и идентичности. Может, мы слепцы, не там её ищем, а она у нас перед глазами?

Ведь чушь какая-то выходит! Действительно, как может существовать огромный, развитый и успешный государственный национальный организм с как минимум тысячелетней историей, каким мы знаем Россию, без национальной идеи и идентификации, которые на самом деле являются не следствием, а условием его возникновения, строительства и развития? В конце концов, что первично, что везёт, мёртвая телега или живая лошадь? Национальная идея порождает национальное государство, или национальное государство порождает национальную идею? Согласно взглядам этнических националистов выходит, что сначала возникает сам собой неизвестно на каких принципах и бесцельно национальный организм и развивается без плана до развитого государства. Существует без устойчивой объединяющей его идеи, то есть без хребта-матрицы, и лишь затем по прошествии тысячи лет приступает к выработке своей национальной идеи. И приходит к тому, откуда тысячу лет назад вышел, то есть к ещё племенному, родовому по крови догосударственному первичному уровню социального развития, возвращается в животное царство. А те национальные идеи, которые были выработаны народом России на разных этапах его государственности, были дескать настолько ущербны, что не могут претендовать на звание настоящей национальной идеологии, безнадёжно устарели.

Чтобы в этом разобраться надо для начала прийти к элементарному системному различению биологической и социальной жизни, к признанию эволюционного скачка совершённого многоорганизменными, социальными формами, занимающими высший этаж биосферы, в сравнении с многоклеточными формами животного и растительного царств. Необходимо, в конце концов и навсегда признать очевидный факт, что человек не животное, а биосоциальное существо, что человеческое общество не стадо. То есть лишь телесная оболочка человека подчиняется биологическим законам, законам крови и ген, а душевное и духовное тела есть, прежде всего, производное от его социального бытия в виде простейшего социального элемента, входящего как клетка в сложный и живой социальный организм. Без чёткого понимания и различения в этом вопросе невозможно определить приоритеты формирующие нацию как социальный феномен.

Это не означает, конечно, того, что особенности биологической природы используемого субстрата вообще не влияют на качество и характер того социального народного организма, при строительстве которого он используется. В природе всё взаимосвязано. Но это влияние опосредованное, вторичное, сравнимое с влиянием клеточных различий при строительстве разных животных организмов. Безусловно, что инородец, взятый на воспитание или метис, воспитанный в русской культуре, может в пределе породить феномен Пушкина, а чистейший по генам и крови русский человек, воспитанный в африканском племени, будет, скорее всего, мало отличаться от людей этого племени.

Проведём мысленный эксперимент. Возьмём маленьких детей разных рас с самой здоровой и развитой генетикой, рождённых от родителей с высокими интеллектуальными показателями, так и детей с самой плохой генетикой, рождённых от родителей с самыми низкими показателями, и поместим их в примитивное племя с ещё дологическим односложным типом языка. Через 10 лет воспитания и образования мы получим типичных для этой слаборазвитой социальной среды членов племени. Высокого уровня не сможет достичь ни один испытуемый вне зависимости от биологических данных. И наоборот, поместим этих же детей на 10 лет в развитую социокультурную среду с высоким уровнем духовного и интеллектуального развития. В результате некоторая часть из них, обладающая здоровой генетикой, покажет высокий уровень развития, а часть так и останется на низком или среднем уровне. Таким образом, мы видим, что определяющим фактором развития является социальный, а не биологический. Но без наличия определённых биологических данных недостижим и требуемый социокультурный результат.

На уровне социального этажа биосферы действуют, выступают акторами не люди как социальные клетки, а социумы как организмы. И если на животном уровне мы видим разнообразие животных видов, объединённых в роды, то на социальном уровне мы наблюдаем уже не биологические животные виды, различающиеся по крови и генам, а социальные роды в виде различных рас, состоящие из многочисленных видов, образованных народами и народностями.

В задачу статьи не входит доказывать очевидный для автора факт того, что человек не животное, а человеческое общество не стадо. Напомню лишь некоторую совокупность отличий, рассматривая которую в целом, можно с уверенностью это утверждать. Будучи простейшим элементом сложнейшего социального организма, имеющего идеальную природу взаимосвязей в отличие от материальных связей биологического тела, человек должен иметь для связи с другими элементами социума развитый язык и мышление. В этом и заключается важнейшая цель и смысл возникновения в биосфере развитого человеческого сознания, имеющего идеальную природу. Социальная природа организации людей приводит к развитию у них сознания, духовности. Это и есть то, что мы называем духом, душой, разумом, способностью ориентироваться на смыслы, абстрагировать.

Уровень социальной организации человека на порядок превосходит самые совершенные формы животной кооперации. Самое дикое и маленькое племя людей значительно и системно сильнее любого животного стада, что выражается в том, что человек охотится на животных, даже хищных и в сравнении с человеком гигантских, а не наоборот. Разница между человеком и зверем столь же велика, как разница между культурой и природой, между искусственным и естественным. Человек создает свой социальный мир, свою среду, в которой он живет. Социальное бытие человека формирует высшие социальные мотивы, смыслы, ценности, представления о долге, чести, совести, справедливости, морали как нормы поведения в обществе и патриотизме как условии защиты своего общества, в том числе и как важнейшего условия личного существования, от внешних угроз. Социальная идеальная матрица, или национальная идентичность, национальная идея, национальный код, на базе которого возникает и развивается социальный организм, являясь высшей духовной сакральной ценностью, выносится людьми в особый религиозный институт с целью её охраны и защищается специально созданной для этой цели кастой жрецов. На базе этой идеальной сакральной матрицы, закреплённой в институте священного писания, предания, богословской и мировоззренческой доктрины, жрецы поддерживают и воспитывают моральные нормы социального поведения. Человек становится из животного личностью, обладающей свободой, духовностью, индивидуальностью, убеждениями и принципами, лишь в рамках социального организма, клеткой которого он является. Как показывают примеры, если человек не получил соответствующего социального воспитания до семи лет, то он так и остаётся навсегда животным «маугли», не способным быть членом общества, то есть общаться, мыслить, обучаться, действовать осмысленно, в кооперации с другими с помощью языка.

Таким образом, мы видим, что в основе возникновения и развития всех социальных организмов на Земле лежит идеальная матрица, подобная биосу в компьютере, изложенная на языках этих организмов. И в зависимости от уровня развития конкретного языка мы можем установить уровень развития идеальных связей формирующих социальные организмы наций, что выражается в том, какие именно формы и какого уровня развития социальной организации смогло добиться конкретное сообщество людей, конкретный народ, нация, этнос. Естественно, что нация, у которой язык слабо развит, имеет и слабо развитый социальный организм.

В эту статью не входит подробное рассмотрение иерархии языков народ мира. Отсылаю любознательного читателя к замечательному исследованию А.М. Иванова «Иерархия разума (расовое языкознание)», написанному в 2002 г. и трудам упомянутых в нём учёных. Представлю здесь лишь некоторую выжимку-конспект.

Разнообразие форм национального мышления, национального духа, множественность разных расовых и национальных логик, внутренних способностей народов выраженное в своеобразии национальных языков, их грамматических различий обрекает на неудачу попытки подогнать их под единый шаблон. Даже определение понятия слова для всех языков, в результате различий языковых типологических форм оказалось настолько велико, что поиски удовлетворительного пригодного формально-грамматического определения оказались бесплодными. Вильгельм Гумбольдт в работе «О различии строя человеческих языков и о его влиянии на умственное развитие человечества» (Предисловие к его исследованию «О языке кави на острове Ява», 3 тт., 1836—1840 гг.) писал: «Мы принимаем язык за основу для объяснения степеней умственного развития в истории человечества… язык и индивидуальность народа происходят из глубины души одновременно и соответствуют друг другу.» Мало того, как установлено лингвистами и этнологами, один раз сформировавшись со своим определённым национальным лицом и национальным кодом, выраженным в виде своеобразного национального языка, народ и его язык уже качественно не развиваются и кардинально не меняются. Они могут только деградировать или поглощаться другой социальной средой, имеющей более низкий иерархический уровень культуры. Характер и особенности языка зависят от расовых задатков народа, наблюдаемые же лексические соответствия в языках разных рас не являются доказательством общности происхождения от африканской Евы, а являются результатом процесса заимствования, общения и поглощения. Факт того, что в Африке и Азии есть англоязычные и франкоязычные страны, не означает, что их население произошло от англичан или французов.

Этнолог Люсьен Леви-Брюль в знаменитой книге «Первобытное мышление» писал: «Но надо признать, что человеческие общества могут иметь глубоко различные структуры, а, следовательно, различия в высших умственных функциях. Следует наперед отказаться от сведения умственных операций к единому типу». Например, как было установлено Леви-Брюлем, «пралогическое мышление мало склонно к анализу. Оно синтетично по своей сущности, но его синтезы не предполагают предварительных анализов, результаты которых фиксируются в понятиях. Связи представлений даны здесь вместе с самими представлениями. Эти синтезы неразложимы». Дологическое мышление безразлично относится к логическим противоречиям. Оно «не видит затруднений в том, чтобы одновременно представлять себе тождество единого и множественного, особи и вида, самых различных существ», — это его «руководящий принцип».

С языками происходит то же самое, что и с расами: у них есть доминантные и рецессивные признаки. В.А. Аврорин напоминает: «Давно уже известно, что чистых морфологических типов языков не существует в природе, что отнесение того или иного языка к агглютинативным, флективным или изолирующим основывается исключительно на признании какого-либо одного типа морфем и связанного с этим способа их соединения преобладающим, ведущим, а вовсе не единственно возможным» («Морфологическая структура слова», с.208).

Однако на основе доминантных признаков языки народов мира могут быть встроены в некую иерархическую схему, классификацию по типу строения. И высшим типом языка, соответствующего государственно-политическому уровню социального и культурного развития, является синтетическо-флексический тип, к которому относятся славянские наречия русского языка. Согласно стадиальной схеме советского академика Марра древнейшую стадию развития представляют односложные языки, а последнюю — семитические и индоевропейские языки. Периоду т.н. «первобытного коммунизма» соответствовал синтетический строй, периоду разделения труда агглютинативный, а классовому обществу — флективный. Английский филолог Макс Мюллер соотносил корневой тип языка с «семейной» ступенью развития, агглютинативный — с кочевым образом жизни, а флективность — с политической ступенью, т.е. той, когда появляется государство. Развитое государство есть высшая форма развития национального организма, в которой отражается дух и идентичность нации как самостоятельного социального субъекта, отражается уровень её сознания. Не люди составляют нацию и формируют государство как кооперацию, а социальная система, развиваясь до государства, порождает государственную нацию и граждан как свои элементы при условии, что духовный и языковый потенциал нации подходит для государственного строительства.

Великий мыслитель Г.В.Ф. Гегель в «Философии права» (М.: Мысль, 1990) трактовал государство как «шествие Бога в мире», как социальную матрицу, имеющую высшую идеальную природу, только благодаря включению в которую человек обретает свою человечность и смысл. 

Государство как действительность субстанциальной воли, которой (действительностью) оно обладает в возведенном в свою всеобщность особенном самосознании, есть в-себе и для-себя разумное. Это субстанциональное единство есть абсолютная, неподвижная самоцель, в которой свобода достигает наивысшего подобающего ей права, так же как эта самоцель обладает наивысшей правотой в отношении единичного человека, наивысшей обязанностью которого является быть членом государства.

Примечание. Если смешивают государство с гражданским обществом и полагают его назначение в обеспечении и защите собственности и личной свободы, то признают интерес единичных людей, как таковых, той окончательной целью, для которой они соединены, а из этого вытекает также, что мы можем по произволу быть или не быть членами государства. — Но государство на самом деле находится в совершенно другом отношении к индивидууму; так как оно есть объективный дух, то сам индивидуум лишь постольку объективен, истинен и нравствен, поскольку он есть член государства.<...>

Прибавление. Государство в-себе и для-себя есть нравственное целое, осуществление свободы, и абсолютная цель разума состоит в том, чтобы свобода действительно была. Государство есть дух, пребывающий в мире и реализующийся в нем сознательно, тогда как в природе он получает действительность только как иное себя, как дремлющий дух. Лишь как наличный в сознании, знающий самого себя в качестве существующего предмета, он есть государство. В свободе надо исходить не из единичности, из единичного самосознания, а лишь из его сущности, ибо эта сущность независимо от того, знает ли человек об этом или нет, реализуется в качестве самостоятельной силы, в которой отдельные индивиды не более чем моменты: государство — это шествие Бога в мире; его основанием служит власть разума, осуществляющего себя как волю. Мысля идею государства, надо иметь в виду не особенные государства, не особенные институты, а идею для себя, этого действительного Бога.

Созвучен идеям Мюллера был и Август Шлейхер (1821—1868), основоположник «биологического натурализма» в языкознании, крупный специалист по славянским и балтийским языкам, который подвёл в 1850 году научную базу под иерархию языков. В трех морфологических типах языков он видел воплощение трех ступеней развития: в корневых древнейшую, в агглютинативных — промежуточную и во флективных — новейшую, т.е. высшую. Образование всех трех типов Шлейхер относил к доисторическому периоду, в исторический период языки перестают развиваться, они начинают разлагаться. Фридрих Шлегель также утверждал, что флективные языки по своему строю являются несравненно более ценными, чем агглютинативные.

Таким образом к низшим формам учёные причисляют полисинтетические или инкорпорирующие языки, с характерной формой — слово-предложение. А также корневые или односложные моносиллабические языки (китайский язык и негритянские языки квакающей группы). К средним формам относятся агглютинативные или склеивающие языки, в которых частицы, выражающие взаимоотношения слов в связной речи (аффиксы), механически присоединяются к корню. К высшим формам относятся флективные или сгибающие, которые в том числе используются в русском языке при словообразовании, склонении и спряжении. При этом, как было установлено израильским учёным И.А. Мельчуком, «в семитских языках никакой внутренней флексии нет», а они пользуются такими же механическими методами, как и агглютинативные, только аффиксы в них не присоединяются к корню, а вставляются внутрь.

Флективные языки как языки гибкой связи между словами по своей природе, по происхождению могут иметь лишь синтетический строй, но в результате некой формы деградации этих языков и мышления ее носителей они могут утрачивать синтетически-образную гармонию и приобретать аналитически-дискурсивный строй. В результате деградации как определил Август Шлегель современные флективные языки могут быть разделены на синтетические и аналитические. Как утверждал Э. Сепир, народы аналитического типа как и народы с механическими агглютинативными языками, к числу настоящих «флективных», то есть обладающих действительно целостным синтетически-образным и гибким мышлением не относятся.

В результате Анатолий Иванов приходит к следующим выводам.

«Первой ступенью, несомненно, будут полисинтетические языки, отражающие уровень дологического мышления. Далее следуют агглютинативные языки (механическое мышление), но они могут развиваться в двух направлениях. Одно из них тупиковое, застойное, другое — подъем на более высокую ступень развития — флективную (органическое мышление). Здесь опять происходит раздвоение: одни языки идут по тупиковому аналитическому пути, по пути разложения и деградации, другие (синтетические) остаются открытыми» для возможного развития новой логической системы мышления.

Русский способ мышления, которому соответствует синтетический тип русского языка, можно назвать цельным. Чтобы выработать и обладать цельной идеологией нужно для начала иметь цельный инструмент мышления, каким являются флексические синтетические языки. По мнению А.В. Десницкой к этому классу относятся индоевропейские языки с «классическим» синтетическим строем — древнеиндийский, древнегреческий, старославянский, латинский, причем из современных индоевропейских языков старый тип синтетизма частично сохраняет русский язык, и синтетический строй новой формации, использующий как флексии, так и аналитические средства. Пример совершенной флексии показывал также латинский язык, в котором была достигнута высшая «свобода слова» в грамматическом смысле. Взаимная связь слов в римской поэзии оставалась совершенно ясной даже при расстановке их в самом произвольном порядке. Поэтому принадлежащий к романской группе языков, образованных на латыни, испанский язык частично сохраняет качества латыни.

Вот вам и ответ на вопрос о загадочности русской души. Чтобы её понять, надо воспитываться с детства в русской культурной среде, в совершенстве владеть гибким (флексическим) и целостно-образным (синтетическим) русским языком, то есть быть действительно «флективным» человеком. Полностью понять «загадочную русскую душу», цельную русскую мысль с помощью даже вырождающегося на агглютинативный уровень флексически-аналитического языка, а тем паче с помощью механического, корневого, полисинтетического и односложного, принципиально невозможно. Наивно надеяться на взаимопонимание между русским, думающим на сохранившемся до нашего времени санскрите управленческой арийской аристократии, и человеком, думающим на английском языке, который не только потерял синтетичность, но и сильно продвинулся в направлении корневого типа, а потому переживает процесс двойной деградации. Как метко сказал Э. Сепир, «чем синтетичнее язык, чем явственней роль каждого слова в предложении, тем меньше надобности обращаться к предложению в целом. В латинском языке каждый член предложения говорит за себя, а английское слово нуждается в услугах товарищей». Также как санскрит и латынь русский язык сохранил свободу, «в нём наблюдается значительно большее разнообразие вариантов логико-грамматического членения предложения, чем в английском» (А.Л.Пумпянский. Цит. соч., с.76). В живом русском языке больше исключений, чем правил, а порядок слов в русских предложениях может быть изменен, и фразы будут по-прежнему звучать вполне естественно.

Итак, мы установили, что русский язык в ряду других флексических синтетических языков находится на вершине развития. Но это не означает, что другие многочисленные языки мира в определённой степени не обладают своими достоинствами, не отражают иные мировоззренческие и духовные особенности народов, их создавших. Абсолютная истина познаётся совокупными усилиями разных типов мышления. Если для операции на глазах нужен скальпель, то он не подходит для колки дров. Как отмечал В. Гумбольдт, «изучение чужого языка всегда должно быть приобретением новой точки миросозерцания», проникновением в новый для человека тип мышления.

Как форма определяет возможности содержания, так и язык как инструмент мышления, по мнению В.З. Панфилова «представляет собой относительно самостоятельное явление, в свою очередь оказывающее определенное обратное воздействие на мышление». На это указывал ещё В. Гумбольдт, который писал, что «преимущество языков друг перед другом состоит в степени их способности давать то или иное направление всему мышлению. А эта способность зависит от первоначального устройства языка, его органического построения, индивидуальной формы».

При этом, конечно, нельзя забывать и тот факт, что если вы дадите совершенный хирургический инструмент для операции на глазах в неумелые руки человека, не имеющего опыта и медицинских знаний, то он не сможет провести операцию. Так и мышление жителя французской колонии, говорящего на французском языке, не идентично мышлению прирожденного француза. Поэтому Н.Я. Марр предупреждал, что народы, языки которых он называл реликтовыми видами языков, уже не смогут развить свои языки до более высокого уровня: их мышление застыло на определенной ступени. Один факт заимствования более высокоразвитого языка ситуацию не исправит. Одно дело, создать развитый язык своими силами, другое — получить его в готовом виде. Нельзя доводить теорию обратного воздействия языка до абсурда.

Итак, мы установили, что русский язык как национальный логический код общения и социокультурного государственного строительства, как инструмент для создания органической народной матрицы, отражая и выражая качественные особенности русского национального мышления, характера и духовности, обладает особой целостностью в сочетании с гибкостью и взаимосвязанностью всех элементов. Если мы перейдём на богословско-христианский дискурс, то, условно говоря, можно даже определить строй русского языка как нераздельно-неслиянный, или соборный, то есть целостность мысли образуется не жёстким соподчинением, а за счёт гибкого взаимодействия самостоятельных элементов. Естественно, что эти особенности языка отражают не только строй мышления, но и сам характер политического образа и строения русской государственности, то есть являются принципами на которых строится русская национальная идея, национальная культура, национальный код, национальная идентичность, государственная и национальная политика. Единство огромного государства обеспечивалось и обеспечивается не подавлением или уничтожением национальных окраин, а их гибким встраиванием в единый организм.

Привлекательность и совершенство русской национальной государственной матрицы явилась причиной того, что на землях исторического проживания русского народа вокруг русского монолита всегда возникали огромные империи, образованные сотнями народов. Так было и в IV-V веках при великом государе Аттиле, в союз которого входили народы от бургундов и свевов, до скифов и хазар. Так было при короле ругов Ингваре (Игоре) и его супруге Элге (Ольге), родителей Свентослава (Святослава) Хороброго, владения которых простирались от нынешнего о. Рюген в Балтийском море до Феодосии, где у Игоря были верфи для строительства сотен кораблей, необходимых для набегов на Царьград. Так было при великом киевском князе Ярославе Мудром, государство которого занимало территорию от Таманского полуострова на юге, Днестра и верховьев Вислы на западе до верховьев Северной Двины на севере. Так было во времена Великой Тартарии, которая на картах Энциклопедии Британника раскинулась чуть ли не на половину Евразии. Так было в гигантской Империи Романовых, в сталинском СССР. И даже сейчас, частично потеряв в результате проигрыша в холодной войне и предательства элит не только суверенитет, но и значительные пространства, населённые народами русского мира, Россия ещё является по территории крупнейшим государством мира, в котором проживает более сотни народов, считающих её своим домом.

Если мы задались целью определить национальную идентичность или национальную идею, то не надо опускать её до уровня проблем выживания в конкретной меняющейся исторической среде, путать её с тактическими задачами национального сбережения, сохранения и развития, или с идеологическими символами национально-государственного устройства отдельного исторического этапа развития русской государственности. Эти задачи-символы исторически изменчивы и определяются временно доминирующими на свой период мифологемами. Самодержавие, православие и народность, построение коммунизма, вхождение в постиндустриальный «золотой миллиард», чтобы мы не придумали такого в прошлом или в будущем, всё это не тянет на национальный код. Всё это преходяще и не отвечает требованию национальной идеи, на основе которой возник русский народ и русская развитая государственность с её исключительными качествами единства в многообразии, на принципах целостности, гибкости и органической взаимосвязи всех элементов.

То, что русский народ уже столетия назад выработал свою совершенную национальную идею, доказывает грандиозная, успешная и многовековая практика его развитой государственности. Но это государственность русского целостного и гибкого типа, на основе особой русской духовности, особого русского языка общения. Язык общения отражает и определяет характер общения, а, следовательно, и тип социального устройства, они в значительной степени соответствуют друг другу. Если языки многих народов по своему уровню развития не были способны обеспечить возникновение развитых государственных форм, то народы так и оставались на полу биологическом, ещё семейном, клановом, родовом, племенном уровне организации по принципу единства крови и генетического родства.

Русская государственность, насчитывающая как минимум уже полторы тысячи лет это не государственность аналитического западного типа, которая возникла лишь несколько веков назад на развалинах средневековой Европы. Это не государственность семитического или иного характера, и тем более она не может быть сводима к биологическому этнизму народов с примитивными типами языков. Поэтому уже на подсознании у русского человека призывы к объединению на принципах крови и родства вызывают брезгливое отторжение. Для русской национальной матрицы это слишком принижающий, примитивный и дикий подход, который не понятен и как правило не приемлем даже для простого человека, и является по сути призывом к уподоблению примитивным народам, понимающим только животный голос крови. Именно в этом причина того, что как отмечают русские этнические националисты, русские никогда до сего времени не объединялись по принципу крови, находя другие основания для объединения, и никогда, я надеюсь, уже не объединятся. Иначе это будет означать разрушение русского национального кода, гибель России и уникального феномена русского народа.

Как верно указал Путин, идентификации через этнос и религию недостаточно, нужна «гражданская идентичность на основе общих ценностей, патриотического сознания, гражданской ответственности и солидарности, уважения к закону, сопричастности к судьбе Родины без потери связи со своими этническими, религиозными корнями». И всё это возможно лишь на базе русского языка как единого языка общения, воспитания и образования.

Россия, исторически окружённая с многих сторон народами, не обладающими целостными и гибкими языками, а потому и со слабо развитой или вообще неразвитой государственностью, многие из которых впервые получили свою государственность благодаря вхождению в состав России, испытывает колоссальное деформирующее напряжение и нападки. Нас пытаются низвести до своего уровня. Тем более это заметно сейчас, когда стремительно ускорились процессы распада классического западного христианского общества. Нашу суверенную целостную и гибкую демократию пытаются сломать на прокрустовом аналитическом западном ложе. Вместо живого СОБОРА нам предлагают ГРОБ (гражданское общество), основанное на аналитическом атомизме индивидуума и гражданина. Само понятие гражданин образовано в русском языке как однокоренное с такими словами как ограда, огород. Нам предлагают искусственное разделение, огорожение, ограждение единого национального тела на отдельные элементы из граждан, а затем через гражданский союз создание искусственного государства. Но не кирпичи образуют стену, чтобы им было удобно в ней лежать, а возведение стены как системы, требует изготовления кирпичей с целью что-то защитить. И лишь как часть стены кирпич может помочь защите. Элементы не обладают сами по себе системными качествами, но будучи собранной как законченное целое система обладает эмерджентностью, то есть абсолютно естественным для синтетического русского сознания, но абсолютно неожиданным для аналитического западного строя мысли системным эффектом.

Поэтому мы видим не только нападки на русский тип государственности, на патриотизм и нравственность, на русский строй мысли, но и на русский язык как на базис русской национальной идентичности. Видим целенаправленные попытки упростить, разрушить, засорить иностранными терминами, обеднить в словарном отношении, уменьшить количество букв, упростить грамматику и синтаксис, навязать английский язык как язык материального и иного успеха, как язык постиндустриального глобального мира, вытеснить русский язык как язык общения на постсоветском пространстве и в мире.

Понимая, что русский язык является языком целостной, гибкой социальной матрицы, языком, на котором изложен и построен организм русской политической нации, образующей собою русскую государственность, что он является общенациональной скрепой и основой русской идентичности, мы должны всячески оберегать и продвигать его как внутри России так и за её пределами. Недаром достижения русской словесности, великие русские писатели признаны во всём мире как достижение мирового уровня. Не признать этого было нельзя. Русская классическая культура и литература это высочайшее достижение человеческого духа. Воспитание полноценного гражданина России независимо от его национальности невозможно без его приобщения к сокровищнице русской культуры и духовности. В этом наша подлинная идентичность, в этом наша базовая и вечная национальная идея.